Текст книги "Уступить искушению"

От неожиданности насильник выпустил Жаклин, и девушка поспешила запахнуть разорванную на груди рубашку.

– Кто вы, и что вам нужно? – Ярости Бурдона не было предела.

Вместо ответа седовласый старик, которого Жаклин заметила в зале суда, беспомощно замахал руками, не в силах остановить затянувшийся приступ кашля; и тут же из-за двери показался юноша лет шестнадцати, который пододвинул старику стул, и тот сел.

Юноша протянул ему относительно чистый носовой платок. В какой-то момент Жаклин показалось, что старик вот-вот задохнется от кашля.

– Его зовут гражданин Жюльен, это представитель суда, – пояснил появившийся из-за двери Ганьон. – Он пришел, чтобы получить от осужденной последние распоряжения личного характера.

– Долговые обязательства, последние письма, – начал монотонно перечислять старик, который уже немного оправился от приступа. Его голос по-прежнему звучал хрипло. – Распоряжения насчет того, кому передать вещи, одежду, памятные локоны волос. Я слежу за тем, чтобы все это попало по назначению, и беру за свои услуги совсем недорого. Могу также передать последние сообщения и признания в контрреволюционной деятельности. Должен заметить, я имею доступ. в приемную самого Фуке-Тенвиля, и поэтому, мадемуазель, я могу передать ему все важное, что вы готовы мне сообщить. Ну как? – Он выжидающе посмотрел в сторону Жаклин.

Девушка едва сдерживала улыбку – она была так счастлива, что этот человек появился в ее камере в столь драматический момент!

– Боюсь, гражданин, вы пришли не совсем вовремя, – пробурчал Никола с явным неудовольствием. – У нас с этой гражданкой есть одно весьма личное дело, так что зайдите позже. – Он скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что ждет немедленного выполнения своего распоряжения.

Однако Жюльен не обратил на него никакого внимания. Стоявший позади юноша подал ему толстую кожаную папку, которую старик положил на стол. Придвинув свечу поближе, он начал доставать из папки какие-то бумаги, бормоча себе под нос:

– Сен-Симон… Рабурден… Де Крусоль… Дюфулер… Ага! – Странный гость выхватил из кипы бумаг небольшой листок. – Жаклин Дусет, бывшая мадемуазель Жаклин Мари Луиза де Ламбер, дочь казненного предателя Шарля-Александра Дусета, бывшего герцога де Ламбера, – прочитал он, затем достал маленькую чернильницу, перо и принялся раскладывать письменные принадлежности на столе.

Бурдон сделал шаг вперед:

– Гражданин, я же сказал вам, чтобы вы пришли позже! – прокричал он в самое ухо старика, видимо, полагая, что тот совершенно глух.

Тот медленно поднял бледную, покрытую старческими пятнами руку и потряс головой, словно ему в ухо влетела назойливая мошка.

– Не нужно кричать, мой мальчик, не нужно кричать, – сказал он. – Я старый, но не глухой. – После чего вновь сосредоточил свое внимание на бумагах.

– У меня есть что обсудить с гражданином Жюльеном, и я хотела бы сделать это немедленно, – вмешалась Жаклин, отлично понимая, что пока старик будет находиться в ее камере, Бурдон не сможет прикоснуться к ней.

– Гражданин, если вы придете через час, мы с гражданкой Дусет закончим наши дела и вы сможете беседовать с ней, сколько вам будет угодно, – постарался прояснить ситуацию Никола. При этом он бросил на Жаклин такой взгляд, что стало ясно: если она попробует снова заговорить, ей придется в этом сильно раскаяться.

– Это невозможно, – сказал старик, не отрываясь от листа бумаги, на котором он старательно что-то записывал. – Гражданка Дусет – моя единственная клиентка в Консьержери, но сегодня мне нужно встретиться еще с пятью осужденными, которые находятся в трех разных тюрьмах, из них двое в Ла-Форс. – Он отложил в сторону бумаги и, обращаясь к Жаклин, заметил: – Такое, знаете ли, пренеприятнейшее место, эта тюрьма Ла-Форс. – Затем, повернувшись к надзирателю, который все еще стоял в дверях, чиновник добавил: – Есть еще тюрьма Абби. Вы когда-нибудь бывали в Абби? – спросил он Бурдона, словно обращаясь к доброму знакомому.

– Довольно! – взревел тот и, подойдя к стулу, на котором сидел старик, сдернул со спинки свою одежду.

– Двое в Сен-Пелажи, – продолжал гражданин Жюльен, совершенно не обращая внимания на инспектора.

– Я вернусь через час, и мы продолжим то, что начали, – сказал Бурдон и выразительно взглянул на Жаклин. – Надеюсь, ты будешь меня ждать, – добавил он, покидая камеру.

– Какой беспокойный молодой человек, – произнес старик, отрываясь от своих бумаг. – Похоже, вы ему очень нравитесь, – добавил он.

– Эй вы, крикните меня, когда закончите, – проворчал Ганьон, закрывая дверь камеры.

– Итак, гражданка, чем могу быть вам полезен? – Старик положил перед собой чистый лист бумаги.

– Если вы обманете меня, то, клянусь, вам придется горько сожалеть об этом, – первым делом сказала Жаклин. Она слышала немало историй про нечестных агентов, которые устраивали себе безбедную жизнь, просто присваивая те ценности, которые передавали им осужденные.

– Гражданка, э-э-э… – старик замялся, заглядывая в свои записи, – Дусет, вам не стоит сомневаться в моей честности. Вы можете быть уверены в том, что все ваши распоряжения, письма и пожелания попадут по адресу.

– Вот так-то лучше, – смягчилась Жаклин.

Старик приготовился записывать все, что она скажет. Молодой человек, чье лицо было, как и у Ганьона, измазано грязью, сел прямо на пол и прислонился к стене. Он был одет, как типичный санкюлот, в длинные штаны и короткий пиджак, а его голову украшал колпак из красной шерсти – так истинные революционеры выражали свой протест панталонам до колен и длинным жакетам, в которых всегда ходила знать.

– Поскольку наша многоуважаемая Республика в целях высшей справедливости конфисковала все имущество, принадлежавшее нашей семье, мое завещание будет весьма кратким, – начала Жаклин. – Я бы хотела послать его Генриетте Мандру. К письму приложу мои волосы – Генриетта знает, как ими распорядиться.

– Генриетта, – повторил старик и принялся писать. Он выводил буквы медленно, громко скрипя пером по листу бумаги и неуверенно глядя на каждое слово, словно вспоминая, зачем только что его написал. Через некоторое время он оторвал взгляд от листа и улыбнулся. – Я знавал одну Генриетту, она была молочницей и хотела, чтобы я на ней женился. Единственное, что отличало ее от коровы, было то, что корова пахла намного лучше. – Он рассмеялся и принялся писать дальше.

– Я бы также хотела попросить вас отрезать мои волосы, если только вы в состоянии держать ножницы достаточно ровно, чтобы не перерезать мне горло, – продолжала Жаклин, которую начал раздражать веселый настрой старика. Она вытащила остатки шпилек и причесалась с помощью пальцев, пытаясь в последний раз насладиться их приятной нежностью и шелковистостью.

Гражданин Жюльен, уже не улыбаясь, наблюдал за ней.

– Это только волосы, – с горечью произнесла она. – Завтра мне отрежут голову.

В ответ последовал еще один оглушительный приступ кашля – на этот раз он оказался таким сильным, что старик выронил из пальцев перо и, явно задыхаясь, поднес руки к горлу.

– Дени, лекарство, – просипел он во время короткой паузы. – Мне… нужно… лекарство.

– Где оно? – Жаклин бросилась к старику, пытаясь как-то облегчить его страдания.

– В его сумке, внизу, – сказал Дени. – Мы обычно носим с собой много вещей, и тюремщики не разрешают брать их с собой в камеры – боятся, что мы пронесем оружие или яд, – пояснил он.

– Ганьон! – крикнула Жаклин в крохотное окошко. Кашель, сотрясавший тело старика, стал еще громче. – Гражданин Ганьон!

– Ну что? – грубо спросил надзиратель, открывая дверь. Старик заходился кашлем, а Дени постукивал его по спине – Что еще стряслось?

– Ему нужно лекарство, – заторопилась Жаклин. – Оно внизу, в сумке. Мальчик должен немедленно сбегать за ним.

– Ну так пусть идет. – Ганьон недовольно нахмурился и повернулся к Дени: – Ты что, не слышал? Давай поворачивайся быстрее.

Подросток выбежал из камеры.

– Пить, – сквозь кашель просипел старик.

– Может, у вас есть вино или вода? – спросила Жаклин.

– Только не вино! – прошептал старик, подавляя очередной приступ кашля.

– Тогда принесите воды, – сказала Жаклин.

– Я что, похож на прислугу? – Ганьон возмущенно фыркнул. Тут старик зашелся очередным приступом, от которого согнулся чуть не пополам. Жаклин прищурилась.

– Вас вряд ли похвалят за то, что в вашем крыле при исполнении своих обязанностей умер агент революционного суда!

На этот раз ее слова возымели действие.

– Я вернусь через минуту, – сказал Ганьон. – Дверь оставлю открытой, чтобы парень мог войти. Но не думай, гражданка, что сможешь убежать отсюда, – предупредил он. – И не забудь, тебе придется заплатить мне за беспокойство. Волосы меня уже не устроят, но, может быть, я возьму то, за чем приходил сюда инспектор Бурдон, – добавил он с гнусной усмешкой и направился в конец коридора, где стояло ведро с водой.

Подойдя к ведру, Ганьон, к своему величайшему неудовольствию, обнаружил, что оно пусто. Жуткий кашель по-прежнему гулким эхом носился по коридору, и он решил, что для него все же лучше не дать старику умереть, поэтому направился в восточное крыло, надеясь, что там будет вода. За Жаклин он не опасался: в тюрьме Консьержери охрана была поставлена великолепно, и многие стражники не отказали бы себе в удовольствии как следует наказать заключенную, попытавшуюся совершить побег.

Вернулся он через несколько минут, неся кружку с водой. Гражданин Жюльен уже не кашлял. Когда Ганьон вошел в камеру, то первым делом увидел мальчишку, посланного за лекарством. Как видно, старик уже оправился от приступа – теперь он стоял, склонившись над Жаклин, которая неподвижно лежала на кровати.

– Все в порядке, гражданка, не стоит так волноваться. Это просто легкое головокружение и озноб. Такое часто наблюдается у приговоренных к казни, – проговорив эти слова сиплым голосом, чиновник натянул одеяло на плечи девушки и вздохнул.

– Что это с ней? – подозрительно спросил Ганьон. В Республике не приветствовались смерти заключенных до казни – это трактовалось как уход от справедливого наказания.

– Гражданке Дусет нужно немного отдохнуть, – объяснил Жюльен. – Думаю, волнения последних дней плохо отразились на ее состоянии.

Ганьон ответил легким смешком.

– Завтра она получит такой долгий отдых, о каком и подумать не могла.

– Это верно, – согласился старик. – Но я хочу дать ей возможность собраться с силами, чтобы мы могли закончить наши дела. – Он сел за стол и принялся перечитывать свои бумаги в тусклом свете свечи. Юноша снова занял свое место в углу, уронил голову на грудь и, похоже, заснул.

– Позовете меня, когда соберетесь уйти отсюда. – Ганьон еще раз оглядел присутствующих и вышел из камеры.

Через некоторое время до него донеслись голоса Жаклин и старика. Девушка диктовала письмо, а гражданин Жюльен уточнял некоторые моменты; затем последовал долгий и весьма оживленный торг по поводу оплаты его услуг, что едва не вызвало у старика новый приступ кашля.

Когда перепалка наконец стихла, Ганьон услышал, как Жаклин заплакала. Гражданин Жюльен высказал ей свое сочувствие и посоветовал прилечь. Через несколько минут он позвал Ганьона, чтобы тот выпустил его.

– Она отдыхает, – сказал он Ганьону тихим голосом. – Я прошу, чтобы ее никто не беспокоил до завтрашнего дня, особенно тот молодой человек, который был здесь, когда я пришел. Его присутствие совершенно нежелательно – заключил старик, грозно приподнимая седую бровь.

Ганьон пожал плечами.

– Гражданин Бурдон – инспектор Комитета национальной безопасности и может входить куда угодно. Мне нет дела до того, что он делает.

Старик с неприязнью взглянул на тюремщика:

– Гражданка Дусет будет казнена утром, но до этого она находится под вашим надзором, и если завтра, когда я приду, чтобы отрезать ее волосы, мне станет известно о каких-либо нарушениях, я немедленно сообщу об этом гражданину Фуке-Тенвилю. Наш общественный обвинитель чтит закон и не приветствует дурное обращение с заключенными, принадлежащими Республике.

– Так вы не отрезали ей волосы? – удивился Ганьон, заглядывая в камеру. Волосы Жаклин выбивались из-под одеяла, которым она была укрыта с головой.

– Бедняжка так расстроилась, – со вздохом объяснил старик. – Я предложил ей проделать это утром, чтобы облегчить ее сегодняшние страдания.

– Вы так добры, – пробормотал Ганьон, думая о том, что у него появился шанс завладеть этими роскошными волосами.

– В наше трудное время доброта встречается нечасто, – Жюльен собрал со стола бумаги и уложил их в кожаную папку. – Пойдем, Дени, – позвал он. – У нас с тобой сегодня еще пять клиентов.

Паренек подал Жюльену трость, взял из его рук папку и подставил свое плечо, чтобы старик мог подняться со стула.

– Боюсь, я уже слишком стар для всего этого, – сказал тот, медленно выходя из камеры.

Ганьон посмотрел на свечу и решил, что оставит ее догорать до конца, а потом придет к Жаклин, чтобы договориться об оплате. Это будет неплохая сделка, с удовлетворением подумал он.

Однако ему не повезло. Не прошло и десяти минут, как появился инспектор Бурдон, который потребовал впустить его к гражданке Дусет.

– У нее закружилась голова, и она легла, – предупредил Ганьон, снова отпирая дверь.

Войдя в камеру, Бурдон первым делом посмотрел на спящую узницу. Ее волосы, словно золотистые волны, разметались по подушке. Он еще никогда не видел столь роскошных волос. Желание охватило его с новой силой.

В этот момент свеча на столе зашипела и погасла.

– Принести новую? – подобострастно спросил Ганьон.

– Нет, – резко ответил Бурдон. – Убирайся.

Ганьон послушно кивнул и вышел, оставив посетителя в полной темноте.

С трудом сдерживая нетерпение, Никола снял пальто, перчатки, жакет и шляпу, затем медленно расстегнул пояс и спустил штаны. Наконец-то ему достанется то, о чем он так долго мечтал!

– Жаклин, я вернулся, чтобы закончить то, что мы начали, – прошептал он, и, протянув руку, погладил один из локонов, лежащих поверх одеяла. Женщина не пошевелилась. – Я рад, что ты не отрезала волосы – мне хочется насладиться всей твоей красотой.

Он начал наматывать локон на руку, чтобы Жаклин скорее проснулась.

– Что такое…

Бурдон недоуменно уставился на локон, который безжизненно повис на его руке.

– Черт! – Он ухватил за край одеяло и стащил его с кровати. Громкий вопль огласил стены камеры, когда Никола увидел, что одеяло скрывало рубашку, набитую полусгнившей соломой.

Глава 2

Улицы Парижа были незнакомы Жаклин – она была в этом городе только один раз, много лет назад, когда герцог де Ламбер привез ее и Антуана на спектакль «Комеди Франсез». Хотя тогда ей было всего четырнадцать лет, отец не возражал, чтобы она сделала высокую прическу и напудрилась. Жаклин надела пышное платье из белоснежного шелка, украшенное золотой и серебряной вышивкой: лиф платья имел глубокий вырез и представлял собой настоящее произведение искусства, волшебное сплетение жемчуга и сапфиров. В этом великолепном наряде Жаклин казалась себе сказочной принцессой, которая обязательно должна встретить в Париже прекрасного принца. Она представляла, как этот принц немедленно упадет перед ней на колени, сраженный ее красотой, так как со взрослой прической она выглядит намного старше своих четырнадцати лет. В руках ее был маленький веер, который она постоянно раскрывала и закрывала перед зеркалом в своем замке. После того как принц сделает ей признание в любви, она подарит ему этот веер на память об их встрече и наверняка разобьет сердце сообщением о том, что на самом деле перед ним маленькая девочка.

Поездка в Париж была попыткой герцога де Ламбера отвлечься от тоски по безвременно умершей жене. После ее смерти замок превратился в тихое, скучное пристанище, в котором медленно и однообразно текли дни герцога и его четверых детей.

Вечер в Париже превзошел все ожидания Жаклин. После спектакля они отправились в ресторан, где был подан роскошный обед, который начался с устриц на льду, продолжился целой чередой деликатесов и закончился мороженым, сырами и сладостями. Слух присутствующих, утолявших жажду искрящимся шампанским, услаждали искусные музыканты.

На рассвете де Ламберы сели в свой экипаж и направились в гостиницу, персонал которой уже ждал распоряжений, готовясь выполнить любой их каприз. Вот почему Жаклин представляла себе Париж чудесным, сверкающим миром, в котором ходят в роскошных одеждах, носят великолепные драгоценности, едят вкусную еду и пьют восхитительные вина.

В следующий раз Жаклин оказалась в Париже, приехав туда к отцу, который сидел в тюрьме, – это случилось весной 1793 года, когда мир изменился до неузнаваемости. Высокообразованные идеалисты, такие как герцог де Ламбер, выступили против абсолютной власти короля. Они предложили новую общественную философию, которая была основана на равенстве, а не на сословной иерархии, царившей многие века. Де Ламбер стал членом Конституционного собрания, отменившего феодализм и провозгласившего Декларацию прав человека и гражданина. Едва появились первые ростки свободы и равенства, собрание пошло дальше и отменило все привилегии знати, включая право на сбор податей, ношение титулов и знаков высшего сословия. Так родилась новая Франция, в которой все граждане объявлялись равными перед законом, а умы наполнялись романтикой и несбыточными фантазиями. Увы, эти мечтатели и не предполагали, что их идеи выйдут из-под контроля и превратятся в жесточайшую тиранию. Однако кое-кто из них все же был способен заглянуть в грядущее дальше других. Еще не прозвучал приговор королю Людовику XVI, еще не начала свою кровавую работу революционная гильотина, когда герцог де Ламбер понял, что происходит нечто ужасное.

– Перестань оглядываться и опусти голову, – приказал гражданин Жюльен.

Жаклин послушно уставилась на свои тяжелые деревянные башмаки, которые звонко стучали по залитой нечистотами каменной мостовой. Узкие и темные улочки, по которым они пробирались, извивались вдоль облупленных фасадов старинных зданий, жители которых, похоже, никогда не вдыхали свежий воздух.

Едва они вышли из камеры, Жаклин захотелось броситься бежать со всех ног, чтобы как можно скорее избавиться от Консьержери, Ганьона, членов трибунала и Никола Бурдона, но гражданин Жюльен, казалось, не торопился покидать мрачные застенки – он подолгу любезничал с каждым из стражников, попадавшихся им на пути, что стоило Жаклин долгих и мучительных минут страха и сомнений. Едва она делала попытку ускорить шаг, как рука старика, которой он опирался на ее плечо, сжималась с неожиданной силой.

– Иди не спеша, – приказал он, тяжело отдуваясь за ее спиной. Жаклин поняла, что пожилой человек просто не может двигаться быстрее, а так как сама она не представляла, где можно укрыться от национальных гвардейцев, то решила покориться судьбе и молча следовать за своим спасителем.

Народу на улицах было немного – в столь позднее время горожане уже разошлись по своим домам. Редкие прохожие, в основном мужчины, находились в изрядном подпитии; они бесцельно бродили в темноте и, крепко сжав в руке бутылку, с интересом провожали глазами странную пару.

Жаклин почувствовала, что ее охватывает дрожь. Если на них нападут и обнаружат, что она – женщина, то немощный гражданин Жюльен вряд ли сможет защитить ее: несмотря на то что в камере он действовал изобретательно и быстро, теперь старик едва волочил ноги.

Ей вспомнилось, как едва Ганьон вышел из камеры, гражданин Жюльен, продолжая кашлять и задыхаться, быстро поднялся со стула, распахнул полы своего огромного плаща и начал вытаскивать из карманов, скрытых в подкладке, различные части одежды. Бросив одежду Жаклин, он знаками показал, чтобы она переоделась, а сам занялся кроватью: откинул одеяло, набрал побольше соломы с пола и аккуратно разложил ее. Как только Жаклин сняла платье, старик немедленно обернул им солому, придав ему вид лежащего тела. В это время она надевала на себя новую одежду, представлявшую точную копию одежды Дени.

Закрыв одеялом натянутое поверх соломы платье, гражданин Жюльен достал из кармана ножницы, а также небольшую ленту, которой обвязал волосы заключенной чуть выше линии плеч, и быстро, но аккуратно отрезал длинные пряди. Жаклин с сожалением смотрела на то, как он раскладывает ее волосы на подушке из соломы так, словно они выбились во время сна. Затем старик, вытащил из другого кармана пару сабо, которые Жаклин надела вместо своих шелковых туфель, и красный шерстяной колпак, почти полностью скрывший ее лицо. За мгновение до появления на пороге камеры Ганьона старик быстро измазал лицо девушки грязью, подобранной с пола.

Жаклин замерла, ожидая, что надзиратель немедленно заметит подмену, но тот не обратил на ссутулившуюся в углу фигурку никакого внимания – похоже, его гораздо больше волновала узница, неподвижно лежащая на кровати, чем прятавшийся в полумраке паренек. Тем временем гражданин Жюльен принялся перебирать свои бумаги, и Жаклин решила, что будет лучше, если она, как прежде Дени, опустится на пол и сделает вид, что дремлет.

Постояв мгновение, Ганьон пожал плечами и вышел из камеры. То, что последовало за этим, показалось Жаклин настоящей пыткой. Вместо того чтобы немедленно бежать, гражданин Жюльен начал спрашивать о последних распоряжениях. Он заставил Жаклин продиктовать ему письмо, потом медленно прочитал его вслух, а затем долго и нудно торговался из-за каждого су, полагающегося ему за услуги. После этого он шепотом приказал Жаклин заплакать и лишь тогда позвал Ганьона, который выпустил старика и его спутника из камеры. Им пришлось миновать многочисленную стражу, но так как все документы гражданина Жюльена были в порядке, никто не проявил никакого интереса к заходящемуся кашлем старику и сопровождавшему его грязному оборванцу.

Через некоторое время они вышли на улицу, которая сейчас казалась более оживленной, чем обычно. Из кафе, расположенного в конце улицы, доносилась веселая музыка, на тротуаре стояли крикливо одетые женщины, зазывая проходящих мимо подвыпивших мужчин. Одна из проституток, пышнотелая женщина, затянутая в яркое шелковое платье, приблизилась к гражданину Жюльену.

– Холодная нынче ночка, а гражданин? – сладко пропела она, откидывая с плеч шаль и демонстрируя свою огромную грудь. От нее сильно пахло вином и дешевыми духами.

– Да уж, не жаркая, – кивнул старик, ни на секунду не замедляя шаг.

– Может быть, тебе нужно немного тепла? – не унималась женщина.

– Боюсь, дорогуша, я уже слишком стар, чтобы принять такое щедрое предложение…

Женщина пошла следом за ними. Теперь она переключила свое внимание на Жаклин.

– Хорошенький мальчик. Ты уже пробовал это? – Проститутка схватила Жаклин за руку и прижала ее ладонь к своей полуобнаженной груди.

С криком ужаса Жаклин отдернула руку, проститутка рассмеялась.

– Что, стыдно? – фыркнула она и вновь обратилась к Жюльену: – У меня сегодня спокойный день. Я обслужу мальчика за полцены.

– Вы очень добры, – кивнул в ответ старик, – но мы торопимся и не можем уделить вам достаточно времени. Может быть, в другой раз.

– Ну и катитесь к черту! – выкрикнула женщина с нескрываемой обидой в голосе и повернулась к ним спиной.

Двое мужчин, издали наблюдавшие за происходящим, двинулись вслед за Жюльеном и Жаклин. Один из них, постоянно отхлебывая вино из бутылки, начал передразнивать походку старика, однако гражданин Жюльен не обращал на мужчин никакого внимания – он продолжал идти, медленно переставляя ноги, опираясь одной рукой на плечо Жаклин, а второй – на свою палку. Так они добрались до конца улицы и свернули в темную пустынную аллею.

– Гражданин Жюльен, – прошептала Жаклин, наклоняясь к уху старика, – за нами кто-то идет.

– Что? Что такое? Кто идет? – громко воскликнул старик, недоуменно озираясь по сторонам. Обернувшись, он заметил двух мужчин и приветливо улыбнулся им: – Добрый вечер, граждане! Вам с нами по пути?

Один из мужчин вышел вперед, сделал большой глоток из своей бутылки и вытер рот полой засаленного сюртука.

– Сдается мне, ребята, что вы обидели Люсиль, – наконец проговорил он. – А ты как думаешь, Жорж?

– Я видел это своими глазами, – подтвердил второй заплетающимся языком.

– Дорогие граждане, уверяю вас, мы никого не хотели оскорбить, – начал торопливо оправдываться гражданин Жюльен, медленно снимая руку с плеча Жаклин, – и если обидели вас или кого-то еще, пожалуйста, примите наши самые искренние извинения.

Тот, кого звали Жорж, громко рассмеялся:

– Извинения? Вот что, старик, гони денежки, и мы забудем об этом недоразумении.

Гражданин Жюльен на секунду задумался, а затем согласно кивнул.

– Сейчас у всех нас трудные времена, – сказал он с теплотой в голосе. – Как я могу отказать в помощи таким добрым гражданам? – Он запустил руку в один из многочисленных карманов своего огромного плаща и достал оттуда небольшой кожаный кошелек, а затем, открыв его, высыпал на ладонь несколько мелких монет.

– Гони все до последнего су, – приказал мужчина с бутылкой.

Старик с сожалением посмотрел на кошелек, а затем бросил его к ногам Жоржа. Подняв кошелек, тот принялся внимательно изучать его содержимое.

– Теперь, я надеюсь, мы можем идти? – спросил гражданин Жюльен. Похоже, вся эта история нисколько не взволновала его.

– Не так быстро, – сказал мужчина с бутылкой. – Сдается мне, твой плащ очень теплый. Отдай его мне.

– Но он же замерзнет! – возмутилась Жаклин.

– Это его проблема. – Мужчина пожал плечами и, подойдя ближе, сплюнул на землю. – А ты, мальчишка, снимай свою куртку.

Жаклин была в смятении – она не знала, как долог будет их путь и сколько она сможет пройти без куртки холодной ноябрьской ночью.

– Нет! – выкрикнула она, уже не сомневаясь, что им придется сражаться с негодяями, и тут же принялась оглядываться по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия.

– Ну что ты, Жак. Нельзя быть таким эгоистом, – произнес Жюльен спокойным голосом. – Такое поведение недостойно истинного гражданина.

Жаклин недоуменно посмотрела на старика. Похоже, его больше заботит ее поведение, а не то, что у них собираются отобрать не только деньги, но и одежду. Наверное, подумала она, старость лишила его остатков разума.

– Ты же видишь, этим людям труднее, чем нам. Мы обязательно должны им помочь. – Жюльен начал медленно расстегивать свой плащ. – В конце концов, – добавил он философски, – что такое плащ и куртка, если дело идет о помощи революционным братьям?

– Заткнись и поворачивайся побыстрее! – Жорж явно начал нервничать, но, похоже, гражданин Жюльен никак не мог справиться с застежками на своем плаще.

– Боюсь, мои пальцы уже не такие гибкие, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Друг мой, вы не будете так добры и не поможете мне? – обратился он к мужчине с бутылкой.

Тот, подойдя, наклонился и начал расстегивать злополучные пуговицы. В ту же секунду старик быстро взмахнул своей палкой и обрушил ее на голову грабителя.

Мужчина застонал и рухнул на землю.

– Какого черта… – в ярости воскликнул его напарник, бросаясь к Жюльену.

Старик снова поднял палку, но еще прежде Жаклин подхватила с земли бутылку, которую выронил грабитель, и с силой ударила нападавшего по голове. Бутылка разбилась, и мужчина беззвучно повалился на землю рядом со своим товарищем, а гражданину Жюльену оставалось лишь с изумлением наблюдать за происходящим.

– Похоже, вы действительно избили ночным горшком капитана Национальной гвардии, – сдержанно констатировал он.

Жаклин принялась обыскивать карманы Жоржа и, найдя кошелек Жюльена, быстро вернула его старику, а затем застегнула пуговицы плаща.

– Скорее бежим отсюда, – проговорила она, беря гражданина Жюльена за руку.

Они поспешили прочь по темной аллее – шли так долго, что Жаклин начала сомневаться в том, знает ли вообще старик, где находится конец их пути.

Наконец они остановились напротив старого обшарпанного здания с покосившимися ставнями; державшаяся на одном гвозде вывеска возвещала о том, что это гостиница. Если бы не вывеска, Жаклин никогда не подумала бы о возможности расстаться с деньгами ради ночевки в таком месте.

Гражданин Жюльен постучал в дверь, и через несколько минут на пороге появился худой человек с изможденным лицом; в руках он держал огарок свечи.

– Наконец-то вы пришли, – произнес мужчина таким гоном, словно весь день ждал момента, когда сможет открыть им дверь.

– К сожалению, гражданин Дюфре, работа заняла больше времени, чем я ожидал… – Жюльен закашлялся.

– Я принес воду, как вы и просили, – сказал Дюфре, пожимая плечами, – но она уже остыла. – Весь его вид говорил о том, что снова греть воду он не собирается.

– Да-да, конечно, – согласно кивнул гражданин Жюльен.

– Надеюсь, вы знаете, сколько голов отрубили сегодня? – возбужденно спросил хозяин гостиницы.

– Увы, нет, – ответил старик.

– Двадцать три, – с гордостью произнес Дюфре. – Двадцать три головы за двадцать пять минут. Моя жена ходила смотреть. Она говорит, что это было прекрасно. Сегодня казнили целую семью каких-то аристократов – мужа, жену и все их отродье. Мать попросила, чтобы детей казнили первыми, но Сансон отказал. Тогда она начала петь, всходя на эшафот. Вы можете себе это представить? – Он засмеялся.

– Нет, – в ужасе прошептала Жаклин. Дюфре насмешливо взглянул на нее.

– Нужно непременно сводить мальца на казнь, – сказал он, поднимаясь по ступенькам. – Это его закалит.

– Я обязательно так и сделаю, – согласился Жюльен. – Спокойной ночи, гражданин. – С этими словами он закрыл дверь и запер ее на ключ.

– Мне совсем не хочется оставаться под одной крышей с этим жестоким человеком и его бессердечной женой, – заявила Жаклин, как только они остались одни.

– У нас ист другого выбора, – спокойно произнес гражданин Жюльен.

– Тогда я лягу спать на улице!

– Сомневаюсь, что это будет лучше. – Старик подошел к кровати и начал раздеваться. – Здесь у нас есть крыша над головой и кровать с относительно чистыми простынями. Вот кувшин с водой, чтобы мы могли умыться. Раз уж за комнату заплачено вперед, я думаю, нам стоит остаться. – Не дожидаясь ответа Жаклин, он расстегнул жилет и начал развязывать галстук.

– Возможно, вы и правы, – нехотя признала Жаклин, тем более что желание смыть тюремную грязь казалось ей непреодолимым.

– Вы можете лечь на кровати, – великодушно предложила она, наливая воду в таз и ни минуты не сомневаясь в том, что пожилой человек ни за что не примет это предложение.

– Ну, раз вы так настаиваете. – Гражданин Жюльен присел на край кровати и снял ботинки. Взглянув на девушку, он заметил, что та смотрит на него с большим удивлением. – Думаю, вы вполне можете разделить кровать со мной. Вам нет нужды бояться за свою честь, да к тому же никто, кроме нас двоих, не узнает, как именно мы провели эту ночь.