Текст книги "Разгадка"

8. Личность

Десять лет назад

Сегодня мой отец ругался из-за фейерверка.

Когда мы ужинали, он стукнул рукой по столу и рявкнул:

– Этот чертов мальчишка Холстед пускал ракеты, бенгальские огни, фейерверки, и бог знает что еще, до четырех утра! Эх, зря я не вызвал полицию!

Эти огни были прекрасны. Но я бы никогда не сказала это вслух. Я целый час тихо сидела и смотрела, как мой отец кипятится, и лишь потом набралась смелости и попросила разрешения выйти из-за стола.

Я пошла в свою комнату, выключила свет и уставилась в окно. Я пыталась лучше рассмотреть дом наших соседей. Которых по идее должна была ненавидеть.

Холстеды переехали в дом по соседству четыре года назад. И в течение последних четырех лет мой отец разглагольствовал о них при первом удобном случае.

– Чертова семейка эти Холстеды. А ведь я мог купить землю, на которой стоит их дом…

И так далее в том же духе. Это всегда начиналось как ворчание, но с каждой минутой голос отца становился все громче, все сильнее. Глаза метали громы и молнии.

Я пугалась, не понимая его ненависти. Лично мне соседи казались нормальными. Я лишь раз видела мистера Холстеда, и то, спрятавшись за няню, когда та разговаривала с ним и их садовником. Мистер Холстед был крупный мужчина, ростом едва ли не до неба. Он носил шляпу, которая закрывала его голову, но я видела его глаза.

Они были добрыми. Он улыбнулся мне. Сказал, что я могу называть его Джереми. Я слишком нервничала, чтобы ответить.

Тогда же я впервые увидела Лахлана. Прямо за отцовской спиной он играл с друзьями в домике на дереве. Они дурачились. Лазили по ветвям, качались на них. Я со смесью зависти и страха наблюдала за тем, как Лахлан идет по крепкому суку.

Я знала, что должна следовать правилам. Знала, что не должна любить Холстедов, потому что их не любил мой отец. Но у меня это плохо получалось.

В прошлом году, четвертого июля, Холстеды устроили фейерверк. Его треск разбудил меня. Напугал. Но когда я подбежала к окну и увидела красивые краски и яркие огни, я не смогла стереть с лица улыбку. Хотя наши дома разделяло большое поле, клянусь, я слышала веселые крики, доносившиеся из дома соседей.

На следующий день я рассказала маме, что видела фейерверк. Она кивнула мне и перевернула страницу журнала.

– Я рада, Наоми.

– Вот если бы мой день рожденья был четвертого июля, – вздохнула я. – Тогда этот фейерверк был бы и для меня. Это был бы День Наоми. Национальный праздник.

Моя честность удостоилась ее косого взгляда. Мать поджала накрашенные губы.

– Не говори глупостей. Твой день рожденья – это твой день рожденья.

Я поняла: она была права. Мой день рождения 19 июля.

Никакой не национальный праздник. Не День Наоми.

Просто мой день рождения. Мой девятый день рождения обошелся без фейерверков.

Но десять лет – это уже что-то! Вместо подарков и праздничного торта со свечами единственное, чего мне хотелось, – это ярких огоньков в темном небе. Хотелось увидеть, как они озаряют его, как все вокруг становится ярким и сверкающим. Хотелось услышать больше веселых криков, сделать вид, будто все они предназначаются мне.

Сегодня вечером мне хотелось быть такой же яркой и шумной, как те фейерверки. Быть живой. Сделать что-то такое, о чем я думала последние несколько месяцев.

Я ждала, когда родители лягут спать, чтобы улизнуть из моей комнаты. Ожидание казалось пыткой. Я не ложилась спать и каждые пять минут смотрела на часы. Когда, наконец, нужный момент настал, я тихо открыла дверь и на цыпочках спустилась вниз. По моим венам струился адреналин. А также испуг. Но волнение перевесило страхи. Мои руки дрожали от предвкушения.

Закрыв за собой дверь патио, я побежала по гравийной дорожке к сараю и быстро вывела из стойла свою лошадь. Румор был красивым, уравновешенным арабским скакуном с блестящей каштановой шерсткой. Мы с ним прекрасно понимали друг друга.

Я погладила его шею и поболтала с ним.

– Сегодня вечером нас ждет приключение, – сказала я. Конь навострил уши. Я улыбнулась. – Это недалеко. Хочу съездить до того домика на дереве, которым никто больше не пользуется. Ведь кто-то должен пользоваться им, верно? – спросила я.

Мы остановились рядом со сломанным пнем. Встав на него, как на подножку, я быстро вскочила в седло.

Я окинула взглядом ночной пейзаж и вздохнула. Казалось, кроме меня, на всем свете никого нет. Мир принадлежал мне, и только мне. Я могла поехать куда угодно. Темное небо с россыпью звезд было моей картой.

Я чувствовала себя искательницей приключений.

Искательницей острых ощущений.

На секунду забыв о волнении, я сосредоточилась на том, чтобы как можно тише отъехать от нашего дома. И лишь удалившись на приличное расстояние, поддала пятками в бока скакуна. В следующий миг мы уже летели.

Это было нечто! Волосы выбились из моей косы и застилали мне глаза, но я только смеялась. Копыта Румора стучали на холодной земле. Ба-да-бум. Ба-да-бум. Ба-да-бум. Их стук ласкал мне слух.

Свобода!

В считаные мгновения я оказалась на участке Холстедов. Их дом выглядел точь-в-точь как наш. Огромный до невозможности. В него можно было вместить целую деревню.

Я едва взглянула на дом.

Я легко перепрыгнула через забор, но, вместо того чтобы поскакать напрямую через безупречно убранный двор, выбрала окольный путь. И все время мои глаза были прикованы к домику на дереве. Когда до дерева оставалось несколько шагов, я остановила лошадь и, выскользнув из седла на землю, намотала поводья на крепкий сук. Прежде чем пойти дальше, я огляделась, хотела убедиться, что путь свободен. Огни в доме были выключены, кроме телевизора в комнате на втором этаже. Я ненадолго замешкалась, но потом поняла, что меня никто не заметил.

Торопливо пройдя по влажной траве, я остановилась перед большим дубом и посмотрела на деревянные доски, прибитые к стволу дерева. Ничто не могло отнять счастья, которое я испытывала в тот момент. Я здесь. Я на самом деле здесь, стою перед домиком на дереве.

– Что ты здесь делаешь?

С моих губ сорвалось нечто среднее между сдавленным вздохом и сипением. Я обернулась и прижалась спиной к дереву. Сердце грохотало в груди. Я увидела Лахлана.

Он был выше, чем мне казалось. Его грязные каштановые волосы нуждались в стрижке. А глаз я не могла рассмотреть. Я смогла различить лишь линию носа и контур плотно сжатых губ. Он сурово смотрел на меня.

Я испугалась до умопомрачения. Вся моя решимость пошла прахом. Меня застукали. Видно, мне никогда не залезть на это дерево.

А вот Лахлан был спокоен, потому что… я понятия не имела почему. Но с каждой секундой, пока он молчал, меня охватывал все больший страх.

Наконец я прочистила горло.

– Ты ведь им больше не пользуешься? – пробормотала я.

Нахмурив брови, он посмотрел на домик на дереве, затем снова на меня.

– Вообще-то нет. – Он шагнул вперед, и я впилась пальцами в кору дерева. В нескольких шагах он остановился, с любопытством посмотрел на меня и… протянул руку.

– Я Лахлан Холстед. А кто ты?

Он мог сказать моим родителям, что я вторглась на их участок. Из-за него я могла угодить в большие неприятности. Этого было достаточно, чтобы броситься обратно к верному Румору. Но мои ноги словно приросли к месту. Я забыла, что у меня есть голос и имя. Я пару секунд изо всех сил пыталась дышать и просто таращилась на Лахлана.

Наконец я заставила себя пошевелить языком и, протянув свою дрожащую руку, пожала руку мальчика.

– Н-Н-Наоми Кэррадайн. Я твоя соседка, – пискнула я.

Лахлан оглянулся в сторону моего дома.

«Только не выдавай меня. Только не выдавай меня», – повторяла я про себя.

– Так что ты здесь делаешь?

– Просто хотела посмотреть на домик на дереве.

– Среди ночи?

– Пожалуйста, только не говори моим родителям! – взмолилась я. – Я просто хотела в него залезть. И все. Честное слово!

Лахлан рассмеялся.

– Успокойся, малышка. Я тебя не выдам. – Он сунул руки в карман толстовки и посмотрел на дерево. – А почему ты хочешь туда залезть? Им никто не пользовался уже много лет. Странно, что он еще не рухнул.

Я потопталась на месте, глядя себе под ноги.

– Раз ты им не пользуешься, я подумала… я подумала, что могу в него залезть, – пробормотала я.

Он пристально посмотрел на дерево и кивнул.

– Разумно. – Хлопнув по стволу дерева, он выжидающе посмотрел на меня. – Ну, так полезешь наверх?

Именно за этим я и пришла сюда. Но теперь, когда Лахлан стоял рядом, я нервничала и все еще боялась, что он настучит на меня.

Я отвернулась от Лахлана и, откинув голову назад до упора, медленно кивнула.

– Полезу.

Дрожащими руками я схватилась за деревянные перекладины. А когда заглянула в проем, то улыбнулась и подтянулась на деревянную платформу. Лахлан – следом за мной. Он сразу же со скучающим видом отошел в угол. Но только не я. Я находилась всего в нескольких футах от земли, но чувствовала себя словно в облаках.

– Ну как тебе? – спросил Лахлан.

– Классно, – выдохнула я.

– Я нечасто вижу, как ты гуляешь, – пробормотал он.

Мои плечи напряглись.

– Я тоже.

– Шутка.

Он обошел домик. Дерево скрипело под его ногами. Наконец он положил локти на карниз рядом со мной и уставился в небо.

– То есть ты хотела прийти и посидеть здесь?

– Да.

Он ничего не сказал.

– Я была права, – наконец сказала я. – Здесь красиво.

Мы сидели молча, но меня это не напрягало.

– Если это все, что ты хочешь, можешь приходить сюда в любое время, – сказал он.

Я вытаращила глаза и испуганно повернулась к нему.

– Ты серьезно?

Лахлан пожал плечами.

– Конечно. Но я не уверен, что восьмилетнему ребенку стоит тайком приходить сюда среди ночи.

– Мне уже десять. – Я гордо вскинула подбородок.

Похоже, это его не впечатлило.

– Ты тоже не дома, – сказала я. – И ты не намного старше меня. Тебе ведь тринадцать?

Лахлан прищурился.

– Пятнадцать.

Я тотчас вычеркнула его как потенциального друга, и все равно это было самое веселое событие в моей жизни за последнее время.

– Ладно, желаю тебе хорошо провести время, – сказал он. – А я иду домой. Спать. Как все нормальные люди.

– Эй, погоди! – окликнула я его. Лахлан остановился и вопросительно посмотрел на меня. – Что ты делал, когда приходил сюда?

– Играл в разные бессмысленные игры.

– Например?

Он громко вздохнул и сел.

– Всякие дурацкие игры. Я стрелял из невидимого оружия, а затем спускался вниз и бежал домой за новыми патронами. Иногда это был мой космический корабль. Иногда – штаб-квартира секретного агентства. Но чаще всего – мое тайное укрытие. Или необитаемый остров.

Я отлично видела все игры, которые он назвал. Мое воображение било фонтаном, выискивая и хватая жадными руками все, что он говорил. Стоило повернуть голову влево, как я видела горы, поросшие зеленой травой, среди которой пестрели цветы. Прямо передо мной росли пальмы и чистые голубые воды касались золотого песка. Справа – руины замка, который когда-то стоял в Германии. Я видела все это как наяву.

– Вот почему я всегда приходил сюда, – объяснил он. – В этом домике я мог мечтать о чем угодно.

Я кивнула и попыталась скрыть улыбку, расползавшуюся по моему лицу.

– Мечтать о чем угодно, – зачарованно повторила я. – Я тоже этого хочу.

– А разве ты этим не занимаешься? Тебе ведь десять! Все десятилетние дети любят мечтать.

Не все.

Некоторые границы я никогда не переступала. Я играла в настольные игры, возилась с куклой Барби и каталась верхом. Я редко давала волю воображению. И уж точно никогда так, как это делал Лахлан.

– Нет. – Я пристыженно посмотрела на деревянный пол.

– Ни разу? – уточнил он.

Я отрицательно покачала головой. Но он был настойчив.

– Не ври.

Я откашлялась и посмотрела на небо.

– Хорошо, я придумаю для тебя историю. Но ее продолжение ты должна придумать сама. – Он вытянул ноги и скрестил их в лодыжках. Я не могла сказать, остался он со мной лишь потому, что не хотел бросать странную десятилетнюю соседку в одиночестве, или потому, что ему было интересно со мной. Меня устраивал любой вариант.

– Ладно. Мир захвачен инопланетянами. И теперь ЦРУ рассчитывает только на тебя. Только ты можешь защитить человечество. – Он продолжил рассказ, рисуя для меня идеальную картину.

Я смотрела на него с восхищением.

– Кстати, как тебя зовут? – спросил он.

Я нахмурила брови.

– Наоми.

– Нет. Как тебя будут звать? – серьезно повторил он. – Просто придумай любое имя. Ты можешь быть кем угодно.

Я улыбнулась. До меня дошло. Выбор был безграничным.

– Клэр… нет, лучше Джулия. Ой! Нет! – Я взволнованно присела на колени. Я не могла угнаться за собственным воображением. Это было так здорово. – Я хочу поменять мое имя на Эллиот Кид! Так будет классно!

– Отлично, – сказал он и улыбнулся.

Его улыбка казалась искренней и честной. В ней не сквозило ни капли притворства. Я заслужила эту улыбку, и я была готова на все, чтобы заслужить еще одну такую же от Лахлана Холстеда.

Он говорил со мной долгие часы. Пока не взошло солнце. Пока мои глаза не стали закрываться сами собой. И я поняла, что мне пора домой. Той ночью Лахлан Холстед пробудил меня, втянул мой разум в совершенно новый мир. Я была слишком мала, чтобы понять: в возрасте десяти лет я по собственной воле отдала свое сердце Лахлану Холстеду.

9. Комната № 62

– Ты поспала?

Я смотрю на Мэри.

– Да, немного.

Она стоит, наклонив голову, на ее лице появляется сочувствие, и я могу сказать, что она знает, что я лгу.

Мы уже рядом с дверью доктора Ратледж, когда перед Мэри останавливается какая-то медсестра и отводит ее в сторону. Я уже видела эту медсестру. Она того же возраста, что и Мэри, но у нее постоянно хмурый взгляд, и она носит темную одежду в тон ее строгому, мрачному облику. Прищурившись, я наблюдаю за быстрым движением ее губ. Я могу только разобрать лишь обрывочные фразы, но вижу, как она произносит слова «предлагает» и «групповая терапия».

Внезапно мне становится трудно дышать.

Групповая терапия.

Только не это. Никогда и ни за что. Я, скорее, предпочту лоботомию, чем стану сидеть в кругу посторонних людей и говорить о своих проблемах.

Мэри оглядывается на меня через плечо. Я знаю: не жди ничего хорошего, когда ваша медсестра, которая в своем уме, выглядит не слишком радостно. Мне хочется бежать от одного только этого взгляда. Строгая медсестра уходит, оставляя меня и Мэри в неловком молчании.

– Смена планов, – объявляет Мэри.

– Что вы имеете в виду?

Она мягко берет меня за локти, и мы разворачиваемся назад.

– Доктор Ратледж хочет, чтобы ты попробовала групповую терапию.

Я останавливаюсь и смотрю ей в лицо.

– Я не хочу этого делать.

Она дергает меня за руку.

– Почему нет?

– Я просто… просто не хочу.

– Групповая терапия очень эффективна, – говорит она.

– Может быть, для кого-то другого, но не для меня.

Мэри не отвечает.

– Я видела, как вы посмотрели на меня, когда медсестра сказала вам! Вам эта идея тоже не нравится!

– А ты попробуй. Тебе ведь нечего терять.

Перевожу: у тебя практически не осталось вариантов. Если твое состояние не начнет улучшаться, тебе больше ничего не остается.

Я ставлю одну ногу перед другой. Ощущение такое, будто я иду навстречу собственной кончине.

– Как долго это длится? – спрашиваю я.

– Всего час.

Мы приходим в комнату номер 62. Это просторное помещение, где проводится большинство сеансов групповой терапии. Синие пластиковые стулья в центре комнаты. Они стоят уютным кружком, словно мы в детском саду готовимся слушать сказку.

Я стою в дверях и наблюдаю. Одна девушка уставилась в ковер и что-то шепчет себе под нос. Рядом с ней женщина средних лет. Я видела ее несколько раз за обедом или в комнате отдыха. Я называю ее Притворной Мамашей. Она почти каждый день одета в красную шелковую пижаму, поверх которой накинута шуба. Она всегда накрашена и благоухает сиренью. На руках она качает пластикового голыша, взад-вперед, взад-вперед. Она перестает качать ребенка и поет ему колыбельную, как будто тот плачет.

Она точно сумасшедшая.

И, очевидно, я на всех парах лечу в том же направлении, потому что ее присутствие меня утешает. В моих глазах она просто заботливая мать. Если закрыть глаза и забыть, что я в психушке. И тогда Притворная Мамаша – настоящая мать, у которой есть настоящий ребенок.

По другую сторону от нее худенькая девушка по имени Эмбер. Наша местная анорексичка. Сидит и с обидой смотрит на всех остальных.

Я уже готова повернуться и уйти прочь. Но Мэри хватает меня за плечи и тихим голосом говорит:

– Все будет хорошо.

– Мне бы вашу уверенность, – слабо говорю я.

Она ободряюще сжимает мне плечи.

– Все будет хорошо. Я заберу тебя через час.

Мэри явно не собирается уходить, пока я не сяду. Я вхожу в комнату. Такое ощущение, что все пялятся на меня. Тут у каждого проблем выше крыши, но, клянусь, они перешептываются между собой:

– Ты ее видишь? Сразу видно, что у нее крыша в пути. Сидеть ей здесь до конца ее дней.

Я выбираю стул ближе к двери. Если все пойдет наперекосяк, я всегда могу дать деру. Но этот стул рядом с Эмбер. Ее губы кривятся от отвращения.

Ты лучше посмотри на себя, тощая сука.

Я скрещиваю на груди руки. Мои ноги дергаются вверх-вниз. Я жду, когда мои кишки успокоятся, но чем дольше я сижу, тем нервозность сильнее.

В комнату входят другие пациенты клиники. Вскоре все стулья заняты.

Затем входят мужчина-врач и две медсестры. Они тихо переговариваются возле двери. Я внимательно смотрю на них, и меня так и подмывает крикнуть: «Давайте поскорее покончим с этим делом!»

Я прикусываю губу.

Врач прочищает горло, и в комнате становится тихо. Представившись (его зовут доктор Купер), он моментально погружается в этот спектакль групповой терапии и его преимущества.

Он говорит, что это безопасное место. Оно дает нам возможность открыться и выпустить пар. Я с сомнением смотрю на него. Он продолжает говорить, и тогда я начинаю слышать другой голос.

Сначала он далекий, но постепенно звучит все ближе и ближе, пока не раздается рядом со мной.

– Ты мерзкая сука, – слышу я.

Кожа тотчас покрывается мурашками. Пальцы впиваются в синий пластиковый стул, на котором я сижу. Глаза испуганно обводят комнату. Неужели они слышали отца Ланы? Увидели его позади меня?

Но все со скукой смотрят на доктора Купера. Поэтому я стараюсь следовать их примеру, в надежде на то, что сумею отвлечься. Мой взгляд прикован к губам доктора. Он говорит о когнитивном поведении… по крайней мере, мне так кажется.

– Я очень хочу, чтобы вы все сосредоточились на положительных чертах, которыми обладаете. – Он смотрит в мою сторону. – Эмбер. Будь добра, скажи нам, какие у тебя позитивные качества.

Она перестает рассматривать посеченные кончики своих волос и со злостью смотрит на него.

– Никаких. У меня нет положительных качеств.

Нервно барабаня пальцами, я продолжаю осматривать комнату. Доктор откашливается.

– Это неправда. Я уверен, – нет, вы видите? – что они у тебя есть.

Я оглядываюсь. Наклоняю голову и смотрю на стулья, сложенные в углу. Он мог спрятаться там.

Эмбер смотрит на меня.

– В чем, на фиг, твоя проблема? – огрызается она.

– Тише, Эмбер, – говорит доктор Купер.

Он встает, подходит к нам и, прежде чем открыть рот, опускается на колени, чтобы посмотреть Эмбер в глаза. Его суставы громко хрустят.

Этот хруст эхом отдается в моих ушах.

Я знаю, что доктор Купер что-то говорит. Вижу, как двигаются его губы. Но не слышу слов.

Радиомолчание.

Мои барабанные перепонки начинают болеть.

Тишина становится все невыносимее. Я потираю уши, пытаясь ослабить давление. Такое ощущение, что моя голова вот-вот взорвется.

И тогда я вижу его.

Отец Ланы выглядывает из-за доктора Купера. Он стоит в той же позе, что и доктор, поставив локти на согнутые в коленях ноги.

И улыбается мне садистской улыбочкой. Он всегда улыбается так, перед тем как напасть. Дыхание застревает в горле.

Я реагирую мгновенно.

Я откидываюсь на спинку стула. Тот опрокидывается. Я падаю на пол. Я ползу прочь от него. Я не останавливаюсь, пока моя спина не упирается в стену. Он встает и медленно направляется ко мне. На нем темно-синий костюм, белая рубашка и темно-синий галстук в полоску. Он выглядел бы вполне безобидно, если бы не его холодные глаза.

В них никогда не бывает эмоций. Сразу видно, что у него нет сердца. Нет и никогда не было.

– Ты маленькая сучка, – говорит он.

Я издаю сдавленный стон. Зажмуриваю глаза и пытаюсь ровно дышать. Он все ближе. Я чувствую, как пол подо мной вибрирует от его шагов.

– Уходи. Уходи. – Мой голос звучит громче. – Уходи!

Он хватает меня за лодыжку, но я пинаю его. Я ладонями сдавливаю виски.

– Оставь меня в покое! – кричу я.

Он повторяет мое имя и хватает меня за лодыжки. Я отбиваюсь, но мои мышцы болят. Я чувствую, что ослабеваю, но это придает ему сил. Он еще крепче сжимает мои ноги.

Издали я слышу женский голос.

Это доктор Ратледж.

– Что случилось? – строго спрашивает она.

Кто-то отвечает, но я не могу разобрать слов. Голоса приглушены.

– Наоми.

Я открываю глаза. Ее лицо расплывается. Мне виден лишь ее силуэт. Но рядом с ней я вижу отца Ланы.

Я откидываю голову назад. И больно врезаюсь затылком в стену.

– Вы меня слышите? – спрашивает доктор Ратледж.

Ему все равно, что рядом со мной доктор Ратледж. Он продолжает лапать меня. Он с силой сжимает мой подбородок. Кажется, что тот вот-вот треснет пополам.

– Ты все испортила! – кричит он. – Твоя гребаная жизнь – моя!

На этот раз доктор Ратледж громко произносит мое имя.

– Дыши, – приказывает она. – Тебе нужно дышать.

Я сосредотачиваюсь на ее словах. Давление на мою челюсть ослабевает, затем его руки полностью исчезают.

Я открываю глаза. Передо мной всего лишь доктор Ратледж. Позади нее с испуганным лицом стоит Мэри.

– Сделай глубокий вдох, – говорит доктор Ратледж.

Все остальные в комнате таращатся на меня, словно я сошла с ума. Я не могу их винить.

– Уведите меня отсюда, – задыхаюсь я. – Уведите меня отсюда!

Она протягивает руку, и я хватаюсь за нее, как за спасательный круг.

– Не заставляйте меня возвращаться сюда! – умоляю я.

Доктор Ратледж обнимает меня за плечо, осторожно держа мою руку. Мэри встает с другой стороны, и мы выходим из комнаты. Меня качает. Мои ноги онемели. Я аккуратно передвигаю их, словно иду по канату.

– Я сделаю что угодно, но только не заставляйте меня возвращаться сюда, – умоляю я. У меня в ушах до сих пор стоит хруст его суставов. При мысли об этом меня передергивает. Я продолжаю говорить: – Я пытаюсь поправиться. Честное слово, но я все равно вижу его. Он везде, куда бы я ни посмотрела!

– Наоми, успокойся, – говорит доктор Ратледж и торопливо ведет меня по коридору. – Просто дыши глубже, и все.

Когда мы входим в ее кабинет, я все еще задыхаюсь. Мэри закрывает за нами дверь, оставляя нас наедине.

В кои веки тишина не пугает меня. Его здесь нет. Я в безопасности. Я могу дышать. Все еще дрожа, я сажусь. Моя кожа липкая от пота. Последствия его нападения даже хуже, чем само оно. Я все еще ощущаю на своих ногах его пальцы, они все сильней и сильней сжимают мою ногу, пока я не понимаю, что мои кости вот-вот сломаются.

– Наоми, – говорит доктор Ратледж, – продолжай глубоко дышать.

Я слушаю ее и заставляю себя делать медленные вдохи и выдохи.

Вдох, выдох.

Вдох, выдох.

Я втягиваю весь воздух, какой только могу, и боль постепенно отпускает меня.

Я смотрю на доктора Ратледж. Она кивком указывает на стол. Там стоит стакан с водой. Я хватаю его и залпом выпиваю всю воду. Затем сжимаю в ладонях пустой стакан. Доктор Ратледж наклоняется ко мне, и ее кресло скрипит под ней.

«Только не делайте хуже, чем оно есть», – думаю я про себя.

– Ты можешь сказать мне, что случилось на сеансе групповой терапии?

– Нет.

Я сжимаю стакан еще крепче.

– Не можешь или не хочешь?

– Не хочу, – твердо говорю я.

Впервые с момента нашего знакомства доктор Ратледж не говорит ни слова. Просто терпеливо сидит и крутит лежащую на столе скрепку.

– Я видела отца Ланы, – наконец признаюсь я. Его лицо мелькает в моей голове.

– Он что-нибудь сказал?

Я киваю.

– Он кричал на меня. Все время обзывал меня сукой. Заявил, что моя жизнь принадлежит ему…

Мой голос прерывается.

– Ты здесь в безопасности. Ты ведь это знаешь, верно? И Лана тоже в безопасности. Ее отец больше не причинит ей боли.

Услышав имя Ланы, я сажусь прямо и снова начинаю дрожать.

– Откуда вы это знаете?

Доктор Ратледж ерзает на стуле.

– Я говорила с ней, – признается она.

– Когда? – Мой голос звучит громче. – Где она?

Она пропускает мой вопрос мимо ушей, словно даже не слышала меня.

– То, что случилось с тобой сегодня, это просто…

– Где она? – перебиваю я.

– Она в безопасном месте. Это все, что я могу тебе сказать.

– Почему вы мне не скажете?

– Потому что тебе нужно выздороветь. Ты не можешь ей помочь, Наоми, если ты сама надломлена.

Ее слова бьют в больное место. Мне положено быть для Ланы опорой, а без этого кто я такая на самом деле?

Я готова расплакаться, но кое-как сдерживаюсь. На сегодня довольно одного срыва.

– Все, что ты видела во время групповой терапии, это лишь игра твоего воображения.

– Он был здесь. – Мой голос звенит убежденностью. – Я видела его. Я чувствовала, как он схватил меня.

– Его там не было, – она тщательно произносит каждое слово.

Я делаю то же самое.

– Нет, был.

Я знаю: мы с ней можем спорить до бесконечности. Но все сводится к тому, что из нас двоих в здравом уме она.

А не я. Я – пациентка психушки.

Это мое слово против ее слов, и я знаю, что поверят ей.

– Может, тебе лучше лечь, как ты думаешь? – медленно предлагает она. – Увидимся завтра утром и продолжим наш разговор.

Я едва могу думать о том, что происходит, не говоря уже о завтрашнем дне.

Поэтому я киваю и встаю.

– Ладно.

Доктор Ратледж открывает дверь. Мэри выходит вперед и провожает меня до моей комнаты.

Остаток вечера я провожу в полном оцепенении.