Текст книги "Рожденная огнем"

– Тебе просто нужен был повод побуянить, и ты втянул в это хороших людей. Броди О’Рурк, стройся, я сказал! – взревел Джайн.

Теперь уже с десяток людей перешли к доброму инспектору и все же построились. Броди не двинулся с места – остался стоять, расставив ноги и сжав кулаки.

– У нее копье. Копье должно быть у нас, ты сам отлично знаешь.

– Мы не убиваем людей, чтобы забрать оружие.

– Ты отнял меч у девчонки.

– В подходящий момент и не причинив ей вреда.

Не уверена, что Дэни была того же мнения.

– Мы не выносим приговоры людям, пока не изучим все улики, – продолжил Джайн. – И мы, мать вашу, уж точно не убиваем людей – любых людей – на основании бездоказательных сведений из непроверенных источников.

Еще двое перешли на сторону бравого командира.

Мне нравится Джайн. Он хороший человек. Не без недостатков, как и все мы, но сердце у него в нужном месте.

А еще я готова отдать простреленную правую руку, чтобы узнать, кто же у них непроверенные источники.

– Они сказали правду по поводу того, что она невидима, – не унимался Броди.

– Это не значит, что они правы всегда и во всем. И пока мы не провели расследование, мы не будем предпринимать никаких действий, – отрезал Джайн. – К тому же ты знаешь, чей магазин ты разгромил? Кому принадлежит эта женщина? Ты, мать твою, тупой? Ты хочешь, чтобы он начал нам мстить? Да кем ты себя возомнил, чтобы принять такое решение и навлечь беду на всех и каждого в нашей службе?

– Идет война, Джайн. И он не на нашей стороне. Он ни на чьей стороне, кроме своей.

– Во время войны умные люди заключают союзы.

– Херня. Просто сжигают мосты, чтобы враг не мог по ним перейти.

– Ты не мост за собой взорвал. Ты вторгся в его дом. Разнес его жилище. Пытался убить его женщину. И теперь он откроет на нас охоту.

Еще восемь человек присоединились к строю инспектора.

– Приберите тут все, – приказал Джайн.

Все, включая меня, испуганно уставились на него.

– Она на масляной основе, инспектор, – возразил кто-то из младших Хранителей. – Ее никак не отчистить, разве что мы зальем это место…

– Бензином, – с дикой усмешкой закончил Броди. – Мы здесь все сожжем. И он никогда не узнает.

Я дернулась.

– Черта с два, – вскипел Джайн. – Вы уберете отсюда свои тупые задницы и будете молиться в надежде, что ее здесь не было и она не расскажет, что за дебилы все это сотворили. Выходим, быстро! Строем!

Я так и не смогла перевести дыхание, пока последний из них не вышел через главный вход. В хвосте колонны маршировал злобный, готовый к драке, гребаный пиротехник Броди, который на ходу все оглядывался через плечо.

Я пролежала еще десять минут, стряхивая травму. Как-то прочитала в одной из книг, что у животных практически не бывает человеческого эквивалента ПТСР[11]11
  Посттравматическое стрессовое расстройство.


[Закрыть]. Испугавшись, животные сильно дрожат, и их тела таким образом избавляются от напряжения и ужаса. Так что я отдалась непроизвольной дрожи, пока мое тело, наконец, само не успокоилось.

Если бы не Джайн, они бы меня нашли. Они хотели сжечь мой драгоценный магазин. Уничтожить его. Оставить дымящиеся руины.

К дьяволу покупателей. Их все равно еще долго практически не будет. Я хочу, чтобы это место было защищено от людей барьером. И я хочу стальные ставни на окна, чтобы никто не мог бросить сюда какую-нибудь зажигательную смесь. Я хочу заменить все двери на бронированные, как в банковских хранилищах. КСБ[12]12
  КСБ – «Книги и сувениры Бэрронса». (Примеч. ред.)


[Закрыть] – не просто мой магазин, это мой дом.

Я стащила себя со шкафа, перевалилась через край и тяжело приземлилась на пол, вздрогнув от боли.

Размазывая повсюду красную краску и поскальзываясь, я побрела в направлении ванной.

***

Полчаса спустя я сидела голышом на брошенном в ванной полотенце, с бутылкой крепкого алкоголя в одной руке и ножом в другой. Я исцелилась полностью, но во мне остались две пули, в крайне неудобных местах. Я мрачно подумала, что ускоренная регенерация могла бы включать в себя добавочный процесс в формате «удобное и практичное отторжение мелких инородных предметов». Ну правда, если уж получаешь волшебный способ себя исцелять, излечение должно быть полным.

Пуля, засевшая в руке, была либо частично, либо полностью в сухожилии и отзывалась сокрушительной болью на каждую попытку согнуть конечность. Та, что осталась в ноге, попала в середину квадрицепса и горела при каждом шаге. Мышцы не рассчитаны на размещение посторонних металлических предметов. Особенно с полой оболочкой, которая разрывается от столкновения. К тому же, если мне не повезло, пули могли быть свинцовыми, а свинец токсичен. В итоге я могу проходить с облегченным вариантом тяжелого отравления металлом остаток моей удлиненной Феями жизни. Мгновенное исцеление/бессмертие, которое на меня свалилось, принесло с собой целый набор новых сложностей. Наверное, если кто-то ударит меня ножом, а я по какой-то причине не смогу выдернуть лезвие – к примеру, буду связана или еще что-нибудь, – то тело просто зарастет вокруг клинка. Черт. Со мной теперь можно сотворить множество жутких вещей. Чем менее уязвимой я становилась, тем более уязвимой себя чувствовала.

Ну вот, нож и алкоголь. Я разделась, потому что вся одежда покрылась влажной краской и пачкала все, к чему я прикасалась, а подниматься наверх за чистыми вещами я не хотела, пока не вытащу пули. До жилых помещений Хранители с краской не добрались, а я не хотела пачкать дом еще больше.

Проблема состояла в том, что я не видела ногу. Я положила ладонь на бедро, пытаясь нащупать точное расположение пули. Не помогло. Мускулы слишком напряжены. Зато по боли в квадрицепсе я хорошо представляла, где следует делать надрез. Придется действовать быстро. Разрезать, запустить острие, подковырнуть, вырезать пулю, убрать нож.

Склонив голову, я размышляла. Да, можно размазать краску на коже перед разрезом, но я все так же не буду видеть ничего внутри, а использовать один из брошенных баллончиков с краской на ране мне чертовски не хотелось. Не просто ужасно больно, но и непонятно, хватит ли времени, чтобы разрезать, закрасить, разрезать, найти, еще раз закрасить, прежде чем мое глупое тело начнет исцеляться.

Да и правая рука в данный момент плохо работала. Кроме того, я заполучу отметину этой краской, если регенерирую прямо с ней. А я не хотела обзаводиться некрасивой татуировкой в непредвиденном месте.

А что, если я отключусь, когда сделаю надрез? Или в процессе изъятия пули? Я же наверняка исцелюсь раньше, чем приду в себя.

Но я же не такая уж слабачка.

Стиснув зубы, я резанула.

Застонав от боли, начала выковыривать пулю.

И потеряла сознание.

Последнее, что я успела сделать перед обмороком, так это поспешно нажать на кнопку, чтобы втянуть лезвие ножа.

Очнулась я с полностью зажившей ногой.

Вот черт.

Нет, я могла попросить Бэрронса вынуть пулю. И могла бы поливать краской, пока он режет. Или использовать нечто, что потом впитается. Ну, то есть теоретически могла бы – пока не отключилась бы. Но неизвестно, когда он вернется. И как много необходимых сухожилий, мышц или вен ему придется разрезать. К тому же меня уже тошнит от невозможности самой со всем разобраться. Это моя проблема, и я собираюсь решить ее самостоятельно. Я устала от того, что меня спасают другие или, как в последнем случае, божественное вмешательство в лице Джайна. Просто бесит.

Мне нужно повысить болевой порог, хотя изначально он не был низким. Но так не хотелось снова есть Невидимого.

Я ела это мясо уже трижды – после того, как в разгар беспорядков на Хеллоуин Мэллис пытал и избивал меня до полусмерти, и восемь дней назад, когда спускалась со скалы, чтобы спасти Кристиана.

Каждый раз, когда я ела плоть Невидимых, я с болезненной ясностью понимала, что понятия не имею о долгосрочных последствиях. Кристиан рассказывал, что в Темного принца его превратило сочетание неправильно примененной черной магии и мяса Невидимых. Я и без того соображала, что следующей кандидатурой в Невидимые принцессы стану я.

Хотя надо сказать, что Кристиан ел его только один раз, а я уже трижды. Так что ущерб нанесен давным-давно. По крайней мере так я оправдывала себя, пытаясь обосновать, что искушение недавнего похмелья никак не связано с нынешним решением и что сейчас я руководствуюсь необходимостью. После изнасилования сама мысль о том, что у меня во рту окажется еще что-то Невидимое, вызывала у меня отвращение. Потом мне пришлось съесть кусочек плоти на скале. Я вспомнила, каков был эффект, и все – больше никакого отвращения.

Путь до разбросанного содержимого холодильника и обратно оказался болезненным. Я отправилась туда, натянув только ботинки, чтобы не испачкать краской босые ноги, потом остановилась, чтобы сбросить обувь на границе с чистой частью магазина. Вернувшись в ванную, я рухнула обратно на полотенце и прислонилась к стене. Вытерла крышку баночки из-под детского питания, отвинтила ее и, не давая себе времени передумать, опрокинула содержимое в рот.

Оно было отвратительно, как всегда.

Вкус серого хрящеватого мяса с гнойничками просто кошмарен. Как тухлые яйца с касторовым маслом, опарыши и смола, вместе взятые. Оно извивалось во рту, пыталось вырваться из сжатых зубов. Я застыла на секунду, на языке подпрыгивали, как шипучка, склизкие кусочки Невидимого – я не позволяла себе открыть рот и не могла справиться с рвотным рефлексом. Пришлось ударить об пол кулаком, чтобы отвлечь непослушные мышцы горла, и быстро сглотнуть. Несколько мгновений спустя мое тело прошил ледяной жар и вспышка силы ударила в сердце, словно после прямого укола адреналина.

Внезапно я почувствовала, что мышцы стали упругими, гладкими, позвоночник выпрямился до идеальной осанки, плечи расправились, грудь гордо подалась вперед, бедра изогнулись, живот разгладился. Словно все крошечные недостатки, которые не позволяли ощущать себя идеальной, внезапно покинули мое тело. Если Феи все время чувствуют себя таким образом, то я им завидую. Мне дали эликсир, который меня изменил, но я, в отличие от Фей, до сих пор сталкиваюсь с ежедневными неприятностями и болями, мне все так же нужно спать, есть и пить.

Извивающаяся плоть добралась до желудка и задрожала, как стая обезумевших бабочек, стремящихся на свободу.

Сердце грохотало, мозг как будто пылесосом очистили от всех сомнений и страхов, тело казалось живым проводом под напряжением.

Я стала потрясающей.

И до чертиков сексуальной.

Я потянулась в эйфории, опьяненная силой Фей. Размышляя о том, как же я жила без этих ощущений с той самой ночи на скале. Я ведь давно изменилась от мяса, насколько возможно, разве нет?

И тут я осознала, что столкнулась с абсолютно новой проблемой.

Я больше не чувствовала пуль. И очень слабо представляла, где нужно их искать.

А потом совершенно не поняла, отчего случилось то, что случилось.

Возможно, раз уж все началось с желания, теперь я желала этого так сильно, что Книга решила меня порадовать.

Или, возможно, «Синсар Дабх» не понравилась мысль о том, что я начну себя резать. Или, может быть, она знала нечто, неведомое мне, и я действительно могла умереть, непроизвольно убить себя, перерезав вслепую какую-нибудь вену. Как бы там ни было, я неожиданно стала видимой.

Я уставилась на свое тело, радуясь тому, что снова его вижу, и несколько секунд даже не шевелилась. Потом вытянула ногу и полюбовалась ею. Поджала пальцы. Рассмотрела ногти. Жуткое зрелище. Короткие, неровные, без лака. Проклятье. И от лишних волос пора избавиться. И кожа пересохшая. Как кожа может быть такой сухой, когда постоянно идут дожди?

Ладно, соглашусь, возможно, я откладывала варварскую хирургическую операцию, намеренно долго любуясь своим неухоженным телом. Но я по себе соскучилась. Боже, как хорошо было вернуться!

Я изучала бедро с чисто врачебным интересом, с полным отсутствием страха, боли и любого другого тревожного чувства, затем сделала глубокий надрез и начала в нем копаться. Кровь текла, испарялась, лилась снова. Внутри оказалось чертовски интересно. Я никогда раньше не видела себя изнутри. Каким же чудом оказалось человеческое тело! И как жаль, что у такого творения органическая, крайне недолговечная природа.

Впрочем, меня это не касается, восхищалась я, продолжая копаться в бедре. Впервые с тех пор, как я узнала, что изменилась посредством неизвестного эликсира Фей, я ощутила небольшую волну удовольствия от мысли о продленной жизни. То, что со мной могли сотворить из-за оптимизированного состояния, – ужасно, но мне нравилась мысль о том, что я встречу больше рассветов, проведу больше ночей с Бэрронсом, у меня будет больше времени, чтобы понять жизнь.

– Сосредоточься, Мак, – пробормотала я себе под нос. В данный момент главная задача – пули. Список других проблем был довольно длинным, а теперь в него добавился и тот, кто выдал мои секреты.

Кожа пыталась сомкнуться вокруг лезвия. Теперь, с плотью Невидимых в желудке, я начала исцеляться еще быстрее. Придется постоянно резать, постоянно двигать ножом вперед и назад. Это было интересно, как операция на чужом теле. Сама я почти ничего не чувствовала.

На то, чтобы достать пулю из бедра, мне понадобилось две попытки. Чтобы извлечь пулю из руки – три.

Ну и конечно же, именно в таком состоянии он меня и нашел.

Сидящей на полу с мелкими осколками бесформенного металла на ноге, с выкидным ножом в одной руке и бутылкой – в другой (правда, до алкоголя дело так и не дошло), с выражением дикого торжества на лице. Я, наверное, даже смеялась.

Сидя на полу с голой задницей.

Глава 6
Ты помнишь, двигался в тебе, как голубь божий в вышине

[13]13
  Песня Леонарда Коэна «Hallelujah».


[Закрыть]

Мне казалось, что я под кайфом. Я и была под кайфом – от моей победы над пулями кровь пульсировала бессмертной силой, выносливостью и похотью.

Мой разум отметил присутствие Бэрронса, а тело сказало: «Давай на пол и сразу к делу. Я в идеальном настроении и состоянии». Через несколько минут после моего последнего поедания плоти Невидимых Бэрронс был убит. И я в одиночестве переживала и эйфорию, и последующее похмелье. Бóльшая часть кайфа пришлась на дорогу домой из Германии, и я старалась не думать и не особо чувствовать. Сколько времени прошло с тех пор, как мы в последний раз предавались животному безудержному сексу? Что со мной вообще не так?

Я знала ответ на вопрос. Это то, что я держала глубоко в себе. В испорченном яблочке, которым являлась МакКайла Лейн О’Коннор, скрывался прожорливый червячок. Теперь же, когда меня охватила агрессивная, дарующая ощущение полной безнаказанности эйфория от Невидимого мяса, когда Бэрронс, который выглядел одновременно полузверем и получеловеком, стоял рядом, когда не наблюдалось прямых и непосредственных угроз моему существованию, у меня осталась только одна потребность. Я очистилась – от той Мак, которой была раньше, причем во множестве аспектов. Возможно, именно это и нужно, чтобы жить дальше, разбираясь с кучей неприятностей. Стать наркоманкой. Я никогда не занималась любовью с Бэрронсом, будучи под кайфом от плоти Невидимых, но жутко хотелось. Тот привкус секса, который я получила в гроте Мэллиса, преследовал меня во сне, мучил, подстрекал попробовать снова. При-йа была кошмаром. Это состояние сделало меня бездумной и ненасытной, практически марионеткой.

Но кайф от плоти Невидимых оказался полным осознанием ненасытной похоти – и сочетался с несокрушимым телом. Пусть все будет слишком жестко, ну и что? Моя кожа исцелится в процессе, что позволит продолжать еще и еще. Мы можем сделать то, что я так любила и что напрочь сносило Бэрронсу крышу, и у нас не будет никаких ограничений.

Я задрожала от желания, внезапно слишком хорошо поняв, что творилось в голове у девчонок «увидимся-в-Фейри»[14]14
  Пароль для девушек, которые готовы продать всех и все ради кайфа от поедания плоти Невидимых. Они верят, что если съедят достаточно, то станут бессмертными. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Наши взгляды встретились, и я вздрогнула.

В моем Доме гребаная река крови.

Я буквально видела заглавную «Д» в его глазах и знала, что Дом Бэрронса находится там, где он решил обосноваться, и никому, вообще никому, не позволено там гадить. Месть будет жестокой, и я вовсе не уверена, что не укажу ему на Броди еще до рассвета. За время, проведенное в Дублине, я кое-чему научилась: если позволяешь засранцу уйти, он, как правило, возвращается. До тех пор, пока не лишишь его возможности ходить.

«Краски», – поправила я. Но его первобытные органы чувств наверняка сообщили ему об этом раньше, чем он вошел. Потому что он мог учуять, когда у меня месячные. И даже когда они только должны начаться.

Бэрронс зарычал, сверкнув черными клыками, и я поняла, что, пока он шел по магазину в своем нынешнем состоянии, в нем наверняка пробудились воспоминания о других временах, когда он шагал по залитым кровью полям боя, не зная, что обнаружит. Скорее всего, в прошлом он находил всех, кого знал, за исключением бессмертных компаньонов, мертвыми. Интересно, сколько же он прожил, прежде чем запретил себе проявлять хоть каплю заинтересованности в людях. И каково это – терять всех вокруг, как я потеряла Алину? О да, проще ни с кем не сближаться. Обречь себя на проклятое одиночество.

Зверь Бэрронса всегда на поверхности. Иногда мне кажется, что однажды он не просто превратится, а убежит и никогда больше не станет человеком. Отправится жить в чистой форме, которая ему ближе, или в какой-то другой мир, в шкуре, которую намного труднее убить и в которой ему самому легче жить.

Его темные глаза сверкнули. Черт. Я не знал, что найду. В мире еще осталось кое-что из того, что может тебя убить. Бесит.

Ага, значит, он учитывал вероятность того, что Дэни придет за мной с моим же собственным копьем. Черт. Не знала, вернешься ли ты. Я всегда быстро огрызалась. Бесит.

Он улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. Его губы сжались, рот принял очертания, которые я очень хорошо знала. Он думал о том, что хотел бы сделать со мной этим ртом. И уж точно не говорить. Бэрронс не тратит времени на суету. Кто-то другой мог бы сказать: «Надо же, как ты снова стала видимой?» Или: «Какого черта случилось с моим книжным магазином?» Или: «Кто это сделал? Ты в порядке?»

Но не он. Он осмотрел меня, убедился, что я цела, и перешел к тому, что действительно имело значение.

Ко мне. Голой.

Он разделся.

Он сдернул рубашку, и мышцы на его плечах заиграли. Он рывками сбросил ботинки, рванул пояс штанов и позволил им упасть, я тяжело сглотнула. Бэрронс – серьезный боец. И я люблю его член. Мне нравится то, что он им со мной вытворяет. Обожаю его яйца – гладкие и шелковистые. Вот эту полоску в центре люблю лизать, прежде чем обхватить губами его член. А когда вижу, что он потерялся в гладком тепле моего языка, растаял от нежных неторопливых движений, я крепко захватываю его член, сжимаю яйца в ладони и начинаю двигаться резче, чем следовало бы, отчего ему всякий раз сносит крышу. Я одержима его телом и тем, как оно отвечает на мои прикосновения. Он – моя надежная гора, мой мужчина, с которым можно играть, экспериментировать, наблюдать, как высоко я могу заставить его взлететь.

Ни одна татуировка не портила его недавно возрожденную кожу. Смуглый, мускулистый, гладкий – само совершенство. Я уже была на полпути к оргазму, просто глядя, как он раздевается. Ну, не совсем «просто» – рукой я орудовала у себя между ног, а он неотрывно следил за моими движениями. Будучи при-йа, я часто это делала, а он устраивался рядом на кровати и наблюдал за мной из-под тяжелых век с желанием, восхищением и даже с проблеском чего-то, очень похожего на ревность. Затем он отталкивал мою руку, накрывал меня собой и резко входил в меня. «Я нужен тебе для этого, – говорил его взгляд. – Пусть даже больше ни для чего, но для этого – точно нужен».

Он был прав. Одно дело – мастурбация.

И совсем иное – секс с Бэрронсом.

Абсолютно никакого сравнения.

Я поднялась с пола, забытые пули выпали из своего гнездышка у бедра. Мой позвоночник стал гибким, тело сильным, я пульсировала от желания, которое балансировало на лезвии между сексом и насилием. Не понимаю, отчего с Бэрронсом всякий раз получалось именно так. Ни с кем другим я ничего подобного не испытывала. С Бэрронсом я заводилась и одновременно становилась очень агрессивной. Мне хотелось жесткого секса, хотелось все ломать и крушить. Толкнуть его, силой проникнуть в его голову. Посмотреть, сколько он может выдержать. Проверить, сколько я могу получить.

Желаешь мне что-то сказать, девочка-радуга?

Я знала, чего он хочет. Того же, чего и всегда: знать, что я полностью осознаю себя, что я выбираю его, на сто процентов вкладываюсь в него, в жизнь, в себя, в настоящий момент. Может звучать просто, но требует чертовски много сил. И он хочет, чтобы где-то в этом ответе звучало его имя.

Я запрокинула голову и сверкнула диким взглядом.

Трахни меня, Иерихон Бэрронс.

И едва не добавила: ты – весь мой мир. По крайней мере надеюсь, что не добавила. Я позволила векам опуститься, почти закрыться, защитить мое сердце. И вот он уже надо мной, и я влетаю спиной в стену, мои голые ноги болтаются над полом, а он поднимает меня все выше, подхватив руками под бедра. Его физическая сила невероятна и является бесспорным бонусом, когда дело доходит до секса.

Он приник лицом к моей промежности, я обхватила ногами его голову, выгнула спину, сильнее прижимаясь к его рту, схватила в кулаки его густые темные волосы. Клык царапнул мой клитор, и я дернула его за волосы – сильно, – а он рассмеялся, потому что для него, как и для меня, когда мы занимались сексом, под кайфом или без, не существовало такой вещи, как боль. Когда я была при-йа, мы делали все что только можно. Я приспособилась к нему в том состоянии. Это были невероятные ощущения. И чертовски приятные.

Я позволила себе откинуть голову на стену, потеряться в блаженстве его горячего рта, движущегося во мне языка.

От оргазма я выгнула шею и зарычала. Черт бы побрал этого мужчину, он прикасается ко мне, и я взрываюсь, двигаюсь в раскаленной дымке желания от одного оргазма к другому, пока он наконец не перестает ко мне прикасаться.

Он отлично знает, что делать с моим телом. Невероятно. Даже пугающе. В желании, в похоти мы с Бэрронсом идеально подходим друг другу. В повседневной жизни мы как два дикобраза, вынужденные осторожно кружить на определенном расстоянии друг от друга, потому что от любого укола оскаливаемся и убегаем. Не оттого, что иглы больно колются. А оттого, что мы оба… взрывоопасные. Темпераментные. Гордые. До чертиков сложные. Это делает сложными наши дни и потрясающими ночи. Я не могу измениться.

Он не станет меняться. Вот и все.

Здесь и сейчас, в сексе, мы едины, между нами возникает связь, позволяющая длить совместные дни. Я взрываюсь в очередном оргазме, слышу, как он издает низкий животный горловой звук, от которого у меня сносит крышу, как этот звук вибрацией отдается в тазовых костях, а от них рокочущим мурлыканьем распространяется по всему телу, расширяя мой оргазм до невероятных пропорций. Это необходимо нам обоим, жизненно важно для нашей способности оставаться вместе.

Я не могу себе позволить не трахаться с ним как можно чаще, потому что секс выступает тем клеем, который держит нас рядом, связывает, становится единственным поводком, ошейником, цепью, которую мы оба позволяем на себя надеть, местом, где все остальное отсекается и мы остаемся наедине, превращаясь в нечто большее, чем были порознь. Я понимаю теперь, отчего он трахается с самозабвением умирающего, который ищет Бога. Из всех известных мне вещей секс с ним ближе всего к божественному. Бэрронс – мой храм. Каждая ласка, каждый поцелуй – аллилуйя.

Если у вас с этим проблемы, сожгите меня в Аду.

Он будет там со мной.

И нам будет плевать.

Когда оргазм схлынул, полыхнул раскаленной вспышкой и снова отступил, Бэрронс откинулся назад. Его глаза мерцали красным огнем, лицо наполовину трансформировалось в звериное. Он стал на два фута выше, чем раньше, плечи заметно расширились, кожа потемнела до блеклого оттенка красного дерева. Я ощущала его когти. Видела, как из черепа начинают проступать бугры рогов. Я дрожала от только что пережитого оргазма, и все равно свежий взрыв желания прошил мое тело, освятил кровь, открыл шлюзы, которые, оказывается, были закрыты. На миг я задохнулась, ошеломленная внезапным осознанием того, что несколько месяцев подавляла в себе эмоции. Все до единой. Как и в тот раз, когда поверила, что убила его на скале с Риоданом. Я скользила по поверхности бездонного озера, подобно плоскому камушку, запущенному кем-то, и была благодарна, что чувствую себя бесстрастным наблюдателем, невидимым рассказчиком чужих историй. Я жаждала стать невидимой. Я хотела исчезнуть задолго до того, как это произошло в действительности. Во мне был неочевидный дефект, и дело вовсе не в Книге. Сама я едва ли могу его исправить. По крайней мере известными мне способами. Постоянный неразрешимый бедлам в моей голове заставлял меня добровольно выбирать состояние анабиоза вместо попыток справиться с тем, что я не могу одолеть.

И все же мне хватало одного прикосновения Бэрронса, чтобы снова ожить. Очнуться и встряхнуться. И не чувствовать тормозов. Когда мы закончим, моя проблема, которую невозможно исправить, никуда не денется. Но это не повод не наслаждаться настоящим.

Он уронил темную трансформировавшуюся голову, и длинные спутанные волосы коснулись моей спины.

– Я ощущаю вкус Невидимых в тебе, – глухо пробормотал он мне в шею, сквозь клыки, слишком большие для человеческого рта. Я почувствовала, как его язык нащупал мою яремную вену. Пульс буквально бился о его клыки. Следующие его слова прозвучали гортанными, резко, почти не по-человечески:

– Насколько жестко ты хочешь играть? – Он легонько встряхнул меня, как пес встряхивает пойманного кролика.

– Насколько жестко ты хочешь сам? – промурлыкала я ему в грудь.

Он вскинул голову, смерил меня взглядом и рассмеялся так, как никогда не смеялся, будучи человеком.

О да, Бэрронс предпочитал зверя. В этой форме было нечто простое и надежное. Словно превращаясь в животное, он становится свободен настолько, что мне сложно представить эту степень свободы. Я хотела узнать, как он чувствует себя в этой доисторической черной коже, каково ощущение жизни на убийственных клыках. Я хотела подстроиться под его самые низменные желания, встретить их как равная.

Я ударила его в грудь, и он, мотнув головой, сильно врезался в стену ванной. Он поднял голову, и улыбка его была дикой, торжествующей.

– Ты хочешь трахаться или драться, Мак?

Я перескочила с ноги на ногу, полная ярости и сексуальной энергии. Я никогда не понимала, отчего рядом с ним испытываю именно эту смесь желаний, но наслаждаться ими это не мешало.

– И то и другое.

– Считаешь, что можешь выдержать меня?

– Чертовски уверена, что хочу попытаться.

– Считаешь, что переживешь?

Я ткнула его пальцем в грудь и улыбнулась такой же улыбкой.

– Считаю, что буду наслаждаться этим. Иерихон.

Он ответил низким грудным рычанием.

– Ну так давай, Мак.

И я дала.