Текст книги "Всего лишь тень"

Глава 20

На какой-то момент он застывает перед шкафом в спальне.

Наконец берет джемпер, который она особенно любила. Подносит его к лицу, закрывает глаза и долгие минуты вдыхает запах. Стоя в пустой комнате с реликвией в руках.

Гомес не плакал с момента кремации. Больше сил нет.

Впрочем, сил нет ни на что. Только на боль. Но на это особых сил не нужно. Достаточно просто продолжать жить. Даже если наполовину, даже если это всего лишь иллюзия жизни.

Он садится на кровать с шерстяным джемпером в руках. Вокруг тишина.

Болезнь такая сука. Она забирает любимое существо.

Но не любовь.

* * *

Несмотря на таблетки, Хлоя спала плохо. Сон урывками, кошмары, которые смешивались с тяжелым бредом. С ожесточенными боями против армий кровожадных демонов. Но никакие бои не изгонят ее привычное наваждение. В начале и в конце ночи, словно открывая и закрывая скобку.

Жуткий вопль, тело летит в пустоту и разбивается у ее ног…

– Хорошо спала? – заботливо спросила Матильда.

Хлоя улыбнулась; странное ощущение завтракать в компании матери.

– Как дитя! – соврала она.

– Здесь тихо. По крайней мере, никто тебя не побеспокоит. Сможешь отдохнуть.

Это точно, гарантированная глухомань.

Ни автострады, ни скоростного шоссе, ни дорожного движения.

Ни бумаг, которые надо рассмотреть, ни телефонных звонков, которые необходимо сделать, ни мейлов, которые надо рассортировать.

Ни бешеной гонки с утра до вечера.

Птичье пенье, шум воды или ветра. У Хлои такое чувство, будто она укрылась в монастыре. Не так уж неприятно, между прочим. При условии, что ее вынужденный реабилитационный курс продлится не больше недели. Если дольше, она спятит. Натурально спятит.

– Я пригласила на вечер твою сестру с Арманом.

– Я думала зайти к ним повидаться, – поспешила вставить Хлоя. – Но ты хорошо сделала.

– А Лиза, хочешь, пойдем ее навестим? Ты не так часто здесь бываешь…

Рука Хлои сжала чашку.

– Лучше я схожу одна.

Матильда ни в чем ее не упрекнула, как всегда. Только добавила: Ей будет приятно.

Хлоя прекрасно знала, что нет. Тут и речи быть не может о приятности. Ни для нее, ни для Лизы.

Только мучение, долг, который она на себя взвалила. Наказание.

Постоянно наказывать себя. В конце концов, это ее вина. Пусть даже никто никогда ей этого не говорил.

Без сомнения, потому что она никому никогда не говорила.

– Бертран приедет за мной в пятницу, – объявила Хлоя, чтобы сменить тему.

Увидела, как в глазах матери вспыхнула улыбка.

– Вот мы и познакомимся, как я рада!

Хлое был понятен дальнейший ход ее мыслей. Надеюсь, этот-то наконец окажется тем, кто нужен. Тем, кто сумеет тебя удержать, у кого хватит мужества остаться с тобой.

Матильда занялась посудой. Хлоя смотрела на нее с глубокой нежностью. Мать казалась усталой, постаревшей, но по-прежнему элегантной. Одета она была просто, но элегантность не очень зависит от одежды. Это способ существования.

Хотя они не виделись уже полгода, Хлоя затруднилась бы сказать, действительно ли ей не хватало матери. Всегда тяжело возвращаться в родительский дом, в обстановку, которая равнозначна счастливому детству.

Пока однажды все не превратилось в ужас.

На кухне появился отец, вернувшийся с утренней прогулки. С тех пор как он бросил работу, это стало ритуалом. Каждое утро вставать спозаранку и отправляться бродить по полям.

– Привет, дочка, – бросил он, целуя Хлою.

– Привет, па…

Они никогда не знали, что сказать друг другу. Он, мрачноватый деревенский малый, скупой на слова и излияния чувств. Гордый успехами своей старшей дочери, но никогда этого не говоривший. Счастливый тем, что она здесь, хотя ни за что этого не покажет и не признается. Как если бы слова внушали ему страх. Как если бы чувства были слабостью.

Хлоя пошла в него. Во многом.

Он уселся напротив нее, налил себе кофе.

– Можно я завтра утром пойду с тобой? – с надеждой спросила Хлоя.

И мгновенно перестала понимать, зачем она это предложила.

Удивленный не меньше ее, он пожал плечами:

– Если хочешь, но я не буду дожидаться десяти часов, пока ты проснешься… И у тебя хоть есть нормальная обувка?

– У меня есть очень красивые зеленые лодочки на шпильках, – улыбнулась Хлоя. – Думаешь, подойдет?

Мать засмеялась, отец скривился.

– Если подвернешь ногу, не хнычь! – проворчал он.

– Ты понесешь меня на спине.

– Можешь не рассчитывать. Я уже слишком стар для такого.

– Нет же, – развеселилась Хлоя. – Сил тебе по-прежнему хватает, я уверена.

– Годы, дочка… Годы не знают жалости.

Дело не только в годах, подумала Хлоя.

В углу кухни появилась Тень. Возникшая из ниоткуда.

Нет, из моей головы. Возможно, больной.

* * *

– Вы не против пойти напиться?

Лавалю удалось убедить шефа открыть дверь квартиры, куда тот забился, как раненый зверь. Настоящий подвиг.

– Я знаю один симпатичный паб тут недалеко.

– А потом? Приведешь меня обратно и уложишь на диван? А если будешь совсем лапочкой, то стянешь с меня башмаки и подоткнешь одеяльце… А завтра утром у меня будет похмелье и желание проблеваться. Но лучше не станет. Ну и скажи на милость, что это даст?

Лаваль только вздохнул. Можно подумать, пьянка вообще может что-то дать. А в этом случае ничто не могло по-настоящему помочь.

– Ты зачем приперся, Пацан? Посмотреть, готов ли я вернуться на службу?

– Нет, конечно же нет! Слишком рано…

Гомес уселся прямо напротив и уперся в него язвительным взглядом.

– Слишком рано? Так ты полагаешь, что через месяц станет лучше? Или, может, через два? Или через шесть? Сколько, по твоей прикидке, мне осталось так мучиться? По-твоему, сколько времени я буду скорбеть?

Лаваль расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Не знаю.

На лице Гомеса появилась жутковатая улыбка. Того, кто страдает и хочет поделиться.

– Нет, ты не знаешь, лейтенант. Впрочем, ты ничего не знаешь. Лучше не станет и через десять лет. Лучше не станет никогда. Никогда, усек?

– Не говорите так, патрон.

– Я вернусь на следующей неделе, – холодно заявил Гомес. – Если окажусь таким трусом, что до того времени не разнесу себе череп. Устраивает тебя такой ответ?.. И не приходи сюда больше. Мне не нужна нянька.

Лаваль встал и натянул куртку.

– Ладно, майор. Как пожелаете. До следующей недели.

Гомес услышал, как дверь хлопнула чуть сильнее необходимого, и остался неподвижно сидеть в кресле в гостиной.

То, чего он боялся, случилось. Теперь ребята начнут его жалеть. Придется обращаться с ними еще жестче, чтобы избежать еще и этого оскорбительного сочувствия.

* * *

Наш милый Арман все такой же придурок.

С другой стороны, Хлоя спрашивает себя, а с какой стати ему меняться.

Сестра смотрит на него как на героя и наверняка каждый вечер падает перед ним на колени. Так с какого хрена он ударится в самокритику?

Хлоя мало говорила на протяжении всего ужина, который уже подходит к концу. Зато ее зять говорил за двоих. Даже за десятерых. Завладев беседой, он заставил ее крутиться вокруг единственно увлекательной темы: его самого.

Не следует забывать, что Арман – начальник. В его подчинении другие люди. Он истинный лидер.

Хлоя не раз испытывала желание весьма чувствительно его приложить, но воздерживалась. К чему начинать военные действия, это огорчит родителей. Улыбка матери достаточная награда за маленькую личную жертву.

Матери, которая закатила целый пир… Она просто счастлива, что все ее дети собрались за одним столом. Ну, положим, не все. Ведь одной не хватает.

Зато внуки здесь в полном составе. Которых Арман сделал Жюльете. Все трое… Трое шумных, беспокойных и эгоцентричных монстров.

Что поделать, дети! – думает Хлоя, внезапно испытывая радость, что у нее их нет.

Во всяком случае, таких. Я бы с ума сошла с тремя малышами на загривке. Которые вечно орут и каждую секунду тебя дергают. Ссорятся и хнычут. Все равно я не смогла бы ими заниматься, раз меня вечно нет дома.

На мгновение она восхищается сестрой. Но только на мгновение.

Как та могла выйти за подобного болвана? Наверняка в какой-то момент просто поплыла по течению. Бедная Жюльета. Ты достойна намного лучшего…

– А ты, Хлоя, что об этом думаешь? – спрашивает Арман.

Хлою грубо возвращают к реальности. Повисает молчание.

Вот только Хлоя представления не имеет, о чем говорил милый Арман.

– Прости, я отвлеклась… О чем ты говорил?

Свояк получает размашистую оплеуху. Она его не слушала? Крайнее оскорбление.

Хлоя дерзко ему улыбается.

– Ты отвлеклась? – повторяет он.

– Хло у нас такая мечтательная! – поспешно встревает Жюльета. – Вечно витает в облаках!

Хлое хочется расхохотаться. Это она-то витает в облаках?! Лучшая шутка за вечер.

– Я говорил о надежности французских машин, – уточняет явно уязвленный Арман.

Конечно же, что может быть интересней. И правда, ведь милый Арман работает в автосервисе.

– Я об этом ничего не знаю, – отвечает Хлоя. – Я езжу только на «мерседесах».

* * *

Гомес раздавил окурок на тротуаре. Вечер. Ему странно чувствовать себя на улице.

Он толкнул дверь в паб, и его немедленно захлестнула волна звуков. Смесь музыки, взрывов смеха и голосов.

Есть еще люди, которым хочется смеяться. Потому что они не знали Софи.

Он заметил устроившегося у стойки Лаваля. Он так и думал. И даже надеялся. Положил ему руку на плечо; Пацан обернулся и застыл.

– Патрон…

– Не называй меня так. Не здесь.

Гомес сделал знак бармену. Что он хочет выпить? «Десперадо»[12]12
  Сорт пива, назван в честь фильма «Десперадо» – «Отчаянный» (или отчаявшийся).


[Закрыть], конечно.

– Я знал, что найду тебя здесь.

– Я здесь часто, надо заметить.

– Лучше бы подыскал себе девушку, давно пора, – вздохнул Александр.

– Я вроде нашел, – признался лейтенант.

– Тогда чего ты здесь торчишь?

– Вас ждал.

– Расскажи мне.

– Что именно?

– Любовную историю… И красивую, пожалуйста.

* * *

На террасе она слушала ночь. Настоящую. Глубокую и тихую, не оскверненную огнями города. Дикую природную ночь, отдаленную от человека.

Опершись о перила, Хлоя смотрит на звезды. Несмотря на холод, эта маленькая пауза ее радует. Как давно она не любовалась звездами?

– Что ты делаешь?

Жюльета присоединяется к ней. Одиночество было недолгим.

– Тебе с нами скучно? Весь ужин ты сидела с надутым видом…

Челюсти Хлои сжимаются. Она поворачивается к младшей сестре. Та совсем на нее не похожа. Маленькая, кругленькая, со светлыми, коротко остриженными волосами.

– Я просто устала. И приехала сюда отдохнуть.

– Что случилось? Ты заболела? Мама сказала, что…

– Я не больна, – обрывает ее Хлоя. – Всего лишь профессиональный стресс. Ничего серьезного. Мне нужен был перерыв, и я воспользовалась этим, чтобы приехать сюда.

– И все же тебе следовало предупредить. Знаешь, родители устают. Особенно папа.

– И ты боишься, что от меня они устанут еще больше, да? Спасибо за комплимент!

– Что бы я ни сказала, ты все воспринимаешь в штыки, – вздыхает Жюльета.

– А как ты хочешь, чтобы я воспринимала? – усмехается Хлоя.

– Я только сказала… Ладно, не обращай внимания.

– Тебе неприятно, что я здесь, верно?

Подумать только, она сбежала на террасу, чтобы хоть пять минут побыть в покое. Не вышло.

– Не понимаю, с какой стати мне должно быть неприятно, – заверяет Жюльета.

– Лучше уж скажи сразу, что здесь никто не рад меня видеть, так будет яснее!

Жюльета долго смотрит ей в глаза, прежде чем ответить:

– Ты не изменилась! Думаешь, весь мир на тебя злится уж не знаю за что… Ты видишь врагов повсюду. Твоя вечная паранойя, бедная моя Хлоя.

Глава 21

Центр разместился в большом старинном здании, расположенном в глубине парка с чудесными густыми деревьями. Хлоя припарковала «ситроен» отца как можно ближе ко входу, но долго колебалась, прежде чем выйти из машины. Поправила прическу перед зеркалом заднего вида, проверила макияж. Как если бы ее внешность имела хоть какое-то значение.

Наконец она медленно направилась к дверям, ведущим в просторный, хорошо освещенный холл. Чистота и роскошь, которые ее успокаивают.

Пока что все шло хорошо.

Женщина-администратор за стойкой посылает ей дежурную, но милую улыбку.

– Здравствуйте, мадам, чем могу помочь?

– Здравствуйте, я…

Ее прерывают крики; в нескольких метрах от нее молодой человек, до того лежавший на банкетке, бросается на пол и разражается воплями, в которых звучит то ли ярость, то ли страх. Подбегает амбал в белом халате и не слишком ласково его поднимает, потом уводит по коридору.

Тишина, установившаяся после их исчезновения, не несет с собой никакого облегчения. Скорее, жестокость.

– Мадам? – повторяет администраторша, словно ничего не случилось.

– А… Я пришла повидать Элизабет Бошан.

– Вы знаете номер ее палаты?

– Нет, – признается она, опуская глаза.

А ведь Лиза живет здесь уже пять месяцев.

Скорее, влачит существование здесь.

– Палата пятьсот четыре, пятый этаж. Когда подниметесь наверх, отметьтесь в кабинете медсестер. Лифт вон там, слева. Приятного дня.

Хлоя вызывает лифт, но в тот момент, когда он приходит, сворачивает к лестнице. Может, чтобы потянуть время. Отдалить расплату.

На пятом, задыхаясь после тяжелого подъема, она отправляется искать пресловутый кабинет медсестер.

Первое, что Хлоя сразу же ощущает, – шок. Насколько внешний вид здания и холл были привлекательны, настолько этаж производит гнетущее впечатление. Потрескавшаяся плитка, облупившаяся краска на стенах, подтеки на потолке. И отвратительные запахи, смесь подогретого супа и дезинфицирующих средств, от которой ее начинает тошнить… Какое мерзкое место!

Она останавливается перед кабинетом, покашливает, чтобы обозначить свое присутствие. Две медсестры болтают за кофе, одна из них подходит к Хлое, не давая себе труда скрыть, что та ее побеспокоила.

– Я пришла повидать Лизу Бошан.

– Элизабет? Вы родственница?

Подозрительный взгляд.

– Я ее сестра.

– Вы не предупреждали о посещении…

С каких пор нужно записываться на прием, если хочешь навестить сестру?

– Она у себя в палате?

– Разумеется! А где ей еще быть? Это в конце коридора, палата пятьсот четыре.

Медсестра возвращается к своему кофе, а Хлоя к своему паломничеству.

В здании слишком сильно топят, она утирает лоб, прежде чем добирается до точки невозврата. Сделав глубокий вдох, стучит в дверь и заходит, не дожидаясь ответа.

В любом случае его не будет.

Хлоя застывает на пороге.

Лиза… Усажена в старое дерматиновое кресло. Голова свесилась набок, взгляд затерян в пустоте, рот приоткрыт.

– Ку-ку, Лиза, это я.

Голос у нее прерывается, сердце снова бьется с непозволительной скоростью. Она медленно подходит ближе, дурнота усиливается с каждым шагом.

Остатки последней трапезы размазаны по застиранной ночной рубашке Элизабет, которую так и оставили в кресле. Хлоя внезапно понимает, почему медсестре не понравился ее неожиданный визит.

– Господи, – бормочет она, поднося руку ко рту.

Это чудовищное зрелище не дает ей приблизиться вплотную. Запах в палате еще хуже, чем в коридоре, а жара как минимум под тридцать градусов. Хлоя снимает пальто, чтобы не задохнуться, и бросает его на незастеленную постель с грязными простынями. Наконец она находит в себе силы дойти до Лизы, наклоняется и целует ее в лоб.

– Привет, сестричка.

Открывает окно, берет стул и ставит его напротив кресла. Она меньше чем в метре от Лизы и надеется, что сумеет поймать ее взгляд. Но тот скользит по ней, не замечая. Как если бы Хлоя была частью этой отвратительной обстановки.

– Ты меня слышишь?

Она берет сестру за руку, до странности холодную, сжимает ее в своей. Безуспешная попытка вступить в контакт с пустотой.

– Знаю, что давно к тебе не приходила, но я была далеко. И я все равно думала о тебе, моя Лиза.

Думала о тебе.

Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. Даже того не замечая.

Ты мне снилась каждую ночь.

Она не может отвести взгляд от грязи, которая уродует ее сестренку, и, не выдержав, возвращается к окну. Стараясь сдержать слезы, позволяет глазам отдохнуть на картине зеленеющего парка.

Ты сумеешь, Хлоя, не будь смешной!

Она с улыбкой снова поворачивается к Лизе. Только губы дрожат и блестят глаза.

– Я все устрою, не беспокойся.

Она заглядывает в ванную комнату, затхлый закуток, воняющий плесенью и мочой. Где, без сомнения, не убирали уже много дней. Решает отложить свой гнев на потом. Главное – Лиза.

Она возвращается к сестре, сияя показной улыбкой. Которая скрывает ужас.

Как, собственно, и само это место.

– Я помогу тебе принять душ! Не сомневаюсь, что в такой жаре тебе этого очень хочется.

Уже давно Лиза не может ходить. И говорить тоже.

Уже давно Лиза ушла.

Хлоя подхватывает ее под мышки и под колени, приподнимает, что стоит ей тяжкого усилия. Хотя весит та теперь совсем немного. Легкая, как мятая тряпка, неподвижная, как кусок высохшего дерева. Расколотого.

Хлоя доносит ее до ванной и усаживает на пластиковый стул, который стоит под душевой насадкой. Снимает с нее ночную рубашку, боясь на нее глянуть. Смущенная тем, что раздевает собственную сестру. Но в сущности, Лизе все еще восемь лет. Она до сих пор и навсегда маленькая девочка.

Новый шок для Хлои: чудовищная худоба, выступающие кости и синяки на руках, ляжках, животе, ребрах…

Потом снимает с нее совершенно мокрый подгузник и поспешно выбрасывает его в мусорное ведро. Ее сердце сжимается, она чувствует, как подкашиваются ноги. Жара, запах, зрелище этого изможденного, измученного тела. Держась рукой за стену, Хлоя пытается успокоиться.

Не тот момент, чтобы терять сознание, черт!

– Все будет хорошо, Лиза…

Все будет хорошо, Хлоя.

Она оставляет свои туфли в палате и возвращается в закуток, как на арену. Вот только сражается она сама с собой.

Проверяет температуру воды, потом пускает струю на ноги Лизы, та не реагирует. Тогда она ведет душем вдоль тела, столь же разбитого, сколь безучастного. И вдруг ей кажется, что она видит ее глаза. На какую-то долю мгновения у нее возникает ощущение, что сестра на нее смотрит.

Но нет, Хлое, должно быть, показалось.

Завершив мытье, она укутывает Лизу в чистое полотенце, наверняка принесенное матерью, и укладывает на кровать.

Что за дерьмо! Когда они последний раз меняли постельное белье?

В такое время дня не остаются в ночной рубашке. Хлоя выбирает белое легкое платье, синий пуловер и приступает к манипуляциям, одевая сестру, как куклу.

Куклу в натуральную величину, на которой забыли нарисовать улыбку, будущее.

Затем Хлоя протирает кресло, убирает грязную одежду в пластиковый мешок. Из глубины ящика прикроватного столика извлекает расческу для завершающего штриха.

Она садится на кровать, обнимает Лизу. Как хорошо прижимать это тело к своему.

Ее плоть, ее кровь.

Ее преступление.

Она расчесывает короткие взлохмаченные волосы, стараясь придать им женственную форму. Вспоминает об изумительных длинных волосах, из-за которых все девочки завидовали Лизе.

Укладывает сестру на спину, оглядывает результат: теперь Лиза куда привлекательнее. А главное, у нее умиротворенное лицо.

– Сейчас вернусь, – шепчет Хлоя.

В коридоре она замечает оставленное кресло-каталку. Она тихонько забирает его, усаживает туда сестру, накрывает флисовым одеялом и выкатывает из этой невыносимой дыры.

А ведь Лиза живет здесь. Изо дня в день.

Хлоя вспоминает о своем просторном кокетливом доме, сердце снова сбивается с ритма.

Я стерва. Эгоистка. Я ничтожество. Я могу лгать хоть целую вечность. Всем, и даже себе. Но правда в том, что я ничтожество!

– Мы пойдем гулять, дорогая!

Хлоя не хочет проходить мимо кабинета медсестер и направляется к грузовым лифтам, в другой конец коридора. Лифты исключительно для персонала.

Сегодня они исключительно для Лизы и ее старшей сестры.

Они проезжают через холл внизу и наконец оказываются в парке, где Хлоя полной грудью вдыхает чистый и прохладный воздух. Наслаждение. Сегодня солнце светит для них двоих.

– Как хорошо выбраться на воздух, правда?

Им встречаются другие человеческие существа, вечно сидящие; Хлоя сворачивает на маленькие заасфальтированные аллейки, петляющие между огромными деревьями. Их приветствует пение птиц; слышит ли его Лиза?

Конечно же слышит. Она все видит, все слышит.

Она только не может реагировать. Больше не может. Пленница саркофага.

Так они продолжают продвигаться вперед, без всякой цели. Вот если бы они могли повернуть в прошлое. Найти тайную дорогу, которая привела бы их ровно на двадцать шесть лет назад. За несколько секунд до того, как…

Они огибают маленький, заросший мхом водоем, где плавают три или четыре подвядшие кувшинки. Хлоя садится на скамейку, ставит кресло с Лизой рядом.

– Тебе здесь нравится? Приятно, правда? Куда лучше, чем в твоей комнате.

Хлоя поворачивает голову, погружая взгляд в зеленоватую воду, которая слегка колышется под легким ласковым ветерком.

– Знаешь, я приехала на несколько дней навестить папу и маму. Мне нужно было передохнуть… А может, вернуться к корням!

Хлоя тихонько посмеивается, горло ее сжимается. Ей нужно было столкнуться с реальностью, без сомнения. Той, от которой она ежедневно пытается отвернуться. Вот уже двадцать шесть долгих лет.

– На самом деле я просто сбежала из дома. Знала бы ты, что мне пришлось пережить в последнее время… Я… Кто-то желает мне зла. Началось все с какого-то типа, который преследовал меня на улице, а потом…

А потом Хлоя больше не может остановиться. Говорит и говорит. Как легко доверяться тому, кто не способен вам ответить. Признаваться в своих страхах тому, кто не может вас судить.

Хлоя кладет руку на ногу Лизы, но не в состоянии смотреть на нее. Не в состоянии выдержать это отсутствие, в котором сама и виновата.

– Не знаю, то ли я схожу с ума, то ли… кто-то действительно решил сделать все, чтобы я спятила! Я умираю от страха, Лиза.

Она чувствует, как выступают слезы, утирает их тыльной стороной ладони. И наконец поворачивает голову к Лизе. На этот раз Хлое не кажется: сестра смотрит на нее своими большими ореховыми глазами. Ее взгляд не случайно обращен в сторону Хлои: он ей предназначен, она в этом уверена.

Ее охватывает огромное волнение. Почти до потери дыхания.

– Лиза?

Та по-прежнему не уходит в себя, а продолжает вглядываться в нее из глубин своего одиночества, как если бы жизнь внезапно всплыла на поверхность. Хлоя хватает ее руку, прижимает к своему сердцу.

– Ты узнаешь меня? Это я, Хлоя! Подай мне знак, прошу тебя!

Но жизнь исчезает. Пустота медленно вступает в свои права.

– Лиза?.. Лиза!..

Слишком поздно, она снова отброшена в свою крепость. Туда, куда никто не может за нею последовать. Хлоя целует руку, долгие минуты держит ее в своей.

Потом они медленно возвращаются в здание центра.

Хлоя не могла ошибиться: на краткое мгновение Лиза вернулась. Лиза слушала ее и слышала.

Просто невероятно, как ей от этого хорошо.

Они поднимаются в комнату, где вонь немного рассеялась. Хлоя укладывает Лизу на кровать; а может, она предпочитает кресло? Как узнать?

Наконец она целует ее в лоб, гладит по лицу.

– Я вернусь, – шепчет она. – Обещаю… Очень скоро.

И снова их взгляды на мгновение встречаются. И Хлоя понимает, что сестра счастлива ее видеть.

А ведь она должна ее проклинать. Ненавидеть.

Она долго обнимает ее, что-то шепчет на ухо.

Потом Хлоя выходит из палаты то ли с облегчением, то ли с щемящим чувством, что бросает сестру. Но прежде чем уйти, она должна еще кое с чем разобраться.

Она останавливается перед кабинетом, где медсестры продолжают что-то бурно обсуждать.

– Я могу с вами поговорить?

– А в чем дело?

– Я навещала сестру и хочу вам сказать, что это недопустимо! Там дикий смрад и жара как минимум градусов тридцать!

– Ну и что? Мы же не виноваты, что отопление плохо отлажено, верно?

– Да ну? А вы не заметили, что в палате есть окно? Вас очень утомит его открывать время от времени? Вообще-то, не самое сложное дело. И должно входить в ваши обязанности!

Лицо медсестры каменеет еще больше. Она становится лицом к лицу с Хлоей, уперев руки в бока и с мстительным огоньком в глубине глаз.

– Это все, мадам?

– Нет, не все! – повышает голос Хлоя. – Там сплошная грязь в ее палате, настоящий рассадник заразы! И мне пришлось помыть Лизу под душем!

– Ну и что? Это моя вина, что она писает под себя?

У Хлои дикое желание влепить ей пощечину.

Ну и что? Это моя вина, что мне хочется отвесить тебе оплеуху?

– Для чего вы здесь? – продолжает наступать она. – Вам не стыдно оставлять ее в таком виде?

– Вы хотите поучить нас делать нашу работу? Душ три раза в неделю. Уборка по утрам. Вы пришли в неудачный момент. Причем приходите вы нечасто!

А вот это уже удар ниже пояса.

– Какое ваше дело? – кричит Хлоя. – А синяки у нее на теле? Это ведь вы, да? Я уверена, что вы с ней плохо обращаетесь!

– Следите за своим языком! – оскорбляется дама в белом халате. – У нее проблемы с кровообращением. Это нормально, когда человек вообще не двигается!

– Вы меня за идиотку принимаете? Поверьте, это вам так не сойдет. Где директор этой лавочки?

– Директрисы сегодня нет, мадам. Если вы желаете ее видеть, следует назначить встречу.

– Мне не нужно назначать встречи. Я требую встречи с ней немедленно!

– Вы не можете ничего требовать! И если вы не прекратите скандалить, я вызову полицию!

– Отлично. Если вы перешли на такой тон, я вернусь завтра поговорить с вашей директрисой. И вы пожалеете, что со мной познакомились.

Медсестра захлопывает дверь у нее перед носом, и Хлоя на мгновение застывает перед этой стеклянной стеной, клокоча от гнева.

Потом решает двинуться к выходу и, проходя мимо открытой двери в какую-то палату, мельком замечает привязанную к кровати, совершенно голую старуху. Та монотонным голосом зовет на помощь.

Хлоя пускается в бегство, скатывается по лестницам, почти бегом пересекает холл. Забирается в машину, но не трогается с места. Глазами ищет окно палаты Лизы.

Слезы слепят ее, она больше ничего не видит.

Нет, она видит восьмилетнюю девочку, которая смеется и полна жизни.

Маленькую девочку, у которой все впереди.

Просто жизнь.