Текст книги "Мозг: чердак, лабиринт или опора для шляпы?"

Отвечает Кайзе Изума, факультет психологии в Йоркском университете, Англия:

Когнитивный диссонанс – это то малоприятное ощущение, которое вы испытываете при попытке одновременно удержать в голове два или более несовместимых понятия, или когда ваши убеждения расходятся с вашими действиями. Например, вы решили похудеть и при этом съели целый торт. Такое расхождение между мыслями и действительностью может сильно нервировать, и люди часто стремятся устранить этот диссонанс, меняя свое отношение к происходящему. Так, чтобы лучше чувствовать себя после срыва, мы может успокоить себя тем, что пообещаем себе выйти завтра на пробежку.

Чем мы можем объяснить появление этого очень распространенного вида психологического стресса? Благодаря преимуществам методов нейровизуализации, особенно функциональной МРТ, ученые выявили ключевые области мозга, вовлеченные в возникновение когнитивного диссонанса. Задняя часть медиальной лобной коры (зМОК), играющая ведущую роль в избегании вызывающих отвращение ситуаций (мощный заложенный природой инстинкт для выживания), также вовлечена в формирование когнитивного диссонанса. В работах с использованием фМРТ, область зМОК становится активной при выполнении задания с противоречием действий и слов, когда испытуемые врут своим коллегам, несмотря на то что те знают правду.

Недавно мы с коллегами доказали причинно-следственную связь между активностью области зМОК и необходимой для устранения диссонанса сменой настроения. Мы вызывали ощущение когнитивного диссонанса у 52 участников эксперимента, показывая им два образца обоев для оценки. При просмотре образцов во второй раз, когда испытуемых просили оценить свои предпочтения, некоторые участники эксперимента отметили, что они отвергли исходно понравившиеся образцы обоев, тогда как другие испытуемые уже исходно выбрали наименее симпатичные им образцы. Мы показали, что, временно уменьшая активность в зМОК при помощи транскраниальной магнитной стимуляции (ТМС), можно нивелировать изменения в отношении к ситуации и уменьшить стремление к отсутствию противоречий.

В ряде дополнительных исследований были выявлены еще области, вовлеченные в возникновение диссонанса. Это островок и дорсолатеральная префронтальная кора (ДЛПФК). Островок, область мозга, отвечающая за эмоции, становится более активной, когда люди расстроены или злятся, тогда как ДЛПФК участвует в контроле когнитивных процессов. Уже показано, что нарушение работы ДЛПФК в результате воздействия на нее электродами уменьшает стремление к рационализации наших представлений после возникновения когнитивного диссонанса.

Многие думают, что когнитивный диссонанс – это плохо. Однако он помогает нам сохранить психическое здоровье и хорошее настроение. Благодаря ему мы чувствуем удовлетворение от своих решений или, как минимум, можем найти им оправдание, особенно если решения не так легко изменить. Разрешение когнитивного диссонанса помогает нам избегать плохих решений или мотивирует на правильный выбор. Это стремление быть в согласии с собой может в итоге и побудить нас совершить утреннюю пробежку.

Исходно опубликовано в Scientific American MIND

26 (6); 72 (ноябрь/декабрь 2015)

Отвечает Эндрю Ньюберг, директор по науке в центре интегративной медицины Мирны Бринд, университет и госпиталь Томаса Джефферсона в Филадельфии:

Ученые выявили некоторые различия между строением и работой мозга у верующих людей и атеистов, но до формирования полной картины этих различий еще далеко.

Ряд исследований, проведенных при участии людей с многолетним опытом медитации или молитвы, выявил у них повышенный уровень активности и более развитое строение лобных отделов мозга – областей, отвечающих за внимание и подкрепление, по сравнению с людьми, которые не медитируют и не молятся. Недавно проведенное исследование показало, что у людей, переживших духовное рождение, меньше гиппокамп (часть мозга, ответственная за эмоции и память), по сравнению с атеистами. Эти данные, однако, очень сложно правильно интерпретировать, так как не понятно, что именно является первопричиной: более развитые лобные доли или маленький гиппокамп приводят к тому, что человек приходит к Богу или набожность вызывает изменения в соответствующих областях мозга.

В разных экспериментах ученые также стремились выяснить: изменения, вызванные верой в Бога, схожи с теми, которые вызваны верой во что-то другое, или отличаются от них. На настоящий момент результаты указывают на то, что мысли о Боге активируют те же части мозга, что активны при размышлениях о самолете, друге или фонарном столбе. Например, в одной из научных работ показано, что когда верующий человек молится Богу и когда он общается с обычным человеком по имени Джо, у него активны одни и те же области. Другими словами, мозг религиозного человека воспринимает Бога как реального человека или объект.

Исследования также указывают, что у верующих людей повышен уровень дофамина в мозге, медиатора, ассоциированного с усилением внимания и мотивации. Эксперименты подтвердили, что верующие, в отличие от скептиков, с большей вероятностью будут находить изображения лиц или слов на экране, даже когда там, в реальности, ничего не изображено, тогда как атеисты чаще не видят спрятанных лиц или слов. При этом, если скептикам дать препарат L-dopa (L-дигидроксифенилаланин), который приводит к повышению уровня дофамина в мозге, они с такой же вероятностью, как и верующие, начинают выделять в разбросанных паттернах на экране изображения лиц или слова.

Так что же все это значит? Сегодня мы не может окончательно связать все данные воедино. Можем только утверждать, что мозг верующего человека и мозг атеиста имеют различия, однако причины этих различий до сих пор неизвестны.

Исходно опубликовано в Scientific American MIND

22 (6); 70 (январь/февраль 2012)

Отвечает Кит Е. Станович, профессор прикладной психологии и развития человека, университет Торонто:

Результаты многолетних исследований показывают, что люди – умственные скупцы. Когда мы сталкиваемся с проблемой, наше естественное стремление заключается в выборе наименее умственно затратного решения. Это и есть так называемое мышление первого уровня, которое было охарактеризовано знаменитым психологом Даниелом Канеманом, обладателем Нобелевской премии как автоматический, интуитивный процесс, не требующий усилий.

Мышление второго уровня, напротив, более медленное и требует обработки большего числа сигналов из внешней среды. Выбор в пользу использования мышления первого уровня имеет эволюционное значение: если проблему можно решить с меньшими усилиями, то мы можем направить излишки мыслительных способностей на выполнение других задач. Проблема возникает тогда, когда доступные простые подсказки недостаточны или сильно уступают более сложным информационным стимулам.

Именно такой конфликт возникает, когда кто-то решает поверить личному мнению кого-то, а не научным доводам или статистическим данным. Когда мы оцениваем личное мнение человека, мы автоматически вовлекаем в процесс оценки эволюционно древние области мозга, отвечающие за социальные взаимодействия и родственные привязанности. А для понимания научно доказанной информации (более современное приобретение для человека) необходим комплексный, логический и более сложный мыслительный процесс второго уровня.

Зная о наличии двух уровней мыслительного процесса, мы можем выделить несколько ситуаций, когда личное мнение может перевесить научные доводы. Во-первых, человек может быть не знаком с правилами научного мышления. В этом случае автоматически человек использует мышление первого уровня. И даже если мы способны оценить определенные научные доказательства, наше стремление использовать мышление первого типа может сбить нас с пути и привести к игнорированию логических доводов в пользу мнения эмоционально убедительного человека. Другими словами, при нашей склонности быть умственными скупцами и сохранять энергию мыслительных процессов даже веские научные доказательства не могут предотвратить использование мышления первого уровня вместо второго.

Однако есть и хорошие новости. Можно побороть наше стремление использовать мышление первого уровня. Это достигается путем тренировки, когда мы принуждаем себя использовать только научное и статистически подтвержденное обоснование и доводим этот навык до автоматизма. Исходно опубликовано в Scientific American MIND 26 (6); 72 (ноябрь/декабрь 2015)

Журналист Софи Бушвик из Scientific American расспросила профессора психологии Стивена Ньюберга из университета штата Аризона в Темпе о психологии антииммигрантских настроений:

После трагических событий 2011 г. (взрывы в Осло и стрельба на острове Утейа в Норвегии) все внимание было направлено на признавшегося в совершении этих преступлений Андерса Беринга Брейвика. Что побудило гражданина Норвегии с ультраправыми экстремистскими взглядами совершить массовое убийство? Несмотря на то что основным мотивом были антииммигрантские взгляды Брейвика, он убил и граждан Норвегии, представителей своей этнической группы. Почему у людей возникает такого рода предубеждение, и что служит спусковым крючком для всплеска насилия?

[Ниже представлена отредактированная стенограмма интервью.]

Что такое предубеждение с психологической точки зрения?

Традиционно в социальной психологии предубеждением считается негативно окрашенные чувства в отношении какой-то определенной группы лиц и отдельных ее представителей. Существуют разные виды предубеждения, различные виды предвзятости по отношению к разным группам. Все виды предубеждений имеют разную эмоциональную окраску. Например, к одной группе лиц предвзятость может сопровождаться отвращением, к другой – злостью, а к некоторым – страхом.

Что лежит в основе возникновения предвзятого отношения к иностранцам?

Мы очень сильно зависим от представителей своей группы. Более того, можно даже сказать, что социальность, взаимозависимое существование в группе себе подобных является наиболее важной эволюционной адаптацией для человека. Люди стремятся помогать членам своей группы, иметь историю справедливых взаимообменов и взаимозачетов, хорошо относиться друг к другу, создавать и следовать своду взаимоприемлемых норм и правил и таким образом завоевывать в своей группе доверие друг друга. Чужаки не вносят такой вклад в нашу группу, а значит, не вызывают доверия. Именно поэтому мы склонны думать, что чужаки несут нам угрозу. Мы считаем, что они заинтересованы в том, чтобы забрать наши ресурсы; они более вероятно обманут нас при обмене, нарушат наши правила и моральные устои, заберут больше, чем им полагается и т. д. Ощущение угрозы вызывает такие негативные эмоции, как гнев и отвращение, и вносит вклад в формирование антииммигрантских настроений.

Марк Шаллер, мой коллега из университета Британской Колумбии изучал причины дополнительной угрозы, которую люди видят в чужаках. Люди, приехавшие к нам издалека и жившие в других условиях, в том числе экологических, несут в себе другой набор патогенов, к которым у них уже образовался иммунитет, а у нас такого иммунитета нет. Работа Шаллера показывает, что восприятие человека как иностранца (потому что они выглядят по-другому, говорят на другом языке, едят другую пищу) автоматически активирует еще и ощущение угрозы заболеть. И все группы лиц, которые ассоциируются с угрозой заболевания, вызывают предвзятое отношение, характеризующееся чувством физического отвращения.

Осужденный за события в Норвегии Андерс Беринг Брейвик имел очень сильные антииммигрантские настроения. Что он чувствовал?

Я не могу точно сказать, что он чувствовал, но, как я уже говорил, иностранцы, приезжающие в нашу страну, иммигранты, активируют ощущение разного вида угроз и вызывают сопутствующие негативные эмоции, такие как гнев, отвращение и страх, что в свою очередь увеличивает вероятность их дискриминации. Если ощущение угрозы и другие эмоции очень сильные, то человек может посчитать, что ему необходимо избавить свою страну от людей, вызывающих такие чувства. Более того, гнев и отвращение вместе способствуют усилению презрительного отношения к чужакам, которых мы считаем ниже себя, что может мотивировать нас на крайние меры.

Очень важно отметить пару моментов. Во-первых, из-за того, что иммигранты воспринимаются нами как источники угрозы, они вызывают тлетворное предвзятое отношение и дискриминацию. Во-вторых, в такой реакции на чужаков нет ничего нового. И мы можем не только наблюдать текущие антииммигрантские настроения в обществе по всему миру, но и посмотреть на исторические события в США. Неважно, кто это были: итальянцы или ирландцы, поляки, евреи, немцы, китайцы или кто-то другой, – каждый представитель этих групп исходно был воспринят как источник различного вида угроз и соответственно вызывал мощное чувство предубеждения. И только по мере того, как представители этих групп вливались в американское общество, принимая его нормы и правила, они переставали нести угрозу обществу и становились американцами.

Брейвик имел предубеждения против иммигрантов, почему же его жертвами стали и норвежцы, представители его собственной этнической группы?

Я не знаком с его письменными показаниями, но могу предположить, что целью преступника были те представители его национальности, которых он считал ответственными за само существование иммигрантской угрозы. Мне кажется, что для него либеральные политики и государственная бюрократия (которые, по его мнению, поддерживают иммиграцию мусульман, культурное разнообразие и всеобщую толерантность) предают норвежский народ. В самом деле, он же атаковал либеральных политиков: бомбу установил в комплексе правительственных зданий, а перестрелка произошла в молодежном лагере, организованном либеральной партией. Для Брейвика эти люди были предателями, потому что позволили иммигрантам-мусульманам смешиваться с населением Норвегии и заражать его страну. Предателей всегда презирали и клеймили позором в обществе. Принимая во внимание то, насколько много люди как социальные существа вкладывают в свое сообщество и как сильно зависят от своего окружения, предательство одного из членов группы ощущается как самый худший поступок, какой только можно совершить. Мне кажется, что в либеральной политике Норвегии Брейвик видел предательство своего народа, и поэтому его целью были политические деятели и все, кто их поддерживал.

Что побуждает таких, как Брейвик, сломаться и решиться на использование насилия?

Для обычных людей свойственно переоценивать степень угрозы. Наш разум так устроен, что всегда склоняется в эту сторону. Вполне нормально, что люди при столкновении с угрозами, которые мы обсуждали, испытывают такие эмоции, как гнев, отвращение и страх. Но только то, что нам свойственно ассоциировать определенные группы с некоей угрозой и иметь предубеждения против них, не значит, что мы реагируем на это крайними мерами. Это просто бессмысленно, и нормальный человек всегда оценивает последствия от такого рода спланированных насильственных действий.

Я подозреваю, что у Брейвика и ему подобных занижен порог восприятия окружающих как источников угрозы и, возможно, им свойственны более выраженные эмоциональные реакции на воспринимаемые события. Более того, для таких, как он, возможность погрузиться в сообщество единомышленников посредством Интернета или другими способами и проводить с ними время может в значительной степени усилить его восприятие угрозы и убеждение, что необходимо предпринять меры. Как и для всех остальных видов редких и крайних типов поведения, для их запуска требуется психологическая предрасположенность, формируемая генами и воспитанием, в сочетании с текущим опытом, обстоятельствами и возможностью. Так называемый идеальный шторм!

Какие есть способы победить такое предубеждение против иммигрантов?

Предубеждение против новых иммигрантов – это нормальное свойство нашей психологии. Но что естественно, не всегда хорошо, и мы можем попытаться уменьшить нашу склонность к тем настроениям, которые мы считаем морально неприемлемыми. На протяжении всей истории иммигрантов, которых поначалу преследовали, как правило, в итоге принимали в обществе, потому что люди понимали, что приезжие в действительности не несут никаких угроз, как считалось ранее. Очень способствует интеграции иммигрантов перенимание норм и правил, принятых в новом обществе, а чувство угрозы дальше снижается, если люди начинают формировать дружеские связи между сообществами.

Как же помогает дружба?

Дружба подразумевает взаимовыгодное взаимодействие с другим человеком (например, делиться друг с другом, соблюдать очередность, раскрывать личное и др.). Эти действия открывают нам, что многие из исходно предполагаемых угроз в реальности не существуют. С дружбой связано также возникновение ощущения «нас», т. е. чувства, что человек такой же, как и ты, что вы разделяете нечто важное и этому человеку можно доверять. Человек другой национальности в качестве близкого друга позволяет нам перестать воспринимать членов его группы как несущих угрозу. Как только члены разных групп начинают взаимодействовать друг с другом, увеличивается вероятность возникновения между ними дружеских отношений, что ускоряет исчезновение предубеждений.

Как мы можем предотвратить переход предубеждений к насилию?

Я не уверен, что нам когда-либо удастся искоренить такие редкие акты насилия, какие мы наблюдали в Норвегии. Однако я настроен оптимистично и считаю, что мы сможем разработать поведенческие и политические «технологии» для снижения или контроля обычных каждодневных проявлений чувства предубеждения между разными группами людей.

Исходно опубликовано на сайте Scientific American

29 июля 2011

Отвечает Сузана Мартинез-Конде, специалист в области нейронаук, неврологический институт Барроу в Фениксе:

Ученые не до конца понимают, как уверенность в себе, имеющиеся знания и другие переменные взаимодействуют при формировании поведения. Все мы каждый день используем два типа знания: эксплицитное знание (тип «знаю, что» и имплицитное знание (тип «знаю, как»). Мы сознательно можем контролировать наше эксплицитное знание и уверенно делиться им с окружающими: я знаю, что один плюс один будет два. Имплицитным знанием, напротив, очень трудно делиться с другими: я умею ездить на велосипеде, но я не могу описать, какие точно движения нужно совершить, так как многие из них выполняются бессознательно. В связи с тем что тип «знаю, как» преимущественно скрыт от нашего сознания, мы не можем быть полностью уверенными в нем.

Выявить в эксперименте, что в нашем поведении обусловлено имплицитным знанием, а что – эксплицитным, невероятно трудно. Современные исследования с использованием методов нейровизуализации, однако, позволили выделить области мозга, связанные с эксплицитным и имплицитным знанием. Активность в стриатуме, области, расположенной около ствола мозга и ответственной за двигательный контроль и вознаграждение, соотносится с имплицитным компонентом деятельности. Эксплицитное научение возникает в передней поясной извилине коры, области мозга, отвечающей за обработку информации, когнитивную деятельность и эмоции, и на медиальной поверхности префронтальной коры, отвечающей, вероятно, за оценку рисков и вознаграждения.

Если к этому добавить еще и различную степень уверенности в себе, то результат станет просто непредсказуемым. В одном из недавних исследований проводили сравнение настоящих воспоминаний (высокая точность при сильной уверенности) и мнимых (низкая точность при сильной уверенности). Ученые обнаружили, что при одинаково выраженной уверенности активируются совершенно разные области мозга.

Еще многое предстоит узнать об уверенности, научении и знании и о том, как эти переменные влияют на поведение. Ученые уверены, что в будущем мы увидим результаты многочисленных исследований в этой области.

Исходно опубликовано в Scientific American MIND

19 (3); 84 (июнь/июль 2008)

Отвечает Розанна Е. Гуадагно, социальный психолог, университет Алабамы:

Люди более склонны доверять мнению и поведению лиц, похожих на них самих. Например, те, кто схожи по внешнему виду, увлечениям или поведению, будут более убедительны друг для друга. В работе, опубликованной в 2005 г. в журнале Journal of Consumer Psychology, исследовали эффект от совпадения имен на результативность убеждения. Половину участников просили пройти опрос, который проводил человек с таким же именем и созвучной фамилией, тогда как другая половина участников получила такое же задание, но опрос вел человек с несовпадавшим именем. Совпадение букв в именах позволило привлечь к проведению опроса в два раза большее число людей.

То же самое происходит при совпадении других параметров. Так, худощавый человек с большей вероятностью поверит такому же худощавому человеку, а не более полному. При этом полное совпадение встречается не часто. В нашем обществе худощавые люди считаются более привлекательными, а привлекательные люди более убедительны. Примеры этого мы ежедневно наблюдаем по телевизору, где красивые актеры рекламируют разные товары.

Влияние пола на процесс убеждения оценить сложнее. В целом, мужчины более убедительны, нежели женщины, так как мы считаем, что у них выше авторитет и богаче опыт. Но это не работает, когда предмет обсуждения относится к области женской компетенции (например, уход за ребенком).

К другим факторам, влияющим на эффективность убеждения, относят отношения между убеждающим и убеждаемым (находятся ли они в дружеских отношениях, или они соперники, или незнакомы) и способ общения (личный разговор или электронная почта). Мои исследования показывают, что когда женщина пытается в чем-то убедить другую незнакомую женщину, то эффективнее это сделать в личном разговоре, а не по электронной почте, так как женщины очень быстро формируют знакомства. Мужчины, напротив, предпочитают использовать электронную почту, стараясь донести до другого малознакомого мужчины свою точку зрения, так как в письменной речи можно сконцентрировать свое внимание только на тексте, а не на собеседнике.

И наконец, при любом способе коммуникации наиболее эффективно работает убеждение, когда оно направлено на человека такого же пола. Мы с коллегами обнаружили, что как мужчины, так и женщины с большей вероятностью положительно отнесутся к усилению мер безопасности на факультете или согласятся на сложный экзамен (тематика которого для большинства студентов ненавистна), если убеждающий человек (не важно, реальный он или виртуальный, управляемый по компьютеру) такого же пола, что и убеждаемый.

Исходно опубликовано в Scientific American MIND

20 (4); 70–71 (июль/август 2009)