Текст книги "Почти цивилизованный Восток"

Глава 3, где случаются новые знакомства и встречи

– Дорогой, о чем ты только думал! – Нервный голос свекрови доносился из-за двери, благо притворили ее неплотно, а потому я получила чудесную возможность слышать каждое слово.

Нет, если бы я осталась в гостиной…

С чаем.

С дорогой сестрицей Чарльза, что по-прежнему притворялась болезной, но эта болезность не мешала ей сверлить меня ненавидящим взглядом.

Чай остался на столике, родственницу я перепоручила сунувшейся было служанке – мол, не видите, бедняге дурно, надо поскорее ее упокоить, в смысле окружить покоем и заботой. И когда «молодую хозяйку» уволокли, я в коридор и выглянула. Ну а дальше просто.

Иди на крик, и не ошибешься.

Хорошо, что матушка в гостиницу отправилась. Чарли предлагал ей тут погостить, но вот как чуяла, что это он зря. Гостям здесь не обрадовались.

Особенно одной.

И Эдди с матушкой ушел. Правильно. У меня-то муж имеется, который должен обо мне заботу проявлять, а матушка одна. Вот только сейчас мне отчаянно хотелось оказаться там, в этой пока неизвестной гостинице.

А лучше дома.

Пускай тот и старый, и в ремонте нуждается, скрипит и вздыхает, но там… там я своя. А тут? Я пощупала рукав платья. Жесткий. И… и выглядит оно так, что даже служанки смотрят с жалостью.

И брезгливостью.

– У тебя были такие перспективы! – Голос звенел, вызывая глухое раздражение.

Перспективы у него, стало быть.

А я ведь… я ведь говорила! И про перспективы тоже.

– Его императорское величество весьма благосклонно отнесся к моим предложениям…

– Мне жаль, – сухо ответил Чарльз.

– Жаль… Боже! Кто еще об этом знает? И знают ли… возможно, получится решить вопрос. Если вы не венчались в храме, то брак можно будет признать недействительным на основании…

Сердце болезненно сжалось.

– Нет.

– Чарли!

– Мама, пожалуйста, послушай меня. Я понимаю, что тебе кажется, будто ты лучше знаешь, как мне жить. И что делать. И на ком жениться. Но это не так. Я уже не мальчик.

– Чарли… – Теперь я едва расслышала.

– Я сделал свой выбор.

Сердце вновь застучало. И радостно так.

– Милисента – удивительная женщина. Я таких не встречал.

Еще более радостно.

– Она умная. Открытая. Честная.

– Боги… ты все-таки влюбился!

– Это плохо?

– Нет, нет, но… любовь мешает мыслить здраво. Кроме того, дорогой, она проходит. Сегодня ты восхищен настолько, что в упор не видишь недостатков. А завтра? Что будет завтра?

– Мы уедем.

– Что?! – А теперь я поняла, что уехать будет не так и просто. – К-куда?

– В Город Мастеров.

– Куда?! – с еще большим изумлением повторила маменька Чарльза. – Какой такой город?

Мне показалось, что она едва сдерживается, чтобы не добавить пару слов покрепче.

– Знаешь, почему-то я думаю, что тебе бы там понравилось.

Вот в этом я сильно усомнилась.

– Интересное место. Очень. И с перспективами. Тебе ведь нужны перспективы?

– Тебе тут перспектив мало?!

– Мама!

– Чарли! Просто выслушай… ты уехал, никому ничего не сказав! А теперь вернулся.

– Извини.

– Нет, я не то хотела сказать. Я очень рада… просто безумно рада, что ты вернулся. Я так боялась, так волновалась! Едва не слегла…

И снова я не поверила. Пусть маменька Чарли выглядит хрупкой, как и подобает истинной леди с Востока, но стальная струна тоже тонкой кажется. А поди-ка разорви.

– Сначала один ребенок, потом второй… – Теперь ее голос сделался плаксивым. А в коридоре показался мрачный человек в ливрее. Он выразительно нахмурился, явно намекая, что благовоспитанные леди не подслушивают.

Так то леди.

И я показала человеку кулак. А потом, для надежности, и револьвер, который взяла с собой. Тот и убрался. Понимающий.

– И когда я получила письмо… а потом меня пригласил его императорское величество… – Это было сказано с придыханием. – И сообщил, что ты возвращаешься. И не просто… тебя представят к ордену. Или к медали? Я так и не поняла толком, но совершенно точно наградят! Ты можешь войти в Совет, особенно теперь, когда мой отец… скоропостижно скончался.

Ага. Скоропостижней некуда.

Помню.

– Там какие-то еще проблемы возникли… Император намекнул, что, если ты заявишь права на наследство, он поддержит.

– Нет.

– Чарльз! Ты стал таким… непримиримым.

И это не похвала. Ну, если тону верить.

– Мама, ничего хорошего там не будет. Если я впрягусь в дележку наследства, я в ней погрязну. Да и тебе мало, что ли?

– Я думаю о будущем!

– Я тоже. И поверь, будущее без этих дрязг видится мне куда более радужным.

– Но все-таки… твоя жена… она… как бы это сказать…

Прямо.

Не нравлюсь.

Категорически. И… и не понравлюсь.

– Несколько отличается… от прочих девушек. Я не сомневаюсь, что она… весьма достойная особа.

У меня челюсти свело от нехороших предчувствий. Гадости говорить будут. Такие вот… гадостные, но щедро приправленные вроде бы как заботой.

– Но в обществе ей будет сложно.

– Понимаю. И надеюсь, что ты поможешь Милисенте.

– Несомненно.

Ага… обещала лиса за курятником приглядывать.

– И все же… Возможно, стоит поискать варианты.

– Нет, мама. – Я даже представила, как Чарли головой качает. Устало. И упрямо. – Никаких вариантов. Даже если бы мне в голову подобная мысль взбрела, то… не выйдет. Этот брак заключен не на словах.

Я вспомнила Силу. И храм. И… все сразу.

– Ты… ты решился на обряд?!

– Скорее уж, так получилось.

– Чарли, ты же понимаешь… Боже, как я устала… это не отменить! Хотя, конечно, не обязательно ставить в известность общество. Просто не поймут. Да, совершенно не обязательно. У нас есть поместье за городом. И твоей сестре в ее положении полезен свежий воздух. А твоя супруга получит время… привыкнуть. Я найму учителей.

– Неплохо бы. Я уже отписал Фарману.

– Фарману?!

– Он отличный маг.

– Да, знаю, но… зачем?

– Милисенте нужно работать над контролем. Да и в принципе не мешало бы внимание уделить. У нее очень яркий Дар.

– Дар? Еще и Дар… Это многое объясняет. Огонь?

– Именно.

– И если передастся детям, а после обряда иного быть не может… роду это пойдет на пользу.

Так просто? Она узнала про мой Дар и резко подобрела? Что-то вот сомневаюсь. Крепко. Скорее уж поняла, что спорить с Чарли – дело бесполезное. И тогда… тогда надо готовиться.

Знать бы еще, к чему.

– …Фарман – это несколько чересчур. Боевик. И слухи пойдут… Боже, они и так пойдут, а если еще и Фарман… нет, нужен кто-то более… более нейтральный. В конце концов, есть же ограничители.

Вот сама их пускай и таскает.

– Ты знаешь, это небезопасно для здоровья.

– У этой девицы столько здоровья, что на нас всех хватит, – не сдержалась свекровь. А я подумала, что спать буду с револьвером.

И подарочек одной темнокожей сиу далеко убирать не стану.

Не то чтобы я и вправду собираюсь, но вот… перспективы, они ведь разными бывают.

– Нет.

– Ладно… но контроля хватит. Ты же не собираешься отправлять ее на… куда там? Не знаю, главное, ей ни к чему боевые заклятья. Это, в конце концов, опасно!

Вот чую, придется мне самой учиться. Главное, Чарли молчит. И маменька его знает куда лучше, чем я. Плохо… все очень и очень плохо.

Не надо было вовсе сюда соваться.

Что мешало в городе остаться?

– И в поместье ей будет удобнее. Наймем кого-нибудь присматривать… скажем обществу, что у девушки адаптация. А там, глядишь, беременность наступит, и будет не до выездов.

– Мама, мне кажется, ты несколько спешишь.

– Наоборот, Чарли. Это ты поспешил. А я лишь пытаюсь как-то все это… успокоить. Нам ведь не нужны досужие разговоры. И о сестре подумай. Эти сплетни сильно ранят ее. Ей тоже необходим покой.

Я отступила.

И… что делать? Бежать? От чего? Ничего ведь не случилось. Да и вовсе… запереть меня в поместье? Она и вправду думает, что я там засяду и сидеть буду, вся такая послушная?

А Чарли?

Станет наезжать да детишек делать, род укрепляя?

Хрена с два!

Я им не нежная восточная барышня и… и мне есть куда вернуться. Эдди, он ведь примет. И защитит. Только вот горько отчего-то, что я только-только приехала и уже всерьез раздумываю, как буду защищаться. И от кого?

От человека, которого люблю?

А чай остыл.

Поганый у них тут чай. Слабенький. И травой пахнет.

Сидела я не сказать чтобы долго. В гостиной появился Чарли, изо всех сил пытавшийся казаться радостным. Но то ли я понимала, что радоваться ему не с чего, то ли у самой настрой был мерзкий, то ли изучить успела.

– Может, тоже в гостиницу? – предложила я, отставив чашку с нетронутым чаем.

А к нему даже куска хлеба не предложили.

Тоже мне, цивилизованные люди.

Чарли вздохнул и покачал головой:

– Слухи пойдут.

– И? – Вот с чего все так слухов боятся? Ну, пойдут. Ну и пускай себе идут. Мне-то с них что?

– Это репутация. Не только моя, но и рода, и наших детей. Возникнут вопросы. Сомнения.

А то так они не возникнут. Но ничего, молчу. Пялюсь в чай. А есть охота… тут вообще кормят? Небось, при гостинице ресторация имеется. Или хотя бы выйти можно, поискать какую таверну, чтоб не совсем дыра.

– Маменька завтра уедет, – спокойно сказал Чарли.

– А я?

– Подслушивала?

Я пожала плечами. С чего отрицать очевидное.

– Дурная привычка, – покачал головой Чарльз, но как-то так, без раздражения, скорее с усталой обреченностью.

– Зато полезная.

А то бы сейчас дальше сидела наивною дурой, ожидая, когда ж меня в семью примут. Теперь-то точно знаю, что не примут. Даже если наизнанку вывернусь и чешуей покроюсь. Стоило про чешую подумать… нет, нет, только драконьего обличья мне и не хватало.

– Маменька – женщина сложная. В свое время она… нашла в себе силы пойти против воли отца. И из семьи ушла.

Знаю.

– И так уж получилось, что весьма долгое время ей пришлось самой заниматься. Домом. Детьми. Делами.

– А твой отец?

– Он служил.

За тридевять земель? Хотя чего это я… мой папаша вон тоже был таким, что лучше б вовсе его не было. И мамина судьба, если подумать…

– Она хорошая, умная женщина. Но привыкла управлять. Семьей, делами…

– Тобой.

– И мной. Ей нужно будет время, чтобы принять изменения.

Или изменить их под себя. Но опять же, пытаюсь быть мудрой, как мама велела, и помалкиваю. Слушаю вот.

– Она устроит Августу и вернется, чтобы помочь тебе.

– Как-нибудь…

– Не спеши. Может, она и не слишком рада, но когда речь заходит о семье, она сделает все возможное, чтобы тебя приняли в свете. И подскажет.

Он и вправду такой наивный?

– Тебе ведь нужен гардероб, а я понятия не имею, что сейчас носят. И еще знакомства. Визиты. Ты не можешь ходить одна.

– А с тобой?

– Боюсь, мне еще предстоит держать отчет перед императором. И не только. Все-таки дело это… – Чарльз покачал головой. – Слишком…

– Гнилое?

– Многих затронуло. Сколько отсюда было вывезено девушек? И каких? Возможно, кого-то ищут. Случались ведь скандалы, и будут обиженные родственники, особенно когда узнают, что имело место воздействие.

И эти самые родственники захотят получить головы воздействовавших. А главное, на Змееныша все не свалишь.

Змееныш не успел бы везде.

И стало быть, есть кто-то, кто девушек искал.

Выбирал.

Перевозил.

Не так-то это и просто.

– Я маму могу попросить. – Все равно мысль о том, что придется тесно общаться с дорогой свекровью совершенно не радовала. – Она с гардеробом поможет.

– Вряд ли. Прости, не хочу никого обидеть, но твоя матушка слишком долго прожила на краю мира. И вряд ли в курсе последних… как это… модных тенденций.

Ну и хрен ли с них?

– Да и ей тоже надо бы собой заняться.

– Эдди…

– Милли. – Чарльз глянул с упреком. – Еще немного, и я решу, что ты боишься.

Я?!

Боюсь?!

Да нисколько! У меня револьвер есть. И две дюжины ядов сложного состава. Мне ли бояться… нет, не боюсь. Так. Слегка опасаюсь.

Свекровь все-таки.

– Вот и славно. – Чарли коснулся губами моей щеки. – Все будет хорошо.

Мужчина. Да что он в женщинах понимает!

Глава 4. О том, что силы духа порой недостаточно

Эва думала.

Теперь она сумела подняться над фургоном, и ей приходилось следовать за ним. Впрочем, это получалось совершенно без усилий. Наверное, даже если бы она пожелала остаться, у нее бы не вышло. Но она не желала.

Она думала.

Сперва старательно представляла, как возвращается в тело, а вернувшись-таки – получилось далеко не сразу, что доставило немало неприятных минут, – поняла, что в теле еще хуже. Она чувствовала яд внутри, и вкус трав, и то, что тело пусть и онемевшее, но все же болит. Оно живое. Оно устало лежать в ящике. И перепачкалось. А еще, кажется, справило нужду, и теперь солома промокла. И одежда промокла. И… и даже если кто-то вдруг остановит и досмотрит фургон, найдет ящик, а в нем Эву, то примет ее за бродяжку.

Или вовсе безумицу.

А фургон трясся. Здесь, в городе, дороги мостили крупными камнями, и колеса перескакивали с одного на другой, а еще порой попадали в ямы, и тогда повозка вздрагивала, скрипела и кренилась то влево, то вправо.

Здесь дурно пахло.

И дым, поднимаясь из высоченных труб, смешивался с другим. Черный с желтым, а тот – с зеленым. И все эти рукотворные туманы стекали обратно на грязные улицы.

Вот исчезла мостовая.

А с нею и дома относительно приличного вида. Они сменились какими-то жуткими наскоро сколоченными хибарами. Местами их укрывали куски драных одеял. Кое-где горели костры, добавляя дыма. Когда же дорога свернула к реке, то Эва вновь едва не задохнулась от зловония.

Воду покрывала маслянистая пленка, а у берега, в грязных зарослях, стояли куски желтой пены. То тут, то там поднимались пузыри.

Люди… люди здесь были так себе.

Ужасные! Эва и представить себе не могла, что люди могут выглядеть настолько… отвратительно! Она, конечно, слышала про бедняков и даже с маменькой ходила в храм, а еще по домам, где оставляла отрезы ткани и пряники. Но те знакомые ей бедняки были все же какими-то… ухоженными, что ли? У них не было уродливых изрытых оспою лиц, на которых порой отсутствовал нос, а то и вовсе кожу пробивали язвы. Они не воняли. Не чесались.

А эти…

Они существовали, как весь этот грязный убогий мир, который… что он сделает с Эвой? Кажется, именно тогда она и позвала на помощь снова. Громко-громко. Даже лошадь, тащившая повозку, шарахнулась, и Стефано – все-таки Эва привыкла звать его именно так – едва не свалился с козел.

– Твою ж! – крикнул он и щелкнул кнутом над конским ухом.

А Эву не услышал.

Повозка остановилась возле дома, который выделялся средь прочих. Он был каменным и в два этажа. И, верно, когда-то даже мог считаться красивым. Правда, своеобразно красивым. Толстые колонны поддерживали остатки портика. Мраморные ступени заросли грязью, а от балюстрады сохранилась едва ли половина. Обвалился балкон. И кусты, посаженные у лестницы, разрослись так, что закрывали узкие окна. На тех же, что оставались незакрытыми, виднелись решетки.

Место Эве не понравилось.

Категорически.

Но Стефано свистнул и, сунув поводья грязному мальчишке, что вынырнул из кустов, велел:

– Жди. Вздумаешь стащить чего… – и кулак сунул под нос.

Сам же поднялся по остаткам ступеней и пнул дверь.

Открыли не сразу. Эва попробовала было сунуться следом, однако к ужасу своему обнаружила, что дом этот укрыт.

Стеной?

Куполом?

Полупрозрачным, но совершенно непроницаемым для нее.

Что это? Или… Конечно… защита! От духов? Нет, к чему. Скорее всего, просто. Обыкновенная. А Эва… Эва ослабела. И ей в тело надо, но чтобы то очнулось.

А еще…

Из кустов выбрались дети, закутанные в тряпье, пропитавшееся здешней вонью. Один нырнул в фургон, второй – под него. И тот, что внутри, поспешно обшарил фургон, но ничего, кроме ящика, не нашел. Правда, крышку попытался поднять.

– Заколочено!

– Тогда тикай, ща вернется! – донеслось снаружи, и мальчишка исчез. А Эва все-таки расплакалась. От обиды и жалости к себе.

Сколько дней прошло?

Ее уже должны хватиться… или нет? Маменька ведь отбыла встречать брата. А отец и подавно там, в столице сидит, делами занимается. Он и когда случалось заглядывать в поместье, на Эву не больно обращал внимание. И теперь… или заметят?

Маменьке доложат, что она не вернулась.

Вестника отправят?

Или письмом? Но пока гонец доберется до города… до маменьки… Да еще и письмо это, в котором Эва просит ее не искать. А если поверят? Если и вправду искать не станут? Что тогда?

Она… она умрет? Вот просто так возьмет и умрет?

Насовсем?!

Из дома показался Стефано с двумя мрачного вида типами. У одного и клеймо на щеке имелось. Эва, если бы могла, упала бы в обморок. Но поскольку духи в обморок не падают, она со всею возможной поспешностью спряталась в теле.

Ящик стащили.

И понесли.

Не слишком, к слову, бережно. Тело внутри перекатывалось и ударялось о стенки. Но вот миновали лестницу. И прозрачный купол, который Эва не видела, но все равно ощущала. Неприятный. Словно ледяная стена. Но ничего, главное, связь с телом не разорвалась.

А ящик поставили.

Где?

Эва решилась выглянуть.

Комната.

Гостиная, вероятно. Похоже, так и есть, только странная какая-то… стены оклеены обоями в золотые розы. На полу – ковер, правда какой-то темный и в пятнах. Мебель… много и вся разная, будто собирали ее со всего дома. Светильники.

И свечи.

Кто зажигает свечи в наше прогрессивное время? Есть ведь газовые лампы!

Какие-то… покрывала. Вещи. На грязной каминной полке теснится выводок фарфоровых пастушек. За ними виднеется шкатулка в восточном стиле. И часы. Старые.

И дело не в вещах, дело в том, что слишком разные эти вещи и никак друг с другом не гармонируют.

– Показывай, – проскрипел кто-то.

И только теперь Эва увидела женщину. В черном одеянии. Вдова? Платье странное, мешком. И шаль на плечах. Тоже черная. Чепец прикрывает волосы. А вот лицо у женщины белое, мягкое. И черты приятные. Пожалуй, такую можно представить экономкою в приличном доме.

Двигалась она отчего-то боком, припадая на одну ногу.

Стефано взял какую-то железную штуку, которая с хрустом вошла под крышку. Эва замерла. Вот сейчас… сейчас… а если ее убьют?

Нет.

Надо успокоиться и мыслить здраво. Хотя бы попробовать.

Ее могли убить еще там, в лесу. Просто выкинуть. Закопать. Сделать все, что угодно. Зачем для этого в город тащить? В городе, если ты не потомственный некромант, куда сложнее от трупа избавиться.

– Она не издохла часом? – Женский голос оказался до того неприятным, что Эва поморщилась. Будто… будто с присвистом, будто дыра у нее в горле… будто…

– Живая, что ей станется. – К шее прижались пальцы. – Вот проспится, будет краше прежнего.

– Бледновата. Тощевата. И сисек нет.

– Зато благородная.

– От этого одна лишь головная боль, – поморщилась женщина. – Раздень.

– Чего?

– Мне прикажешь? Я товар видеть должна.

То, что произошло дальше, навсегда осталось в памяти Эвы как… как ужас ужасный. Иначе и не назовешь. Ее вытащили из ящика.

– Не на диван. Она ведь… вообще-то, дорогой, мог бы и позаботиться о товаре. В этом виде… – Женщина покачала головой.

Содрали платье.

И нижнюю рубашку. И Эва опять закричала. Громко-громко. Так, что собственный крик, отразившись от стен, оглушил ее.

Мигнули свечи.

Почти погас огонек в масляной лампе, которая коптила на столике. И женщина вдруг замерла.

– Она одаренная?

– Именно, Грета, именно. И сильная. Хорошая кровь. Причем невинна. На такую покупатель найдется быстро.

– И проблемы. – Женщина подняла руку, и, кажется, с некоторым трудом. А потом и вовсе стянула перчатку. Под мягкой кожей оказались серебряные металлические пальцы, скрепленные шарнирами. Конструкцию обвивали тонкие патрубки. Пальцы двигались.

Железные – и двигались.

– Идиот, – сказала женщина, пошевелив пальцами. – У девчонки наверняка родня имеется?

– Да. Но…

– Которая станет искать. Если уже не ищет.

– В этом состоянии не найдут, – проворчал Стефано. – Ты сама говорила, что «Мертвая вода»…

Пальцы сомкнулись на горле Стефано, движением столь быстрым, что Эва только и смогла – моргнуть.

– Как давно ты поишь девицу этой дрянью?

– Т-третьи… с-сутки… – просипел Стефано.

Или Эндрю?

Или… или ни одно из имен не является настоящим? Как понять? И надо ли понимать? Надо выбираться… надо звать на помощь? Как? И кого?

– Помнится, я тебе говорила, что это небезопасно. – Женщина не спешила разжимать руку. И смотрела в глаза Стефано. – Для них. Что не более двенадцати часов.

– Она дышит!

– И толку-то? «Мертвая вода» действует не только на тело, но и на разум. И как знать, очнется ли она вообще. А если очнется, то… кем?

Эва тихо охнула.

Неужели…

Она не хочет! Она не будет… не станет…

– Сотня. – Женщина разжала руку. – Золотых. И ты убираешься с глаз долой.

– Помилуй, Грета, – просипел Эндрю, потирая шею. – Это даже не смешно!

Сволочь. Просто сволочь. А сволочам имена не нужны. Лишнее они.

– Невинная девица из хорошей семьи, ко всему одаренная. Да не меньше двух тысяч!

Они что, торговаться будут?

– Во-первых, откуда мне знать, что и вправду невинная? Во-вторых, что с той невинности, когда у нее, может, мозгов не останется. Триста. И больше не проси.

– Она крепкая. Да и найдется у тебя клиент и на безмозглую. Ты ли не знаешь, что работать она будет вовсе не мозгами. Полторы и ни медяком меньше.

– Если будет. Одаренную так просто в дело не пустишь. Пятьсот.

– Ограничители? Полторы. Я же сказал.

– На них еще потратиться надо, да и сам понимаешь, достать непросто. Кроме того – девка бледная, невзрачная… на такую клиент не пойдет. Шесть сотен.

– Не смеши. У тебя и нет возможности ограничители достать? Да и на чистенькую-благородную… аукцион устроишь, и все отобьется. А то и вовсе… тебе ли не знать, что магам надо. Пусти слушок, что есть девица, сами прибегут. Тысяча двести.

Сошлись на тысяче, которую принесли в старом потертом кошельке. И Эндрю-Стефано, гад этакий, чтоб ему все посмертие икалось, пересчитывал деньги долго, муторно, едва ли не каждую монету на зуб пробуя. А потом ушел.

Он ушел. А Эва осталась.

И…

И что ей делать?

Женщина, все так же странно двигаясь, подошла к ней и наклонилась. Металлические пальцы раздвинули веки. Заглянув Эве в глаза, женщина вздохнула:

– Бедная девочка. – А потом вытащила свисток. Тонкий звук причинил боль. – Отнесите ее в подвал. Умойте. Оденьте. И да, вот еще что…

Из-под юбок появилась пара браслетов.

– Заодно за Вареном пошлите, пусть посмотрит…

Она… она же женщина!

Эта женщина, которая купила Эву, она ведь… женщины лучше мужчин! Они понимают. Сочувствуют. Особенно другим женщинам, оказавшимся в затруднительной ситуации.

И… и когда Эва придет в себя, она сможет договориться. Сможет ведь? У нее семья. И… и Эву любят! Отец. Маменька… они вернут долг! Тысяча – это ведь немного. Это… это ерунда! Маменька на наряды больше тратит.

А то и… можно предложить выкуп.

В романах иногда героинь крадут благородные разбойники, правда не из-за выкупа, а по любви или там из мести, но ведь можно и выкупом обойтись.

Благодарностью.

Отец…

Когда Эву подхватили на руки, она почти успокоилась. С женщиной она договорится.

Обязательно.