Текст книги "Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)"

Между тем Акоги получила от Митиёри вот такое письмо:

«Что слышно у вас? Неужели кладовую до сих пор не отперли? Я не нахожу себе места от тревоги. Если будет случай освободить твою госпожу, извести меня немедленно. Постарайся также передать ей это письмо. Если удастся получить ответ, это меня хоть немного утешит. Сердце мое разрывается от горя при мысли о том, как страдает моя дорогая»

Письмо к Отикубо было написано с необыкновенным чувством:

«Когда я вспоминаю твои полные безнадежности слова, то не знаю, на что решиться.

 
Пока не угасла жизнь,
Надежда во мне не угаснет
Мы свидимся вновь с тобой!
Но ты говоришь: я умру!
Увы! Жестокое слово!
 

Любимая моя! Прошу тебя, не падай духом. Ах, как я хотел бы сейчас быть в заточении вместе с тобой и утешить тебя!»

Меченосец писал Акоги:

«Как подумаю о том, что с нами стряслось, так становится не по себе. Я все время лежу в постели. Наша юная госпожа, верно, винит меня во всем. На душе у меня тоска. Я даже думаю пойти в монахи».

Акоги написала в ответ Митиёри:

«Я почтительно прочла ваше письмо. Устроить вам встречу нет никакой возможности. Дверь остается закрытой, ее даже заперли еще крепче. Я попытаюсь доставить моей госпоже ваше письмо и получить ответ».

Она послала письмо также и меченосцу, в котором сообщала о многих печальных и тревожных событиях.

Во второй части будет самым подробным образом рассказано о том, что случилось дальше с нашими героями.

Часть вторая

Акоги бродила вокруг кладовой с письмом Митиёри в руке, размышляя, как бы передать его своей госпоже, но дверь была по-прежнему заперта.

«Какая досада!» – думала она.

Митиёри с меченосцем тоже тщетно ломали себе голову, придумывая разные хитроумные способы похищения Отикубо.

«Ведь она из-за меня терпит такие муки!» Эта мысль заставляла Митиёри испытывать еще большую жалость к Отикубо. Он только и думал, только и говорил о том, как поскорее освободить любимую, а после так жестоко отомстить мачехе, чтобы она вовек не забыла!

Митиёри обладал от природы мстительным характером, не умел прощать обид.

Между тем Сёнагон, беседовавшая накануне с Отикубо, принесла ей любовное послание от «господина Катано». Услышав, что девушку бросили в кладовую и заперли, она прониклась к ней жалостью.

«Ах, бедная! Как она теперь? Что с нею? До чего же люди бессердечны!» – так говорили между собой, горько плача, Сёнагон и Акоги.

День смеркался, а между тем Акоги еще не нашла случая передать Отикубо письмо от ее возлюбленного.

Случилось так, что мачеха приказала женщинам, прислуживавшим в доме, поспешно изготовить мешочек для флейты своего зятя куродо и думала, что он давно уже готов, но таких искусниц не нашлось Ни одна женщина даже не притронулась к работе.

Китаноката наконец отперла дверь, вошла в кладовую приказала Отикубо:

– Вот возьми, сшей это, да побыстрее!

– Не могу, я еле жива, – ответила Отикубо, не поднимая головы.

– А если ты сейчас же не выполнишь этой работы, брошу тебя в погреб. Я оставила тебя в живых только для того, чтобы ты могла шить для меня, когда прикажу, – пригрозила Китаноката.

Отикубо испугалась, что мачеха и на самом деле способна выполнить свою угрозу, и, как ей ни было плохо, все же с трудом поднялась с пола и принялась за шитье.

Акоги сразу заметила, что дверь кладовой открыта. Она кликнула Сабуро и стала его просить:

– Молодой господин, вы всегда были ко мне так добры, так охотно со мной разговаривали, исполните же мою просьбу. Передайте это письмо сестрице Отикубо, только смотрите, чтобы ваша матушка не увидела.

– Хм, ладно! – ответил, не долго думая, мальчик и побежал в кладовую. Усевшись возле сестры, он сделал вид, что рассматривает флейту, а сам потихоньку сунул письмо в складки ее платья.

Отикубо не терпелось узнать, что пишет ей Митиёри, но раньше надо было дошить мешочек. Как только Китаноката отправилась показать его зятю, Отикубо торопливо пробежала глазами послание Митиёри. Не было границ ее радости! Но как написать ответ, не имея ни кисти, ни туши? Под рукой у нее была только игла для шитья.

Отикубо нацарапала иглой на клочке бумаги:

 
«В сердце глубоко
Я схоронила любовь мою.
Так и умру я,
Как исчезает роса поутру,
Тайну мою не открыв тебе.
 

Вот о чем я сейчас все время думаю!» Вскоре вернулась мачеха и сказала:

– Этот мешочек для флейты сшит очень хорошо, как раз по мерке. Однако отец твой сердится, зачем я отперла дверь, – и, плотно закрыв дверь, хотела было запереть ее на замок, но Отикубо взмолилась:

– Пожалуйста, велите Акоги принести ларчик для гребней из моей комнаты.

Мачеха позвала Акоги и сказала ей:

– Отикубо просит принести из ее комнаты ларчик. Акоги принесла ларчик. Когда она подала его Отикубо, та сунула ей в руку письмо. Акоги ловко его спрятала. Посылая эту весточку Митиёри, она приписала внизу от себя:

«Письмо написано второпях, пока дверь держали открытой, чтобы дать возможность моей госпоже сшить мешочек для флейты».

Эти строки только еще сильнее опечалили юношу. Настал вечер. Старый дядюшка, тэнъяку-но сукэ, полный любовного томления, не мог дождаться счастливой минуты. Он пришел к Акоги и сказал, противно ухмыляясь:

– Ну, Акоги, с этой минуты прошу любить и жаловать меня, старика.

Акоги стало не по себе от его слов, она почуяла недоброе.

– Это как прикажете понимать? – спросила она.

– Госпожа наша отдала Отикубо в полную мою власть. А ты ведь, кажется, любимая прислужница этой девушки.

Акоги пришла в ужас, слезы подступили у нее к главам, но она справилась с собой и сделала вид, что очень рада.

– Ах, вот оно что! Барышне моей скучно сидеть взаперти одной-одинешеньке. Вдвоем оно будет веселее. А господин ее отец дал свое согласие? Или это воля одной только госпожи? – спросила она.

– Да, господин тоже соблаговолил дать свое согласие.

А о госпоже, его супруге, и говорить нечего…

Старик был наверху блаженства.

«Что делать? – думала Акоги. – Отикубо грозит новая беда. Надо сейчас же известить молодого господина…»

– Когда же состоится счастливое событие? – спросила она старика, стараясь скрыть свою тревогу.

– Сегодня вечером, – ответил тот.

– Как сегодня?.. Сегодня как раз госпожа Отикубо соблюдает день поста и воздержания. Даст ли она свое согласие?

– Но ведь у нее есть возлюбленный. Откладывать опасно. Чем скорей состоится наша свадьба, тем лучше. – И с этими словами старик ушел.

Невозможно описать, как встревожилась Акоги.

Воспользовавшись тем, что Китаноката подавала ужин тюнагону, она потихоньку подкралась к двери кладовой и постучала.

– Кто там? – послышался голос изнутри.

– Вам грозит новая беда, – стала рассказывать Акоги. – Будьте настороже. Я уже успела сказать, что сегодня у вас день поста и воздержания… Ах, какое несчастье! Что делать? – Но тут послышались чьи-то шаги, и ей пришлось спасаться бегством.

Сердце Отикубо разрывалось от горя. Нет больше выхода! Все прошлые беды казались ей теперь ничтожными. Но бежать некуда, негде спрятаться. Остается только одно – умереть. Тут же на месте умереть. Ах, как болит грудь! Сжимая ее руками, Отикубо громко зарыдала.

Наступил вечер. Когда зажгли огни, тюнагон по своей всегдашней привычке рано лег спать. Китаноката, согласно своему уговору с тэнъяку-но сукэ, отперла дверь в кладовую и, войдя туда, увидела, что Отикубо захлебывается от слез, лежа ничком на полу.

– Что с тобой? Отчего ты так стонешь? – спросила мачеха.

– Грудь болит… Как ножом режет, – еле слышно прошептала Отикубо.

– Ах, бедняжка… Может быть, ты съела что-нибудь плохое. Пусть тебя осмотрит тэнъяку-но сукэ. Он ведь врач.

Отикубо поняла подлый замысел мачехи.

– Нет, что вы, зачем? Обыкновенная простуда… Мне не нужен врач, – поспешила она ответить.

– Но ведь грудная боль – вещь опасная, – продолжала настаивать мачеха, а тут как раз подоспел и сам тэнъяку-но сукэ.

– Идите сюда! – позвала его Китаноката, и он без дальнейших церемоний подошел к Отикубо.

– Эта девушка говорит, что у нее ломит грудь. Осмотрите ее и дайте лекарства, – приказала Госпожа из северных покоев и ушла, оставив Отикубо на попечение старика.

– Я врач. Быстро избавлю вас от вашей болезни. С этой ночи доверьтесь мне всецело, я о вас позабочусь.

Тэньяку-носукэ сунул руку к ней за пазуху, чтобы пощупать грудь. Отикубо заплакала в голос, закричала, но некому было прийти ей на помощь.

Опасность заставила ее быть находчивой. Она простонала сквозь слезы:

– Я счастлива, что вы отныне будете обо мне заботиться, но сейчас я умираю от страшной боли…

– Вот как? Отчего же вы так страдаете? Я рад был бы принять на себя вашу боль, – нежно сказал тэнъяку-но сукэ, крепко обнимая девушку.

Китаноката, понадеявшись на то, что он находится вместе с Отикубо, спокойно легла спать, не заперев двери в кладовую.

Снедаемая тревогой, Акоги подошла к кладовой и вдруг заметила, что дверь чуть приоткрыта. Она изумилась и в то же время обрадовалась. Открыв дверь и войдя в кладовую, Акоги увидела, что тэнъяку-но сукэ сидит на полу на корточках.

Сердце у нее так и оборвалось! Забрался все-таки в кладовую к Отикубо.

– Зачем вы здесь? Разве я не сказала вам, что барышня сегодня постится, противный вы человек! – в сердцах сказала Акоги.

– Что вы! Я разве приблизился к ней с дурной целью! Госпожа из северных покоев приказала мне лечить ее от грудной боли, – объяснил старик. Акоги увидела, что он еще не снял с себя одежды.

Отикубо терпела невыносимую боль и вдобавок плакала не переставая от страха и горя.

Акоги испугалась, уж не случилось ли с ней какой-нибудь новой беды, раз она в таком отчаянии. Что тогда ждет ее в будущем?

– Хоть бы горячий камень приложить к больному месту, что ли? – спросила Акоги.

– Хорошо бы, – согласилась Отикубо.

– Больше как от вас, нам не от кого ждать помощи, – сказала Акоги старику. – Пожалуйста, нагрейте камень и принесите сюда. Все в доме спят и, если я сама попрошу нагреть камень, меня не послушают. Пусть эта первая услуга с вашей стороны докажет моей юной госпоже искренность вашей любви.

Старик радостно засмеялся:

– Верно, верно! Немного лет осталось мне жить на этом свете, но если меня попросить от души, я все сделаю. Горы сворочу! А уж горячий камень достать – это для меня пустяк. Да я его согрею своим сердечным пламенем!

– Ну если так, то скорее! – торопила старика Акоги.

Как быть? Уж слишком она суется не в свое дело, но, с другой стороны, надо доказать невесте искренность своей любви. Думая так, тэнъяку-но сукэ отправился искать горячий камень.

– Много бед вы натерпелись в этом доме, но такой еще не бывало. Как вам спастись? За какие грехи в прошлых ваших рождениях вы терпите такие муки! А мачеха ваша, в каком образе она родится вновь? Ведь грех ее так велик! – говорила Акоги.

– Ах, голова моя туманится, я уже ничего не понимаю… Зачем только дожила я до этой минуты! Худо мне, ах, как худо! И этот старик все лезет ко мне, противно. Запри дверь, чтобы он не мог войти.

– Но он тогда рассердится и станет еще несносней. Лучше постарайтесь как-нибудь его задобрить. Вот если бы у вас был заступник в этом доме, ну, тогда еще можно было бы запереться на эту ночь, а утром просить защиты… Возлюбленный ваш страдает за вас душой, но ему никак сюда не пробраться. Остается только молить богов о спасении! – воскликнула Акоги.

В самом деле, бедной Отикубо не на кого было надеяться. Сестры ее были к ней равнодушны и держались с ней холодно, значит, и от них нечего было ждать помощи. Только горячие слезы и беседа с Акоги могли еще принести ей душевное облегчение.

– Не покидай меня сегодня ночью, не покидай! – молила она Акоги. Тут пришел тэнъяку-но сукэ и принес горячий камень, плотно завернутый в ткань.

Отикубо неохотно взяла его. Душа ее была полна страха и смятения.

Старик разделся и лег, а затем притянул к себе девушку.

– Ах, пожалуйста, осторожней! У меня такие боли. Когда я сижу, мне немножко легче. Если вы всерьез думаете о нашем будущем счастье, то оставьте меня в покое хоть на одну эту ночь, – умоляла старика Отикубо голосом, полным муки.

Акоги поддержала ее:

– Что ж, ведь недолго ждать, только до завтрашнего вечера. Госпожа моя больна и к тому же соблюдает пост.

«Так-то оно так», – подумал тэнъяку-но сукэ.

– Ну что ж, пожалуй, вздремну, прислонившись к вам головой. – И старик положил голову на колени Отикубо.

Как ни противно было Акоги глядеть на такого жениха, но в то же время она радовалась, что благодаря старикашке ей удалось проникнуть в кладовую и провести ночь возле своей любимой госпожи.

Тэнъяку-но сукэ тотчас же захрапел.

«Как не похож он на спящего Митиёри!» – мысленно сравнивала его Отикубо со своим возлюбленным, и старик показался ей еще отвратительнее, чем раньше.

Акоги не сомкнула глаз всю ночь, стараясь придумать, как вызволить из беды свою юную госпожу.

Проснувшись посреди ночи, старик увидел, что Отикубо страдает от боли еще сильнее прежнего.

– Ах, бедная! Надо же было вам так заболеть как раз в нашу первую свадебную ночь. – И с этими словами он заснул снова.

Наконец наступил долгожданный рассвет. Обе женщины вздохнули с облегчением.

Акоги растолкала крепко спящего старика.

– Уже совсем светло. Идите-ка к себе. Да смотрите, никому ни слова! Если хотите весь век прожить в любовном согласии с моей госпожой, то слушайтесь ее беспрекословно.

– Правда. Я и сам так думаю, – согласился старик и побрел прочь неверной походкой, сгорбившись, протирая слипшиеся от сна глаза.

Акоги задвинула дверь и поспешила со всех ног к себе в комнату, чтобы никто не заметил, где она провела ночь. Скоро ей принесли письмо от мужа.

«Прошлой ночью я с трудом добрался до вашего дома, – писал меченосец, – но ворота были на запоре, и никто мне не открыл. Пришлось вернуться ни с чем. Вчуже и то невозможно глядеть, как страдает и тревожится молодой господин. Посылаю от него письмо. Сегодня вечером я опять попробую прийти».

«Надо передать письмо, – подумала Акоги. – Сейчас как раз удобный случай».

Она бегом вернулась к кладовой, но увы! Мачеха уже успела навесить замок на дверь. Акоги с досадой повернула назад, но по дороге ей встретился тэнъяку-но сукэ. Он тоже нес Отикубо любовное послание. Какое счастье! Акоги взяла у него письмо и побежала обратно.

– Вот послание от господина тэнъяку-но сукэ, – сказала она мачехе. – Он очень просил передать его госпоже Отикубо.

Госпожа из северных покоев расцвела улыбкой:

– Хочет спросить, как невеста к нему расположена? Это очень хорошо. Пусть нареченные полюбят друг друга, – и отперла дверь.

Акоги, обрадованная тем, что ей удалось провести старую госпожу, передала письмо Митиёри вместе с любовным посланием от старика.

Отикубо прочла сначала то, что написал ее возлюбленный:

«О, как я тоскую! С каждым новым днем разлуки растет моя любовь к тебе.

 
Какие тревоги печалят меня
В разлуке с моей возлюбленной,
Как долгую ночь я томлюсь один,
Об этом узнали вы первыми,
О влажные рукава мои!
 

Ах, что с нами будет теперь!»

Прочитав эти строки, Отикубо почувствовала беспредельную нежность к своему возлюбленному и написала ему в ответ:

«Если вы так сильно страдаете из одного лишь сочувствия ко мне, то что же сказать о моих муках?

 
Как сердце мое болит!
Жемчужины скорби, падая,
Стали «Рекою слез»…
Но пуще всего печалюсь я
О том, что еще жива».
 

На письмо старика ей даже глядеть было противно. Она написала только: «Пусть Акоги ответит вам вместо меня». Акоги ловко взяла оба письма вместе и вышла из кладовой.

Вот что прочла Акоги в письме старика:

«Ах, ах, бедняжка, как вы страдали всю ночь! У меня такое чувство, будто моя злая судьба подшутила надо мной. О, моя дорогая, встретьте меня с ласковым лицом, когда наступит новая ночь. Когда я возле вас, мне кажется, что я вновь оживаю, что ко мне опять возвращается утраченная юность. О, любимая моя!

 
Смеются люди надо мной.
Меня «засохшим деревом» зовут.
Но ты не верь пустым речам.
Согрет весенним ласковым теплом,
Прекрасным цветом снова расцвету».
 

Письмо это вызвало у Акоги чувство омерзения, но она все же сочинила ответ:

«Госпожа моя все еще очень больна, она не может ответить вам сама. А я от себя скажу:

 
Иссохло дерево вконец.
Недолгий срок ему осталось жить.
Возможно ли, скажи,
Чтоб на его обглоданных ветвях
Вновь расцвели прекрасные цветы?»
 

Акоги опасалась, что тэнъяку-но сукэ рассердится, потому что она откровенно написала то, что думала, но старик остался очень доволен.

Потом Акоги сообщила меченосцу:

«Я тоже этой ночью хотела повидаться с тобою, чтобы рассказать тебе обо всем, что здесь происходит, и услышать слово утешения, но что ж делать, если ты никак не мог попасть ко мне! Письмо от твоего господина мне удалось передать с большим трудом. У нас здесь случилась новая беда. Мне необходимо с тобой посоветоваться».

Мачеха, успокоенная тем, что поручила старику надзор за Отикубо, перестала так тщательно, как раньше, запирать дверь кладовой на замок. Акоги было обрадовалась, но чем ближе дело подвигалось к вечеру, тем больше росла ее тревога: «Ах, что-то будет нынешней ночью!»

Она перебирала в голове тысячи способов, как надежней запереть дверь изнутри.

Повстречав Акоги, старик осведомился у нее:

– Ну, как здоровье твоей госпожи?

– Ах, ей все еще очень худо.

– Что это с нею? – встревожился старик, как будто Отикубо уже перешла в его полную собственность. Акоги стало тошно.

Между тем Китаноката с ног сбилась в горячке приготовлений. Ведь сегодня как раз был канун долгожданного праздника в храме Камо.

– Я хочу показать завтрашние торжества дочери моей Саннокими. Ведь как-никак в числе танцоров будет ее собственный муж.

Услышав это, Акоги сразу подумала: «Вот он, тот случай, которого мы ждем!» Сердце ее готово было разорваться от волнения.

«Если бы только удалось отвести беду этой ночью», – думала Акоги.

Она нашла кусок дерева нужного размера и, спрятав его под мышкой, стала искать удобного момента.

Когда в доме послышались голоса: «Пора зажигать огни!» – Акоги незаметно подкралась к двери кладовой и сунула клин в тот желобок на верхней балке, по которому передвигается дверь в ту или другую сторону. Она выбрала такое незаметное место, чтобы этот клинышек непросто было нащупать рукой в ночной темноте.

Отикубо со своей стороны тоже старалась придумать средство спасения. К счастью, в кладовой нашелся огромный сундук из дерева криптомерии. Она кое-как с трудом подтащила его к выходу и приперла им дверь кладовой изнутри. Дрожа всем телом, Отикубо горячо молилась богам и буддам:

«О, сжальтесь надо мной, сделайте так, чтобы старик не сумел открыть эту дверь!»

Мачеха отдала ключ от кладовой старику.

– Вот вам. Когда все уснут, войдите потихоньку в кладовую. – И спокойно легла спать.

Когда все в доме утихло, тэнъяку-но сукэ отправился к кладовой и отпер ключом замок. Услышав, как щелкнул замок, Отикубо заметалась в ужасе.

Тэнъяку-но сукэ хотел отодвинуть дверь в сторону, но не тут-то было! Она не поддавалась. Старик пробовал и так и этак. Не идет, да и только!

Акоги услышала шум и, спрятавшись неподалеку, стала глядеть, что будет дальше. Тэнъяку-но сукэ шарил руками, стараясь понять, отчего дверь застряла в пазах, но никак не мог нащупать клин.

– Чудное дело, неужели дверь заперта изнутри? Посмеяться, что ли, ты хочешь, девушка, надо мной, стариком? Но ведь я здесь по соизволению твоих родителей, они тебя отдали мне. Не убежишь от меня! – сердился старик.

Он стучал, колотил в дверь, нажимал на нее плечом, тряс, толкал в сторону, но она была крепко заклинена и вдобавок приперта изнутри. Старику не то что сдвинуть хотя на палец, даже пошатнуть ее не удавалось.

«Вот сейчас открою!» – думал тэнъяку-но сукэ, а тем временем ночь становилась все темнее. Промерзшие доски пола леденили ему ноги. Зимний холод, казалось, грозил сковать все тело.

Тэнъяку-но сукэ последнее время страдал животом и к тому же был легко одет. Ноги его застыли на деревянном полу, холод подымался нее выше и выше…

– Что со мной? Я, видно, перемерз… – пробормотал старик, и вдруг… «Ой, что это!» – ощупал он себя. Подхватив свои штаны, старик бросился удирать со всех ног. Но даже в такую минуту он не забыл запереть замок и унес с собой ключ.

Акоги и проклинала в душе старика за то, что он не забыл унести ключ, и радовалась тому, что дверь все-таки выдержала. Она прильнула к ней губами и сказала:

– Старик удрал. Его прохватил понос, так что он вряд ли возвратится. Спите спокойно! Муж пришел и ждет меня, письмо ваше будет доставлено молодому господину.

Меченосец между тем нетерпеливо поджидал Акоги.

– Ты почему до сих пор не шла? Что там происходит? Госпожу твою все еще не выпустили из кладовой? Ах, сердце не на месте от тревоги. А как печалится мой господин, просто представить себе невозможно. Он хочет выкрасть ее посреди ночи. Велел мне все подготовить для похищения.

– У нас час от часу не легче. Дверь кладовой отпирают только раз в день, чтобы передать еду для моей бедной госпожи. Мало того, строят против нее гнусные козни. У ее мачехи есть дядя – дряхлый старикашка, но мачеха обещала женить его на моей госпоже, отдала ему ключ от кладовой и велела провести эту ночь с ней вместе. Но пока у него дело не вышло. Мы приперли дверь с обеих сторон. Старикашка топтался-топтался возле двери, да и промерз до костей. У него заболел живот, и он убежал. Когда моя госпожа поняла, что замышляет мачеха, она так встревожилась, что у нее грудь разболелась, просто сил нет… – со слезами рассказывала Акоги меченосцу происшествия второй ночи.

Слушая ее, он кипел от негодования, но когда Акоги стала описывать злоключения старика, меченосец не мог удержаться от смеха.

– Правильно мой господин говорит: «Выкраду свою любимую как можно скорее, а потом отомщу этой жестокой мачехе, беспощадно отомщу!»

– Как раз завтра вся семья собирается в храм Камо, посмотреть на торжественные праздничные пляски, – сообщила Акоги меченосцу, – вот тогда и приезжайте за моей госпожой. Дома-то почти никого не останется…

– Отлично, лучшего случая и не придумать. Хоть бы скорее пришел завтрашний день.

В такой задушевной беседе меченосец и Акоги скоротали эту ночь. Наконец на дворе рассвело.

Пока тэнъяку-но сукэ, забыв на время про любовные дела, отстирывал свои штаны, сон одолел его. А тем временем и ночь прошла.

Как только настало утро, меченосец поспешил к своему молодому господину.

– Что говорит твоя жена? – спросил тот.

– Вот что она велела сказать вам. – И меченосец подробно передал слова Акоги.

Митиёри нашел историю со стариком омерзительной, ужасной… Как должна была страдать Отикубо! Невозможно даже представить себе.

– Я некоторое время не буду жить здесь, в родительском доме, – сказал Митиёри, – а поселюсь в Малом дворце – Нидзёдоно. Ступай туда, открой окна, проветри и все чисто прибери.

Отослав меченосца с этим поручением, юноша остался один. Он был взволнован радостным ожиданием. Ах, скорее бы освободить Отикубо!

Акоги тем временем, стараясь скрыть от посторонних глаз свою тревогу, тоже лихорадочно строила планы спасения Отикубо.

* * *

В полдень в доме тюнагона поднялась суматоха. Госпожа Китаноката в сопровождении двух младших своих дочерей и нескольких прислужниц собралась отправиться в храм Камо. Подали два экипажа.

В самый разгар суеты мачеха все же не забыла послать к старику тэнъяку-но сукэ за ключом от кладовой.

– Боюсь, чтобы кто-нибудь во время моего отсутствия не отпер дверь. У меня будет сохраннее, – сказала она и взяла ключ с собой. Акоги кляла в душе мачеху за ее предусмотрительность.

Сам тюнагон тоже захотел побывать на празднике, чтобы посмотреть, как танцует его зять. Все семейство с шумом и гамом отправилось в путь. Акоги, не медля ни минуты, послала к меченосцу гонца с этой счастливой вестью.

Уехали! Митиёри не стал ждать ни минуты. Выбрав такой экипаж, которым обычно не пользовался, Митиёри приказал повесить в нем простые занавески цвета опавших листьев и поспешил в путь под охраной множества слуг. Меченосец ехал впереди на коне.

В доме тюнагона было тихо и пусто. Почти все его слуги последовали за своим господином.

Экипаж Митиёри остановился перед воротами. Меченосец прошел в потайную дверь и известил Акоги:

– Экипаж прибыл. Куда подъезжать?

– Подъезжайте к северному входу позади дома.

На шум вышел слуга, который один был оставлен караулить дом, и с недоумением спросил:

– Чья это повозка? Господа только что изволили отбыть…

– Свои, свои, не беспокойся… Женщины из свиты вашей госпожи пожаловали… – И экипаж со стуком въехал во двор. Кругом ни души не было. Все служанки, которым поручили надзор за господскими покоями, разбрелись, видно, по своим комнатам.

– Выходите скорей! – крикнула Акоги.

Митиёри выскочил из экипажа и бегом бросился к кладовой. Дверь ее была на замке.

Так, значит, Отикубо заперта здесь! При этой мысли сердце готово было выпрыгнуть у него из груди. Подкравшись к двери, он попробовал сорвать замок, но он не поддался. Тогда Митиёри подозвал к себе меченосца, и вдвоем они выломали дверь. Меченосец сразу же скромно отошел в сторону.

Когда Митиёри увидел снова свою любимую Отикубо, он крепко обнял ее и на руках понес к экипажу.

– Акоги, садись и ты тоже, – приказал он.

Акоги было неприятно думать, что мачеха воображает, будто ее госпожа побывала во власти тэнъяку-но сукэ. Она свернула в трубку два любовных письма, которые старик послал Отикубо, положила их так, чтобы они сразу попались мачехе на глаза, схватила ларчик для гребней, вещи своей тетушки и бросилась к экипажу.

Экипаж вылетел из ворот, словно на крыльях радости. Сердца всех сидевших в нем были переполнены счастьем. За воротами поджидал многочисленный отряд челяди. Под его охраной экипаж направился к дворцу Нидзёдоно.

Там не было посторонних глаз, стало быть, и стесняться было нечего. Влюбленные, плача и смеясь, беседовали обо всем, что было с ними во время разлуки. Когда Отикубо рассказала, как у старика живот схватило, Митиёри смеялся до упаду.

– Не слишком опрятный любовник! А как мачеха удивится, когда узнает обо всем!

Наговорившись вволю, они уснули на ложе.

– Кончились теперь наши тревоги! – вздохнули с облегчением меченосец и Акоги.

Вечером молодым господам был подан ужин. Меченосец по-хозяйски заботился, чтобы ни в чем не было недостатка.

Как только тюнагон вернулся домой с праздника, он первым делом пошел взглянуть на кладовую. Видит, дверь выломана вместе с дверной рамой… Все окаменели от изумления. В кладовой ни души! Что же это? Разбой среди бела дня! Поднялся ужасный переполох.

– Разве в доме не было ни одного сторожа? – гневно кричал тюнагон. – Злоумышленники ворвались в потайную кладовую, дверь выломали, тащили что хотели, и никто их не остановил? Кто сторожил дом, отвечайте!

Мачеха лишилась языка от злости. Сколько было предосторожностей, и все-таки Отикубо бежала. Она бросилась искать Акоги, но той и след простыл. Открыла комнату Отикубо – пустая! Все исчезло, как сон: и ширмы, и богатый занавес, и ларчик для гребней.

Мачеха накинулась на свою дочь Саннокими с упреками:

– Эта воровка Акоги только и ждала случая, когда нас не будет дома. Я хотела недавно прогнать ее со двора, так ты меня упросила ее оставить, уверяя, что она отлично тебе служит. Вот и дождались! Против моей воли держали в доме такую негодяйку, у которой нет ни стыда, ни совести, ни малейшей привязанности к своим господам!..

Тюнагон стал допрашивать слугу, который был оставлен сторожить дом. Тот отвечал:

– Знать ничего не знаю. Видел только, что приехал незнакомый экипаж с плетеным верхом и спущенными занавесками. Оттуда вышли какие-то люди и сейчас же вновь сели в него и уехали.

– Так это они и были! Разве могли одни женщины своими силами взломать такую крепкую дверь! Ясно, что им помогали мужчины. Но кто они, как посмели ворваться в мой дом посреди бела дня и учинить в нем неслыханный разбой!

Как ни выходил из себя тюнагон от гнева, но было поздно! Похитителей и след простыл.

Между тем Китаноката нашла письма, которые Акоги нарочно оставила на самом видном месте. Прочитав их, она поняла, что старик так и не сблизился с Отикубо, и ей стало еще досаднее. Мачеха позвала к себе тэнъяку-но сукэ и начала ему выговаривать:

– Отикубо сбежала. Я поручила эту девушку вашему надзору, понадеялась на вас, а вы ее не устерегли. Растяпа, так и не сумели овладеть ею. – Китаноката показала ему письма. – Вот что я нашла. Кажется, это ваши любовные послания к ней? Она бросила их, убегая…

Старик рассердился:

– Напрасно вы меня упрекаете. В ту ночь, когда вы меня к ней послали, она так страдала от боли в груди, что и притронуться к себе не давала. Акоги ни на шаг от нее не отходила и все упрашивала меня: «Потерпите эту ночь, только одну эту ночь, госпожа моя как раз соблюдает пост и воздержание». Что же мне было делать, если девушка так сильно мучилась болью? Я потихоньку притулился возле нее, да и заснул. А на следующую ночь я думал было уговорить свою невесту по-хорошему. Стал открывать дверь в кладовую, а она не поддалась, видно, приперли ее изнутри. Я простоял возле двери на холодных деревянных досках до глубокой ночи, все пытался отворить дверь, да и продрог до самых костей. В животе рези поднялись, мочи нет. Я перетерпел раз-другой, все думал, вот-вот открою дверь, тут и случилась со мной нежданная беда. Не помня себя, кинулся я бежать. Пока я замывал свое платье, уж и рассвет наступил. Нет, не повинен я ни в какой оплошности. Что ж делать, так уж вышло, – говорил в свое оправдание тэнъяку-но сукэ.

Несмотря на всю свою досаду, Китаноката не могла удержаться от усмешки, а о ее прислужницах и говорить нечего.

– Ну, довольно! Ступайте отсюда! Напрасно я на вас положилась. Лучше бы поручила надзор за этой девушкой любому постороннему человеку.

Старик до смерти обиделся.

– Напраслину вы возводите. В душе я был полон молодого пыла и готов на все, но, на беду, лет мне уж немало. И со мной легко случается известный грешок. Разве я виноват? А все потому, что я, старый человек, упорно старался открыть эту проклятую дверь. – И старик ушел, не переставая брюзжать.

Все бывшие там хохотали до слез.

Но маленький Сабуро сказал серьезно, совсем как взрослый:

– Матушка, вы поступили дурно. Зачем вы заперли сестрицу в кладовой и хотели отдать ее в жены этому глупому старику? Сестрица вправе думать, что вы были с нею жестоки. Нас много, братьев и сестер, и впереди у нас, ваших детей, еще долгая жизнь. Значит, придется нам на нашем веку еще много раз слышать о сестрице Отикубо и видеться с нею. Как мы теперь встретимся с нашей сестрицей? Не будем знать, куда глаза девать от стыда.

– Подумаешь, беда! – отвечала ему мать. – Какая нам забота, куда она сгинула? Хоть бы вам в будущем и довелось встретиться где-нибудь с этой негодницей, вам, моим детям, она ни в чем повредить не может.