Текст книги "Чужая вина"

Глава 3

– Перестаньте стучать! – с раздражением крикнул Оливер. – Я не могу двигаться быстрее! Хотя это был спорный вопрос, колотивший в парадную дверь, видимо, поверил ему на слово, так как стук сразу же прекратился.

– Где же ваше терпение? – ворчал Оливер, хватая щеколду мозолистой рукой. – Неужели вам никогда не говорили, что нехорошо ломиться в дом к старому человеку? – Слегка приоткрыв дверь, он сердито закончил: – Неужели у вас хороших манер не больше, чем у вонючего, лохматого… О, прошу прощения, начальник Томпсон…

– Будьте любезны сообщить мисс Макфейл, что мы с констеблем должны немедленно поговорить с ней по неотложному делу, – нетерпеливо прервал начальник тюрьмы.

Оливер прислонился к двери, лениво почесывая седую голову.

– Что за дело? Неужели кто-то наконец спалил жалкую лачугу, которую вы называете тюрьмой?

Томпсон вспыхнул от возмущения.

– Во-первых, да будет вам известно, что я руковожу респектабельным учреждением, соответствующим всем рекомендациям инспектора тюрем Шотландии. Во-вторых, вас не касается, что именно я намерен обсудить с мисс Макфейл. И в-третьих, если вы хоть немного усвоили обязанности дворецкого, с тех пор как покинули мою тюрьму, то сейчас же откроете эту дверь и проводите нас в гостиную, где мы могли бы подождать мисс Макфейл.

Оливер недовольно сдвинул седые брови.

– Вот как? Ну, во-первых, бьюсь об заклад, что ваш драгоценный инспектор живо подправил бы свои рекомендации, если бы просидел с неделю в этой зловонной выгребной яме. Во-вторых, я не привык впускать в дом никого, покуда он не сообщит, что ему нужно. А в-третьих, поскольку мисс Макфейл – моя хозяйка, пускай она и решает, приглашать вас в дом или оставить на пороге. – Захлопнув дверь у них перед носом, он с усмешкой обернулся. – Пусть немного понервничают. Ты готова, девочка?

– Почти, – ответила Женевьева, спускаясь с лестницы. Она была у Хейдона. Он все еще спал. Женевьева привела себя в порядок и теперь была во всеоружии. – Можешь впустить их в гостиную, Оливер.

Подождав немного, чтобы позлить Томпсона, Оливер наконец распахнул дверь.

– Мисс Макфейл примет вас обоих в гостиной. – Подняв подагрическую руку, он величественным жестом указал на скромно меблированную комнату.

Бросив на Оливера сердитый взгляд, Томпсон снял пальто и шляпу и протянул их ему.

– Благодарю, но я не особенно люблю черное, – отозвался Оливер. – В нем выглядишь как труп, не в обиду вам будет сказано, начальник. Кроме того, все это вам снова понадобится, когда вы будете уходить.

Томпсон направился в гостиную, пыхтя от негодования и неся отвергнутое облачение. Констебль Драммонд снял шляпу и последовал за ним, презрительно скривив рот, как будто ничего иного от Оливера и не ожидал.

– Доброе утро, мистер Томпсон, – приветливо поздоровалась Женевьева. – Здравствуйте, констебль. Пожалуйста, садитесь. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– В этом нет необходимости, – ответил констебль Драммонд, прежде чем Томпсон успел согласиться.

– Простите за беспокойство в столь ранний час, мисс Макфейл, – извинился начальник тюрьмы, опуская в кресло свой внушительный зад, – но произошло нечто ужасное. Лорд Рэдмонд бежал.

Женевьева недоуменно посмотрела на него.

– Кто?

– Убийца, деливший камеру с мальчишкой. Тем самым, которого вы забрали вчера вечером, мисс Макфейл, – объяснил констебль Драммонд. – Это лорд Хейдон Кент, маркиз Рэдмонд. Кажется, вы обменялись с ним несколькими словами в тюрьме.

Констебль был высоким суровым мужчиной лет сорока, с длинными не по моде волосами, свисавшими тощей бахромой ниже воротника. Темные бакенбарды подчеркивали худобу его мрачной физиономии. Женевьева впервые увидела его, когда вызволяла из тюрьмы Шарлотту год тому назад. Он ей сразу же не понравился. Именно Драммонд арестовал бедную девочку, которой тогда было всего десять лет, за кражу репы и двух яблок. Он был убежден, что те, кто нарушает закон, неважно, взрослые они или дети, должны в полной мере испытывать последствия своего поведения, и не одобрял решение Женевьевы взять Шарлотту к себе.

– Ах да, конечно. Я не знала его имени. – Женевьеве удалось сохранить равнодушное выражение лица. Она помнила, как Джек говорил, что надзиратель называл заключенного «ваша милость». Отец Женевьевы был виконтом, а бывший жених – графом, так что ее не подавляли звучные титулы, а намеки на якобы сопутствующее им моральное и интеллектуальное превосходство она и вовсе считала нелепыми.

Тем не менее мысль о том, что обнаженный мужчина, чье израненное тело она всю ночь протирала влажной тряпкой, был маркизом, вызывала некоторое смущение.

– Моя горничная рассказала мне, когда вернулась из тюрьмы вчера вечером, что бежал заключенный из камеры Джека. – Женевьева сдвинула брови в притворном беспокойстве. – Я надеялась, что вы его уже поймали.

– Можете не сомневаться – далеко ему не уйти, – ерзая на стуле, заявил Томпсон. Жилет так обтягивал его объемистую фигуру, что казалось, пуговицы вот-вот оторвутся. – Тем более в таком состоянии.

Начальник тюрьмы как будто старался убедить в этом не только Женевьеву, но и себя самого. Побег опасного убийцы из его тюрьмы накануне казни никак не делал ему чести. Женевьева подумала, что Томпсон рискует потерять должность, и это не доставило ей особой радости. Несмотря на все его недостатки, она дорожила их многолетним партнерством. Томпсон всегда сообщал ей, когда очередного ребенка приговаривали к тюремному заключению. Женевьева отнюдь не была уверена, что новый начальник окажется таким же услужливым – или таким же продажным.

– Не бойтесь – я найду его, – в голосе констебля Драммонда звучала суровая решимость. – Еще до ночи он снова окажется за решеткой, а завтра утром отправится на виселицу.

Его слова встревожили Женевьеву, но она постаралась изобразить подобие ослепительной улыбки.

– Рада это слышать. Женщине, живущей с маленькими детьми, страшновато, когда убийца бродит по улицам. Пока вы его не поймаете, мне придется тщательно присматривать за всеми моими домочадцами. Спасибо за то, что пришли и предупредили меня. Это очень любезно с вашей стороны.

– Вообще-то это не единственная цель нашего визита. – Томпсон вновь заерзал от смущения. Женевьева, несмотря на явную нависшую над ними опасность, чуть не расхохоталась, так похож был мистер Томпсон на огромное желе, трясущееся на блюде. – Мы бы хотели поговорить с парнем…

Женевьева недоуменно приподняла брови.

– С Джеком? Зачем?

– Возможно, ваш новый… – констебль Драммонд сжал губы, подыскивая подходящее определение, – подопечный кое-что знает о том, куда мог отправиться лорд Рэдмонд. – Слово «подопечный» было произнесено с явным презрением.

– Почему вы так думаете?

Драммонд откинулся назад и соединил кончики пальцев, внимательно наблюдая за Женевьевой. Она спокойно встретила его взгляд.

– Должны же они были о чем-то говорить друг с другом, мисс Макфейл. – Его манеры были раздражающе снисходительными, как будто он пытался объяснить очевидные вещи слабоумному. – Лорд Рэдмонд родом не из Инверэри. Он был арестован за жестокое преступление вскоре после прибытия сюда. Это несколько ограничивает круг наших поисков. Учитывая его ослабленное состояние во время побега, мы не думаем, что он смог далеко уйти. Известно, что в гостиницу, где остановился перед арестом, он не возвращался и в таверне, где напился в ночь убийства, тоже не был. Поэтому мы хотели узнать у парня, не упоминал ли лорд Рэдмонд каких-нибудь знакомых в Инверэри или место, куда он мог бы отправиться в случае бегства.

– Я совсем недавно знаю Джека, но могу сказать, что он не из разговорчивых. – Женевьева добавила беспечным тоном: – Но если вы считаете, что он может оказать какую-то помощь, то, конечно, вам нужно с ним побеседовать. Пожалуйста, Оливер, найди Джека и приведи его сюда.

Оливер недовольно мотнул седой лохматой головой.

– Ладно.

Он вышел и вскоре вернулся вместе с Джеком.

Джек теперь мало походил на того грязного мальчишку, что покинул тюрьму вчера вечером. Кожа его вспомнила, что такое душистое мыло и мочалка. Грязная и всклокоченная каштановая шевелюра была вымыта и аккуратно причесана. Хорошо скроенный сюртук, белая рубашка, черные брюки и поношенные, но начищенные до блеска туфли довершали волшебное превращение. Правда, сюртук болтался на его тощей фигуре, а короткие жесткие волосы буйно завивались, так и не поддавшись усилиям Дорин гладко зачесать их назад, но на первый взгляд он выглядел безупречно, хотя и был несколько неловок. Лишь нескрываемая враждебность в серых глазах и шрам на левой щеке портили впечатление.

– Ты ведь помнишь мистера Томпсона, Джек? – спросила Женевьева.

Джек угрюмо посмотрел на начальника тюрьмы.

– А это констебль Драммонд, – представила Женевьева, не обращая внимания на злобный взгляд своего подопечного. Хорошие манеры – это потом, а сейчас ее больше заботило, как бы Джек не вышел из себя или не сболтнул чего-нибудь лишнего, не хватало еще возбудить у этой парочки подозрения.

– Мы с ним старые знакомые, верно? – Констебль Драммонд удостоил Джека презрительным взглядом.

Джек молча кивнул.

– Эти джентльмены хотели бы задать тебе несколько вопросов о лорде Рэдмонде, – продолжала Женевьева и добавила, решив, что Джек едва ли знаком с его титулом: – О человеке, с которым ты был в одной камере. Дорин рассказывала вчера вечером, что он бежал.

Джек по-прежнему молчал.

– Ну, расскажи-ка нам, парень, что говорил лорд Рэдмонд о побеге. Ты-то небось знаешь, где этот убийца? – спросил Томпсон, как будто нисколько не сомневался в соучастии Джека.

– Нет, ничего такого он не говорил.

Констебль Драммонд едва сдерживался, чтобы не усмехнуться. Он не сомневался, что Джек – лжец и вор и верить ему нельзя ни в чем.

– А он говорил что-нибудь о своих знакомых в Инверэри?

– Нет.

– И не упоминал никакую таверну или гостиницу, где мог бы спрятаться? – допытывался Томпсон.

– Нет. – Джек отвечал коротко и зло. Констебль Драммонд задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Лорд Рэдмонд говорил о своей семье или друзьях? Джек покачал головой.

– Так о чем же вы разговаривали? – удивленно воскликнул начальник тюрьмы.

Джек молча пожал плечами.

– Должны же вы были о чем-то говорить. – В голосе констебля послышались угрожающие нотки. – Вы ведь провели вместе немало времени.

Джек бросил на него взгляд, не обещавший ничего хорошего.

– Он был болен. Все время валялся на койке, стонал. Какие уж тут разговоры. Меня посадили туда не для того, чтобы я заводил дружбу с убийцей, – с горечью закончил он.

Последовала неловкая пауза.

– Отлично, – заговорил Томпсон, смущенный напоминанием, что он посадил подростка в камеру с убийцей, приговоренным к повешению. – Думаю, это все? – он вопросительно взглянул на констебля.

– Что касается парня, пока все. – Драммонд холодно посмотрел на Джека, всем своим видом давая понять, что не верит ни единому его слову. – Но я хотел бы задать несколько вопросов мисс Макфейл.

– Спасибо, Джек. – Женевьева ободряюще улыбнулась юноше. – Можешь идти.

Джек колебался, словно ему хотелось остаться и услышать, что она скажет. Было очевидно, что он все еще не доверяет своей благодетельнице. Вероятно, подумала Женевьева, его слишком часто предавали, чтобы он мог вот так просто взять и поверить, что она сдержит слово и не выдаст беспомощного человека властям.

– Пошли, парень. – Оливер положил руку на худое плечо мальчика. – Посмотрим, удастся ли нам уговорить Юнис угостить нас свеженьким печеньем.

Джек бросил на Женевьеву настороженный взгляд и вышел из комнаты.

Констебль Драммонд брезгливо скривил губы.

– Он всегда останется лгуном и воришкой, как бы вы ни пытались его отмыть. Вам бы следовало вернуть его в тюрьму, мисс Макфейл. Железный кулак закона должен покарать преступника.

– Джек пробыл под моей крышей всего несколько часов, и его уже допросила полиция, хотя мальчик не сделал ничего дурного, – отозвалась Женевьева. – Едва ли можно ожидать, чтобы он был весел и счастлив.

– И все-таки я готов держать пари, что парень знает больше, чем говорит. – Начальник тюрьмы погладил седую бороду, пытаясь выглядеть проницательным. – Вы должны не спускать с него глаз. Сразу дать нам знать, если в доме что-нибудь исчезнет.

– Могу вас заверить, что буду внимательно наблюдать за Джеком. Но возвращать его в тюрьму я не собираюсь. А как же поиски лорда Рэдмонда? – спросила Женевьева, меняя тему. – Что вы намерены делать?

– Наши люди не пропустят ни одной таверны или гостиницы. Склад и другие подобные места в Инверэри мы тоже осмотрим, – ответил констебль Драммонд. – Мы обыскиваем каретные и прочие сараи во всех здешних домах и расспрашиваем людей, не заметили ли они чего-то необычного – например, не пропадала ли у них еда или одежда. Мы также проверяли все экипажи, выезжающие из Инверэри, особенно в Эдинбург или Глазго. Опасные преступники часто бегут в большие города, надеясь найти там работу и скрыться среди тысяч людей. Конечно, мы предупредили власти в Инвернессе, чтобы они немедленно его арестовали, если он там появится. У маркиза поместье на севере графства.

– Он совершил чудовищное преступление, – заметил Томпсон, наконец решившись расстегнуть одну пуговицу обтягивающего его жилета.

– Самое жестокое убийство, какое я когда-либо видел за двадцать с лишним лет, – добавил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы.

Ей неприятно было это слышать. Она никак не могла поверить, что беспомощный человек, лежащий сейчас на втором этаже ее дома, мог быть повинен в таком злодеянии.

Тем не менее Женевьева не удержалась от вопроса:

– А что именно произошло?

– Лорд Рэдмонд проломил одному бедняге голову камнем, – ответил начальник тюрьмы. – Впрочем, с его стороны это было милосердным поступком, ведь до этого лорд успел избить свою жертву до полусмерти.

Женевьева ощутила горечь во рту. Неужели все-таки Хейдон действительно жестокий, хладнокровный убийца? Она не хотела этому верить, но суд признал его виновным. Не напрасно ли она защищает его?

– Кого он убил?

– Власти не смогли опознать жертву. – Темные глаза Драммонда, казалось, сверлили ее насквозь. – Лицо было изуродовано до неузнаваемости.

Мысленному взору Женевьевы представились большие, сильные и в то же время изящные руки с длинными пальцами, словно предназначенными для того, чтобы касаться клавиш фортепиано или щеки любимой женщины. Она мыла эти руки, стараясь не причинить боли их хозяину. Она думала о том, как эти руки отшвырнули прочь надзирателя и Джек был спасен.

Неужели такие прекрасные руки могут забить человека до смерти?

– Кто-нибудь видел, как он сделал это? – слова давались ей с трудом, во рту внезапно пересохло.

– Свидетелей не было, – признал констебль. – Но несколько человек видели лорда Рэдмонда бегущим из доков, где нашли тело. Его руки и одежда были в крови. В суде это сочли убедительным доказательством.

Женевьева тщательно стряхивала воображаемую пылинку с платья, пытаясь не выдать своих чувств.

– А как это объяснил сам лорд Рэдмонд?

– Как и следовало ожидать. На него, видите ли, напали несколько человек, и, защищаясь, он случайно убил одного из них. Он утверждал, что не имеет понятия, кто это такие и какие у них могли быть причины напасть на него, кроме обычного ограбления. Ему не удалось убедить присяжных.

– Почему?

– Никто не мог подтвердить, что на него напали четверо. Как ему удалось от них отбиться? Скорее всего драка была один на один. Во время предполагаемого ограбления у него ничего не украли. А если лорд Рэдмонд в самом деле защищался, то почему он убежал, а не обратился к властям, как поступил бы на его месте всякий невинный человек? Наконец, он не смог найти никого, кто дал бы показания о его добропорядочности.

– Но ведь в его защиту могли выступить родственники или близкий друг?

– Никто его не защищал, кроме адвоката, который приехал для этой цели из Инвернесса. Обвинению же удалось заручиться свидетельствами многих знакомых лорда Рэдмонда о том, что он обладает буйным характером и пристрастием к выпивке. Некоторые видели, как он напился в таверне в тот вечер, когда произошло убийство, и едва не ввязался в драку с хозяином, прежде чем буяна вышвырнули оттуда.

– Какой стыд! – Томпсон сплел пухлые пальцы на круглом животе. – Обладать титулом и состоянием и абсолютно не уметь сдерживать себя! – Он говорил так, словно считал, что на этом основании упомянутые блага вполне могли бы принадлежать ему.

Женевьева ощутила тошнотворное чувство страха. Если человек, лежащий наверху в ее спальне, так опасен, как утверждают эти люди, она должна немедленно выдать его полиции, чтобы они могли арестовать его и вернуть в тюрьму. Но, если она признается, что помогала ему, ее арестуют тоже. Что же тогда будет с детьми? Конечно, Оливер, Юнис и Дорин охотно присмотрят за ними, но согласно ее договору с начальником тюрьмы право опеки принадлежит только ей. Никто не сможет убедить суд передать опекунство трем пожилым бывшим преступникам.

– Ну что ж. Мальчишка оказался совершенно беспомощен в этом деле, а мисс Макфейл не обнаружила никакой пропажи. Полагаю, мы можем откланяться, – предложил Томпсон, неуверенно глядя на констебля.

– Еще нет, – возразил Драммонд, не сводя глаз с Женевьевы. – С вашего позволения, мисс Макфейл, я бы хотел произвести здесь обыск.

Женевьеву бросило в жар.

– Я хотел бы осмотреть ваш каретный сарай, – уточнил констебль, заметив внезапный испуг девушки. – Маловероятно, что мы найдем нашего заключенного, но, как я уже упоминал, мы обыскиваем все наружные строения. Возможно, лорд Рэдмонд провел здесь ночь без вашего ведома.

Женевьева облегченно вздохнула.

– Конечно. Оливер проводит вас.

– В этом нет надобности, – вставая, произнес Драммонд, – Я уверен, мы сможем найти сарай сами.

– Нет уж, лучше я вас провожу, – сказал Оливер, неожиданно появляясь в дверях. – Не хочу, чтобы вы топтались по моему саду, – цветы хотя и в зимней спячке, но им это не понравится. Сейчас возьму куртку. – И он снова исчез.

– Еще один, которого вам никогда не удастся исправить, – заметил констебль Драммонд, почесывая бакенбарды. – Надеюсь, мисс Макфейл, вы присматриваете за ценными вещами, держа в доме столько преступников. Будет жаль, если вас ограбят в ответ на ваше великодушие – пускай даже опрометчивое.

– Кроме детей, у меня здесь нет никаких подлинных ценностей, констебль, – спокойно отозвалась Женевьева. – Все остальное не составит труда заменить. И никто из здесь живущих, включая Оливера, не помышляет о том, чтобы украсть что-нибудь в этом доме или, если на то пошло, где-нибудь еще.

– Будем надеяться. – Драммонд надел шляпу. – Не только ради вас, но и ради них. Доброго дня. – Кратко кивнув Женевьеве, он вышел из комнаты.

Ледяной ветер ворвался в вестибюль, когда констебль открыл парадную дверь.

– Всего хорошего, мисс Макфейл, – попрощался начальник тюрьмы, надевая пальто и шляпу.

– Эй, подождите меня! – Оливер нахлобучил видавшую виды фетровую шляпу и поспешил за ними так быстро, как ему позволяли старческие ноги.

Женевьева закрыла парадную дверь и прислонилась к ней, пытаясь унять сердцебиение.

Потом она, подхватив юбки, – стала медленно подниматься по лестнице.

Солнечный свет согревал Хейдона, охватывая все его тело ласковым теплом, облегчая резкую колющую боль, которая мучила его всю ночь. Усталый мозг то и дело впадал в дремоту. Мерно тикали часы. Где-то вдалеке слышались разговоры, но голоса звучали еле-еле, слов было не разобрать. Да и какое это имело значение? Сладковатый запах печеного хлеба плыл в воздухе, смешиваясь с пряным ароматом жареного мяса и овощей. Хейдон не хотел открывать глаза, боясь очнуться в зловонной тюремной камере, где ему нечего ожидать, кроме казни.

Дверь открылась. Послышался шелковистый шорох юбок, сопровождаемый запахами душистого мыла, апельсина и каких-то неведомых экзотических цветов. Хейдон лежал неподвижно, хотя представлял себе почти с кристальной четкостью появление прекрасной мисс Макфейл. Он жаждал ощутить ее ладонь на своей коже, увидеть очертания ее округлой груди, почувствовать блаженную влажную прохладу, которую приносили ему обтирания.

Но Женевьева молча остановилась поодаль. Почувствовав какие-то перемены в ее поведении, Хейдон открыл глаза и понял, что он не ошибся.

– Доброе утро, лорд Рэдмонд.

Голос Женевьевы звучал холодно, но больше всего его расстроило выражение ее лица. В глазах уже не было того сострадания, с каким она смотрела на него в тюремной камере. Хейдон не мог в точности припомнить ее взгляда прошлой ночью, но был убежден, что в нем отсутствовала теперешняя напряженная враждебность. Что произошло? Она так преданно ухаживала за ним всю ночь, а сейчас смотрела с презрением и настороженностью.

– Что случилось? – хрипло осведомился он.

– Я хочу задать вам один вопрос, лорд Рэдмонд, – начала Женевьева. – Дайте слово ответить на него честно, что бы там ни было. Это самое меньшее, что вы можете для меня сделать, помня, как я рискую, помогая вам. Вы даете мне слово?

Ледяное отчаяние нахлынуло на Хейдона. Окутанный зыбкой пеленой дремоты, он только что лежал и убаюкивал себя мыслью, что теперь ему ничего не угрожает. Но нет, не похоже. Он был слишком слаб, и, если эта красивая, чем-то взволнованная женщина решит выдать его властям, он будет казнен еще до захода солнца. Хейдон не мог смириться со своей беспомощностью. Жизнь его висит на волоске, он ничего не мог поделать, и это наполняло Хейдона бессильной яростью.

– Даю вам слово. – Лгать не имело смысла. Было очевидно, что она уже знает о его преступлении.

Женевьева медлила, казалось, боясь задать обещанный вопрос.

– Вы убили этого человека? – внезапно выпалила она.

– Да.

К ее чести, Женевьева не выбежала вон с душераздирающим воплем. Однако, видя, как она пошатнулась, Хейдон понял, насколько глубоко потряс ее этот ответ.

– Почему? – голос выдавал ее волнение.

– Потому что он пытался всадить мне в грудь нож, а я, естественно, не мог вот так просто позволить ему это сделать.

На лице Женевьевы отразилось недоверие.

– А почему этот человек хотел вас убить?

– Если бы я это знал! Или хотя бы знал, кто он вообще такой, что за люди с ним были. Тогда я бы смог добиться более благоприятного вердикта суда. К несчастью, те, кто на меня напал, не удосужились представиться. – Он болезненно поморщился, пытаясь сесть.

Женевьева не сделала попытки ему помочь.

– По словам констебля Драммонда, не было никаких доказательств, что тот человек был не один.

– Констебль Драммонд – озлобленный, разочарованный субъект, чья безрадостная жизнь заставляет его несправедливо порочить каждого, кто попадется ему на пути, – мрачно отозвался Хейдон. – Хорошо еще, что он не судья, иначе весь Инверэри оказался бы за решеткой.

Женевьева с удивлением смотрела на него. Ей нечасто приходилось слышать, чтобы кто-нибудь, помимо ее домочадцев, выражал подобное мнение о констебле. Но даже если Драммонд и в самом деле был злобной скотиной, это не могло обелить Хейдона перед законом. Но ведь сам лорд Рэдмонд ничего ей еще не рассказал.

– Что произошло той ночью, лорд Рэдмонд? – спросила Женевьева.

Хейдон вздохнул. Он проходил через это бесчисленное количество раз, и никто никогда ему не верил – даже дорогостоящий адвокат, которого ему пришлось вызвать из Инвернесса. Он и сам уже начал сомневаться в том, что именно случилось той проклятой ночью.

Мисс Макфейл наблюдала за ним с другого конца комнаты. Было очевидно, что она опасается подходить к нему слишком близко. Казалось невероятным, что эта девушка, ухаживавшая за ним всю ночь, теперь боится даже находиться рядом. «Ведь ты едва ее знаешь», – напомнил себе Хейдон. И тем не менее он тяжело переносил утрату ее доверия.

Хейдон закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли, отдающейся во всем его измученном теле. Неужели так окончится его жалкая жизнь? Неужели ему суждено умереть убийцей, чье присутствие вселяет страх в сердца женщин и детей? Когда ему казалось, что ниже опускаться уже некуда, он ударил человека ножом, добавив убийство к длинному перечню своих грехов.

В этот момент Хейдон был почти рад, что Эммалайн умерла. Его дочь вряд ли смогла бы вынести этот позор, обрушившийся на ее и без того злосчастную жизнь.

– Лорд Рэдмонд?

«Выхода нет», – устало подумал Хейдон. Придется рассказать мисс Макфейл о событиях, в результате которых он оказался в тюрьме, ожидая казни.

Либо она поверит ему, либо его заберут отсюда и доставят с усиленной охраной к эшафоту.

– Я приехал в Инверэри, – начал он лишенным эмоций голосом, – чтобы изучить возможность вложения денег в новую фабрику по производству виски, которая строится к северу от города. Устав после долгого путешествия, я решил выпить и закусить в одной из здешних таверн. Когда я вышел оттуда, на меня внезапно набросились четверо. Они называли меня по имени, хотя я не узнал ни одного из них. Казалось, они твердо намерены меня прикончить. Защищаясь, я убил одного из них, а остальные убежали. Потом меня арестовали, обвинили в убийстве и приговорили к повешению, хотя у меня не было никаких причин убивать абсолютно незнакомого человека.

– Вы были пьяны? – в голосе Женевьевы звучало неодобрение.

Ее самодовольная уверенность в собственной правоте раздражала Хейдона. Какое право она имеет судить его? Несомненно, эта чопорная девица в строгом сером платье вела безопасную целомудренную жизнь, полную скучного комфорта. Что она могла знать об искушениях и муках, которые вгрызаются в душу человека настолько, что он без выпивки не может смотреть в лицо завтрашнему дню?

– Вдрызг, – ответил Хейдон. – Но я и раньше бывал пьян бесчисленное множество раз, мисс Макфейл, и, насколько помню, никого не убивал.

– Констебль Драммонд говорил, что вы поссорились с хозяином таверны и вас оттуда вышвырнули.

– Это правда.

– Он также сказал, что… – Женевьева внезапно умолкла, не зная, стоит ли продолжать.

Хейдон вопросительно поднял брови. – Да?

– Он сказал, что человек, которого вы убили, был изуродован до неузнаваемости. – Чувствуя тошноту, она добавила: – Что вы проломили ему голову.

Ярость исказила черты Хейдона, сделав их по-настоящему страшными. В эту секунду Женевьева легко могла поверить, что он способен на убийство.

– А вот это, – сказал он, едва сдерживая гнев, – грязная ложь.

Женевьева уставилась на него, до боли стиснув руки. Ей отчаянно хотелось верить. В конце концов зачем такому извергу бросаться спасать Джека. И этот мальчик, относившийся ко всем настороженно и презрительно, очевидно, настолько симпатизировал и доверял этому человеку, что даже рискнул ради него собственным шансом на свободу. Но бешеный гнев лорда Рэдмонда напугал Женевьеву. Она чувствовала, что при таком неистовом характере он может быть опасен, несмотря на все раны и болезни.

– Я заколол этого человека, мисс Макфейл, – резко сказал Хейдон. – Заколол его же ножом, который он собирался воткнуть в меня. Была драка, и уж не знаю, кого там и куда я ударил. Должно быть, и по лицу. Я ткнул его ножом, спасая свою жизнь. Потом бросился на остальных. Они пустились наутек, но думаю, не столько из страха передо мной, их ведь было трое, сколько потому, что услышали приближающиеся голоса. Они не хотели быть пойманными. Увидев, что один из нападавших мертв, я бросил нож и убежал так быстро, как только мог.

– Если вы защищались, то почему же убежали? Почему не предупредили полицию?

– Потому что я знаю по опыту, мисс Макфейл, что власти всегда ищут самый легкий ответ, – с горечью отозвался он. – В Инверэри я чужой, к тому же был пьян и только что убил человека. Нападавшие скрылись, а учитывая темноту и мое состояние, я едва ли смог бы толком их описать. Свидетелей не было. Согласитесь, что положение мое было не из лучших. Больше всего мне хотелось найти комнату, лечь в кровать и проспаться. Я думал, что у меня достаточно времени, чтобы обратиться к властям в трезвом состоянии, внушающем большее доверие. Учитывая то, как все обернулось в дальнейшем, вы вряд ли станете утверждать, будто мои тревоги не были достаточно обоснованны, – усмехнувшись добавил Хейдон. – Конечно, у вас нет причин мне верить…

– Я вас совсем не знаю…

– Это неважно, – прервал он. – Если бы вы меня знали, то, безусловно, думали бы обо мне еще хуже.

Женевьева отвернулась к окну. Невозможно было видеть кипевшую в его взгляде ярость. Хейдон закрыл глаза.

– Простите, – пробормотал он. – Я не собирался подвергать вас риску. Я думал, что проведу одну-две ночи в вашем каретном сарае, а потом уйду. Вы бы ничего не узнали.

– В таком случае констебль Драммонд нашел бы вас сегодня утром и арестовал, – сказала Женевьева. – Полиция обыскивает все дворовые постройки в Инверэри.

– Господи! – Схватившись рукой за бок, Хейдон сбросил одеяло. – Если они начнут обыскивать дома и обнаружат меня здесь, вам предъявят обвинение. Боюсь, вам будет нелегко объяснить, как я оказался голым в вашей постели, если вы собирались передать меня полиции. – Он встал, пошатываясь, абсолютно обнаженный.

Глаза Женевьевы расширились. Она считала, что неплохо знакома с мужской анатомией, поскольку с детства увлекалась живописью и скульптурой. Но, похоже, ее опыт ограничивался всяческими ангелоподобными телами. Хотя прошлой ночью у Женевьевы было более чем достаточно возможностей изучить все особенности телосложения лорда Рэдмонда, она разумно воздерживалась от того, чтобы смотреть куда не следует.

Теперь же, когда его тело внезапно возникло перед ней во всей красе, Женевьеве казалось, будто смотреть больше некуда.

Но Хейдон был слишком поглощен усилиями, которые потребовались ему, чтобы подняться, и не замечал ее неожиданного оцепенения.

– Не знаете, где моя одежда?

Стыд окрасил щеки Женевьевы в пурпурный цвет. Она резко отвернулась, тщетно пытаясь стереть из памяти только что увиденное.

Хейдон уставился на нее, не понимая, в чем дело.

Наконец его одурманенный жаром ум осознал, что он стоит совершенно голый перед девственницей.

– Простите. – Схватив с кровати плед, Хейдон обернул его вокруг талии. – Я не хотел вас пугать.

В хриплом голосе звучало искреннее сожаление. «Как ни странно, – думала Женевьева, – похоже, его куда больше беспокоит то, что он напугал меня своей наготой, чем то, что он убил человека». По крайней мере было ясно, что лорд Рэдмонд не лишен чуткости.

– Теперь я в пристойном виде. Если хотите, можете повернуться.

Женевьева предпочла бы оставаться в том же положении еще несколько секунд, чтобы прийти в себя, так как не сомневалась, что ее щеки все еще пылают. Но если бы она так и стояла лицом к стене, то выглядела бы нелепо. Постаравшись придать своему лицу более-менее равнодушное выражение, Женевьева медленно повернулась.