Текст книги "Скажи мне все"

– Всё в порядке, пойдем поедим, – отозвалась Руби, и мы втроем зашагали вслед за остальными.

К тому времени, как мы достигли основной части кампуса, мой желудок уже урчал в предвкушении бургера и хот-дога. Может быть, двух хот-догов. Холодало, поднялся ветер. Я накинула на голову капюшон, спасаясь от холода. Ветер шелестел осенней листвой, листья сыпались на нас, словно снег. В это время родителей первокурсников созвали на коктейль, они должны были встретиться с нами попозже, возле турклуба; моего отца особенно интересовала большая коллекция каноэ и байдарок.

Джон обнял Руби за плечи и поцеловал в макушку. Она с обожанием посмотрела на него снизу вверх. Одна ее рука была опущена вдоль бока; в ней болтались исцарапанные футбольные бутсы, связанные за шнурки.

Рядом со мной молча стоял Макс; оживление, проявленное им возле края футбольного поля, куда-то испарилось. Я заметила, как он украдкой поглядывает на Руби, когда не смотрит в землю прямо перед собой; плечи его были устало ссутулены.

– Ну что, ты был рад повидать своих родных? – спросила я, нарушив транс Макса. Он чуть заметно улыбнулся мне.

– Да. Моя сестра тоже здесь. Я не видел ее с тех пор, как она уехала в летний лагерь.

– Это круто, – продолжила я, подбираясь к основному своему вопросу. – Должно быть, хорошо, что ты здесь не один, а вместе с Джоном, ведь он тоже твоя родня, и всё такое…

Улыбка Макса исчезла. Прикусив губу, он коротко ответил:

– Конечно.

Именно тогда я осознала, что Макс относится к Руби не просто по-дружески. Он хотел бы сам обнимать ее за плечи, целовать, поздравляя с победой…

И это могло перерасти в большую проблему.

* * *

Лужайка перед турклубом была полна народа – студенты и их родители. Мы стояли полукругом: я, Халед, Руби и Джемма.

– Вероятно, оно и к лучшему, что мои родители не приехали. Сомневаюсь, что они одобрили бы мое увлечение выпивкой, – сказал Халед, похлопывая себя по животу и откупоривая уже четвертую банку пива. Громко рыгнув, он продолжил: – Не то чтобы они не видели этого раньше…

– Поверить не могу, что мои не приехали, – пробормотала Джемма. – Лететь не так уж далеко.

– Они не прилетели? – спросила Руби.

Джемма закатила глаза.

– Мама боится летать. – Она подняла свой телефон и покачала им туда-сюда у себя перед лицом. – Но весь день пишет мне, утверждая, будто душой она со мной. Спрашивает, где мы, чтобы представить это визуально.

– А где твой папа? – спросила я у Руби. – У меня еще не было случая познакомиться с ним.

Она покрутила крышку от бутылки с водой, которую держала в руках.

– Он не смог приехать. В последнюю минуту что-то стряслось.

– Это ужасно, – отозвалась я.

Руби лгала. Была у нее такая фишка: когда она врала, ее голос становился немного выше.

– По крайней мере, он пытался, – саркастически ответила Джемма, набирая ответ матери. Телефон в ее руке колыхался, угрожая в любую секунду вылететь из пальцев. Джемму переполняла энергия, заставляющая ее тело вибрировать и временами странно подергиваться. – Моя мать училась здесь, черт побери. И ведь именно из-за этого я здесь! Могла бы, по крайней мере, сесть на самолет и навестить меня…

Отец Руби все еще оставался для меня загадкой; единственное, что я о нем знала – это то, что он жил в Ганновере. Руби осталась без матери еще в раннем детстве, но это, похоже, ее не тревожило. Это просто было частью ее сущности, как едва заметная горбинка на носу.

– Что ж, может, это и к лучшему; мы можем просто провести этот день вместе и не беспокоиться о том, что скажут родители о наших комнатах и нашей любви к выпивке, – с вымученной улыбкой произнесла Руби.

– Верно, – подтвердила я, не желая давить на нее.

В наступившем неуютном молчании Халед слегка выпрямился, выпятил грудь и откашлялся, словно намереваясь привлечь наше внимание.

– Что такое? – спросила его Джемма, скептически прищурившись. – Почему у тебя такой странный вид?

– Я хочу сделать объявление, – сказал Халед и глотнул пива. Он нарочно затягивал момент, наслаждаясь созданным им же напряжением.

– Ладно, хватит уже тянуть кота за яйца, говори, в чем дело, – потребовала Джемма.

– Я решил, что это будет хорошей возможностью сообщить вам, поскольку нынче родительские выходные и все такое…

– Боже, Халед, говори уже, – сказала Руби.

– Ладно-ладно, – обиженно произнес тот. – Ребятам я уже сказал, – он кивнул на Джона и Макса, – и они только «за». Так что вы трое – последний молоток в крышке гроба. Или правильно сказать «гвоздь»?

– Что такое? – едва ли не рявкнула на него Джемма, так, что стоящие поблизости студенты и родители обернулись к ней.

– Хорошо-хорошо, – сказал Халед. – Мои родители купили мне дом.

– Что? – спросила Джемма; ее акцент сейчас был особенно хорошо слышен.

– Дом? – удивилась Руби.

Покупка дома – важный шаг. У Халеда действительно столько денег? Мои родители уж точно не смогли бы купить мне дом, особенно с учетом того, что студенты колледжа вполне могли учинить там разгром. Но я напомнила себе, что Халед – принц. Я постоянно об этом забывала.

– Знаете тот старый фиолетовый дом на Главной аллее? – спросил он. – И что его сейчас ремонтируют?

Мы проходили мимо этого дома каждый день. Красивое здание в викторианском стиле, стоящее на холме между двух углов кампуса. Я всегда любовалась им, гадая, почему оно пустует. Скорее всего, из-за цены.

– Мои родители купили его. Для меня и моих новых друзей, – подтвердил Халед, подчеркнув последние слова, и посмотрел на нас, приподняв брови.

– Не может быть, – протянула Джемма. – Правда? – вопросила она, едва не взвизгнув. Халед подавил улыбку.

– Значит, для нас? – уточнила я.

– Да, ведь вы тоже мои друзья. И парни.

– С ума сойти! – сказала Джемма, хихикая над этой мыслью.

– И сколько будешь брать за аренду? – поинтересовалась Руби.

– Нисколько, – ответил Халед. – Ну, то есть расходы на коммуналку мы разделим на всех, но это всё.

– О черт! – воскликнула Джемма. – Да, тысячу раз «да», я хочу жить в твоем охрененном доме!

Она бросилась на шею Халеду, так что тот даже покачнулся. Он смеялся, Руби тоже. «Как нам повезло!» – думали мы все. Дом. Для нас. Дом, где мы будем жить с нашими лучшими друзьями…

– Когда мы переедем туда? И почему так вышло? Со стороны твоих родителей это очень щедро, – сказала Руби.

Мне тоже было любопытно, почему родители Халеда решили купить дом в Эдлтоне, в штате Мэн. Я также осознала: это означало, что Руби будет жить вместе со своим парнем. Я не могла сказать точно, странно это или нет, но никто и словом не обмолвился по этому поводу.

– Осенью. Думаю, девушки поселятся наверху, а парни – на первом этаже. У каждого будет своя комната. Конечно же, в гости друг к другу ходить не запрещается, – ответил Халед, подмигнув Руби. – Мне кажется, мои родители знают, что я живу в очень красивом месте. Может, они и не одобряют то, что я перебрался сюда, но я по-прежнему их любимый сын, а там, откуда я родом, это дает некоторые преимущества.

– А разве ты не единственный сын? – спросила Джемма.

Халед усмехнулся.

– Что ж, это очень мило с их стороны. И я, конечно же, всеми руками «за», – отозвалась Руби. Намеки на ее отношения с Джоном, похоже, ее не волновали.

– Слушай, – обратилась я к Халеду, – а что ты думаешь насчет той девушки, Шеннон? Кажется, она работает вместе с тобой на лабораторных по химии?

– Шеннон? Она клевая девочка.

Джемма переводила взгляд с меня на него.

– А что, кто-то положил глаз на Халеда?

Он пожал плечами.

– А кто-то не положил?

– Боже, ты такой самодовольный павлин! – Джемма закатила глаза.

– Шеннон очень милая, – добавила я. – Если она тебе нравится… может быть, начнешь встречаться с ней не только в пабе?

Халед глотнул еще пива. Не похоже, чтобы он был в восторге, но я знала, что он попробует последовать моему совету.

– Ну да, почему бы и нет…

– О, черт, – прошептала Руби, сунув бутылку с водой мне в руки. – Ну почему я не успела принять душ? Как я выгляжу? – Она лизнула ладонь и пригладила растрепавшиеся волосы.

Мы стояли тесной группой, и нам не составило труда проследить взгляд Руби, направленный на высокую пожилую женщину – вероятно, мать кого-то из студентов, однако выглядела она так, словно когда-то была моделью. В ее белокурых волосах серебрилась седина, и, несмотря на худобу, на руках виднелись четко очерченные мышцы. Одна из тех супербогатых мамочек, которые все время упражняются и постоянно едят натуральные салаты.

Я окинула Руби взглядом.

– Тебе честно сказать? Ты выглядишь так, как будто только что играла в футбол. А что?

– Это мать Джона, – тихо ответила Руби, поправляя волосы и форму.

Мать Джона направлялась ко входу в здание, где стоял сам Джон вместе с несколькими парнями из своей команды. Но первым ей попался на пути Макс, и она заключила его в объятия. Конечно же, он был ее племянником. Позади нее шла другая женщина, ниже ростом, но с такими же светлыми волосами и яркими синими глазами. Рядом с ней шагал мужчина, ужасно похожий на Макса, и девушка-подросток – наверное, сестра. Макс обнял всех троих; судя по всему, он был очень рад, что они здесь.

– Мило, – хмыкнула Джемма. – Семейная встреча.

– Я постоянно забываю, что они двоюродные братья, – ответил Халед. – Странно. Вам не кажется, что это странно?

Мы не ответили ему, продолжая наблюдать за происходящим. Макс и Джон не особо дружили, однако постоянно находились на одной окружности. В присутствии Джона Макс делался более отстраненным. Я видела, как Руби улыбнулась обоим кузенам. Макс ответил сдержанной полуулыбкой, словно не решаясь улыбнуться по-настоящему.

Руби сделала глубокий вдох и направилась к Джону и его матери, изобразив на лице свою самую милую и непринужденную улыбку.

* * *

После того как сгустились вечерние сумерки, я обняла своих родителей на прощание и пожелала им счастливого пути обратно в аэропорт. Мама помедлила, прежде чем сесть в машину, и еще раз спросила меня, не может ли она познакомиться с Руби. Я не была готова к этому и не знала, буду ли когда-нибудь готова. Мне нужно, чтобы два моих мира оставались отдельными друг от друга. Я не могла допустить, чтобы Руби слишком близко подошла к моему прошлому. Посмотрела на отца, и тот меня понял. «Поедем, Селия, оставь ее в покое», – сказал он, постукивая пальцем по капоту арендованной машины; потом они сели и уехали.

В ту ночь наша компания собиралась на вечеринку, которую устраивала футбольная команда. Там должен был быть один второкурсник, Чарли. Руби надеялась, что я ему понравлюсь, может быть, даже взаимно – так она сказала с почти осязаемым волнением. Она хотела, чтобы у меня тоже появился парень, тогда мы могли бы ходить на свидания вдвоем. Я знала, что она чувствует себя виноватой, когда уходит гулять с Джоном, а я остаюсь сидеть в своей комнате одна. Руби и понятия не имела, как сильно мне нужно это время в одиночестве. Я нуждалась в нем куда больше, чем в парне.

Чарли был довольно симпатичным: высоким, с кудрявыми черными волосами. И один – всего один – раз я упомянула при Руби, что считаю его горячим; хотя я сказала это лишь для того, чтобы отвязаться от расспросов о парнях. Но ей в голову запала идея о том, что если мы с Чарли познакомимся близко, то сразу понравимся друг другу.

– Извини за бардак, – сказала Руби, когда я присела на кровать Джеммы.

Я огляделась по сторонам. Ее часть комнаты была аккуратно прибранной, а вот Джемма вечно расшвыривала обувь и одежду по всему полу. Была даже видна четкая граница между половинами Руби и Джеммы. У последней к стене были прилеплены скотчем фотографии ее родных и друзей, на половине Руби стены были почти пустыми – не было даже фото ее отца. Там висели лишь несколько постеров с разными архитектурными достопримечательностями и один пейзаж – кажется, Юго-Восточная Азия. Дверь шкафа была закрыта, и я знала, что внутри аккуратно уложена и повешена одежда. Джемма не смогла бы закрыть свой гардероб, даже если б попыталась – из него буквально вываливалась гора шмоток, в основном просящихся в стирку.

– А где Джемма? – спросила я, пересаживаясь на кровать Руби.

– Со своими подругами с театрального отделения. Кажется, готовят алкогольное желе. – Она помолчала. – Думаю, на будущий год мы будем готовить уже на своей кухне.

Она была права. Мы шестеро собирались поселиться вместе. Такое впечатление, что мы притворялись взрослыми – словно двадцатилетки из какой-нибудь комедии, пытающиеся наладить жизнь в большом городе. Вот только мы были восемнадцатилетними студентами, живущими в маленьком мэнском городке при лесопилке.

– К слову, о Джемме, – продолжила я. – Она еще не унялась относительно парней?

Руби покосилась на меня краешком глаза и на миг задержала руку, расчесывая свои длинные волосы.

– Ну, вроде как да. Я все гадаю, когда она познакомит нас с Лайамом.

– Думаешь, он приедет ее навестить?

– Не знаю. Я хотела бы с ним познакомиться. Пыталась поговорить с ним вчера, когда они с Джем болтали по телефону, но она разозлилась и выскочила в коридор.

– А как он выглядит? – спросила я. – Ты видела его фотку?

Руби кивнула.

– Да, она показывала мне одну, сделанную этим летом. Он выглядит симпатичным…

– Но?

– Не знаю… не хочу говорить гадости.

– Скажи мне, – попросила я.

– Ладно, только не говори ей.

– Конечно.

– Есть в нем что-то такое… даже не знаю, как это определить.

– Хм-м, странно. – Я мысленно сделала себе пометку проследить впоследствии за Джеммой и Лайамом в «Фейсбуке». – Кстати, сегодня ты отлично справилась, просто восходящая звезда, – добавила я, подшучивая над новообретенной славой Руби.

Она заплела волосы в косу и стала укладывать ее на макушке, постукивая ногой в такт музыке, играющей из колонок ноутбука.

– Спасибо, – покраснев, отозвалась она, потом в порыве чувств рывком открыла ящик своего стола. – Хочешь посмотреть, что подарил мне Джон?

Руби достала прямоугольную коробку и притянула мне. Я коснулась мягкого бархата и откинула золотистую защелку. В свете ламп белыми бликами заискрился изящный браслет.

– Это бриллианты? – спросила я.

– Да. Он чокнутый. Я же не могу это носить, честное слово! Что, если я его потеряю?

Руби пыталась снизить значимость подарка, но ее щеки пылали лихорадочным румянцем.

Я провела пальцем по ряду блестящих камней и закрыла шкатулку. Джон был куда богаче, чем мне представлялось раньше. Так же, как и Макс. Их матери происходили из семьи, получившей хорошее наследство и, похоже, приумножившей его. Судя по всему, в Хоторне они держались наравне. Дети богатых, важные птицы. Мои родители были вполне состоятельными в финансовом отношении, но отнюдь не происходили из династии «владельцев заводов, газет, пароходов». До того как осесть дома, моя мать работала педиатром, а отец и по сей день был юристом по корпоративному праву. Они неплохо зарабатывали, однако непомерное богатство уроженцев Новой Англии, с которыми я оказалась в одном учебном заведении, было для меня в новинку.

Я предполагала, что Руби являлась самой бедной из всех нас, однако не могла сказать точно, сколько денег могло быть у ее отца. Что-то явно было с этим связано, однако задавать вопросы об этом было не вполне прилично. «Эй, а насколько богата твоя семья?»

– Как прошло знакомство с его мамой? – спросила я.

Руби колебалась несколько секунд.

– Хорошо, мне кажется. Она разговаривала очень по-доброму. Но на самом деле не знаю, я не настолько хорошо могу ее прочитать. Не уверена, хочет ли она для своего сына пару из того же самого социального слоя. Это было бы… обидно. Но не важно. Она не какая-нибудь там злобная бабка. Джон сказал, что при знакомстве с ней я показала себя хорошо, так что всё в порядке.

Я представила, как Джон похлопывает ее по плечу. «Молодец, детка, ты все сделала правильно, знакомясь с моей мамой». Это было странно. Как будто Руби должна была подлизываться к нему и его семье…

– А где его отец? – спросила я.

– Нету. Джон не любит говорить об этом, – ответила Руби. Она сегодня была немногословна. – И он просил меня не трепаться об этом, так что…

– Не волнуйся, – сказала я, отметив возникшую между нами напряженность. Я говорила небрежно, словно это было не важно. – Но я уверена, что он тебя любит.

Руби покраснела, широко улыбнулась и ушла в ванную комнату, сказав, что ей нужно накраситься при ярком свете. Когда за ней закрылась дверь, я встала с кровати и оперлась о спинку ее стула. Рабочий стол Руби был завален распечатанными статьями об искусстве итальянского Возрождения и обертками от энергетических батончиков. Я боролась с желанием прибраться на этом столе – Руби поняла бы, что я тут лазила. Я прислушалась к тишине, царящей в коридоре. Пора. Я открыла самый нижний ящик стола и вытащила маленький черный блокнот.

Я не намеревалась читать дневник Руби. Но, едва начав, не смогла остановиться. Несколько дней назад я видела, как она пишет в нем, и когда я возникла в дверях, Руби сунула этот блокнот в стол. Это был самый удобный способ заглянуть в ее жизнь. Я знала все ее тайны, не задавая вопросов о них самой Руби. Я знала, как обращаться с ней, как радовать ее.

Как быть ее лучшей подругой.

14 октября

Мне здесь очень нравится. Я даже не хочу домой. Очень приятно, когда есть настоящие друзья, люди, которым я могу доверять, люди, которым я нравлюсь. Мне уже кажется, что друзья, которых я нашла здесь, намного лучше, чем те, которые были у меня в старшей школе. Всё равно раньше, дома, у меня почти не было времени для друзей, особенно учитывая, насколько упорно я работала, чтобы получить стипендию за игру в футбол. Но здесь я общаюсь с ними каждую свободную минуту. Это потрясающе.

Хотя… жалко, что Аманда тоже здесь. Мне кажется, что она постоянно намеревается рассказать Малин о том, что произошло. Я знаю, что обе они выбрали отделение английского языка, поэтому учатся вместе. Не знаю, зачем Аманде выбалтывать что-либо: то, что случилось между нами, выставляет не в лучшем свете и ее саму. Честно говоря, мне кажется, что ей просто нравится мучить меня, смотреть, как я корчусь. Слава богу, мы с ней почти не видимся.

Вчера ночью мы с Джоном гуляли допоздна. Я не говорила ему о том, что я девственница. Наверное, нужно было заняться сексом еще в старшей школе и преодолеть этот барьер. Вчера ночью Джону этого очень хотелось. Он был таким нежным, и мне от этого не по себе. Кажется, он теряет терпение, и я хорошо это понимаю. Я имею в виду, в конце концов мне все равно придется это сделать. Я хочу это сделать, честное слово, хочу. Но всякий раз, когда думаю о сексе… ну… понимаете… Правда, он сказал, что мы можем подождать до тех пор, пока я не буду готова. И все же…

И еще новость: я получила высший балл за свою работу по архитектурным памятникам. На лето я подала заявление на прохождение практики в Бостонском музее изящных искусств. Если все получится, то я покрою расходы на проживание, и это будет здорово. А Джон будет на Виньярде, так что я смогу навещать его на выходных. Буду держать пальцы скрещенными, чтобы все получилось.

Ну ладно, еще я беспокоюсь, что отец приедет меня навестить. Наверное, надо позвонить ему и сказать, чтобы он не приезжал. Я не думала обо всем этом уже давным-давно, с тех пор как приехала в Хоторн, и меня это устраивает. Мне кажется, что жить подальше от него не так уж плохо. Я успела освоиться со своей независимостью и уверена, что он поймет это. Я всё так же люблю его. Не важно.

Услышав, как открылась и закрылась дверь санузла и в коридоре раздались шаги Руби, я закрыла дневник и сунула его обратно в ящик. Потом уселась на кровать и стала рыться в своем телефоне, словно все это время только тем и занималась.

Глава 12

Техас, 1997 год

Когда мне было восемь лет, в школе я держалась очень замкнуто. На переменах садилась в углу игровой площадки и читала. Я знала, что это делает меня одиночкой, может быть, даже изгоем, но мне было все равно. Мои одноклассники были довольно славными, но я не хотела играть. Я не понимала, в чем смысл пятнашек, пряток и «верю – не верю». Я любила играть в спортивные игры и плавать в бассейне, но больше всего любила читать, поэтому читала.

Несколько девочек из моего класса играли в «розочку в кружочке». Мне казалось, что они для этого слишком большие, но, опять же, люди моего возраста постоянно удивляли меня. Я не понимала их. Внимательно смотрела, как девочки кружатся, смеясь и держась за руки, поют: «Все мы падём – ах!» – и действительно падают на горячий асфальт. И снова смех. Разве они не знали, что это песня про чуму[10]10
  Популярная английская детская песенка действительно отсылает нас ко временам Великой Чумы. «Розочка в кружочке» – иносказательное обозначение чумного бубона, окруженного розоватым кольцом. «В кармане цветочки» – во время эпидемии многие носили в кармане ароматические травы и цветы, чтобы отбить всепроникающий запах разложения. «Пепел к пеплу, к праху прах» – трупы умерших от чумы сжигали, чтобы предотвратить распространение заразы. «Все мы падем – ах!» – так звучала последняя строка, намекавшая, что от чумы никому не спастись.


[Закрыть]?

Когда меня приглашали на празднование дней рождения, мои родители заставляли меня идти туда. Я хотела порадовать их, поэтому изображала милую улыбку и дарила красивые подарки, а когда никто не смотрел на меня, ускользала в ванную и обшаривала ящички с лекарствами. Я знала о состоянии здоровья всех родителей моих соучеников, а также кое-что о здоровье их братьев и сестер.

Я любила быть одна, наблюдать издали. Я никому не говорила об этом, потому что меня сочли бы чокнутой, решили бы, что со мной не всё в порядке. Даже моя учительница, мисс Литтл, прекратила попытки вовлечь меня в общие игры. Она перестала подходить и спрашивать, не хочу ли я присоединиться к остальным, и я была рада этому игнорированию. И кроме того, вот-вот должны были начаться летние каникулы.

Я положила книгу на согнутые колени. «Две луны» Шарон Крич. Она была моим любимым автором. Я уже в пятый раз перечитывала знакомые страницы. Края их были потерты, кое-где на бумаге виднелись сморщенные пятна – из-за чтения возле бассейна. Было в образе главной героини, Сэл, нечто успокаивавшее меня: то, как она искала свою мать, хотя та умерла. Иногда мне казалось, что я тоже ищу свою мать, даже когда она была прямо передо мной, полностью поглощенная проблемами Леви.

Я сидела в тени, на легком ветерке, умерявшем влажную жару. Воздух над черным асфальтом игровой площадки шел волнами, словно от горячей духовки, где запекался бекон. Было так жарко, что я почти чуяла запах расплавленного асфальта. Посмотрела поверх книги на других ребят. Это было все равно что смотреть телевизор, вот только персонажи были настоящими. Я увидела, как от толпы отделилась одна фигура. Леви. У моего третьего класса и его пятого была общая большая перемена. Он вроде бы собирался играть в футбол, но я заметила, как его тощий силуэт скользнул прочь от игрового поля к трибунам. Потом он, пригнувшись, спрятался в углу игровой площадки, там, где сходились два крыла деревянной ограды. Никто больше не смотрел на него.

Девочки снова вскочили на ноги, схватили друг друга за руки и опять запели «Розочку в кружочке».

Леви был блестящим учеником, популярным в своем кругу. Для постороннего глаза мы с ним были полной противоположностью друг другу. Я была чудаковатой тихой сестренкой, а Леви – общительным и дружелюбным старшим братом. Все остальные ученики любили его, его радость была заразительной. Он знал, как польстить каждому, как заставить девочек краснеть, а мальчиков – искать его дружбы. Я уже давно наблюдала за ним и разгадала его игру. Дома Леви был совсем другим человеком. Он был способен одурачить наших родителей, но меня больше не мог обмануть. Я знала, что он гнилой насквозь, и уже давным-давно не надеялась, что он «снова станет нормальным». Мои родители, напротив, до сих пор полагали, что это просто «стадия», которую он рано или поздно перерастет. Они избегали любой острой реакции, даже в самой малейшей степени. И потому мы все притворялись, будто с Леви все нормально.

«В кармане цветочки».

Я напряженно всмотрелась, чтобы увидеть, что он делает. Поблизости от него лежала сумочка – сумочка мисс Литтл. Должно быть, она оставила ее там, когда в тот день пришла с опозданием и встретила нас и заменявшую ее учительницу уже на игровой площадке. Издали сумочка выглядела объемистой, и Леви запустил в нее руку, выискивая что-то. Это пробудило мой интерес. Леви, идеальный ученик, совершал кражу. Наконец-то он стал тем Леви, которого я знала.

Что бы ни делал, он был недостаточно проворен, и несколько секунд спустя я заметила мисс Литтл, которая шла через игровую площадку, неотрывно глядя на Леви. Ее шаги были широкими и быстрыми. Мне она всегда казалась великаншей – высокая и сильная. Я знала, что ей двадцать семь лет, потому что мисс Литтл сообщила нам это в первый же день учебного года. Она была еще молода, но для ребенка, каким я тогда была, двадцать семь лет уже выглядели старостью.

«Пепел к пеплу, к праху прах».

– Леви! – окликнула мисс Литтл, приблизившись к нему. Он выпрямился, пряча что-то за спиной. Ее бумажник.

– Леви, – повторила она, потом подошла к нему и взяла его за плечо. Хватка ее была несильной, вид – озадаченный. Все учителя любили Леви. – Что ты делаешь?

Леви молчал. Мисс Литтл аккуратно развернула его боком, чтобы увидеть, что он держит.

– Леви, – сказала она, на этот раз строже.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Леви оценивал ее, словно блюдо, которое намеревался съесть. Вид у него был оживленный, почти радостный. Иногда он становился таким дома. Прошлым вечером мама спросила, что мы хотим на ужин. Леви потребовал креветок. Мать многозначительно посмотрела на отца, словно говоря: «Он не это имел в виду», – хотя Леви определенно имел в виду то, что сказал. Он знал, что у матери аллергия на морепродукты. Я не понимала, почему он так наслаждается, видя, как ее корчит.

Я смотрела, как Леви бросил бумажник обратно в сумку мисс Литтл. Учительница странно посмотрела на него, не убирая руку с его плеча, словно пыталась понять, что происходит. А потом Леви изо всех сил ударил себя по щеке. Та почти сразу вспухла, по ней разлился яркий багрянец. Леви закричал.

Другие учителя, присматривавшие за классами, подбежали к нему; теперь внимание всех, кто находился на площадке, было приковано к Леви.

Учителя и несколько самых любопытных учеников встали полукругом вокруг Леви и мисс Литтл. Та поспешно отдернула руку от его плеча, словно от огня. Потом открыла было рот, чтобы заговорить, но не смогла произнести ни слова; лицо ее выражало смятение и потрясение. Брови поднялись так, что едва не уползли за пределы лба, губы сжались в крошечную букву «О».

Леви подбежал к другой учительнице, миссис Дэй, и, всхлипывая, уткнулся лицом ей в живот.

– Что происходит? – спросила миссис Дэй встревоженным и одновременно сочувственным тоном. – Всё в порядке?

– Она ударила меня! – закричал Леви. Слезы текли по его лицу, голос дрожал от обиды. – Очень больно, – прорыдал он.

– Я его не била, – возразила мисс Литтл, пытаясь сохранять спокойствие. Другие учителя переводили взгляд с нее на Леви и обратно. Красная отметина ярко выделялась на заплаканном лице Леви.

Мне кажется, мисс Литтл была слишком потрясена, чтобы сказать что-то еще. Остальные учителя переглядывались, не зная, что делать.

Конечно же, им и в голову не пришло, что он сам ударил себя. Он был таким милым мальчиком… «Это не похоже на Леви», – должно быть, говорили они потом друг другу за закрытыми дверями, на совещании с директором. Я уверена, что мои родители встали на сторону своего сына, и мать наверняка потребовала, чтобы мисс Литтл уволили.

Но я знала правду.

«Все мы падем».

На следующий день мисс Литтл не пришла в школу. Та же самая учительница, которая замещала ее в тот день, стала вести у нас занятия, и мы больше никогда не видели мисс Литтл, как будто ее и не было.