Текст книги "Осень в Шотландии"

Карен Рэнни
Осень в Шотландии

Пролог

Март 1833 года

Шотландия, сырая и холодная, конечно, разочаровала. Последние три дня Шарлотта Хавершем Маккиннон провела в уголке кареты, молясь о том, чтобы хоть ненадолго выглянуло солнце. Но солнце проявляло упрямство. Как и любой шотландец. Например, ее муж.

Впрочем, Шарлотта не смела жаловаться. Пусть холод и сырость, пусть усталость – ей придется терпеть. В конце концов, это она виновата, что они оказались в здешних местах.

Чем дальше на север они забирались, тем лучше понимала Шарлотта особенную любовь мужа к Англии. В Суссексе сейчас распустились цветы – оранжевые, красные, алые, белые. На ветвях блестит молодая листва. Природа ликует, встречая весну гимном новой жизни. В эту пору даже Лондон кажется жизнерадостным местом.

Шотландия выглядела так, словно по ней прокатилась волна огня и сам Бог решил, что здесь будут царить запустение и отчаяние. Если с неба не сыпался мелкий дождик, то было впечатление, что природа готовится разразиться бурей. Шарлотта не могла понять, как в здешних местах вообще хоть что-то растет. А если эта бесплодная почва и может породить нечто живое, оно наверняка цвета пепла.

Однако Шарлотта держала свои мысли при себе. Родители были не расположены к беседе. Отец уже два часа хмурился, а мать если и обращалась к Шарлотте, то весьма официально, называя ее графиней Марн, – как будто желала напомнить отцу, что брак Шарлотты все же принес нечто хорошее – их старшая дочь получила титул.

Когда Шарлотту впервые представили Джорджу Маккиннону, графу Марну, она вовсе не думала о титуле. Женщина должна выходить замуж, а, как сказала ее мать, граф или мистер – это уж дело случая. Этот конкретный граф оказался беден, как белка, чье гнездо пряталось в старом садовом дубе. Может быть, даже еще беднее, ведь у белки всегда в запасе несколько орехов.

Джордж Маккиннон имел титул. И ни гроша за душой. Предполагалось, что есть еще замок, который он называл своим родовым гнездом. Именно в замок Балфурин они и ехали всю прошедшую неделю.

Шарлотта откинулась на подушки и прикрыла глаза. Она не сделала ничего дурного. Ничего такого, из-за чего Джордж мог бы ее покинуть. Даже застав его с горничной, она просто удалилась в свою комнату и поклялась не говорить об этом ни слова.

– Шарлотта, тебе нехорошо? Этого нам только не хватало.

Шарлотта открыла глаза и посмотрела на мать.

– Со мной все в порядке, мама.

Отец мрачно взглянул на дочь.

Во время этого путешествия все делали вид, что она едет к мужу в его родовое гнездо. Однако сама Шарлотта не была уверена, что он вернулся в Шотландию. Муж просто исчез однажды утром, не оставив ей даже записки. Прошло несколько дней, прежде чем выяснилось, что все ее приданое – весьма значительная сумма – тоже пропало.

Шарлотта снова откинула голову, вспоминая о том, что произошло. Она, как умела, исполняла в течение недели роль влюбленной невесты. Была покорна, терпелива, мила. Говорила, только когда к ней обращались. Умела предложить тему, если разговор замирал.

Вовремя оказывалась в постели, нарядная и надушенная для своего мужа – руки на одеяле купаются в столь пышных кружевах, что пальцы почти не видны. Волосы расчесаны и распущены веером по подушке, потому что Джордж заметил, что ему нравятся ее волосы.

Однако он так и не вернулся в эту постель – ни единого раза после той первой брачной ночи. Вероятно, в этом ей повезло.

– Уверена, у Джорджа существуют вполне приемлемые объяснения для подобных действий, – вдруг заявила ее мать.

Мать сделала первый, пусть и крошечный, шаг к примирению, а потому Шарлотта улыбнулась и сказала:

– Вполне возможно.

К этим двум репликам свелась вся их беседа за несколько часов пути. Утром кучер сказал, что сегодня они доберутся до Балфурина, но время шло, а местность становилась все более неприветливой. Если вскоре не попадется город или хотя бы деревушка, им снова придется ночевать у дороги, пока лошади будут искать себе пропитание в поле.

Шарлотта выбросила из головы все мысли о Джордже Маккинноне, графе Марне. Какое-то время она наслаждалась воспоминаниями о саде, где жила в детстве, всегда полном чудесных цветов. Потом стала размышлять о библиотеке, самой любимой своей комнате во всем роскошном имении. Здесь Шарлотта проводила целые дни, даже когда была еще совсем ребенком. Уголок, где она могла читать, служил убежищем от докучливых сестер и вечно хихикающей ломаки гувернантки.

Пожелай Шарлотта, она могла бы перечислить названия всех книг в одном из шкафов – от верхней полки до нижней. Одни были интересными, другие скучными, а какие-то она до сих пор могла декламировать наизусть, как будто их страницы впечатались ей в память. Подобная память должна была бы служить некой специальной и, во всяком случае, благородной цели, но получилось иначе – она лишь вызывала насмешки сестер, считавших Шарлотту странной.

– Ты бы лучше подумала, как высветлить лицо, Шарлотта. У тебя кожа, как у эфиопки, – говорила Аделаида, щеголиха и модница, которой предстояло быть следующей из сестер на роль невесты.

Замужество самой Шарлотты устроилось с поразительной быстротой. То ли родители ее ошалели от перспективы сбыть с рук слишком ученую дочку, то ли положение Джорджа стало совсем уж безнадежным. Скорее всего сыграли свою роль оба эти обстоятельства.

– Черт возьми! – воскликнул отец и подался вперед.

– Найджел! – нахмурилась мать.

– Прости, дорогая. Сорвалось. Но посмотри сама! – И он ткнул пальцем в окно.

– Это и есть Балфурин? – слабым голосом спросила мать. Отец постучал в окно, привлекая внимание кучера.

– Мы приехали?

Кучер утвердительно кивнул.

Шарлотта повернула голову и в открывшейся ей картине тотчас ощутила грозную предопределенность. Восклицание отца, имеющего безупречные манеры джентльмена, отчасти подготовило ее, но увиденное все же оказалось полной неожиданностью.

Замок Балфурин выглядел истинной руиной, торчащей на пологом холме в окружении маленькой рощицы. Зрелище напоминало лысину с жалкими остатками волос. Три зубчатые башни говорили о славном военном прошлом в те времена, когда подобные укрепления имели смысл. Четвертая башня обвалилась, что ясно доказывало, как много лет прошло с тех пор, как замком управляли с умением и гордились его прошлым.

В постройке преобладали серые тона, лишь местами проглядывал красный кирпич – там, где его пощадила непогода. Зияющий темный проем в виде арки вел во внутренний двор. Шарлотта догадалась, что прежде здесь находился подъемный мост, а сухая канава когда-то была рвом с водой.

Она влюбилась в Балфурин с первого взгляда.

Здесь жили мечты, детские фантазии. Именно тут могли происходить романтические события, над которыми она вздыхала в юности. Шарлотта без труда могла вообразить, как по этому склону ползет дракон, зеленый и чешуйчатый, а рыцарь с развевающимся штандартом выезжает из стен замка на смертный бой. А под защитой могучих стен живет мощный клан, многолюдье которого и отважный вождь служат надежной гарантией безопасности. В большом зале звучат приветственные крики, а замковый двор гудит как улей.

Такому замку нужна хозяйка, женщина, судьбой предназначенная на эту роль, – сильная, решительная, окруженная любовью и уважением. Шарлотта почти видела себя в роли такой хозяйки – в длинном льняном платье светло-бежевого оттенка с поясом из кованых золотых дисков, со связкой ключей от амбаров и кладовых.

Она стоит на зубчатой стене, обозревая сады и дальние поля со зреющими хлебами, и к ней подходит ее муж, лэрд Балфурина.

Глупо, конечно, но какое, наверное, счастье – любовь такого мужчины. Иллюзия. Она на мгновение поддалась ей, выходя замуж за отсутствующего ныне графа, который, и стоя рядом, был бы к ней не более внимателен, чем сейчас.

– Господь милосердный и все святые! Сохрани нас, Боже! – ахнув, проговорила мать Шарлотты. – Какой ужас!

– Проклятие! – воскликнул отец, явно соглашаясь с супругой.

На этот раз мать не стала его одергивать, а широко раскрытыми глазами смотрела на открывшуюся ей картину.

Лошади замедлили бег. Кучер аккуратно въехал под арку ворот, как будто делал это множество раз. Всего только несколько дюймов отделяли лакированную стенку кареты от потемневших кирпичей стены.

Во дворе путников ждало все то же запустение, У одной стены было разбросано сено, у другой валялось несколько сломанных ящиков, колесо от телеги почти без спиц и перекошенная лестница. Посреди двора торчал колодец со ржавым воротом, но бадья выглядела новой. Убогий пес с подозрением наблюдал за вновь прибывшими Он да еще три тощих цыпленка казались здесь единственными живыми существами.

– Неудивительно, что Джорджу потребовалось мое приданое, – после паузы проговорила Шарлотта. Оба родителя взглянули на нее, но не произнесли ни слова упрека.

Да и что они могли сказать?

Шарлотте почудилось, что Балфурин, терпеливый и вечный, стоит здесь и ждет, как ждал, возможно, уже сотни лет.

– Все путешествие оказалось просто потерей времени, Шарлотта, – подвела итог мать.

Шарлотта молча вздохнула и повернулась к матери. «А что мне теперь делать?» Такой вопрос она не смела задать вслух, ибо чувствовала себя неспособной на бунт. Будь это иначе, она не сидела бы сейчас здесь, не зная, куда делся муж. Она вообще не оказалась бы замужем, тем более за незнакомцем, да еще шотландцем! Отчаянно нищим шотландцем.

Сдержанность и приличия – вот чем руководствовалась Шарлотта всю свою жизнь. Всю живнь подчинялась каждому слову родителей, была образцовой дочерью, воплощением декоративного семейного фасада, примером для сестер, достойной представительницей Хавершемов.

Однако сейчас ей все труднее было играть привычную роль, особенно после того, как муж так скоро покинул ее после свадьбы. В голове Шарлотты вдруг появились неуместные мысли о бунте.

– Твоя мать права, девочка, – произнес наконец отец. – Проехались впустую. Нам с матерью нелегко далось это путешествие. И, похоже, никто здесь не собирается нас встречать. Но, дьявол меня побери, я не позволю погубить своих лошадей из-за твоего эгоизма!

«Моего эгоизма?» Как он может так говорить? Она всего-навсего хотела разыскать мужа. А Джордж? Как он мог так скоро оставить ее? Но мысль осталась невысказанной. Разумеется, есть слова, которыми можно охарактеризовать его поведение, но Шарлотта никогда прежде не произносила их вслух. Что же, она выскажет их про себя: «Негодяй, ублюдок!»

Шарлотта сложила руки и наблюдала, как отец выходит из экипажа, затем подает руку матери. Следующей была Шарлотта. Она ступила на землю, разгладила платье и вдруг подумала о зеркале – неплохо бы на себя взглянуть. В порядке ли волосы? Она вопросительно посмотрела па мать, которая рассеянно ей кивнула.

Ни единый слуга не вышел на шум экипажа. Отец крикнул:

– Есть здесь кто-нибудь?

Кучер нагнулся с облучка и спросил:

– Может, послать лакея, чтобы поискал кого-нибудь, сэр?

– Отличная мысль, Джон. Давай.

Кучер кивнул, концом хлыста указал на одного из лакеев, тот спрыгнул с запяток и направился к задней стене замка, а минут через десять уже возвращался в обществе сгорбленного старика.

– Его зовут Джеффри, сэр Он один из немногих оставшихся в Балфурине слуг, – объяснил лакей, приблизившись к карете.

– Я стар, но еще могу сам за себя говорить, – проворчал Джеффри, с неудовольствием глядя на лакея, потом обернулся к отцу Шарлотты, но не сделал попытки поприветствовать гостей Балфуркна. – И кто же вы есть? – спросил наконец Джеффри.

Отец Шарлотты выпрямил спину и нахмурился:

– Милейший, мы ищем Джорджа Маккиннона, графа Марна. Будь добр, сообщи ему, что приехала его жена и ее родственники.

– Отчего вы думаете, что он здесь? – спросил Джеффри. – Он сбежал, оставив нас подыхать с голоду, и ни разу не оглянулся. Женился, говорите? – Он прищурился и посмотрел на Шарлотту, которая, оробев, на шаг отступила. Выражение на лице старика не оставляло сомнений в том, как он относится к Джорджу и к ней самой.

– И что теперь? – спросила мать. – Мы впустую проделали такой долгий путь.

– Дурацкая мысль, Дженнифер, – отвечал отец, хмуро взглянув на Шарлотту. – Мы здесь переночуем, а потом вернемся в Англию. Конечно, если в этой дыре найдется для нас приют.

Внезапно дверь на ржавых петлях заскрипела и немного приоткрылась внутрь. Появилось нечто темное, затем показалось лицо, морщинистое, землистое, увенчанное клоком седых волос.

– Кто вы будете? – спросила старуха.

– Найджел Хавершем, моя жена Дженнифер и наша дочь графиня Марн.

Старуха продолжала держаться сморщенной рукой за дверь. Неужели она оставалась единственной обитательницей Балфурина?

– Будьте добры, мадам, пропустите нас внутрь. Нам нужен приют на одну ночь.

– Стало быть, он женился? К тому же на англичанке? – Старуха покачала головой. – И я дожила до такого позора! – Она прищурилась блеклыми глазами на солнце. – А даже если и так, откуда мне знать, что вы те, за кого себя выдаете? Я не видела графа с самой весны, когда он явился, чтобы вынуть витраж из окна часовни и отвезти его в Эдинбург. – И она крепче вцепилась в дверь.

– Насколько я понимаю, Джордж отсутствует, – начал Хавершем, но старуха его перебила:

– Сказал мне, что получит хорошую цену от тех, кто строит красивые новые дома. Я бы не позволила забрать окно. Его отец перевернулся бы в гробу. Это окно было в замке Балфурин еще до того, как я появилась на свет.

– Дорогая леди, мне нет дела до ваших окон, – с раздражением проговорил отец Шарлотты. – Дайте пройти!

Старуха обиделась на его тон, подобралась и мрачно взглянула на приезжего:

– Сэр, я Нэн Макферсон. Я прожила на этой земле восемьдесят семь лет. Слишком много я прожила, чтобы теперь пугаться даже такого грубого англичанина, как вы, сэр. Мне не сообщали о вашем приезде. Убирайтесь прочь!

И она попыталась закрыть дверь, но отец Шарлотты не собирался допустить ничего подобного.

Мать сделала шаг вперед и положила руку на плечо отца.

– Найджел, дорогой, позволь мне. В конце концов, это дело семейное. – И она улыбнулась старухе так, словно они были сообщницами.

Шарлотта узнала этот прием, он был ей известен всю жизнь. У Нэн не было никаких шансов устоять против настойчивости ее матери.

– Мы знаем, Нэн, что Джордж ничего вам не сообщал. Но мы так устали, и, похоже, собирается дождь. Неужели вы откажете нам в ночлеге под крышей, в настоящей кровати?

Нэн отступила, дверь приоткрылась еще на дюйм.

– Крыша течет, а у меня давно нет сил самой проветривать постели.

– С нами два лакея. Они помогут все приготовить. – Мать улыбнулась, а дверь открылась еще немного шире.

– Я не желаю стоять здесь как нищий, – некстати вмешался отец.

Человек он был добродушный, но, будучи в раздражении, часто впадал в настоящую ярость, а это путешествие лишило его душевного равновесия. Протиснувшись мимо Нэн, он сделал знак жене.

– Будь я проклят, если позволю обращаться с собой, как с бродягой, у дверей моего собственного зятя!

Шарлотта обернулась и еще раз окинула взглядом двор. Повторный осмотр не изменил первого впечатления.

– Пойдем, Шарлотта!

К ночи им удалось подкрепиться чем-то похожим на тушеное мясо и хлебом, настолько черствым, что он напоминал кирпичи Балфурина. Родители заняли смежные комнаты хозяина, а Шарлотту поместили в меньшую по размеру спальню с противоположной стороны холла.

Она стояла у окна с открытыми ставнями и смотрела в ночь.

Непроглядная тьма окутывала холмы. Над ними, в черном небе, ярко сверкали тысячи звезд. Тихая ночь. Лишь слабое дуновение прохладного ветра касалось щеки девушки.

Зимой в замке, должно быть, холодно. В Шотландии огонь в каждой комнате вовсе не роскошь, а простая необходимость. Но и тут можно создать тепло и красоту. Несколько растений во дворе, фруктовый сад… Прошли те времена, когда главным делом была защита. Здесь все нуждается в переменах и, разумеется, в уборке. Вставить оконные стекла, смахнуть пыль, кое-что починить – и Бал фурии предстанет таким, каким был в прежние времена – владением гордого графа, величественным замком, стоящим на страже Шотландских гор.

Дверь резко растворилась.

– Мне приказали перевернуть матрас и перестелить постель, мисс, – с поклоном сообщил один из лакеев. С ним явился его напарник – совсем молодой человек, еще сохранивший мальчишеские манеры. – Хозяин приказал. Но что толку? Запах лучше не станет.

Шарлотта хотела предупредить его, что отец не очень считается с мнением слуг и что лакею следует поостеречься. Мнения дочерей его тоже не интересовали. Мать Шарлотты была единственным человеком, который мог высказать правду в глаза Найджелу Хавершему.

Может быть, способность высказываться свободно и без страха и есть любовь?

Шарлотта снова отвернулась к окну, слушая, как шуршат у нее за спиной лакеи. Наконец с матрасами было покончено. Интересно, можно здесь получить чистые простыни?

– Мисс, правда, что ваш муж из этих мест?

– Правда, – отвечала она, не поворачивая головы и представляя, как переглядываются лакеи.

«Что вы о нем думаете?» Такой вопрос она хотела бы задать этим людям, но, разумеется, не посмела. Отца шокировала бы даже сама мысль о том, чтобы спрашивать мнение слуг, но ведь им известно почти все, что происходит в домах, где они служат, даже если это такой большой дом, как, например, дом ее детства.

Шарлотта услышала, как хлопнула дверь, и поняла, что лакеи ушли. Однако через минуту снова раздался дверной скрип.

– Вы что-то забыли? По крайней мере следует стучаться, – не поворачиваясь, проговорила она.

– Я должен у тебя просить разрешения, дочь моя? – спросил отец. – Думаю, нет.

Глядя в темноту, Шарлотта вздохнула. Настал момент решительного объяснения. Она этого не хотела, страшилась, но понимала, что отец пожелает расставить все точки над i. Принуждение осуществлялось не кулаками, а одной только силой его воли. Он потребует, а она согласится. Скорее всего.

Шарлотта расправила плечи, заставила себя натянуто улыбнуться и повернулась к нему лицом.

– Утром мы уезжаем, Шарлотта. В Англии до возвращения Джорджа ты будешь вести себя как достойная жена.

– Возвращения – откуда? – спросила она.

– Разве это имеет значение? Очевидно, у него какие-то дела, в которые он решил тебя не посвящать.

– И тебя тоже, отец?

Вопрос явно ему не понравился.

Найджел Хавершем еще раздумывал, отчитать ли дочь за эти слова или же выразить сочувствие, чтобы избежать эмоционального взрыва, а Шарлотта уже нанесла ему следующий удар – высказала прямо в глаза правду, жестокую, неприкрытую и очень болезненную:

– Отец, Джордж может никогда не вернуться. В конце концов, ему достались мои деньги. Возможно, он просто сбежал с одной из служанок.

У отца покраснел нос – верный признак сдерживаемого раздражения. Следующая его фраза это подтвердила:

– Даже в таком случае это не должно повлиять на твое поведение. Ты – настоящая графиня.

– Графиня в вечном ожидании возвращения мужа. Нет, отец, думаю, все не так.

Слова дочери потрясли Найджела. На взгляд Шарлотты, он выглядел довольно странно. Ей редко доводилось видеть отца удивленным. И следующие ее слова тоже ему не понравятся.

– Я собираюсь остаться здесь, – негромко проговорила она. – Здесь, в Балфурине.

– Глупости. Я запрещаю.

– Ты не можешь мне этого запретить, – спокойно отвечала Шарлотта. – Я замужняя женщина, жена здешнего графа. И я в состоянии распоряжаться собой, даже если не распоряжаюсь собственными средствами.

– У тебя нет средств, Шарлотта, а я не собираюсь оплачивать эту авантюру.

– У меня есть наследство дедушки, – с готовностью высказала она уже обдуманное возражение. – Достаточно, чтобы прожить здесь с некоторым комфортом. Джорджу эти деньги не достались.

– Он выказал себя дураком, раз оставил их тебе. Я этого не потерплю.

– К счастью, отец, ты ничего не можешь сделать. – И она мило улыбнулась, уверенная в правоте своих слов. Перед отъездом из Лондона Шарлотта была у своего поверенного. Ее отец – не единственный Хавершем, который способен все спланировать и организовать.

– Шарлотта, что ты собираешься делать? Оставаться здесь как преданная жена, проливающая слезы по сбежавшему мужу?

– Нет, – отвечала Шарлотта. – Известно ли тебе, что в Шотландии жена может развестись с мужем? Я собираюсь развестись с Джорджем, потому что он оставил меня.

Удивительно, но на этот довод у ее отца не нашлось возражений.

Глава 1

Октябрь 1838 года

Если говорить о возвращении домой, это, без сомнения, оказалось самым странным.

Диксону Роберту Маккиннону казалось, что у родных берегов его встречают привидения. Холодными, безжизненными пальцами касаются кожи, почти беззвучными стонами предупреждают его, желая отвлечь от цели. Но ведь вся Шотландия – страна теней. Каждый холм, каждая долина хранят память о славных победах и горьких поражениях. Диксон забыл, насколько сырой здесь воздух. Казалось, земля недавно рыдала, а теперь лишь отдыхает между приступами плача.

Как странно – ради этой минуты он прошел полмира, а сейчас боится приблизиться к Балфурину.

Он откинулся на подушки и взглянул на спутника. Мэтью втиснулся в угол кареты, скрестил руки на вышитом шелковом халате и вперил взгляд в заостренные носки башмаков. Молчал он со вчерашнего дня, когда Диксон объявил, что могут пройти недели, прежде чем они отправятся на Пинанг, а вероятнее всего, им придется провести в Шотландии зиму.

Диксон постучал в потолок, давая сигнал кучеру ехать медленнее. Еще один стук – и лошади остановились у обочины.

– Пойди взгляни на Балфурин, Мэтью, – предложил Диксон.

– Если не возражаете, господин, я останусь здесь, – сухо проговорил Мэтью, не желая даже смотреть в указанном направлении. – Скоро налетит буря.

– Ничего, добрая шотландская буря охлаждает огонь в крови.

– У меня, господин, в крови нет никакого огня. Слишком долго я мерз и мок, чтобы во мне остался какой-нибудь огонь.

Диксон подавил улыбку, вышел из экипажа и прикрыл за собой дверцу, считая бесполезным объяснять Мэтью, что стенки кареты не защитят их от шотландской бури. С таким же успехом можно стоять голым на самом ветру и наслаждаться разгулом стихии.

Диксон отошел от экипажа, чувствуя, как с каждым шагом отступают прожитые годы.

Его родители утонули при кораблекрушении на реке Тэм. Самого Диксона привезли в Балфурин к дяде. Здесь он и вырос. Дом матери стал его домом. Сколько раз он поднимался на разрушенную башню… Сколько раз носился по зубчатой стене… Играл в Роберта Брюса, или в Ганнибала, или в Цезаря, в других прославленных воинов… И во всех этих сражениях он исполнял не свою роль, а играл графа Марна, своего кузена Джорджа, владельца этого замка. Даже ребенком Диксон всегда завидовал положению Джорджа. И не потому, что Джордж унаследует титул, а скорее потому, что в памяти людской он навеки останется как владелец Балфурина.

Алая полоса заката служила прекрасным фоном для первой встречи с замком. Небо вдали уже почернело, и не одна только ночь была тому причиной, а еще и приближающаяся непогода. Может быть, это знак, что древний замок не желает открывать ему свои объятия?

Но стоит ли придавать значение этому знамению…

Балфурин поразительно изменился. Диксон во все глаза смотрел на долину, почти не узнавая замка. Не было разрушенной башни. Каким-то таинственным образом она просто исчезла. Может быть, рухнула окончательно? Рассыпалась в пыль, и ее растащили по кирпичику? Или, в лучшем случае, разобрали, чтобы соорудить вон ту новую постройку с востока – трехэтажное здание, прямоугольное и простое, казалось, ничем не связанное с замком, кроме общего двора.

Крепостную стену поправили, ворота с решеткой починили. Зубцы на стене, казалось, стали острее, над ними развевался флаг, которого Диксон не мог различить в сумерках.

Во дворе вдоль стены горела сотня факелов. Дорожка от ворот до широких ступеней тоже была освещена. Огни мерцали в каждом из окон Балфурина, создавая впечатление, что замок охвачен пожаром.

Вдоль подъездной дорожки тянулась длинная череда экипажей. Гостей встречала и провожала по лестнице девушка в белом, словно бы стекающем с плеч платье.

По двору гуляли женщины всех возрастов в таких же одеждах. Некоторые построились в очередь. Одна из женщин, как будто расстроенная из-за испорченной прически, бежала к трехэтажному зданию, ухватившись за концы собственных волос.

– Это что, церковь? – спросил Мэтью.

Диксон обернулся и увидел подошедшего спутника.

– Никогда не думал, что Джордж религиозен, – отвечал Диксон. – Но за десять лет любой мог перемениться.

– Перемены зависят от самого человека, – возразил Мэтью. – Время тут ни при чем.

Диксон не стал комментировать это высказывание.

– Это то, что вам нужно, хозяин?

Диксон взглянул на Мэтью.

– Это поможет вашему сердцу успокоиться?

– Мы же договорились, Мэтью. Не будем это больше обсуждать.

Диксон снова устремил взгляд на Балфурин. Как-то его встретит Джордж? Не проснется ли прежнее отчуждение? Через несколько минут все станет ясно.

– Посмотри, Мейзи, так хорошо?

Шарлотта Маккиннон, графиня Марн, рассматривала себя в зеркале.

– Мне кажется, вы потрясающе выглядите, ваше сиятельство, – отозвалась Мейзи.

А как же иначе? Мейзи всегда яростно защищала Шарлотту. С того самого дня, когда графиня четыре года назад сделала ее своей горничной.

Всегда-то она улыбалась. Щелочка между передними зубами и ямочка на правой щеке придавали девушке шаловливый вид. Молоденькая служанка считала мир со всеми его чудесами прекрасным местом. Иногда общество Мейзи могло показаться утомительным, особенно в дни, когда на саму Шарлотту нападало мрачное настроение. Однако сейчас веселое расположение духа этой девушки казалось хозяйке весьма уместным.

Вечером Шарлотту ждал праздник. Бал, который она устраивала, был кульминацией пяти лет непрерывного труда и забот.

Самый первый выпуск девиц покидал школу молодых леди «Каледония» и вступал на самостоятельную стезю. Семейства со всего севера Шотландии собрались, чтобы присутствовать на церемонии выпуска. Колонна выпускниц должна была пройти по центру большого зала с зажженными белыми свечами в вытянутых руках, словно каждая девушка шла к свету самого знания. После церемонии предполагались развлечения, и в частности первый выпускной бал.

Шарлотта надеялась, что у нее станет еще больше воспитанниц, когда весть о сегодняшних празднествах разлетится по Эдинбургу и Инвернессу. Вскоре, пожалуй, придется ввести ограничения на прием, а это истинный показатель успеха школы для девочек.

Она подалась вперед, чтобы лучше себя рассмотреть. Лоб блестел, Шарлотта припудрила его французской пуховкой и сняла со щеки пушинку страусового пера. Волнение окрасило ее лицо в розовый цвет, но внутри все холодело от беспокойства.

Вдруг что-нибудь пойдет не так?

Глупости. Все будет хорошо.

Шарлотта разгладила рукой складки своего белого платья, в точности такого же фасона, как у выпускниц. После церемонии в большом зале она вернется к себе и переоденется для бала в сказочное платье, украшенное перьями и кружевами, которое сейчас казалось ей несколько экстравагантным.

Она обернулась и еще раз посмотрела на ожидающее своей очереди платье.

– Мейзи, тебе не кажется, что оно слишком смелое? – Шарлотта заказала его у портнихи из Эдинбурга – первый дорогой туалет за пять лет.

– Вовсе нет, ваше сиятельство. Оно немного не в вашем вкусе, это правда, но все равно оно великолепно. Перья и все такое!

– Но декольте… Оно не слишком глубокое?

– О нет, ваше сиятельство. В Эдинбурге еще не такое увидишь.

Шарлотта не очень стремилась сравняться с женщинами из Эдинбурга, но промолчала.

Перья на плечах казались ужасно смелым ходом, не говоря уж о V-образном вырезе. Ее манеры, самообладание, внешность должны произвести впечатление на каждого. Иначе зачем бы они стали посылать дочерей в ее школу?

– Ваше сиятельство, вы будете самой красивой женщиной на балу! – воскликнула Мейзи, стараясь укрепить в своей госпоже уверенность. – Мистер Макэлви с ума сойдет, когда вас увидит.

Спенсер, дорогой Спенсер! Что бы она без него делала все эти трудные годы? Она была так одинока, а он так внимателен. Не говоря уж о помощи советами, которую он оказывал ей с тех пор, как она здесь появилась.

– Я вовсе не уверена, что он будет присутствовать, – проговорила Шарлотта, ощущая колодок разочарования. – Возможно, ему лучше не являться. Я не могу допустить сплетен. Моя репутация должна быть безупречна.

– Все равно. Так хотелось бы увидеть, как вы с ним станцуете, ваше сиятельство.

Шарлотта кивнула в знак согласия – она бы тоже этого хотела.

Через минуту уже наступит пора идти в большой зал и произносить речь перед родителями и ученицами. Чтобы успокоиться, она прижала руки к солнечному сплетению. Не помогло. Сердце отчаянно колотилось, во рту пересохло. Сегодня наступала кульминация, венец всех ее трудов за последние пять лет.

Сегодня был день воплощения мечты.

Экипаж Диксона медленно втянулся во двор Балфурина вслед за дюжиной других карет. Еще столько же экипажей выстроилось вдоль внутреннего изгиба крепостной стены.

Неужели вся Шотландия собралась сегодня в Балфурине?

– Господин, может быть, лучше явиться к вашему кузену, когда у него не так много гостей?

– Напротив, Мэтью, напротив. Может быть, сейчас самое лучшее время навестить Джорджа. Он мог сохранить не самые милые воспоминания о нашей последней встрече.

– Вы поссорились, хозяин?

Диксон пожал плечами.

– Разве не во всех семьях бывают ссоры? – отвечал он.

– Не знаю, господин. У меня нет семьи.

Диксон промолчал. Тема родителей Мэтью была предметом деликатным, а потому Диксон предпочитал ее не касаться.

– Господин, кажется, нас собираются встречать, – произнес Мэтью, указывая на идущий впереди экипаж.

Когда к ступеням подъезжала карета, от череды девушек в длинных белых платьях отделялась одна и приветствовала гостей. Она обращалась к другой, старшей девушке в таком же наряде и с толстой книгой в кожаном переплете, затем провожала вновь прибывших по широкой каменной лестнице.

– Они слишком молоды, – заметил Диксон, когда экипаж остановился. Диксон вышел из кареты. Мэтью двинулся следом. – Я бы предпочел женщину постарше, так сказать, с прошлым.

Мэтью бросил на него укоризненный взгляд. У Мэтью были весьма странные взгляды на воздержание, которых Диксон не разделял. Тот факт, что в течение нескольких месяцев он был вынужден вести монашеское существование, был вызван скорее обстоятельствами, чем душевной склонностью.

Диксон обернулся и крикнул кучеру:

– Найди конюшни, Дональд, и представься. Мы поживем здесь несколько дней.

Дональд кивнул и коснулся шляпы концом хлыста.