Текст книги "Дом моего сердца"

Глава пятая

Шошана взглянула на себя в зеркало в своей спальне и ахнула. Купальник был действительно довольно откровенным. Это не имело такого большого значения, когда Роунэн ходил далеко от нее по берегу, рыбачил с острогой и вытаскивал прибитые к берегу дрова, но сегодня он собрался плавать с ней! Наконец-то!

Увидев этот купальник, ее мать наверняка сказала бы: «Вульгарно!» Отец тоже не одобрил бы ее выбора, особенно потому, что она была в обществе мужчины, и притом наедине с ним.

Шошана помнила то опьяняющее ощущение своей силы, которое возникло, когда она почувствовала, как подействовало на Роунэна ее зеленое бикини. Когда поняла, что, как бы он ни противился этому, он находил ее привлекательной. Ей вдруг захотелось ощутить свою силу снова. Она понимала, что течение времени неумолимо. Они уже были здесь четыре дня. Еще три – и все будет кончено.

Ничто не могло остановить ее теперь.

Но в последнюю минуту она, прежде чем выйти из дома, обмоталась огромным полотенцем.

Роунэн ждал снаружи. Он взглянул на нее с каменным лицом, но она была уверена, что увидела веселое изумление в его глазах. Он явно понимал: ее смущало то, что она должна появиться в бикини рядом с мужчиной.

– Посмотрите, что я нашел под крыльцом, – сказал он.

Два комплекта дыхательных трубок для подводного плавания и ласты! Разве можно было выглядеть сексуально или чувствовать свою силу в таком снаряжении? К тому же Шошана не занималась подводным плаванием с тех пор, как была тут в последний раз.

– А доски для серфинга там не было?

– Была. Старая длинная доска. Хотите, чтобы я ее достал? Вы могли бы поплавать на ней с помощью гребка.

– Нет уж, спасибо, – сказала она. Плавать с помощью гребка, словно ребенок в лягушатнике! Либо серфинг – насладиться мощью океана, – либо вообще ничего. Только чтобы доказать ему, что уже не ребенок, она сдернула с себя полотенце.

Роунэн поспешно прикрыл глаза солнцезащитными очками и неожиданно проявил неподдельный интерес к двум комплектам для подводного плавания, но она заметила, как заходил его кадык.

Шошана уверенно пошла по пляжу, но все-таки, чувствуя себя почти обнаженной, постаралась поскорей окунуться в воду.

– Вода чудесная, – зайдя поглубже, сообщила она. – Идите сюда.

Роунэн наблюдал за ней, скрестив руки на груди, как охранник в детском парке. Это возмутило ее.

– Идите сюда, – снова позвала Шошана и добавила нечто такое, чего, как она инстинктивно чувствовала, он не перенесет: – Если, конечно, не боитесь.

Роунэн бросил снаряжение на песок и стянул рубашку. Шошана ощутила, что у нее пересохли губы. Как великолепно он сложен! Волна неизъяснимого желания захлестнула ее.

Шошана думала, что почувствует свою силу, если они будут плавать вместе, но сейчас поняла, что эта сила заключена не в ней и не в нем, а в притяжении, возникающем между мужчиной и женщиной. Эта сила так же непреодолима, как сила земного притяжения.

Роунэн нырнул в воду. Она следила за тем, как он легко плыл кролем в ее сторону. Он остановился, немного не доплыв до нее, и пошел по воде, стряхивая бриллиантовые капли с волос.

Смотря на то, как он плывет, Шошана поняла, что ее барахтанье в воде никак нельзя было назвать плаванием. Ничего удивительного, что Роунэн относился к ней так, словно ей самое место в детском бассейне!

Роунэн перевернулся на спину и лежал так, раскинув руки и отдыхая. Это выглядело настолько заманчиво, что Шошана последовала его примеру и едва не захлебнулась. Она вынырнула, хватая ртом воздух.

– Все в порядке?

Интересно, что было бы, если бы она сказала, что не в порядке?

– Нормально, – выдавила она.

Он подплыл к ней, но не очень близко.

– Я заметил, вы неважно плаваете.

– Мама считала, что плавание в океане – занятие для детей рыбаков.

– Непростительно жить в таком месте, где вокруг вода, и не уметь плавать. Мне кажется, это глупость и неоправданный риск. – Он запнулся. – Это не значит, что я обвиняю вашу мать в глупости.

– Мама к тому же против того, чтобы демонстрировать открытое тело.

Роунэн вскинул глаза на нее.

– Как я понимаю, она не одобрила бы этот ваш купальный костюм.

– У нее бы случился сердечный приступ, – согласилась Шошана.

– Вот и у меня такая же реакция, – сказал Роунэн с грустной улыбкой, выбив у нее почву из-под ног своим откровенным признанием. – Потому-то ваша мама и не хочет, чтобы вы носили такие вещи. Мужчины – испорченные существа, они судят по внешности, что не всегда правильно.

Кажется, он собирался прочитать ей лекцию, как ребенку. Но он остановился на этом, а она тем не менее ощутила легкий укор.

Словно почувствовав это, Роунэн сменил тему:

– Хотите научиться плавать немного лучше?

Шошана кивнула.

– Конечно, вы не сможете участвовать в Олимпийских играх после одного-единственного урока, но, если упадете с лодки, спастись сумеете.

Несомненно, он и сам не верил, что учит Шошану чему-то важному. Если принцесса упадет с лодки, десяток прислужников непременно прыгнет в воду за ней.

Но ему почему-то становилось все важнее, чтобы она знала, как спастись. И возможно, не только в море. Все те умения, которым он обучал ее в течение этой недели, бесполезны для принцессы, но для женщины, которая хотела найти себя, обрести уверенность в своих силах, жизненно необходимы.

Поскольку Роунэн был австралийцем и вырос на океане, его довольно часто просили учить членов группы «Меч» технике выживания на воде.

– К счастью, он мог научить плавать почти любого человека, не прикасаясь к нему.

Шошана оказалась на удивление способной ученицей и более упорной, чем многие закаленные солдаты.

Он скоро убедился в том, что она ничего не боится и усваивает все очень быстро. Уже через полчаса она могла проплыть несколько минут стоя, начала неплохо плавать кролем на животе и немного на спине.

И тут произошла катастрофа, такая, которая была совершенно неведома солдатам.

Шошана плыла стоя, когда вдруг испуганно открыла рот и вместо того, чтобы работать руками, прижала их к груди и мгновенно пошла ко дну.

Акула, молнией пронеслось у Роунэна в голове, хотя он считал риск появления их в заливе минимальным.

Поскольку Шошана не показалась тут же из воды, он в долю секунды очутился возле нее, нырнул, обхватил ее рукой за талию и потащил на поверхность. Никаких признаков акулы не было, хотя принцесса по-прежнему прижимала руки к груди.

Внимание к деталям. Роунэн пытался анализировать, что могло случиться, но тут Шошана густо покраснела и пробормотала:

– Мой топ.

С секунду он не понимал, о чем она говорит, а когда наконец понял, то решил, что сердечный приступ, которым он пугал ее недавно, может и в самом деле случиться. Он обнимал почти обнаженную принцессу!

Роунэн так поспешно отпрянул от нее, что она начала снова тонуть, не желая убирать руки от голой груди.

Каким-то непостижимым образом верх ее купальника исчез!

– Плывите туда, где сможете встать, – резко скомандовал он.

Он точно знал, каким тоном добиваться немедленного подчинения у солдат, и это помогло и сейчас. Шошана поплыла к берегу, неуклюже работая одной рукой, в то время как другую по-прежнему крепко прижимала к груди. Ему показалось бы это смешным, если бы произошло с кем-то другим, а не с ней. Убедившись в том, что Шошана твердо встала на ноги, он огляделся вокруг.

Потерянный предмет одежды плавал в нескольких ярдах. Роунэн подплыл и взял его, понимая, что не время думать о том, каким нежным на ощупь был этот предмет в его грубых руках и какое ответственное предназначение было у этого эфемерного кусочка материи.

Он подплыл к Шошане сзади. Она стояла в воде по самые лопатки, все еще крепко обхватив себя руками, но невозможно было спрятать безупречную красоту ее спины.

– Я отвернусь, – сказал он, стараясь дать ей почувствовать, что не произошло ничего особенного. – А вы наденьте это.

Она тут же надела бюстгальтер, не взглянув на Роунэна. Да и ему было очень трудно смотреть на нее.

Шошана молча вышла на берег, расстелила полотенце и легла на живот, все еще не глядя на Роунэна, а он подумал, что, вероятно, это даже к лучшему. Надев снаряжение для подводного плавания, он снова пошел к воде.

Мимо него проплывали косяки рыб, многих из которых он видел в рифах Австралии.

Неожиданно Роунэн почувствовал, что не хочет, чтобы Шошана провела в смущении весь день. Он не хотел, чтобы она лишила себя возможности насладиться очарованием рыб, обитающих в рифах.

Он понял, что она хотела с помощью своего бикини привлечь его внимание к себе, но, выросшая в закрытой среде, не знала, как себя вести, когда это ей удалось.

В его мире девушки были шустрыми и кокетливыми и точно знали, что делать с мужским вниманием. Видя ее неопытность, он решил уговорить ее заняться подводным плаванием.

Тогда они будут думать о рыбах, о снаряжении, а не друг о друге.

– Шошана! Возьмите трубку и ласты. Вы должны увидеть эту красоту.

Роунэн вдруг осознал, что обратился к ней по имени, словно они друзья, словно заниматься вместе подводным плаванием для них привычное дело.

Но отступать было поздно. Она вошла в воду, предварительно несколько раз подергав бретельки своего купальника, чтобы убедиться в том, что они держатся прочно.

Шошана присоединилась к нему, и началось волшебство. Они плавали в почти нереальной красоте, окруженные рыбами самых невероятных цветов.

Роунэн не заметил, в какой момент потерял всякий интерес к рыбам и сосредоточил все свое внимание на реакции Шошаны на них. Он подумал, что не видел ничего прекраснее благоговейного выражения на ее лице, когда одна из рыб прикоснулась губами к ее руке.

Роунэн нарушил все свои правила, но это того стоило и почему-то не волновало его. Время остановилось, и он был ошеломлен, когда увидел, что солнце заходит.

Они вышли на берег и вытерлись полотенцами. Он заметил, что Шошана смотрит на него наивными и одновременно голодными глазами.

– Я приготовлю ужин, – отрывисто проговорил он.

Роунэн ясно ощутил, как в нем просыпается какое-то огромное чувство, страстное желание узнать ее лучше. Он хотел чего-то такого, чего никогда не хотел раньше и что в его случае было несбыточным.

И все-таки нарушать правила не стоило. Он был солдатом. Она – принцессой. Их миры находились на расстоянии миллионов миль друг от друга. И она была обещана другому.

С этими мыслями он готовил ужин, отказавшись от предложенной Шошаной помощи. Он резко ответил ей, когда она прервала его раздумья, спросив, как называется та ярко-желтая рыба с длинным носом, которую они видели. Она поняла намек, и после этого их трапеза проходила в благословенной тишине. Как получилось, что он оказался не готовым отвечать на ее вопросы? И поняла ли она, что в их отношениях наступила опасная перемена?

Укладываясь спать, Роунэн поздравил себя с тем, как ловко ему удалось восстановить барьер, когда из комнаты Шошаны до него донесся одинокий всхлип.

Не могла же она так расстроиться из-за того короткого эпизода, когда оказалась обнаженной?

Он понимал, что не должен волноваться, но тут услышал ее приглушенный плач, как будто из-под одеяла. Этот звук заставил его выскочить из своей комнаты и ворваться к ней.

– Что случилось?

– Мне так больно!

– Что вы имеете в виду?

Он зажег фонарь, который стоял на стуле в ее комнате, подошел к краю ее кровати и посмотрел на Шошану. Принцесса неуверенно слегка опустила простыню, чтобы показать ему свои плечи. Так вот почему она была такой притихшей за ужином!

Не от смущения, не потому, что поняла, что он не хочет говорить с ней, а от боли. Даже при свете фонаря ему было отчетливо видно, как сильно она обгорела на солнце. Он молча выругал себя.

Ее кожа была золотистой, и ему не могло прийти в голову, что она может обгореть. Да вроде и палящего зноя сегодня не было.

Роунэн вдруг вспомнил, что она говорила о своей матери.

– А вы находились на солнце когда-нибудь? – спросил он.

Шошана отрицательно покачала головой.

– Только короткое время. Мне разрешали приходить сюда лет до тринадцати, а потом мама решила, что я становлюсь сорванцом. Она считала, что загорелая кожа – это…

– Позвольте мне угадать, – сухо сказал он, – …вульгарно.

Роунэн был вознагражден ее слабой улыбкой. По крайней мере мне не придется видеть ее в бикини оставшиеся три дня на острове, с эгоистичной радостью подумал он.

Но ему предстояло выдержать еще одно испытание – оказать ей первую помощь.

Сам Роунэн привык к солнцу, и его кожа не обгорала. Но много раз после многочасовых учений на солнце, особенно в пустыне, солдаты получали ожоги. Роунэн знал множество способов облегчения жжения. Уксус либо сода, добавленные в воду ванны, могли принести облегчение. К сожалению, как и в полевых условиях, ванны здесь не было. Но у них имелся аспирин. Он заметил его в шкафчике на кухне, а еще сухое молоко.

Роунэн понимал, конечно, что есть большая разница между тем, чтобы наложить успокаивающую повязку, смоченную в молоке, на спину принцессы, и тем, чтобы шлепнуть такую повязку на спину сослуживца.

– Вас нужно спасать, – произнес он.

– Пойдемте на кухню, – сказала ему Шошана и покраснела. – У меня стянуло кожу, и мне кажется, что я не смогу шевельнуть руками. Не хочу ничего надевать, чтобы не прикасаться к коже.

Ну, тогда иди голой.

Шошана закуталась в простыню.

– Пойдемте, – произнес Роунэн.

Она заковыляла следом за ним на кухню. Он чувствовал себя не в своей тарелке: это ее одеяние было не менее – а может быть, и более – опасным, чем бикини.

И эта ночь была опасной: звезды бриллиантами сияли на ночном небе, цветы источали нежный и обольстительный аромат.

– Садитесь, – сказал он, выдвигая для нее стул, и сделал глубокий вдох, моля Бога дать ему сил. Он опустил простыню с ее спины и заставил себя сосредоточиться только на оказании помощи.

Спина Шошаны так сильно обгорела, что Роунэн забыл о неловкости всей этой ситуации.

– Мне неприятно сообщать дурные вести, – сказал он с искренним сочувствием, – но через несколько дней ваша кожа облезет. Она может даже покрыться волдырями.

– Правда?

Похоже, она произнесла это скорее довольным, чем удрученным тоном.

– Вам, видимо, придется не показываться на публике недельку-другую.

– Правда? – спросила она опять.

Никаких сомнений не осталось. Она была явно довольна.

– Есть основания радоваться этому? – спросил Роунэн.

– Принц Махейл, возможно, отложит свадьбу. На неопределенный срок.

В ее голосе теперь совершенно безошибочно слышалась радость.

– Он так легко это сделает?

– Он ведь выбрал меня из-за моих волос!

Человек выбрал жену из-за волос? Какой примитивный тип! Он был недостоин ее. Разве дело, которым занимался Роунэн, не служило защите демократии? Защите свободы человека и права его выбора? А если ее заставили делать это, тогда что? Вызвать международный скандал и освободить принцессу от гибели?

– Вас заставили выходить за него замуж? – спросил он.

– Не совсем так.

– Как это понимать?

– Никто не заставлял меня говорить «да», но я испытывала огромное давление от всеобщего ожидания.

Роунэн поспешно отвернулся от Шошаны, борясь с желанием встряхнуть ее хорошенько. Он-то думал, что спасает ее, а огорчительная правда заключалась в том, что она, насколько он понимал, сама не сделала ни малейшей попытки спасти себя. Похоже, она слепо верила в то, что обязательно случится нечто такое, что освободит ее от этого брака. И пока что все складывалось для принцессы не слишком плохо.

Однако ее везение должно когда-нибудь кончиться, а в этом нет ничего хорошего.

Чтобы не показать, как он разозлился на нее, Роунэн принялся разводить в тазике сухое молоко.

Он разорвал на куски несколько чистых чайных полотенец и окунул их в раствор.

Потом, взяв себя в руки, как гладиатор перед неизбежным выходом на арену, Роунэн снова повернулся к Шошане:

– Придержите простыню.

Он положил первый из пропитанных молоком кусков ткани на ее обнаженную спину и пригладил ладонью. Даже через повязку он чувствовал, какой горячей была ее кожа и пока еще, по крайней мере до неизбежного шелушения, необыкновенно гладкой и ровной. Он не знал другого способа облегчить боль Шошаны, но такое прикосновение к ней было достаточно интимным, чтобы почувствовать легкое безумие и ощутить нарастание самого что ни на есть грубого желания.

Роунэн подумал, что она вздрогнет, но она вместо этого слетка застонала от удовольствия и облегчения.

– О, – выдохнула Шошана. – Просто чудесно. Мне никогда еще не было настолько приятно!

Ее слова прозвучали совершенно невинно! И его задачей было, чтобы все так и оставалось.

Он подумал о том мужчине, которого никогда не видел, о мужчине, который должен был стать ее мужем. И почувствовал еще один, непривычный всплеск сильного чувства.

Это не ревность, сказал себе Роунэн. Боже упаси!

Но он понимал, что в его обязанности совсем не входило размышлять о том, достоин ли ее человек, за которого она едва не вышла замуж.

По ее собственному признанию, ее никто ни к чему не принуждал. Это была ее проблема, а не его.

Однако ощущение сумасшествия усиливалось. Он вдруг почувствовал желание показать ей, что значит страсть, нежность и утонченное удовольствие. Если бы она когда-нибудь узнала, что такое настоящие отношения между мужчиной и женщиной, она бы не согласилась на суррогат, какое бы давление на нее ни оказывали.

Роунэн сердито одернул себя. То, о чем он думал, нелепо, совершенно неприемлемо. Он знаком с ней меньше недели, а значит, не знает ее по-настоящему!

Кто бы мог предположить, что ему придется защищать принцессу от себя самого?

– Оставьте эти компрессы на спине на двадцать минут, – сказал он ровным голосом, нисколько не выдав своей внутренней борьбы и того безумия, которое угрожало охватить его. – К сожалению, в такой жаре молоко прокиснет, если оставить его на всю ночь. Вам надо будет смыть его в душе перед тем, как ложиться спать. – Роунэн протянул ей аспирин и стакан воды. – Это снимет жжение, – произнес он так, словно читал руководство по оказанию первой помощи. – И выпейте всю воду: вашему организму не хватает жидкости. Думаю, что вы будете спать как младенец после всего этого.

Она-то, может, и будет, но уснет ли он когда-нибудь?..

– Я пойду спать, а эту лампу оставлю вам. Вы сможете снять повязки самостоятельно. Несколько часов все должно быть хорошо. Если боль опять начнет вас беспокоить, разбудите меня. Мы проделаем процедуру снова.

Он обязан был сказать это, хотя не должен снова дотрагиваться до ее спины, чувствовать ее наготу под простыней, когда они наедине в таком месте, которое слишком напоминает рай.

Ничего удивительного, что Адам и Ева вкусили то яблоко!

– Роунэн? – произнесла она севшим голосом и тронула его за руку.

Он замер и затаил дыхание, испугавшись того, что произойдет, если она попросит его остаться с ней.

– Что? – пробасил он.

– Огромное спасибо.

Чего он ожидал? Она страшно обгорела. Последнее, что было у нее на уме, – это то, что было на уме у него. А он думал о ее губах, нежных и податливых, и о том, какими они окажутся на вкус.

– Я просто выполняю свой долг.

Она бросила на него взгляд через плечо. Их глаза встретились. И он понял, что у нее на уме это было вовсе не последнее. Легкое усилие – и они бы оказались в объятиях друг друга, несмотря на все ее ожоги.

Роунэн сделал глубокий вдох, опустил голову, резко повернулся и ушел, что оказалось гораздо тяжелее, чем сделать двести отжиманий по прихоти раздраженного сержанта, в тысячный раз безупречно заправить койку или совершить прыжок с самолета с огромной высоты в кромешной ночной тьме. Куда тяжелее.

Когда он вспоминал о том, как принцесса встряхивает головой с этими неровно подстриженными волосами, с которых во все стороны разлетаются капли воды, как она смеется, как нежна ее спина под его большими ладонями, у него все обрывалось внутри.

Что случилось с его хваленым самообладанием? Неужели он частично потерял себя, растворившись в бирюзовой глубине ее глаз?

Не эти ли слова о любви он слышал от своей матери? О том, что, вступив в отношения с другим человеком, ты теряешь свою собственную силу?

У тебя нет никаких отношений с ней, сказал он себе сурово, однако это были пустые слова, и он знал, что уже переступил ту черту, которую не собирался переступать.

Но завтра предстоит новый день, новая борьба, а он был воином и решительно намеревался обрести свою потерянную силу.

Глава шестая

Утром Шошана встала, с трудом оделась, превозмогая боль от солнечных ожогов. Но сильнее этой боли ее мучило желание видеть его и быть с ним.

Роуыэна нигде не было видно, когда она вышла из своей спальни. Он оставил завтрак – свежее печенье и очищенные фрукты – не во дворе, на скамейке, где она уже привыкла есть вместе с ним, а на обеденном столе в столовой.

Шошана, возмутившись, вынесла тарелку во двор. Завтракая, она услышала в отдалении стук топора. В тот момент, когда она доела последнее печенье, Роунэн притащил на их кухню дерево.

Наблюдая за тем, как он тащит это дерево, она почувствовала то же самое, что вчера, когда смотрела, как он снимает рубашку, собираясь плавать. Все внутри у нее запело.

– Доброе утро, Роунэн.

Шошана многое бы отдала за то, чтобы увидеть его улыбку. Но он едва выдавил из себя приветствие и принялся распиливать принесенное дерево, а потом колоть дрова. Она снова вспомнила его сильные руки, готовящие целительную смесь прошлой ночью, и ее охватила дрожь.

Но сегодня его сила не была целительной. Он явно был сердит. При каждом взмахе топора в стороны разлетались тысячи щепок. Его мышцы были напряжены, лицо совершенно бесстрастно.

Он даже не спросил у нее, болят ли обожженные места, а они болели ужасно. Хватит ли у нее смелости попросить его наложить компрессы снова?

– Роунэн, – обратилась она к нему, хотя было очевидно, что он не намерен разговаривать, – вы сердитесь на меня?

Похоже, что-то изменилось в нем прошлой ночью, когда он расспрашивал ее о свадьбе. Он очень притих после того, как она сказала, что ее никто не заставлял выходить замуж.

– Нет, мэм, я не сержусь. На что я могу сердиться?

– Перестаньте!

Он положил топор, отер пот со лба поднятым воротником, потом скрестил руки на груди и с недоумением взглянул на нее.

– Я не имела в виду колку дров, – сказала она, сознавая, что он только сделал вид, что неправильно понял ее.

– Тогда что же вы имели в виду, принцесса?

– Почему вы держитесь так официально? Вы не были таким вчера.

– То, что было вчера, – сказал он напряженно, – было ошибкой. Я забылся, и такое больше не повторится.

– Получать удовольствие, заниматься подводным плаванием – это называется «забыться»?

– Да, мэм.

– Если вы еще раз назовете меня «мэм», я запущу вот этим кокосом в вашу толстенную голову!

– Вы, наверное, хотели сказать: в мою чугунную башку.

– Именно так.

Роунэн едва сдержал улыбку.

– Принцесса, – сказал он с досадой, – я на службе. Я нахожусь здесь не для того, чтобы развлекаться. Не для того, чтобы учить вас плавать или различать рыб. Моя задача – охранять вас и беречь до тех пор, пока я не смогу вернуть вас домой.

– На меня вполне могли напасть, пока вы рубили деревья в джунглях, – сказала она раздраженно. Как мог он не хотеть продолжения вчерашнего?

Не просто того физического прикосновения, хотя оно и вызвало у нее непреодолимое желание, а их веселого смеха и чувства товарищества.

– Я думаю, – сухо сказал Роунэн, – что, если бы террористы приближались к острову, я бы услышал их катер или вертолет. Я находился от вас всего в нескольких секундах ходьбы.

Он нарочно делал вид, что не понимает, о чем речь!

– А если бы меня укусила змея?

Он не ответил. Ей было ненавистно, что он вел себя с ней как с ребенком.

– Или съел бы тигр? – пробормотала она. – Напала обезьяна!

– Я знаю, что говорю. Здесь нет никакой опасности. Никакой. Ни убийц, ни змей, ни тигров, ни бешеных обезьян. Так что можете успокоиться.

Взмах топора. Щепки разлетелись в разные стороны. Роунэн собрал их и сложил в кучу, не поднимая, на Шошану глаз.

– Я расслабился вчера, и в результате вы получили сильный ожог.

– Уж не чувствуете ли вы себя виноватым в этом? Роунэн, это не ваша вина. К тому же в этом нет ничего смертельно опасного. Небольшой ожог, только и всего. Я уже почти не чувствую его сегодня.

Это была ложь, но, если эта ложь поможет убрать с его лица выражение холодной профессиональной отчужденности, она не будет напрасной.

Роунэн ничего не ответил, и Шошана поняла, что дело было не только в солнечном ожоге.

– Вы разозлились из-за того, что я согласилась выйти замуж?

Она попала в цель. Твердое и холодное выражение, появившееся на его лице, потрясло ее.

– Это абсолютно меня не касается.

– Неправда. Мы же друзья, и я хочу поговорить с вами об этом.

Она вдруг почувствовала, что, если поговорит с Роунэном, все ее внутренние сомнения исчезнут. Она поняла, что ужасное чувство одиночества, которое терзало ее с тех пор, как она ответила согласием принцу Махейлу, покинет ее наконец.

И она поймет, что ей делать.

– У меня умер кот, – вдруг выпалила она, – вот почему я согласилась выйти за принца.

Она правильно сделала, сказав это, хотя по его лицу поняла, что теперь он может подумать, будто у нее явно что-то не то с головой.

– Вы должны послушать насчет этого кота, – поспешно добавила она.

– Нет-нет, – предостерегающе поднял он руку. – Я не буду ничего слушать о коте. Не хочу, чтобы вы рассказывали мне о вашей личной жизни. Ничего. Мы не можем быть друзьями, – тихо сказал он. – Вы это понимаете?

А Шошана думала, что они уже вот-вот станут друзьями, а возможно, даже больше чем друзьями. В эти дни она провела в его обществе столько времени, сколько ни с кем раньше не проводила, и чувствовала, что тянется к нему, как цветок к солнцу.

Благодаря ему она открыла в себе много нового. Рядом с ним почувствовала себя сильной и уверенной. И полной жизни. Ей легко было быть самой собой рядом с ним. Да как у него язык повернулся сказать, что они не могут быть друзьями?

– Нет, – упрямо произнесла Шошана. – Я не понимаю этого.

– Вообще говоря, – заметил он, – понимаете вы это или нет, не имеет никакого значения, раз я это понимаю.

Она была в отчаянии. У нее было такое чувство, словно он плыл на плоту, а она стояла на берегу и расстояние между ними все увеличивалось. Ей необходимо вернуть его любым способом.

– Хорошо. Я не буду рассказывать вам о себе. Ничего.

Увидев его скептический взгляд, она поспешно добавила в отчаянии:

– Я заклею себе рот скотчем. Но мне нельзя появляться на солнце сегодня. Я надеялась, что вы научите меня играть в шахматы. Мама считает шахматы исключительно мужской игрой, в которую не должны играть девушки.

Роунэн знал, что Шошана станет хорошим шахматистом, если ее научить играть, но быстро отбросил эту мысль. Он промолчал.

– Вы умеете играть в шахматы?

Если бы ей только удалось усадить его рядом, им снова стало бы друг с другом легко и весело. Ей хотелось многое узнать о нем и чтобы он многое узнал о ней. Им осталось быть вместе всего несколько дней! Он не мог испортить их. Просто не мог.

Роунэн схватил топор и, поставив полено на пень, с такой силой ударил по нему, что Шошана вздрогнула.

– Вы собираетесь игнорировать меня?

– Да, черт возьми!

Шошана была принцессой. Она не привыкла, чтобы ее игнорировали. Она привыкла к тому, что люди делают то, что она хочет.

Но сейчас все было по-другому. Она чувствовала, что умрет, если он не будет обращать внимания на нее, если они не отправятся, как вчера, плавать в волшебном мире бирюзовых и радужных рыб и она не почувствует снова его руки на своей спине – сильные, прохладные, уверенные. Руки человека, который знал, как прикоснуться к женщине, чтобы у нее перехватило дух, и завладеть ее сердцем и душой.

Ее отчаяние росло. Он держал ключ от чего-то, что было заперто в ее душе. Как он мог отказываться открыть эту секретную дверь?

– Если бы я сказала отцу, что вы сделали нечто недозволенное, – холодно проговорила Шошана, – вы провели бы остаток своих дней в тюрьме.

Роунэн посмотрел на нее с таким спокойствием и презрением, что она поняла: его решение непоколебимо. И что бы она ни делала – угрожала ему или пыталась манипулировать с помощью ласки, – он все равно не сделает так, как она хочет.

Даже когда речь идет о таком пустяке, как шахматы!

Она не имеет над ним совершенно никакой власти.

– Я жалею, что сказала об этом, – произнесла она, чувствуя себя побежденной, – о том, что мой отец посадит вас в тюрьму. Это было очень глупо с моей стороны, чистое ребячество.

Роунэн пожал плечами.

– Неважно.

– Я бы никогда не стала наговаривать на вас. Я совсем не лгунья.

Но разве она не лгала себе самой о Махейле, своей свадьбе, своей жизни?

– Я же сказал, что это неважно, – резко произнес Роунэн.

– Теперь вы и в самом деле разозлились на меня.

Он тяжело вздохнул.

Увидев его мрачный взгляд, Шошана расплакалась, убежала в дом, захлопнула дверь своей спальни и плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.

Черт, подумал Роунэн, перестанет она когда-нибудь реветь? Интересно, трудно было бы научить ее играть в шахматы?

Дело совсем не в шахматах, сказал он себе строго.

Шошана не выходила из своей комнаты до конца дня. Когда Роунэн сообщил ей, что обед уже готов, она ответила через закрытую дверь, что не голодна.

То же самое она заявила и по поводу ужина. Ему следовало бы радоваться. Это было как раз то, что ему требовалось, чтобы сдержать свои клятвы. Дистанция. А он вместо этого начал волноваться за нее, чувствовать свою вину в том, что причинил ей боль.

– Вам надо поесть, – сказал он, стоя у закрытой двери.

– Разве готовить питательную еду входит в ваши обязанности по моей защите? Уходите!

Роунэн слегка приоткрыл дверь. Шошана сидела на кровати, закинув ногу на ногу, в своих шортиках, которые слишком смело открывали ее великолепные бронзовые ноги. Она подняла глаза, когда он вошел, и тут же поспешно их отвела. Ее короткие, как у мальчишки, волосы торчали в разные стороны. Она спустила бретельки лифчика с обожженных плеч, и они выглядывали из-под рукавов футболки.

– Я сказала вам, чтобы вы ушли.

– Вам необходимо подкрепиться. – Он сделал маленький шаг в комнату.

– Знаете что? Я не ребенок. Вы не должны уговаривать меня поесть.

Он уже слишком хорошо понял, что она не ребенок: насмотрелся на нее в этом проклятом бикини! Да и на то, что было под ним, тоже.

А еще он прекрасно понимал, что потерпел неудачу в главном. Он намеревался привезти принцессу обратно в целости и сохранности, а она явится с остриженными волосами, обгоревшая, голодная, с глазами, опухшими от слез. Правда, у них еще оставалось два с лишним дня. Вряд ли она сможет прореветь так долго!