Текст книги "Одинокий некромант желает познакомиться"

Глава 9

– Что ты… – Глеб успел подхватить тело, которое вдруг съехало набок. И голова повисла на тонкой, чересчур уж тонкой шее. Рот приоткрылся, а из длинного, с весьма характерной аристократической горбинкой носа потекла кровь.

– Ничего. Так даже лучше.

Кровь шла и у Земляного.

Сперва из левой ноздри его выглянула змейка, затем из правой. Он раздраженно махнул рукой, растирая кровь по лицу, и велел:

– Посади ее как-нибудь и убирайся. Мешаешь. Фонит.

Глебу хотелось сказать, но…

Он поправил тело, оперев его о высокую спинку кресла, и отступил. А потом еще отступил. Если с первого раза не выйдет, то придется все начинать сначала. Меж тем Земляной вытащил из сумки полупрозрачную аметистовую пластину и закрыл глаза. Теперь кровь шла и из ушей, стало быть, проклятье не то что непростое…

Алексашка часто сглатывал, а после он наверняка сляжет, станет брюзглив и зол, запрется в какой комнатушке потемнее и погрязнее, откуда хорошо если к ночи выберется. Земляной ненавидел быть слабым.

Согласится ли дед?

У старика норов. И сила, которой мало кто из живущих ныне наделен. Если не он, то вдвоем с Алексашкой можно попробовать сдержать рост.

К примеру, та же смесь урановой воды и белой глины давала неплохие результаты. На мышах.

Земляной матюкнулся сквозь зубы и сунул палец в ухо. Чешется, стало быть. Не выдержал и прислонился к стене, потерся о нее, закрывши глаза. А трещины на руках приоткрылись, выпуская сукровицу. Она застынет, зальет руки темным воском, который если и сдирать, то сразу с кожей.

Дед нужен. Но что ему предложить?

Пластина в руках Алексашки медленно наливалась светом. Одна. И вторая.

Деду надо будет отправить копии. И лучше, если письмо напишет Алексашка. Он хоть и сбежал из рода подальше от тяжелой дедовой руки, а все одно любимый внук, что бы там ни говорили. Глебово письмо со старика станется просто в камин отправить, не читая.

Алексашке Глеб торт закажет. Шоколадный. Даже два.

– Йесть, – скорее выдохнул, чем произнес, Земляной, убирая в сумку четвертую пластину. – Еле хватило… – Он вновь вытер локтем кровящий нос и опустился в кресло.

– Ее…

– Я купировал пару основных каналов. Роста это не сдержит, но хотя бы замедлит. Надо будет попробовать с водой…

– А не опасно? Мыши…

– Ей уже ничего не опасно, – Земляной поднял плечо, прижимая воротник к уху.

– Будить?

– Не стоит. Сейчас ей не то чтобы плохо, но и до хорошего далеко, а через пару часов, глядишь, совсем полегчает. Отнеси куда-нибудь, и надо бы целителя, пусть присмотрит. У нее есть целитель?

– Должен быть.

Анна оказалась удивительно легкой, а еще от нее пахло кровью и травами. И, мешаясь, запахи эти тревожили Глеба. Нет, как женщина она ему не нравилась. Он предпочитал других. Поярче. И пофигуристей.

Желательно замужних, это избавляло от неловких ситуаций, когда ожидания дамы не соответствовали намерениям самого Глеба.

Анна вызывала… нет, не жалость. Почему-то не получалось жалеть ее. А вот интерес был.

В ее спальне гулял ветер. Он трогал тонкие гардины, тревожил горшки с цветущими растениями. Глеб понятия не имел, что это за растения, но было красиво: розовые, белые, голубые шапки цветов, которые поднимались над белоснежными горшками.

Светло. И неудобно. Его сюда не звали.

Он положил Анну на кровать. Подумал, сунул под голову подушку и саму голову повернул набок на случай, если кровотечение из носа не остановится. Целителя… да, придется звать, а пока не придет, самому остаться.

– Миленько, – Земляному никогда не хватало того, что нормальные люди называют тактом. – Определенно, мне здесь нравится.

– Шел бы ты…

– Не могу, – он сел на пол, вытянув ноги.

На ботинки налипла земля, комки которой тут же осыпались и на паркет, и на светлый ковер.

– Ты ее не оставишь, а мне одному плохо… и вообще, у нас там дети без присмотра. Они, конечно, после ночи умотавшиеся. Но ты же знаешь, насколько быстро эти засранцы восстанавливаются.

В этом была своя правда.

Земляной прижал подбородок к шее, и кровь капала на темное сукно пиджака, который нынешним вечером отправится в камин.

Алексашка достал пластину и, подняв ее, уставился… и смотрел, смотрел…

– Кстати, я там телефон видел.

– Где?

– Там, – Алексашка указал куда-то в коридор. – Так что наша Анна далеко не бедна, если может себе позволить… иди целителя вызывай. Если ей станет хуже, от нас толку мало.

Телефон обнаружился в небольшой гостиной, которая от прочих комнат отличалась разве что полумраком и темно-зеленым цветом стен. Но и здесь обосновались растения. Кривоватое дерево застыло в углу, но стоило появиться Глебу, и меж корней его появились змееобразные отростки ловчих плетей.

Надо же, ночной саабшар…

– Спокойно, – сказал Глеб, кинув на растение сеть. Быть сожранным ему не хотелось. Растение выглядело довольно старым. Материнский ствол достигал двух саженей в поперечнике, а на ветвях спели полупрозрачные пузыри с семенами. – Мне только позвонить…

Записная книжка обнаружилась рядом с аппаратом. Всего две страницы. Десяток имен. Молоко. Бакалея.

Это не то… а вот и номер, отмеченный змеей. Целитель. Ответили, к счастью, быстро. Повезло.

Земляной перебрался на постель. Он лег рядом с Анной, не удосужившись снять ботинки, поднял пластину над головой и уставился в нее с презадумчивым видом.

– Иногда мне начинает казаться, что тебя в детстве мало пороли.

– На полу жестко. А ей пока все равно. Да успокойся, спит она, хорошая защитная реакция, – он шмыгнул носом. – Но можем считать, что нам повезло. Дед точно не пройдет мимо. На, взгляни…

Отпечаток получился четким. Проклятье походило даже не на паука, на сколопендру, прикипевшую к позвоночнику. Она точно повторяла форму его, высунув тончайшие нити конечностей, которые дальше разделялись на еще более тонкие, тянувшиеся к сердцу.

Они уже вросли в перикард. Оплели воротную вену печени. Затронули кишечник и почти поглотили почки. Они образовали гроздья вторичных тел над почками.

– Не так смотришь. Не на него само смотри, поверни чуть боком. Обрати внимание на оттенок. И на то, как расслаивается в верхней части. На саму верхнюю часть. Видишь зазор между ним и позвоночником в грудном отделе?

Едва заметный, тоньше волоса.

– А еще вот, – палец ткнулся куда-то в размытое пятно. – Видны следы иссечений, восстанавливается эта тварь довольно быстро, однако не настолько быстро. В общем, я готов сожрать свои носки, если это не переведенное проклятье.

– Что значит – переведенное? – Анна не испытывала боли, морфий ли тому был виной или просто день выдался удачный, но боли не было.

Слабость вот имелась. И в ушах слегка звенело. Звон этот раздражал, казалось, он настоящий, мерзковатый довольно. И мешает Анне уснуть. А спать хотелось.

– Да, накачали вас… – Александр выглядел не слишком хорошо. Его лицо обрело желтизну, выдававшую проблемы с печенью, а под глазами появились темные мешки. – Но слушать вы способны. Выпейте.

Он плеснул из фляги травяной отвар. Черный. Тягучий.

– Пейте, пейте, не бойтесь. Травить вас я не стану, а в голове прояснится. Хотя не обещаю, что потом эта голова не будет болеть.

– Что ты…

– Всего-навсего темьянский бальзам.

– На семнадцати травах? – Анна осторожно приняла чашу с жидкостью, о которой лишь слышала. Отвар пах… грязью. И на вкус был немногим лучше.

Она полулежала в гостиной, стараясь не думать, как оказалась в ней. Лежать было вполне даже неплохо, особенно, если не обращать внимания на звон.

И на гостей.

Земляной устроился в кресле, перетащив его к софе. Острые его колени упирались в край, и Анна старательно на них не смотрела. Но тогда приходилось смотреть на темные, какие-то неприятные руки Александра. А вот Глеб устроился у окна и отчего-то выглядел донельзя смущенным.

Виноватым?

– Он самый, он самый… и на вашей крови, поэтому должен помочь. А что до проклятья, то что вы о них вообще знаете?

– Немного. Знаю, что прокляли мою мать, а я… оно перешло на меня.

– Его перевели на вас, – уточнил Земляной, сам прикладываясь к фляге. – Изначально. – Он прижал флягу ко лбу и прикрыл глаза. – Не обращайте внимания, я потому и бросил это дело, что никакого здоровья не хватит. Так вот, мы живем в относительно мирное время, прелестное даже, я бы сказал… какие сейчас проклятья? Сглаз? Или вот пожелает нераскрывшийся одаренный чего-нибудь такого в запале. Но, как правило, неструктурированные проклятья живут недолго.

– А мне сказали, что мое как раз из таких… что оно просто перешло…

Земляной поморщился.

А звон отступил, и слабость с ним, что хорошо, потому как морфий Анна не любила, чувствовала себя под его воздействием… другой. Неправильной.

– Видите ли, Анна, среди моих собратьев много всяких и разных. Это как с целителями. Одни больше кости любят, другие – мясо. Третьих хлебом не корми, дай в мозгах поковыряться. Так и с темными. Вот Глебушку взять…

Упомянутый Глеб лишь плечом дернул.

– Он у нас специалист по темным артефактам. Щиты вот. Или, напротив, ловушки. Живое оружие, заклятое на кровь. Особо ценится. Я большей частью големов леплю. А вот проклятья… сейчас остался один действительно знающий проклятийник. – И Александр отчетливо поморщился. – Мой дед. Он учил меня, но выяснилось, что кровь и талант – разные вещи, да… к чему это я? К тому, что человек, вами занимавшийся, конечно, сделал многое, но вряд ли он был в курсе некоторых тонкостей. Чтобы стихийное проклятье выжило и закрепилось, должно совпасть многое, начиная с положения звезд и заканчивая сродством магии. Обычно из стихийных выживают лишь материнские проклятья. Но снять их… – Он развел руками.

– Думаете, мама…

– Не спешите. – Александр сделал глоток и закрыл глаза. – А почему у вас прислуги нет?

– Не люблю чужих.

– Прямо как мы, но лучше подыщите кого-нибудь. Если дед за вас возьмется, вам легко не будет.

– Не отступай от темы, – Глеб отвернулся от окна. И флягу у приятеля отобрал. – Извините, Анна. Он у нас любит болтать. И не любит огорчать людей.

– А что в этом хорошего?

У Земляного были широкие ладони с потемневшими пальцами. Случается, когда кто-то постоянно имеет дело с агрессивными средами. Определенно. Черная кайма под ногтями. И сами эти ногти кривоватые, кое-где расслаивающиеся. А меж пальцами кожа покраснела, шелушиться начала.

– Ничего, – сам себе ответил Александр, почесывая руку. – Но да, придется… видите ли, Анна, когда на человека накладывают проклятье, у него есть несколько вариантов. Смириться и умереть, что, к слову, происходит не так уж редко. Или попытаться снять.

Он положил ногу за ногу. Поерзал. Снял. Оттолкнулся, разворачивая кресло. С протяжным скрежетом ножки его проехали по паркету.

– Погодите минутку…

Земляной встал и развернул кресло, сел, замер, прислушиваясь к ощущениям, и сам себе кивнул.

– Так лучше, а то после такого знобит слегка.

Сейчас он устроился напротив окна, и солнце окутывало фигуру его светом, от которого резало глаза. Смотреть на мастера было больно, но Анна все равно смотрела.

– Что же касается снятия, то здесь самый простой вариант – отыскать специалиста, сила и умения которого позволят изолировать проклятье. И сделать это надо быстро, где-то в течение недели-другой, пока проклятье прочно не вросло в тонкое тело человека. Проблема здесь в том, что зачастую проклятые не осознают своей проклятости. На начальных стадиях проклятья выглядят как крохотная точка, разглядеть которую и специалисту непросто. А уж обыкновенный маг и вовсе с большой долей вероятности точку эту пропустит. Она же, внедрившись во внутренние слои тонкого тела, разовьется, закрепится, и тогда даже при изъятии основного узла возникнут вторичные, которые опять же будут развиваться.

Сейчас Анна своего проклятья почти не ощущала. Она сидела. Дышала. И чувствовала лишь эхо боли в позвоночнике, слегка отдававшееся в ногу.

– И здесь необходим совсем другой подход. Мастер должен отыскать нити, которыми проклятье прикрепляется к тонкому телу, и пережать их, лишив питания. Заодно воздействовать на первичную структуру, не допуская ее разрастания. И затем уже, спустя некоторое время, удалить ее. В принципе ничего сложного, с проклятьями третьего-четвертого уровней работает вполне отлично. На пятый уровень достаточно обычного направленного воздействия тьмы.

– А у меня какой?

Собственный голос был неуверенным.

– Первый.

– То есть не получится…

– Так – не получится. Оно просто сформирует новые каналы и сделает это раньше, чем площадь поражения уменьшится в достаточной мере, чтобы ее ограничить. Проклятья первого и второго уровней не зря называют неснимаемыми.

Надежда разбилась вдребезги. А на что ты рассчитывала? Неужели и вправду на чудо?

– Спокойно, – Александр поднял руки. – Я просто объясняю. На самом деле снять их можно, но без последствий все равно не обойдется. А методы… самый простой – заставить человека, проклятье наложившего, его отозвать. Но это так, больше для примера, чем реально. Если кто-то рискует настолько, что создает проклятье первого уровня, что весьма и весьма непросто, кроме того уголовно наказуемо, так вот… сомнительно, что он согласится отозвать проклятье. Тем паче что с ним вернется и откат. В лучшем случае. В худшем – проклятье все же сработает, но уже на том, кто его накладывал. Я знаю всего два случая, когда такие проклятья отзывались… как знаю по хроникам. – Он опять поскреб кожу и поморщился. – Чтоб тебя…

– А я говорил, перчатки использовать надо, – проворчал Глеб.

– В перчатках – не то… Следующий способ – это так называемая родная кровь. Проклятья подобного уровня создаются весьма направленными, с привязкой на крови. И по крови эту привязку можно перевести на близкого родича.

Близких родичей у Анны не было. К счастью. И наверное, что-то такое отразилось на ее лице.

– Не спешите. Случаи бывали. Смертельно больной дед забирал проклятье внучки. Или вот мать освобождала детей. Встречалось и наоборот, но реже. В общем, случаев не так и мало, да… Но мы подходим к делу. Здесь стоит упомянуть способ, по сути являющийся разновидностью перевода, но совершенно незаконной.

Пальцы затарабанили по подлокотнику. Звук получился неожиданно громким, и на дробь эту отозвался камнелистник.

– Зачать дитя. И перевести проклятье.

Тишина. Камнелистник дребезжит, будто сочувствует. А Анна не понимает. Она не хочет понимать такое. Она…

– Ваша мать, вероятно, узнала, что проклята, когда было слишком поздно. И она воспользовалась единственным, как ей казалось, способом убрать проклятье. Вообще, как правило, «меченые» младенцы или появляются на свет мертвыми, или умирают вскоре после рождения. А поскольку с детьми такое случается, то… мой дед полагал, что случаев подобного перевода куда больше, чем мы знаем. Он как-то пытался даже провести анализ, собрать факты о так называемых спонтанных младенческих смертях. Но кто ж ему позволит? Высокие роды́ свято хранят свои тайны.

– Я не из высоких родо́в. Моя матушка… обыкновенная женщина, – возразила Анна. – И отец. Титула не было ни у кого. И… не знаю. Мама, она… она была очень верующей.

Вот только что стало источником этой веры? Не раскаяние ли?

– Она жива?

– Понятия не имею, – честно ответила Анна. – Еще когда я училась, она отошла от мирской жизни.

Предварительно продав квартиру и опустошив банковский счет. Вероятно, будь у нее возможность, она бы и до содержания, Анне положенного, добралась бы.

– И вы не пытались ее найти?

– Зачем? Мы никогда не были особо близки…

Что понятно, если он прав.

Ей отчаянно не хотелось, чтобы этот человек с неприятным лицом оказался прав. Но Анна не могла не понимать, что все сходится.

К чему любить обреченного ребенка? Проклятого. Того, кто появился на свет лишь затем, чтобы спасти матушку. И больше детей у нее не было. А Анна не умерла. Жила себе то ли упреком, то ли напоминанием, а может, всем сразу.

– Все же ее стоит отыскать, – Александр поднялся и, заложив руки за спину, принялся ходить вдоль окна. Он и ходил-то странно. Плечи его опустились, а шея вытянулась, вся фигура наклонилась вперед, будто бы маг куда-то спешил. – Хотя бы для того, чтобы понять, где искать проклинающего.

– Думаете, он согласится забрать проклятье?

– Шанс есть, – подал голос Глеб. – Во-первых, проклинали не вас. Что бы ни сделала ваша матушка, вы к этому отношения не имеете. Во-вторых, есть закон. А в том, что касается неснимаемых проклятий, он суров. Но сперва нам нужно отыскать того, кто проклял. И того, кто сделал проклятье.

– Думаешь, разные?

– А думаешь, среднестатистический обыватель сумеет правильно начертить пяток кругов и уравновесить их по энергетическим линиям?

Анна поднялась. Сидеть было невыносимо. Ей хотелось бежать. И спрятаться. Закрыться за дверью. Расплакаться. Господи… почему все так? Она знала, что как дочь разочаровала родителей, что была не такой, какой им хотелось, ибо иначе не случилось бы разлада в семье…

Но убить? За что?

– В каком году ваша мать решила принять постриг? – спросил Глеб, отвлекая от этих обиженных, детских даже, мыслишек.

– Погоди… постриг принять не так просто. Если ушла в монастырь, то сперва трудницей, а там уже в послушницы. До пострига годы пройти могут, если не десятилетия. И далеко не все монастыри ведут учет. Так что…

– Не найдем?

И хорошо. Наверное.

Одно дело – гадать. Анна ведь может придумать себе историю, в которой все было иначе. К примеру, мама не знала о проклятье, или не хотела убивать Анну, или виновата была не она, но кто-то другой, желавший семье зла.

– А о ее семье что вы знаете? – Глеб смотрел на нее снизу вверх, и в темных его глазах ей мерещилось сочувствие.

Анна устала от сочувствия. От всего устала.

– Ничего. Мама… не любила говорить. С нами жила папина родственница, но я не представляю, куда она подевалась потом. Понимаете, я почти все время проводила в пансионе. И домой не стремилась. Появлялась на зимние праздники и еще весной. А однажды приехала, а ее уже не было.

Она бесполезна. Кажется, об этом думали оба мастера. Переглянулись вон. И Александр едва заметно покачал головой.

– Адрес-то старый помните? Может, там кто будет…

– Знаете, – Анна вдруг замерла, до того удивительным ей показалось, что она не сразу подумала о такой простой вещи, – а ведь Никанор, мой муж, он наверняка искал бы… то есть я не уверена, но и он расспрашивал меня о маминой родне. Об отце и его родичах. Он въедливый. И если так, то нанял кого-то найти.

Но нашел ли? И если нашел, не оказалось ли, что пользы эти поиски не принесли? А раз так, стоит ли затеваться?

– Стало быть, муж… – произнес Александр, глядя почему-то на Глеба.

– Бывший.

– И кто у нас муж? Бывший?

– Лазовицкий. – Анна оперлась на трость, левую ногу еще покалывало, но в целом чувствовала она себя неплохо, даже обычная томная слабость, естественная после морфия, отступила. – Я ему позвоню, спрошу, если вы подождете.

– Подождем, – широко улыбнулся Александр. – Обязательно подождем. Правда, Глебушка?

Глава 10

Стоило за Анной закрыться двери, как Земляной крутанулся и щелкнул пальцами.

– Лазовицкий… Никанор Лазовицкий. Я вот знаю одного Никанора Лазовицкого, и если так, то хрена с два мы что-то получим.

– Не ругайся.

– Я не ругаюсь. Я удивляюсь… Лазовицкий… – он оперся на подоконник, едва не опрокинув с полдюжины горшков. – Ты вообще знаешь, кто такой Лазовицкий?

– Как-то вот… пришлось столкнуться.

– Пришлось. Ага. И во что оно обошлось?

Глеб пожал плечами.

– Стало быть, бывшая жена… Я вот, к примеру, слышал, что первую жену Лазовицкий убрал – то ли в монастырь, то ли вообще… расчленил и съел. – Он сунул мизинец в ухо и потряс головой. – Выходит, не съел.

– Никанор вовсе не так страшен, как о нем говорят, – Анна позволила себе улыбнуться. Выходит, и она умела ходить довольно тихо. Или просто это Алексашка, как обычно, говорил чересчур уж громко. – Но он хочет с вами побеседовать…

– Со мной, – Глеб встал, потому как имелось подозрение, что от этой беседы зависит будущее всей их сомнительной затеи. Алексашке разговоры с серьезными людьми доверять было нельзя. Категорически. – Анна, вы отдохните, что ли?

Телефонная трубка сохранила тепло и запах Анны, на сей раз – кедрового леса, пронизанного солнцем. Впрочем, Глеб прекрасно отдавал себе отчет, что аромат этот может быть иллюзией. Разум горазд играть в игры.

– Добрый день, – сказал он, присаживаясь в низкое кресло.

Провод соскользнул со столика, потянулся черной змеей к ладоням.

– Добрый, – голос в трубке был грубым. – С кем имею честь беседовать?

– Глеб Белов. Мастер Смерти.

Тишина. Сопение. И подозрение, что на той стороне просто бросят трубку.

Лазовицкий… Про него говорили с опаской, как о человеке, для которого совесть была понятием весьма условным, а о чести он и вовсе не имел представления. Он готов был взяться за любое дело и перевернуть его вверх ногами, но согласно закону. Он всегда действовал согласно этому самому закону.

Юридические консультации. Представительство в суде. Тяжбы и обвинения. Экспертизы, ибо его эксперты были честны, даже когда это шло во вред интересам Лазовицкого. Сотни выигранных дел. И та компенсация в три тысячи рублей, которую Глебу пришлось выплатить по настоянию собственных законников.

«С Лазовицким не стоит связываться, ваша милость. Мировое соглашение – наилучший вариант, даже если вы не очень, скажем так, виноваты. Поверьте, они найдут доказательства, выкопают какой-нибудь замшелый прецедент, позабытый, но оттого не менее действенный указ. Даже не знаю, что еще, и платить придется много больше», – поверенный отводил глаза и явно чувствовал себя виноватым, будто это его сила вышла из-под контроля и косой прошлась по чьей-то пшенице.

Пшеницы было жаль. Но три тысячи… они не то чтобы нанесли серьезный урон состоянию, скорее уж оставили неприятный осадок, и держался он долго. И никуда не исчез.

– Мастер… и магистр, стало быть. Еще и граф.

– Виноват, – ненависти Глеб не ощущал, как и страха перед собеседником. А что до осадка… не все люди одинаково приятны.

– Да не страшно. Случается. Значит, вы готовы снять с Анны проклятье?

– Попробовать, – уточнил Глеб осторожно. – И да, я не уверен, что у нас получится. Более того, я почти уверен, что в лучшем случае мы добьемся замедления прогресса. Или, при толике везения, некоторого регресса. Но пока еще рано о чем-то говорить.

Саабшар никуда не делся. Он занял весь угол, выпустил тонкие побеги и, зацепившись за стену, поднялся к потолку. Но хотя бы Глеба на сей раз игнорировал. Вероятно, потому, что пытался переварить пару куриных тушек. Он уже создал полупрозрачные пузыри, наполненные желудочным соком, в которых тушки плавали. Еще сутки-другие – и плоть растворится.

– Попробовать, стало быть… и сколько хотите?

– Нисколько.

– Альтруизмом балуетесь? – вот теперь голос сделался донельзя подозрителен.

– Не совсем. Нам в школу нужны толковые преподаватели.

Кости отправятся под корни, где будут перевариваться уже в кислой почве, пронизанной сетью корней.

– И что за школа?

Глеб терпеть не мог, когда его допрашивали. Впрочем, как и любой темный. И не только, как он подозревал, темный. Тотчас возникло желание послать этого… гения юриспруденции, чтоб его, подальше. Сами справятся. Глеб наймет людей… И потратит время – месяц или два, если не больше. А времени у них немного.

И Глеб заговорил. Он говорил спокойно, наблюдая за саабшаром. И за семенными пузырями. За зеленоватым соком, который постепенно мутнел, преобразуясь. Еще немного, и внутренняя поверхность пузырей покроется тончайшими ворсинками, которые будут всасывать полезные вещества.

Ловцы растут в Кахнейской пустыне. Днем прячутся меж камнями, ибо кора их мало не тверже знаменитого кахнейского гранита. Она выдерживает и жар солнца, и холод, который наступает ближе к рассвету. Саабшары оживают лишь на той грани света и тьмы, которую использует все живое.

И говорят, что есть особи столь старые, что способны проглотить не только человека, но и караван верблюдов. Нынешнему ловцу пока было далеко до таких размеров, но в перспективе…

– Интересная идея, – голос Лазовицкого смягчился. – Анне должно понравиться. Надеюсь… вот что, господин Белов, полагаю, нам стоит встретиться и переговорить. Я прихвачу документы, хотя сомневаюсь, что они помогут. Монастырь – такое место… в свое время у меня не получилось найти подход. Если у вас выйдет, буду рад. Сегодня в полночь? Мне нужно время добраться от столицы…

Он прибыл на собственном поезде.

Нет, Глеб знал, что Лазовицкий богат, но собственный поезд – это как-то чересчур. Огромная махина, окутанная дымом, и три именных вагона. Медные таблички, на которых всякий мог прочитать, чья это собственность, и восхититься видом, сияли.

Светились фонари, закрепленные над дверьми. Пахло углем и горячим железом.

А вот господин, ловко спрыгнувший на перрон, меньше всего походил на успешного предпринимателя. Был он высок, слегка сутул, одет с той простотой, за которой не всякий человек увидит большие деньги.

– Белов? – он сунул руку, которую Глеб пожал осторожно. И получил ответное пожатие, которое мало что не сломало пальцы. – Вы интересная личность.

– Господин Лазовицкий…

– Никанор, – отмахнулся он. – Устал я от этого… господина. Бумаги вам Павлуша доставит, там несколько ящиков, сами разберетесь, что нужно. В общем, я тут подумал, что желаю посмотреть на эту вашу школу. Заодно и поговорим о делах наших. Только погодите минутку…

Стена вагона отъехала, и появился длинный язык пандуса, по которому медленно выполз ярко-алый экипаж.

– Полагаю, Анна не обидится, если мы немного проверим его в действии.

Рокотал мотор. А Глеб застыл. Он видел нечто подобное на выставке.

Низкая посадка. Вытянутый нос. Плавные линии крыльев, на которых весьма гармонично смотрятся хищные жабры воздуховодов. Изогнутая линия бампера.

– Восемь цилиндров. Больше сотни верст в час, индивидуальная сборка. Думал еще на зимние праздники подарить, но не успели. А тут именины скоро. Раз уж приехал, то и прихватил вот, – Лазовицкий взмахом отослал паренька, который старательно тер сияющую поверхность мотора тряпицей. – Думаете, понравится?

– Не знаю, – честно ответил Глеб.

Это алое чудовище и Анна?..

С другой стороны, механическое чудовище, глядишь, вполне гармонично пополнит коллекцию чудовищ иных, которым нашлось место в ее доме.

– Вот и я не знаю. – Лазовицкий распахнул дверь. – Садитесь.

– Я?

Руль манил, да и искушение испробовать монстра в деле было велико.

– Я не умею. Как-то вот… не довелось. Сперва не до того было, а после самому как-то уж и неможно. Шофер-то есть, но к чему нам тут лишние уши. Или вы тоже не сподобились?

– Сподобился, – Глеб провел ладонью по гладкому крылу, знакомясь. – Анна?..

– Еще когда первый мотор купил, выучилась. Она у меня умная, даром что не любит показывать. И водить любила. Скорость… выезжала порой за город, и давай… Охрана на это очень сердилась. Сперва даже жаловались, но я сказал, что это их задача к Анне подстраиваться, а не ей надобно себя переиначивать, чтоб им сподручней было.

Он устроился на соседнем сиденье. Два места. И мотор сыто урчит. В салоне пахнет деревом и кожей.

– После уже, конечно, оставила, остепенилась вроде, если и выезжала, то брала шофера. – Лазовицкий поерзал. – Так мы там никого не потревожим?

– Нет. Если вы не против прогулки на кладбище.

– Отчего ж? Можно и на кладбище… так и подумалось, что ваше дело – ночь. И каковы шансы Анны?

– Пока не скажу…

Тронулся мотор легко, покатил по улочке. Фонари светили ярко, выхватывая то фонарные столбы, то бордюры, то каменные урны. Свет их добирался и до окон, но в остальном…

– Мы ждем Земляного-старшего. Он лучший специалист по проклятьям. Если кто и сможет сказать конкретно, то лишь он.

Лазовицкий глядел в окно с интересом. И счел нужным уточнить:

– Мне он в свое время отказал. И вы отказали. Все, кому писал, отказали. Или не ответили.

– Сейчас согласится.

– Полагаете?

– Почти уверен. Аполлон Евстахиевич очень интересуется сложными случаями. А уж беззаконные если… он обладает обостренным чувством справедливости.

И на редкость поганым нравом.

Но Земляной уже отписался деду и письмо отправил нарочным, присовокупив копии отпечатков.

– В каком смысле беззаконным? – тон Лазовицкого неуловимо изменился. Появилось в нем что-то, заставившее наново взглянуть на этого человека, который если и не перевернул судебную систему империи, то заставил пересмотреть многие ее пункты. Особенно те, что касались правомочности применения сил.

Рассказывать было легко, главное, не отвлекаться от дороги. Та, выбравшись из городского кольца, завернула к морю. Местные берега были пологими, длинными. Вытянулись галечные пляжи.

Запахло йодом. И ветер ворвался в приоткрытое окно.

На ближайшей косе вытянулись огромные вагоны с песком. Их подвезли сюда еще ранней весной, да так и оставили дожидаться своего часа. Городок преображался. На юге появились остовы домишек, что вытянулись вдоль берега, давая начало новой улице. Следовало ожидать. Город был слишком близок к морю, чтобы вовсе не пользоваться этой близостью.

– Стало быть, даже так… – Лазовицкий чихнул. – Простите… Вам лучше с теткой поговорить, если толку добьетесь. Полагаю, старая карга еще жива. А уж потом и до монастыря… Если пустят.

– Пустят, – Глеб коснулся перстня.

– У одаренных больше прав, – прозвучало это неприятно.

– Нет, скорее больше связей.

И Наталья откликнется на малую просьбу, потому что пусть и отказываются они от связей мирских, но не разрывают их вовсе, иначе не было бы ни писем, ни редких, к счастью, встреч.

– Хорошо, если так. Анна… она особенная… – Лазовицкий откинулся, насколько позволяло место. А места в салоне было немного. – Есть не так много людей, которых я могу назвать близкими.

– Вы, как мне сказали…

– Да, мы в разводе. Но это не значит, что я готов вычеркнуть Анну из своей жизни. И нет, я не люблю ее. Не той любовью, которая привязывает мужчину к женщине. Подозреваю, эту самую любовь я в принципе не способен испытывать.

За поворотом Глеб сбросил скорость. Местная дорога, выезженная многими повозками, для повозок и годилась. А вот перенесет ли ее хромированное чудо, предназначавшееся в дар Анне, вопрос.

Лазовицкий кивнул:

– В свое время она многим пожертвовала. В том числе и ее стараниями я стал тем, кем стал. И я не собираюсь забывать об этом. И другим не позволю, если вдруг у кого возникнет желание причинить вред Анне…

Это было сказано выразительно. И Глеб склонил голову, показывая, что предупреждение принято.

– Мне вообще на удивление везет с женщинами. Моя нынешняя жена родила троих. Двоих сыновей и дочь. Она умна. Хорошо воспитана. Интеллигентна, а вы знаете, что порой воспитания недостаточно. Она хорошего рода, к сожалению, обедневшего, но положение мы исправим. Возможно, мой сын унаследует и титул… то есть он в любом случае его унаследует, я подал прошение его императорскому величеству и имею все основания полагать, что его удовлетворят.