Текст книги "Проповедник"

– Ведь Анника в отпуске и не может этим заняться. А собирать материал не так легко, как может показаться. Надо знать, где искать, а я знаю. Я же могу просто немножко посмотреть…

– Нет, и речи быть не может. Будем надеяться, что Конни со своими безумными родичами уедет завтра рано, и после этого ты должна только отдыхать, и точка! А сейчас помолчи, потому что я должен немного поговорить с малышом. Нам надо составить план его футбольной карьеры…

– Или ее.

– Или ее. Хотя тогда, наверное, будет гольф. В женском футболе денег пока еще нет.

Эрика лишь вздохнула, но послушно улеглась на спину, чтобы облегчить общение.

⁂

– А они не замечают, что ты удираешь на улицу?

Юхан, лежа на боку рядом с Линдой, щекотал ей лицо соломинкой.

– Нет, Якоб, видишь ли, мне доверяет. – Она сильно наморщила лоб, передразнивая серьезный тон брата. – Это он вынес с посещения многочисленных курсов по установлению хорошего контакта с молодежью. Самое ужасное, что ребята, кажется, тоже туда ходили, потому что некоторые из них прямо обожествляют Якоба. Хотя если ты вырос без отца, то, наверное, принимаешь что угодно. – Линда с раздражением оттолкнула соломинку, которой ее дразнил Юхан. – Прекрати.

– Что, уж и пошутить нельзя?

Увидев, что он обиделся, она наклонилась вперед и в качестве утешения поцеловала его. Сегодня плохой день. Утром начались месячные, значит, неделю она не сможет заниматься с Юханом любовью, и потом, необходимость жить с идеальным братом и его не менее идеальной женой действует ей на нервы.

– О, только бы годы шли побыстрее, чтобы я смогла вырваться из этой проклятой дыры!

Им приходилось шептать, чтобы не выдать своего укрытия на сеновале, но, желая придать словам веса, она ударила рукой по доскам.

– Значит, ты мечтаешь вырваться от меня тоже?

Лицо Юхана приняло еще более обиженное выражение, и она прикусила язык. Если она вырвется на мировые просторы, она даже не взглянет на такого, как Юхан, но, пока она торчит дома, в качестве развлечения он вполне годится. Правда, ему об этом знать незачем. Поэтому она, свернувшись клубочком, как ласковый котенок, подползла вплотную к нему. Никакого отклика не последовало, тогда она взяла его руку и положила поверх своего тела. Его пальцы, словно по собственному желанию, принялись перемещаться по ней, и она мысленно улыбнулась. Мужчинами так легко манипулировать.

– Ты ведь можешь поехать со мной?

Говоря это, она сознавала, что он никогда не сможет оторваться от Фьельбаки или, пожалуй прежде всего от брата. Иногда ее интересовало, может ли он пойти хотя бы в туалет, не спросив разрешения у Роберта.

– А ты с отцом разговаривала? – уклонившись от ответа, спросил Юхан. – Что он говорит по поводу того, что ты собираешься свалить?

– А что ему говорить? Еще год он вправе решать за меня, но как только мне исполнится восемнадцать, он больше ни фига не сможет мне сказать. И это доводит его до бешенства. Иногда мне кажется, что ему хотелось бы занести нас в свои проклятые бухгалтерские книги. Якоб – дебет, Линда – кредит.

– Что еще за дебет?

– Это экономические термины, тебе они ни к чему, – засмеялась в ответ Линда.

– Меня интересует, как было бы, если б я… – Юхан, покусывая соломинку, устремил невидящий взгляд куда-то позади нее.

– Как было бы, если что?

– Если бы отец не лишился всех денег. Тогда, видимо, в господском доме жили бы мы, а вы с дядей Габриэлем и тетей Лайне сидели бы в нашей лачуге.

– Да уж, вот была бы картина. Мать в лачуге. Бедная как церковная мышь.

Линда закинула голову назад и расхохоталась от всей души, поэтому Юхану пришлось на нее зашикать, чтобы не донеслось до дома Якоба и Мариты, до которого от амбара было рукой подать.

– Тогда отец, возможно, был бы еще жив. И мать не сидела бы целыми днями со своими проклятыми альбомами.

– Но он ведь не из-за денег…

– Тебе это неизвестно. Откуда тебе, черт возьми, знать, почему он так поступил! – Его голос поднялся на октаву и стал пронзительным.

– Это же всем известно.

Оборот, который принял разговор, Линде не нравился, и она не решалась посмотреть Юхану в глаза. Семейная вражда и все с ней связанное были до сих пор, по молчаливому соглашению, запретной темой.

– Все думают, будто знают, хотя на самом деле не знают ни хрена. И чертовски обидно, что в нашей усадьбе живет твой братец.

– Якоб же не виноват, что так получилось. – Казалось странным защищать брата, которого она чаще всего осыпала ругательствами, но все-таки в ней заговорила родная кровь. – Он получил усадьбу от деда, и к тому же он всегда первым защищает Юханнеса.

Юхан знал, что она права, и злость отпустила. Просто ему иногда становилось чертовски больно, когда Линда говорила о своей семье, тем самым напоминая ему, чего лишился он сам. Сказать ей об этом он не решался, но часто считал, что она проявляет неблагодарность. У нее и ее семьи есть все, у его семьи – ничего. Где же тут справедливость?

Вместе с тем он все прощал ей. Юхан никогда еще никого так горячо не любил, и один лишь вид ее стройного тела рядом вызывал в нем огонь. Иногда он не мог поверить, что это правда. Что такой ангел хочет тратить на него время. Однако ему хватало ума не терять энергию на сомнения в отношении своей удачи, поэтому он старался закрывать глаза на будущее и наслаждаться нынешней ситуацией. Юхан притянул ее поближе к себе и, вдыхая аромат ее волос, прикрыл глаза. Он расстегнул верхнюю пуговицу ее джинсов, но Линда остановила его:

– Не надо, у меня месячные. Давай лучше я.

Она расстегнула ему брюки, и он лег на спину. Под опущенными веками перед ним замерцало небо.

⁂

Прошел всего один день с тех пор, как они нашли труп женщины, а Патрика уже мучило нетерпение. Ведь где-то находится человек, который интересуется, где она. Размышляет, волнуется, устремляет мысли во все более страшном направлении. Ужасно, что в этом случае даже самые худшие опасения оправданны. Больше всего Патрику хотелось узнать, кто эта женщина, чтобы оповестить тех, кто ее любит. Все лучше, чем неизвестность, даже смерть. Психологическая переработка скорби не может начаться раньше, чем знаешь, что оплакиваешь. Приносить такое известие будет нелегко, но Патрик уже мысленно взял ответственность на себя, сознавая, что это важная часть его работы. Облегчать и поддерживать. Но прежде всего узнать, что произошло с тем, кого они любили.

Безрезультатность звонков Мартина накануне сразу во много раз усложнила работу по идентификации. В ближайших округах о пропаже женщины не заявляли, а значит, искать предстояло по всей Швеции, возможно, даже за ее пределами. На мгновение задача показалась невыполнимой, но Патрик быстро отбросил эту мысль. В настоящий момент интересы неизвестной женщины представляют только они.

В дверь деликатно постучал Мартин.

– Как ты хочешь, чтобы я действовал дальше? Расширял круг поиска, или начал с районов крупных городов, или?.. – Он вопросительно поднял брови и плечи.

Патрик сразу почувствовал тяжесть ответственности за расследование. Ничто, собственно, ни на одно из направлений не указывает, но ведь с чего-то начинать нужно.

– Проверь районы крупных городов. С Гётеборгом мы уже разобрались, так что для начала возьми Стокгольм и Мальмё. Мы, вероятно, скоро получим первый отчет от судмедэкспертов, и, если повезет, они, возможно, сообщат нам что-нибудь полезное.

– О’кей. – Ударив по пути ладонью по двери, Мартин вышел, чтобы направиться к себе в кабинет. Пронзительный звонок из приемной заставил его развернуться и пойти впускать посетителя. Обычно этим занималась Анника, но в ее отсутствие им приходилось обходиться собственными силами.

Девушка выглядела взволнованной. Худенькая, с двумя длинными светлыми косами и огромным рюкзаком на спине.

– I want to speak to someone in charge[3]3
  Я хочу поговорить с кем-нибудь из начальников (англ.).


[Закрыть].

Она говорила по-английски с сильным акцентом, и Мартин предположил, что с немецким. Открыв дверь, он показал ей рукой заходить. Затем прокричал в глубь коридора: «Патрик, к тебе пришли!»

Он с опозданием подумал, что, наверное, следовало сперва узнать, какое у нее дело, но Патрик уже высунул голову из кабинета, и девушка направилась в его сторону.

– Are you the man in charge?[4]4
  Вы начальник? (англ.)


[Закрыть]

На секунду у Патрика возник соблазн отправить ее к Мелльбергу, который чисто технически являлся главным начальником, но, увидев ее растерянное выражение лица, решил избавить ее от такого переживания. Послать хорошенькую девушку к Мелльбергу – это все равно что послать овцу на бойню, и его природный инстинкт защитника взял верх.

– Yes, how can I help you?[5]5
  Да, чем я могу вам помочь? (англ.)


[Закрыть]

Он жестом показал ей заходить и садиться на стул перед письменным столом. Она с удивительной легкостью сняла огромный рюкзак и осторожно прислонила его к стене возле двери.

– My English is very bad. You speak German?[6]6
  Я очень плохо говорю по-английски. Вы говорите по-немецки? (англ.)


[Закрыть]

Патрик прикинул свои школьные познания в немецком. Ответ целиком зависит от того, что она понимает под «говорить по-немецки». Он мог заказать пиво и попросить счет, но подозревал, что она находится здесь не в качестве официантки.

– Немножко говорю, – с трудом ответил он на ее родном языке и повертел рукой, показывая, что «так себе».

Девушка, похоже, вполне удовлетворилась и заговорила медленно и четко, давая ему шанс понять ее. К своему удивлению, Патрик заметил, что знает больше, чем думал, и хотя каждое слово он не понимал, но общий смысл улавливал.

Она представилась как Лиза Форстер. Судя по всему, она приходила неделю назад и заявила об исчезновении своей подруги Тани. Она разговаривала здесь, в отделении, с полицейским, который пообещал связаться с ней, когда что-нибудь узнает. Прошла уже целая неделя, а ей так ничего и не сообщили. На ее лице было крупными буквами написано беспокойство, и Патрик отнесся к ее рассказу серьезно.

Таня и Лиза встретились в поезде, по пути в Швецию. Они обе были из Северной Германии, но раньше друг друга не знали. У них незамедлительно установился душевный контакт, Лиза сказала, что они стали словно сестры. У Лизы определенных планов на путешествие по Швеции не было, и поэтому Таня предложила ей поехать вместе с ней в маленький поселок на западном побережье Швеции под названием Фьельбака.

– Почему именно во Фьельбаку? – путаясь в немецкой грамматике, спросил Патрик.

Ответ получился расплывчатым. Как раз эту тему Таня с ней особенно открыто не обсуждала, и Лиза призналась, что толком не знает. Таня рассказала только, что у нее там есть дело. Она сказала, что, разобравшись с ним, они смогут продолжить поездку по Швеции, но сначала ей необходимо кое-что поискать. Тема казалась деликатной, и Лиза дальше расспрашивать не стала. Она просто обрадовалась обретению попутчицы и с удовольствием отправилась с ней, независимо от того, по какой причине Таня туда ехала.

Они прожили три дня в кемпинге в местечке Сельвик, а потом Таня пропала. Она ушла утром, сказав, что у нее днем есть дело и что она вернется ближе к вечеру. Когда настала вторая половина дня, потом вечер и ночь, беспокойство Лизы нарастало по мере движения часовой стрелки. На следующее утро она в турбюро на площади Ингрид Бергман узнала, где находится ближайшее отделение полиции. Заявление у нее приняли, и теперь ее интересовало, что произошло.

Патрик был озадачен. Насколько ему известно, никаких заявлений о пропаже людей они не получали, и сейчас он почувствовал, как в районе желудка собирается ком. Ответ на вопрос о приметах Тани укрепил его опасения. Все рассказанное Лизой о подруге совпадало с убитой женщиной из Королевского ущелья, и когда он с тяжелым сердцем показал фотографию покойной, всхлипывания Лизы подтвердили его предчувствия. Мартин может перестать звонить, и кого-то придется призвать к ответу за то, что заявлению о пропаже Тани не дали должного хода. Они понапрасну потеряли много драгоценных часов, и Патрик не питал особых сомнений относительно того, где ему следует искать виновного.

⁂

Эрика проснулась, когда Патрик уже уехал на работу. Спала она в этот раз на удивление крепко, и ей ничего не снилось. Она посмотрела на часы. Они показывали девять, а с нижнего этажа не доносилось ни звука.

Немногим позже кофейник был уже поставлен, и Эрика начала накрывать завтрак для себя и гостей. Те ввалились на кухню один за другим, один заспаннее другого, но, принявшись за завтрак, они быстро взбодрились.

– Дальше вы собирались в Костер?

Вопрос Эрика задала из вежливости и в надежде от них избавиться.

– Ну, мы с Бриттой вчера вечером это обсудили и подумали, что раз уж мы все равно тут и погода такая хорошая, то мы, пожалуй, съездим днем на какой-нибудь из здешних островов, – быстро переглянувшись с женой, сказал Конни. – У вас ведь есть катер?

– Да, конечно, есть… – нехотя призналась Эрика. – Правда, я не совсем уверена, что Патрик хотел бы его одалживать. Принимая во внимание страховку и все такое… – поспешно скомкала ответ Эрика. От мысли, что они останутся хотя бы на несколько часов дольше условленного, у нее от раздражения стали подкашиваться ноги.

– Да, но мы подумали, что, возможно, ты смогла бы отвезти нас в какое-нибудь хорошее место, а когда мы захотим обратно домой, мы тебе позвоним.

Подходящих слов она сразу не нашла, и Конни воспринял это как молчаливое согласие. Эрика молила высшие силы о терпении и уговаривала себя, что не стоит ссориться с родственниками только ради того, чтобы избавиться от их общества на несколько часов раньше. К тому же она избавится от общения с ними в течение дня, и можно надеяться, что они потом уедут еще до прихода Патрика с работы. Она уже решила, что приготовит что-нибудь особенное, и у них будет душевный вечер. Ведь он все-таки в отпуске. И кто знает, сколько времени они смогут уделять друг другу после рождения ребенка – лучше пользоваться случаем.

Когда все семейство Флуд после долгих препирательств собрало купальные принадлежности, они отправились к пристани. Катер – маленькая синяя деревянная лодочка – был низким, заходить в него с берега было трудно, и Эрике потребовалась изрядно помучиться с такой огромной телесной массой. Прокружив час в поисках для гостей «пустынной скалы или лучше пляжа», она наконец нашла маленькую бухту, которую остальные туристы каким-то чудом упустили, и потом двинулась к дому. Выбраться на берег самостоятельно оказалось невозможно, поэтому пришлось жалобно попросить о помощи нескольких проходивших мимо купальщиков.

Потная, разгоряченная и злая, она ехала домой, но перед самым зданием парусного клуба передумала и вместо того, чтобы поехать прямо в сторону Сельвика, быстро повернула налево. Обогнув гору справа, она миновала стадион и жилой комплекс «Куллен» и припарковалась перед библиотекой. Если целый день просидеть дома без дела, можно окончательно сойти с ума. Пусть Патрик потом ругается, но помощь со сбором материала он получит, хочет он того или нет!

⁂

Приехав в отделение полиции, Эрнст нетвердым шагом направился в сторону кабинета Хедстрёма. Уже когда Патрик позвонил ему на мобильный и с металлом в голосе велел немедленно ехать в отделение, он заподозрил, что над ним нависла опасность. Он покопался в памяти, пытаясь сообразить, на чем его могли поймать, но был вынужден признать, что выбор слишком большой для того, чтобы угадать безошибочно. Он являлся истинным мастером находить легкие пути и давно возвел обман в вид искусства.

– Садись.

Он покорно подчинился приказу Патрика и для защиты от приближающейся бури принял непокорный вид.

– Чем вызвана такая безумная спешка? Я занимался делом, и ты не имеешь права грубо срывать меня сюда только потому, что тебя временно назначили отвечать за расследование.

Нападение – лучшая форма защиты, но, судя по все больше мрачнеющему выражению лица Патрика, в этом случае это был неверный путь.

– Ты на прошлой неделе принимал заявление о пропавшей немецкой туристке?

Дьявол. Об этом он забыл. Маленькая блондиночка пришла прямо перед ланчем, и он просто постарался от нее побыстрее отделаться, чтобы успеть поесть. Ведь обычно эти заявления о пропавших друзьях серьезного отношения не требовали. Чаще всего друзья обнаруживались в хлам пьяными в какой-нибудь канаве, или оказывалось, что они отправились домой к какому-нибудь парню. Черт побери! Он понял, что за это придется поплатиться. Надо же, он не связал это с найденной вчера девушкой, но задним числом соображать легко. Сейчас нужно минимизировать потери.

– Ну да, наверное, принимал.

– Наверное! – Обычно спокойный голос Патрика гремел в маленьком помещении подобно грому. – Либо ты принимал заявление, либо нет. Третьего не дано. Если же ты принял заявление, то, черт… где оно? – Патрик был настолько взбешен, что запинался. – Ты понимаешь, во что это обошлось расследованию в плане времени?

– Да, конечно, получилось неудачно, но откуда мне было знать …

– Тебе надо не знать, а выполнять свою работу. Надеюсь, мне никогда больше не придется сталкиваться с подобным. А сейчас нам придется наверстывать драгоценные часы.

– Могу ли я что-нибудь … – Эрнст сделал голос максимально смиренным и всем своим видом постарался изобразить раскаяние. В глубине души он проклинал все на свете за то, что какой-то мальчишка разговаривает с ним таким образом, но поскольку Хедстрём теперь, похоже, стал ушами Мелльберга, еще усугублять ситуацию было бы глупо.

– Ты уже сделал достаточно. Мы с Мартином продолжим заниматься расследованием. А ты займешься поступающими сигналами. Мы получили заявление об ограблении виллы в Шепстаде. Я поговорил с Мелльбергом и получил санкцию на то, чтобы ты поехал туда один.

Показывая, что разговор окончен, Патрик повернулся к Эрнсту спиной и принялся так неистово стучать по клавиатуре, что раздавались громкие щелчки.

Эрнст, ворча, двинулся прочь. Все-таки ничего уж такого безумно страшного не произошло – подумаешь, не написал один-единственный маленький рапорт. В подходящий момент он поговорит с Мелльбергом о том, насколько уместно назначать человека с такой неуравновешенной психикой ответственным за расследование убийства. Да, черт возьми, непременно поговорит.

⁂

По прыщавому парню перед ним можно было изучать летаргию. На его лице читалась безнадежность, ему явно уже давно вдолбили мысль о бессмысленности существования. Подобные признаки были хорошо знакомы Якобу, и он не мог не рассматривать это как вызов. Он знал, что обладает властью направить жизнь мальчика в совершенно ином направлении, но, насколько хорошо ему это удастся, будет зависеть исключительно от того, есть ли у самого мальчика хоть какое-нибудь желание, чтобы его перетянули на правильный путь.

В региональной общине работу Якоба с молодежью хорошо знали и уважали. К нему на хутор попадали многие сломленные души, чтобы потом уехать оттуда продуктивными гражданами общества. Религиозный аспект, правда, от посторонних умалчивался, поскольку государственные ассигнования держались на зыбкой основе. Всегда находятся неверующие люди, которые кричат: «Секта!», как только что-либо выходит за рамки их ограниченного взгляда на суть религии.

Бóльшую часть уважения Якоб заработал благодаря собственным заслугам, но он не мог отрицать, что какую-то долю можно приписать тому, что он приходится внуком Эфраиму Хульту, «Проповеднику». Дед, правда, не принадлежал именно к этой общине, но его репутация была столь широко известна на побережье Бухулена, что она вызывала отклик во всех свободных религиозных объединениях. Ортодоксальная шведская церковь, естественно, считала Проповедника шарлатаном, но, с другой стороны, такого мнения придерживались все те, кто предпочитал ограничиваться чтением проповедей по воскресеньям перед пустыми церковными скамьями, поэтому свободные христианские объединения не обращали на это особого внимания.

Работа с трудными и злоупотребляющими подростками заполняла жизнь Якоба уже почти десятилетие, но теперь она не приносила ему того удовлетворения, как раньше. В свое время он принимал активное участие в налаживании деятельности на хуторе для перевоспитания подростков, но работа больше не заполняла пустоту, с которой он жил всю жизнь. Ему чего-то не хватало, и погоня за этим неизвестным «чем-то» его пугала. Он долгое время думал, что крепко стоит на земле, а сейчас ощущал тревожное покачивание под ногами и страшился пропасти, которая могла разверзнуться и поглотить его целиком, и телом, и душой. Как много раз он, твердый в своем убеждении, с умным видом подчеркивал, что сомнение – первейшее орудие дьявола, не зная, что однажды сам окажется в подобном состоянии.

Он встал и прошел за спину мальчика. Глядя в выходящее на озеро окно, он видел лишь собственное отражение в стекле. «Сильный, здоровый мужчина», – иронично размышлял он. Черные волосы коротко подстрижены – Марита, стригущая его дома, справляется со своей задачей отлично. Изящно вылепленное лицо с тонкими чертами, но без оттенка женственности. Не худой и не особенно полный; его телосложение можно определить как нормальное. Но главным достоинством Якоба были глаза – ярко-голубые, с уникальной способностью казаться одновременно ласковыми и пронизывающими. Эти глаза помогли ему наставить многих на путь истинный. Он знал это и пользовался этим.

Но не сегодня. Собственные демоны мешали ему сосредоточиться на чьих-то других проблемах, и воспринимать слова мальчика было легче, не глядя на него. Оторвав взгляд от собственного отражения, он посмотрел на озеро и простиравшийся на десятки километров лес. Стояла такая жара, что Якоб мог видеть, как воздух вибрирует над водой. Большой хутор они купили дешево, поскольку им долгие годы не занимались и он пребывал в сильном запустении, и в результате многих часов напряженной совместной работы они привели его в нынешнее состояние. Никакой роскоши, но свежо, чисто и уютно. Представитель муниципалитета всегда восхищался домом и красивыми окрестностями и разглагольствовал о положительном влиянии, которое это должно иметь на бедных не приспособленных к жизни мальчиков и девочек. С получением ассигнований проблем у них пока не возникало, и в течение десяти лет своего существования деятельность протекала успешно. Значит, проблема присутствует только у него в голове, в душе?

Возможно, к выбору неправильного направления на решающем перепутье его подтолкнуло напряжение в повседневной жизни. Он взял сестру к себе в дом без малейших колебаний. Кто, если не Якоб, смог бы успокоить ее душу и укротить ее бунтарский характер? Но она оказалась для него непосильным соперником в психологической борьбе, и в то время как ее «я» с каждым днем набирало силу, он чувствовал, что постоянное раздражение подрывало весь его фундамент. Иногда он, сжимая кулаки, думал, что она глупая, бездарная девчонка, заслуживающая, чтобы семья сбыла ее с рук. Однако это противоречило христианскому мышлению, и следствием каждой такой мысли всегда становились часы самоанализа и усердное изучение Библии в надежде обрести силу.

Внешне он по-прежнему являл собой скалу надежности и оптимизма. Якоб знал, что люди в его окружении нуждаются в нем как человеке, на которого они всегда могут опереться, и пока был не готов пожертвовать этим своим образом. С тех самых пор как он победил сильно мучившую его одно время болезнь, он боролся за то, чтобы не потерять контроль над существованием. Однако усилия по поддержанию внешней невозмутимости истощали его последние ресурсы, и пропасть приближалась семимильными шагами. Он вновь задумался над иронией в том, что круг после стольких лет замкнулся. Полученное известие заставило его на секунду сделать невозможное. Усомниться. Сомнение продолжалось всего мгновение, но оно образовало малюсенькую трещину в плотной основе, придававшей его жизни цельность, и эта трещинка все больше увеличивалась.

Якоб отогнал эти мысли и заставил себя сосредоточиться на стоящем перед ним парне и его жалком существовании. Вопросы, которые он задавал, появлялись автоматически, равно как и сочувственная улыбка, всегда имевшаяся у него в запасе для новой паршивой овцы стада.

Еще один день. Еще один сломленный человек, нуждающийся в излечении. Конца этому не видно. Но даже Богу на седьмой день нужно было отдохнуть.

⁂

Забрав с острова теперь уже ярко-розовое семейство, Эрика с нетерпением ждала прихода Патрика. Она также высматривала признаки того, что Конни с семьей начинают собирать свои пожитки, но было уже половина шестого, а они не предпринимали никаких попыток тронуться в путь. Эрика решила немного подождать, пока не найдет какой-нибудь деликатный способ спросить, не следует ли им скоро ехать, но от детского крика у нее начиналась сильная головная боль, поэтому особенно оттягивать было нельзя. Она с облегчением услышала, как по лестнице поднимается Патрик, и побрела его встречать.

– Привет, дорогой. – Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы его поцеловать.

– Привет. Они еще не уехали? – Патрик говорил тихо, заглядывая в гостиную.

– Нет, и они, похоже, не предпринимают никаких конкретных действий в этом направлении. Что нам, черт возьми, делать? – Эрика отвечала столь же тихо и закатила глаза, показывая свое недовольство ситуацией.

– Они же не могут, не спросив, просто остаться еще на день? Или могут? – с озабоченным видом произнес Патрик.

Эрика фыркнула.

– Если бы ты знал, сколько у моих родителей бывало летом гостей, которые собирались остановиться только на денек, а потом оставались на неделю, ожидая, что их будут обслуживать и бесплатно кормить. Люди ненормальные. А родственники всегда хуже всех.

У Патрика сделался испуганный вид.

– Нельзя же, чтобы они остались на неделю? Нам надо что-то предпринять. Ты не можешь сказать им, что они должны уехать?

– Я? Почему говорить им это должна я?

– Вообще-то они твои родственники.

Эрике пришлось признать, что это – аргумент. Значит, оставалось проглотить горькую пилюлю. Она пошла в гостиную, чтобы узнать о планах гостей, но так и не успела.

– Что мы будем есть? – Четыре пары глаз повернулись к ней с надеждой.

– О… – Эрика сбилась от чистой растерянности перед наглостью. Она быстро перебрала в голове все, что есть в морозилке. – Спагетти с мясным фаршем. Через час.

Когда она вышла на кухню к Патрику, ей хотелось дать самой себе пинка.

– Что они сказали? Когда они уедут?

– Не знаю. Но через час будут есть спагетти с фаршем, – проговорила Эрика, не глядя Патрику в глаза.

– Ты ничего не сказала? – Теперь настала очередь Патрика закатывать глаза.

– Это не так просто. Попробуй сам, тогда увидишь, – прошипела в ответ Эрика и принялась с бряцанием доставать кастрюли и сотейники. – Придется сжать зубы еще на вечер. Завтра я им скажу. Начинай лучше крошить лук, я не в силах одна приготовить ужин на шесть человек.

Некоторое время они работали в давящей тишине, но потом Эрика не смогла дольше сдерживаться.

– Я сегодня была в библиотеке и нашла кое-какой материал, который может тебе пригодиться. Он лежит там. – Она кивнула в сторону кухонного стола. Там аккуратной кучкой лежала основательная пачка откопированных листов.

– Я же сказал, чтобы ты не…

– Да-да, знаю. Но дело сделано, и это было очень приятно в качестве разнообразия, гораздо лучше, чем сидеть дома и пялиться в стены. Так что не нуди.

Патрик, к этому времени уже усвоивший, когда бывает лучше промолчать, уселся за стол, и начал просматривать материал. Там оказались газетные статьи о двух исчезнувших девушках, и он читал с большим интересом.

– Черт, как здорово! Знаешь, я возьму это завтра с собой на работу и почитаю подробнее, но смотрится потрясающе.

Он подошел к плите, встал позади Эрики и положил руки на ее выступающий живот.

– Я вовсе не хочу занудствовать. Я просто волнуюсь за тебя и малыша.

– Я знаю. – Эрика обернулась и обняла его за шею. – Но я вообще-то не из фарфора, и если раньше женщины могли работать в поле, пока чуть ли не там и рожали, то уж, наверное, я могу посидеть в библиотеке, переворачивая листы, без того чтобы что-то случилось.

– Да, ладно. Понятно. – Он вздохнул. – Как только мы избавимся от наших постояльцев, мы сможем больше заботиться друг о друге. Обещай, что скажешь, если захочешь, чтобы я в какой-нибудь день остался дома. В отделении знают, что я работаю по собственной инициативе и что на первом месте для меня ты.

– Обещаю. А сейчас лучше помоги мне приготовить еду, тогда детки, возможно, угомонятся.

– Едва ли. Может, стоит дать им перед едой по стаканчику виски, тогда они, наверное, заснут. – Он лукаво улыбнулся.

– Фу, какой ты страшный человек. Принеси лучше по стаканчику Конни и Бритте, тогда, по крайней мере, у них будет хорошее настроение.

Патрик последовал ее совету и с грустью смотрел, как быстро понижается уровень в бутылке его лучшего солодового виски. Если гости останутся еще на несколько дней, его коллекцию виски будет уже никогда не восстановить.