Текст книги "Психология женщины"

Количество примеров можно умножать до бесконечности, но они лишь вновь и вновь подтверждали бы, что под совершенно разными масками мы сталкиваемся с одной и той же базальной фантазией о кастрации вследствие любовных отношений с отцом. Мои наблюдения заставляют меня полагать, что эта фантазия, о существовании которой нам давно известно по индивидуальным случаям, является настолько типичной и фундаментально важной, что я склонна назвать ее вторым источником комплекса кастрации у женщин. Огромное значение этой комбинации заключается в том, что чрезвычайно важная часть подавленной женственности теснейшим образом связывается с фантазиями о кастрации. Или же, если рассматривать во временной последовательности, уязвленная женственность дает начало комплексу кастрации, а этот комплекс нарушает (но не первично) развитие женщины.

Здесь, пожалуй, мы имеем перед собой саму основу мстительного отношения к мужчинам, которое столь часто обращает на себя внимание у женщин с выраженным комплексом кастрации. Попытки объяснить эту установку как следствие зависти к пенису и разочарования девочки, обманутой в своих ожиданиях получить в подарок от отца пенис, не являются удовлетворительными для массы фактов, извлеченных на свет благодаря анализу более глубоких слоев психики. Разумеется, в процессе психоанализа зависть к пенису обнаруживается гораздо легче, чем более глубоко вытесненные фантазии, приписывающие утрату мужских гениталий половому акту с отцом. То, что дело обстоит именно так, следует из факта, что зависть к пенису отнюдь не сопровождается чувством вины.

Особенно часто мстительная установка по отношению к мужчинам направлена на того, кто совершил акт дефлорации. Объяснение этому вполне естественное – поскольку в фантазии пациентка теряет девственность с отцом, то и в последующей реальной любовной жизни первый мужчина особым образом занимает место отца. Эта идея получила выражение в обычаях, описанных Фрейдом в его эссе о табу девственности: в соответствии с ними акт дефлорации возлагался на эрзац-отца. Для бессознательной души дефлорация является повторением воображаемого полового акта с отцом, и поэтому, когда дефлорация происходит на самом деле, репродуцируются все те аффекты, которые относятся к воображаемому акту, – сильное чувство привязанности в сочетании с отвращением к инцесту и, наконец, вышеописанное желание отомстить за обманутую любовь и за кастрацию, перенесенную якобы вследствие этого акта.

Мои заметки подходят к концу. Я пыталась разобрать вопрос: действительно ли неудовлетворенность женщины своей половой ролью, порождаемая завистью к пенису, есть альфа и омега комплекса кастрации у женщин? Мы увидели, что анатомическое строение женских гениталий в самом деле имеет большое значение для психического развития женщины. Столь же несомненно, что зависть к пенису в существенной степени обусловливает формы, в которых проявляется комплекс кастрации. Но вывод, что отказ от женственности основан на этой зависти, представляется неприемлемым. Напротив, мы можем убедиться, что зависть к пенису отнюдь не исключает глубокой и настоящей любви к отцу и что лишь тогда, когда это отношение нарушается эдиповым комплексом (точно так же, как это происходит в соответствующих мужских неврозах), зависть к пенису приводит к отказу субъекта от своей половой роли.

Невротик-мужчина, идентифицирующий себя с матерью, и невротик-женщина, идентифицирующая себя с отцом, одинаковым образом отказываются от своих половых ролей. И с этой точки зрения страх кастрации у невротика-мужчины (за которым скрывается желание кастрации, которому, на мой взгляд, никогда не уделялось достаточно внимания) в точности соответствует желанию невротика-женщины иметь пенис. Эта симметрия была бы еще более поразительной, если бы внутренняя установка мужчины на идентификацию с матерью не была диаметрально противоположной установке женщины на идентификацию с отцом. Причем в двух аспектах: для мужчины желание быть женщиной не только противоречит его сознательному нарциссизму, но отвергается и по другой причине, а именно потому, что представление о женщине совпадает с осуществлением всех его страхов перед наказанием, сосредоточенных как раз в области гениталий. Для женщины, напротив, идентификация с отцом подкреплена прежними желаниями той же направленности, и она привносит с собой не чувство вины, а скорее чувство оправдания. Таким образом, из описанной мной связи, существующей между идеями о кастрации и инцестуозными фантазиями в отношении отца, следует фатальный вывод, противоположный тому, который делают мужчины, – быть женщиной само по себе заслуживает порицания.

В своих работах «Печаль и меланхолия»[8]8
  Sammlung kleiner Schriften, 4. Volge.


[Закрыть], «О психогенезе одного случая женской гомосексуальности»[9]9
  Int. J. Psycho-Anal., Vol. I, p. 125.


[Закрыть], а также «Психология масс и анализ „Я“» Фрейд все более полно показывал, какое значение для человеческой психики имеет процесс идентификации. Именно эта идентификация с родителем противоположного пола и представляется мне тем пунктом, из которого у обоих полов развивается как гомосексуальность, так и комплекс кастрации.

Статья 2. Уход от женственности. Комплекс маскулинности у женщин глазами мужчин и женщин[10]10
  Flucht aus Weiblichkeit. – Int. Zeitschr. f. Psychoanal., XII (1926), S. 360-374; The Flight from Woomanhood. – Int. J. Psycho-Anal., VII (1926), pp. 324-339.


[Закрыть]

В некоторых своих последних работах Фрейд со все большей настойчивостью обращает внимание на определенную односторонность наших аналитических изысканий. Я имею в виду тот факт, что вплоть до недавнего времени объектом исследования являлся разум мужчин и мальчиков.

Причина этого очевидна. Психоанализ – творение мужского гения, и почти все, кто развивал его идеи, тоже были мужчинами. Вполне естественно и закономерно, что им гораздо легче было изучать мужскую психологию и что развитие мужчин им было более понятно, чем развитие женщин.

Важный шаг к пониманию специфически женского был сделан самим Фрейдом, открывшим существование зависти к пенису, а вскоре затем в работе ван Офюйзена и Абрахама было показано, сколь значительную роль этот фактор играет в развитии женщин и в формировании у них неврозов. Значение зависти к пенису возросло недавно еще более в связи с гипотезой о фаллической фазе. В соответствии с ней мы считаем, что в инфантильной генитальной организации у обоих полов значение имеет лишь один половой орган, а именно мужской, и что это как раз и отличает инфантильную организацию от конечной генитальной организации взрослого[11]11
  Freud S., Die infantile Genitalorganisation (1923).


[Закрыть]. Согласно этой теории, клитор понимается как фаллос, и мы полагаем, что маленькие девочки изначально придают клитору точно такое же значение, что и мальчики пенису[12]12
  Deutsch H., Psychoanalyse der weiblichen Sexualfunktionen (1925).


[Закрыть].

Эта фаза отчасти препятствует дальнейшему развитию, отчасти ему способствует. Хелен Дойч продемонстрировала главным образом сдерживающий эффект. Она придерживается мнения, что с появлением каждой новой сексуальной функции, например в начале пубертата, при вступлении в половую жизнь, при беременности и после рождения ребенка, эта фаза реактивируется и ее приходится каждый раз заново преодолевать, чтобы достичь женской установки. Фрейд развил ее представления с позитивной стороны, утверждая, что только зависть к пенису и ее преодоление порождают желание иметь ребенка и тем самым формируют любовную привязанность к отцу[13]13
  Freud S., Einige psychische Folgen des anatomischen Geschlechtsunterschieds (1925).


[Закрыть].

Теперь встает вопрос: способствовали ли эти гипотезы тому, чтобы наше понимание женского развития (понимание, которое сам Фрейд назвал неудовлетворительным и неполным) стало более удовлетворительным и четким?

В науке часто бывает весьма полезно взглянуть на давно известные факты с совершенно иной точки зрения. В противном случае возникает опасность, что мы невольно будем продолжать укладывать все новые наблюдения в те же самые четко обозначенные группы идей.

Тот новый взгляд, который мне хотелось бы обсудить, возник у меня под влиянием некоторых философских эссе Георга Зиммеля[14]14
  Simmel G., Philisophische Kultur.


[Закрыть]. Идея, высказанная Зиммелем и подхваченная другими исследователями, особенно женщинами[15]15
  См., в частности: Varting, Mannliche Eigenart im Frauenstaat und weibliche Eigenart im Mannerstaat.


[Закрыть], такова: вся наша цивилизация есть маскулинная цивилизация. Государство, законы, мораль, религия и наука – все это творение мужчин. В отличие от многих других авторов Зиммель отнюдь не делает из этих фактов вывод о женской неполноценности; прежде всего он значительно расширяет и углубляет понятие маскулинной цивилизации: «Искусство, патриотизм, мораль в целом и социальные идеи в частности, правильность практического суждения и объективность теоретических знаний, энергия и глубина жизни – все эти категории по своей форме и притязаниям принадлежат всему человечеству, но в своей реальной исторической конфигурации – они насквозь мужские. Допустим, что все эти вещи, рассматриваемые как абсолютные, мы определим единственным словом „объективные“. Тогда мы обнаружим, что в истории нашей расы имеет силу равенство: „объективный = мужской“».

Зиммель полагает, что причина, почему так сложно было распознать этот исторический факт, состоит в том, что сами стандарты, по которым человечество оценивает природу мужчины и женщины, не являются нейтральными, не учитывают различие полов, но по сути своей – мужские… Мы не верим в чисто «человеческую» цивилизацию, в которой не возникала бы проблема пола, по той же самой причине, которая отделяет подобную цивилизацию от реально существующей, а именно по причине наивного (так сказать) отождествления понятий «человеческое существо» и «мужчина», понятий, которые во многих языках обозначаются одним и тем же словом. На время я оставляю в стороне вопрос, обусловлен ли маскулинный характер основ нашей цивилизации самой природой полов или только превосходством мужчины в силе, которое на самом деле никак не связано с цивилизацией. Во всяком случае, это объясняет, почему в самых разных областях деятельности низкие достижения презрительно называют «женскими», а выдающиеся достижения женщин, выражая одобрение, именуют «мужскими».

Как любая наука и любые ценности, психология женщин тоже рассматривалась исключительно с позиции мужчин. При этом, исходя из своего преимущественного положения, мужчины непременно приписывают объективность своему субъективному, аффективному отношению к женщине, а психология женщин, по мнению Делиуса[16]16
  Delius, Vom Erwachen der Frau.


[Закрыть], до сих пор представляет собой отражение мужских желаний и разочарований.

Еще одним очень важным фактором в этой ситуации является то, что женщины приспособились к желаниям мужчин и стали считать такое приспособление своей истинной природой. То есть они видят или видели себя такими, какими хотят их видеть мужчины; бессознательно они поддались внушению мужского ума.

Если нам ясно, в какой мере все наше существование, мышление и поведение приспособились к этим мужским стандартам, мы можем увидеть, как трудно отдельному мужчине и отдельной женщине избавиться от подобного образа мыслей.

Вопрос состоит теперь в том, насколько и аналитическая психология, делая женщин объектом исследования, пребывает в плену такого мышления; в какой мере она не преодолела еще стадию, на которой было совершенно естественно рассматривать только мужское развитие. Иными словами, в какой мере эволюция женщин, представленная нам сегодня психоанализом, оценивалась по мужским меркам и в какой мере данная картина расходится из-за этого с истинной природой женщин.

Если мы посмотрим на проблему с этой точки зрения, наше первое впечатление окажется просто поразительным: нынешняя психоаналитическая картина женского развития (не важно, верна она или нет) ни на йоту не отличается от типичных представлений мальчиков о девочках.

С представлениями мальчиков мы хорошо знакомы. Поэтому я изложу их лишь вкратце, а для сравнения в соседней колонке приведу наши представления о развитии женщин.

Столь точное совпадение, разумеется, не является критерием объективной истинности. Вполне возможно, что инфантильная генитальная организация маленькой девочки и впрямь похожа на инфантильную генитальную организацию мальчика, как это до сих пор считалось.

Но несомненно, это совпадение заставляет нас задуматься и рассмотреть иные возможности. К примеру, мы могли бы последовать за ходом мысли Георга Зиммеля и спросить: действительно ли женская адаптация к мужской структуре происходит в столь ранний период и в такой степени, что полностью подавляет специфическую природу маленькой девочки? Позднее я ненадолго вернусь к тому моменту в детстве девочки, когда, как мне кажется, действительно происходит подобное «заражение» мужской точкой зрения. Но это не помогает мне понять, каким образом все, что заложено природой, может быть полностью поглощено и бесследно исчезнуть. Поэтому нам придется вернуться к поставленному мной вопросу: не является ли отмеченный мной удивительный параллелизм лишь выражением односторонности наших наблюдений, сделанных исключительно с позиции мужчины.

Такое предположение немедленно наталкивается на внутренний протест, ведь мы тут же вспоминаем о твердой почве опыта, на которой всегда основывалось аналитическое исследование. Но в то же время наши теоретические научные знания говорят нам, что эта почва не всегда надежна, ибо опыт по самой своей природе содержит субъективный фактор. Так, наш аналитический опыт складывается из непосредственного наблюдения материала, который пациенты предъявляют в ходе анализа в виде свободных ассоциаций, сновидений и симптомов, а также из интерпретаций и выводов, которые мы делаем на основании этого материала. Поэтому даже при правильном применении техники в теории существует возможность вариаций этого опыта.

Если мы попытаемся освободить наш разум от мужского способа мышления, едва ли не все проблемы женской психологии предстанут в новом свете.

Первое, что поражает, – во главу угла в аналитической концепции всегда или почти всегда ставится различие между полами в строении гениталий, и при этом мы совершенно забываем о другом столь же важном биологическом различии, а именно о различной роли мужчин и женщин с точки зрения репродуктивной функции.

Влияние мужской позиции на концепцию материнства наиболее четко проявилось у Ференци в его блистательной теории генитальности[17]17
  Ferenczi S., Versuch einer Genitaltheorie (1924).


[Закрыть]. По его мнению, настоящее побуждение к коитусу, его истинное, первоначальное значение для обоих полов состоит в стремлении вернуться в утробу матери. В период соперничества мужчина завоевывал привилегию с помощью своего полового органа снова проникнуть в матку. Женщина, изначально находившаяся в подчиненном положении, была вынуждена приспосабливать свою организацию к данной органической ситуации и получила за это некоторую компенсацию. Ей пришлось «довольствоваться» суррогатами в фантазии и, главное, вынашиванием ребенка, блаженство которого она разделяет. Только в акте деторождения она имеет возможность получить удовольствие, в котором отказано мужчине[18]18
  См. также: Deutsch H., Psychoanalyse der weiblichen Sexualfunktionen (1925) и Groddeck G., Das Buch vom Es.


[Закрыть].

С этих позиций психическая ситуация, в которой находится женщина, не из приятных. У нее отсутствует первичное побуждение к коитусу, или по меньшей мере ей недоступно непосредственное, пусть даже частичное, удовлетворение. В таком случае побуждение к коитусу и удовольствие от него, несомненно, должны быть у нее гораздо слабее, чем у мужчины. Ведь она может добиться некоторого удовлетворения первичного стремления лишь косвенным, окольным путем: отчасти окружным путем мазохистской конверсии, отчасти через идентификацию с ребенком, которого она может зачать. Однако то и другое представляют собой лишь «компенсаторные механизмы». Единственное, в чем у нее преимущество перед мужчиной, – в весьма сомнительном удовольствии от акта деторождения.

И тут я как женщина с изумлением спрашиваю: а как же материнство? А блаженное сознание того, что внутри тебя таится новая жизнь? А несказанное счастье от нарастающего ожидания, что появится это новое существо? А радость, когда оно наконец появляется и ты первый раз держишь его в руках? А глубокое наслаждение и удовлетворение от кормления его грудью и счастье от того, что он нуждается в твоей любви и заботе?

В одном разговоре Ференци высказал мнение, что в начальный период конфликта, столь печально окончившегося для женщины, мужчина как победитель навязал ей бремя материнства, включая все, что с этим связано.

Разумеется, с точки зрения социальной борьбы материнство можно рассматривать как помеху. В наше время, пожалуй, так оно и есть, но вряд ли дело обстояло подобным образом в те времена, когда человек был ближе к природе.

Более того, саму зависть к пенису мы объясняем с биологической точки зрения, но не социальными факторами; и наоборот, мы приучены тут же истолковывать чувство социального неравенства женщины как рационализацию ее зависти к пенису.

Однако с биологической точки зрения в материнстве или в способности к материнству женщина имеет неоспоримое и отнюдь не малое физиологическое преимущество. Особенно отчетливо оно проявляется в бессознательном мужской психики – в сильнейшей зависти мальчиков к материнству. Мы знакомы с этой завистью как таковой, но она едва ли рассматривалась должным образом в качестве динамического фактора. Когда начинаешь, как это было у меня, анализировать мужчин после достаточно длительного опыта анализа женщин, возникает весьма неожиданное впечатление об их сильнейшей зависти к беременности, деторождению и материнству, к женской груди и кормлению грудью.

В связи с этим впечатлением, проистекающим из анализа, напрашивается естественный вопрос: не выражается ли в вышеупомянутом взгляде на материнство в рационализированном виде бессознательная мужская тенденция к обесцениванию? Это обесценивание может проявляться следующим образом: на самом деле женщины просто-напросто хотят иметь пенис; когда все сказано и сделано, материнство – только лишняя обуза, которая затрудняет борьбу за существование, и мужчина должен радоваться, что он от этого избавлен.

Когда Хелен Дойч пишет, что комплекс маскулинности у женщины играет гораздо большую роль, чем комплекс фемининности у мужчины, она, вероятно, не учитывает тот факт, что зависть мужчины имеет значительно большие возможности для успешной сублимации, нежели зависть девочки к пенису, и что именно эта зависть служит одной из основных, если не главной движущей силой в формировании культурных ценностей.

Сам язык указывает на этот источник продуктивности в культуре. В исторические времена, которые нам известны, эта продуктивность, несомненно, была значительно выше у мужчин, чем у женщин. Не объясняется ли невероятная сила импульса мужчины к творчеству в любой области ощущением им относительной незначительности собственной роли в сотворении живого существа, что и подталкивает его постоянно к сверхкомпенсации за счет других достижений?

Если мы правы, установив эту связь, встает вопрос: почему у женщины не обнаруживается соответствующего импульса, который бы компенсировал ее зависть к пенису? Есть две возможности: либо зависть женщины гораздо слабее, чем зависть мужчины, либо ее нельзя успешно преодолеть каким-то другим способом. Мы могли бы привести факты в поддержку обоих предположений.

В доказательство более выраженной мужской зависти можно указать на то, что анатомическая ущербность женщины имеет место только с точки зрения догенитальных уровней организации[19]19
  Horney К., On the Genesis of the Castration Complex in Woman. – Int. J. Psycho-Anal., V, Part 1 (1924) (c. 14-28 в этой книге).


[Закрыть]. С позиции генитальной организации взрослой женщины нет никакого изъяна, поскольку совершенно очевидно, что женщины обладают отнюдь не меньшей, чем мужчины, но просто иной по природе способностью к коитусу. С другой стороны, роль мужчины в репродукции значительно меньше, чем женщины.

Далее мы видим, что стремление мужчин принижать значение женщин выражено явно сильнее, чем соответствующая потребность у женщин. К пониманию того, что догма о неполноценности женщин проистекает из бессознательной мужской тенденции, мы могли бы прийти, лишь усомнившись в ее соответствии действительности. Но если и в самом деле за убежденностью в женской неполноценности скрывается тенденция мужчин принизить женщин, то мы должны заключить, что этот бессознательный импульс является очень сильным.

Многое, правда, можно сказать и в пользу мнения, что с культурных позиций женщинам намного труднее избавиться от зависти, чем мужчинам. Мы знаем, что в наиболее благоприятных случаях эта зависть преобразуется в желание иметь мужа и ребенка и, возможно, при такой трансформации утрачивает основную часть энергии, требовавшей сублимации. Однако в неблагоприятных случаях, как я покажу затем в деталях, она отягощается чувством вины и не находит себе плодотворного применения, тогда как неспособность мужчины к материнству воспринимается, вероятно, просто как недостаток и, не подвергаясь запрету, может во всей полноте развиться в мощную движущую силу.

В данной дискуссии я уже затрагивала проблему, которая недавно была выдвинута на передний план Фрейдом[20]20
  Freud S., Einige psychische Folgen des anatomischen Geschlechtsunterschieds (1925).


[Закрыть], а именно вопрос о происхождении и воздействии желания иметь ребенка. В последнее десятилетие наше отношение к этой проблеме изменилось. Поэтому я позволю себе вкратце изложить начало и конец ее исторической эволюции.

Первоначальная гипотеза[21]21
  Freud S., Über Triebumsetzung, insbesondere der Analerotik (1917).


[Закрыть] состояла в том, что зависть к пенису дает либидинозное подкрепление как желанию иметь ребенка, так и желанию, направленному на мужчину, хотя последнее желание возникает независимо от первого. В дальнейшем акцент все более смещался на зависть к пенису, и в последней своей работе по этой проблеме Фрейд высказал предположение, что желание иметь ребенка произрастает только из зависти к пенису и разочарования из-за его отсутствия и что нежная привязанность к отцу возникает только этим окольным путем – через желание иметь пенис и желание иметь ребенка.

Эта последняя гипотеза, несомненно, проистекает из потребности объяснить психологически биологический принцип взаимного влечения полов. Она соответствует проблеме, сформулированной Гроддеком, который говорит, что мальчик естественным образом должен продолжать относиться к матери как к объекту любви, «но как получается, что у маленькой девочки возникает привязанность к противоположному полу?»[22]22
  Groddeck G., Das Buch vom Es.


[Закрыть].

Обращаясь к этой проблеме, мы должны вначале учесть, что наш эмпирический материал, относящийся к комплексу маскулинности у женщин, получен из двух источников, важность которых существенно различается. Первый источник – это непосредственное наблюдение за детьми, в котором субъективный фактор играет сравнительно небольшую роль. Любая маленькая девочка, если она не запугана, проявляет зависть к пенису открыто и без смущения. Мы видим, что эта зависть типична, и достаточно хорошо понимаем, почему дело обстоит именно так; мы понимаем, каким образом нарциссическая обида оттого, что она не обладает тем, что есть у каждого мальчика, усиливается невыгодным положением девочки из-за различий в догенитальном катексисе: из-за явных преимуществ мальчика в связи с уретральным эротизмом, скоптофилическим инстинктом и онанизмом[23]23
  См. подробное изложение вопроса: Horney К., On the Genesis of the Castration Complex in Woman.


[Закрыть].

Я бы предложила называть зависть маленькой девочки к пенису первичной, поскольку очевидно, что она основана исключительно на анатомическом различии.

Другим источником, из которого мы черпаем свой опыт, является аналитический материал, продуцируемый взрослыми женщинами. Разумеется, сформировать здесь суждение гораздо труднее, а потому имеется больше простора для субъективности. Здесь прежде всего мы видим, что зависть к пенису выступает в качестве фактора огромной динамической силы. Мы наблюдаем пациенток, отвергающих свои женские функции; при этом бессознательным их мотивом является желание быть мужчиной. Мы сталкиваемся с фантазиями такого содержания: «У меня когда-то был пенис; я – мужчина, которого кастрировали и изувечили». Эти фантазии порождают чувство неполноценности, эффектом последействия которого являются разного рода навязчивые ипохондрические идеи. Мы видим явно враждебную установку по отношению к мужчинам, то принимающую форму пренебрежения, то желания их кастрировать или изувечить, и мы видим, как этот фактор определяет судьбы многих женщин.

Было естественно – особенно естественно в силу мужской ориентации нашего мышления – связать эти впечатления с первичной завистью к пенису и, видя, к каким последствиям она приводит, заключить a posteriori, что эта зависть обладает огромной интенсивностью, неимоверной динамической силой. Оценивая ситуацию в целом, а не в деталях, мы упускаем из виду тот факт, что желание быть мужчиной, столь знакомое нам из анализа взрослых женщин, лишь едва связано с той ранней, инфантильной, первичной завистью к пенису и является вторичным образованием, воплощающим в себе все неудачи в женском развитии.

Мой опыт с начала и до конца с неизменной ясностью убеждал меня, что эдипов комплекс у женщины вызывает (и не только в крайних случаях, когда субъект терпит неудачу, но регулярно) регрессию к зависти к пенису, разумеется, всех возможных степеней и оттенков. Различие в последствиях мужского и женского эдипова комплекса в целом представляется мне следующим: мальчики из-за страха кастрации отказываются от матери в качестве сексуального объекта, но как реакция на страх кастрации мужская роль в дальнейшем развитии не только закрепляется, но даже усиливается. Мы отчетливо наблюдаем это у мальчиков в латентный и допубертатный периоды и, как правило, в их дальнейшей жизни. Девочки же, напротив, не только отказываются от отца как сексуального объекта, но и от женской роли как таковой.

Чтобы понять этот уход от женственности, мы должны рассмотреть факты, относящиеся к раннему детскому онанизму, который является физическим проявлением возбуждения, вызванного эдиповым комплексом.

И здесь тоже ситуация с мальчиками гораздо яснее, возможно просто потому, что нам о ней больше известно. Но быть может, факты, связанные с девочками, кажутся нам столь загадочными только из-за того, что мы всегда смотрели на них глазами мужчин? Похоже, все дело в этом, ведь мы даже не допускаем у маленьких девочек особой формы онанизма и, не утруждая себя, описываем их аутоэротическую активность как мужскую; а если же мы обращаем внимание на различия, которые, несомненно, должны существовать, то понимаем их как негативные, а не позитивные – например, в случае тревоги по поводу онанизма различие состоит в том, что одним кастрация только грозит, а у других она уже произошла на самом деле! Мой аналитический опыт позволяет мне решительно утверждать, что у девочек имеется специфически женская форма онанизма (отличающегося, между прочим, по технике от онанизма у мальчиков), даже если допустить, что девочки практикуют исключительно клиторальную мастурбацию, хотя это предположение отнюдь не кажется мне верным. И я не понимаю, почему, несмотря на эволюцию клитора в прошлом, его нельзя считать неотъемлемой частью женского генитального аппарата.

Испытывает ли девочка на ранней стадии генитального развития органические вагинальные ощущения, довольно трудно определить из аналитического материала, продуцируемого взрослыми женщинами. В ряде случаев я склонялась к выводу, что это действительно так – ниже я приведу материал, на которых основано мое заключение. То, что вагинальные ощущения должны иметь место, кажется мне теоретически возможным по следующим причинам. Несомненно, известные фантазии об огромном пенисе, который насильственно вторгается внутрь, вызывая боль и обильное кровотечение, и угрожает что-то разрушить, свидетельствуют о том, что эдиповы фантазии у маленькой девочки вполне реалистично основываются (в соответствии с пластичностью конкретного мышления ребенка) на диспропорции в размерах отца и ребенка. Я полагаю также, что и эдиповы фантазии, и логически обоснованный страх внутренней – то есть вагинальной – травмы свидетельствуют, что и вагина, и клитор играют свою роль в раннедетской генитальной организации женщин[24]24
  Как только мне пришла мысль о возможности такой связи, я смогла истолковать в этом смысле – то есть как отражающие страх вагинальной травмы – многие явления, которые раньше я интерпретировала как фантазии о кастрации с позиции мужчин.


[Закрыть]. Кроме того, из более поздних явлений фригидности можно даже заключить, что вагинальная зона действительно более катектирована (вследствие тревоги и попыток защиты), чем клитор, и именно поэтому инцестуозные желания с безошибочной точностью бессознательного отнесены к вагине. С этой точки зрения фригидность следует трактовать как попытку оградить себя от фантазий, слишком опасных для Я. Это позволяет также понять причину бессознательных приятных ощущений, которые, как утверждают разные авторы, возникают при родах, или наоборот – страх деторождения. Ибо именно роды (из-за несоответствия размеров влагалища и ребенка и возникающей в результате боли) гораздо более, нежели половой акт, пригодны для бессознательной реализации этих ранних инцестуозных фантазий, реализации, которая не влечет за собой чувства вины. Женская генитальная тревожность, подобно страху кастрации у мальчиков, неизменно отмечена печатью чувства вины, и именно ему она обязана своим продолжительным влиянием.

Еще одним фактором в этой ситуации, причем действующим в том же направлении, являются определенные последствия анатомического различия между полами. Речь идет о том, что у мальчика есть возможность осмотреть свои гениталии и проверить, действительно ли имеют место ужасные последствия онанизма. Девочка, напротив, буквально пребывает во мраке и остается в полном неведении. Разумеется, эта возможность проверки на реальность не так много значит для мальчиков в случае, если страх кастрации является острым, однако в случаях не столь сильного страха, которые в практическом отношении являются более важными, поскольку гораздо чаще встречаются, это различие, на мой взгляд, весьма существенно. Как бы то ни было, материал, полученный мной при анализе женщин, привел меня к заключению, что этот фактор играет значительную роль в душевной жизни женщины и вносит свой вклад в особого рода внутреннюю неуверенность, которую мы так часто встречаем у женщин.

Под гнетом этой тревожности девочка ищет убежища в воображаемой роли мужчины.

Какова же экономическая выгода от такого ухода? Я хотела бы тут сослаться на опыт, который, наверное, имеют все аналитики: они обнаруживают, что желание быть мужчиной в целом признается сравнительно охотно и что после того, как пациентка с ним соглашается, она упорно за него цепляется, стремясь избежать осознания либидинозных желаний и фантазий, связанных с отцом. Таким образом, желание быть мужчиной служит вытеснению этих женских желаний или сопротивлению их выявлению. Этот постоянно повторяющийся, типичный опыт вынуждает нас, если мы хотим сохранить верность аналитическим принципам, сделать вывод, что фантазии о бытии мужчиной были изобретены в ранний период специально для того, чтобы оградить субъекта от связанных с отцом либидинозных желаний. Фикция мужественности позволяет девочке избежать женской роли, обремененной теперь виной и тревогой. В действительности эта попытка отклониться от собственной линии и принять мужскую неизбежно влечет за собой чувство неполноценности, так как девочка начинает подходить к себе с чуждыми ее особой биологической природе требованиями и ценностями, удовлетворить которые она не может, ощущая себя беспомощной.