Текст книги "Эльфийский бык"

Глава 15.
Где маги и не маги вынуждены столкнуться с превратностями реального бытия

Протягивая руку помощи, не забудьте увернуться от пинка благодарности.

Народная мудрость

Аленка шла домой в приподнятом настроении, чего давно уж не случалось. Стоило вспомнить столичных магов, как губы сами собой в улыбке растягивались. И смеяться хотелось.

Во весь голос.

Приехали… маги… с лужей не справились.

– Ален? – Серега вынырнул из темноты и отряхнулся. – Ты чего одна ходишь?

– А чего?

– Поздно уже. Ночь.

Аленка глянула на часы, убеждаясь, что всего-то половина двенадцатого. Поглядела на небо. Мало ли, может, пропустила чего… но нет, луна висела тонким серпиком.

– Не ходи одна, – произнес Серега мрачно-тоскливым тоном, от которого было веселье разом сгинуло.

– Что случилось?

– Батя… – он чуть смутился. – В Осляпкино ездил…

– К Никону?

– Ага… заказ повез… ну и… там, в лавке… в общем-то… того… ну…

Аленка ухватила братово ухо.

– Ты чего? – возмутился Серега.

– Нормально говори. А то ощущение, что вчера из лесу вышел.

– Позавчера, – признался Серега и ухо из пальцев высвободил. – И сегодня пойду… а завтра Степка… ну и по очереди.

– Проблемы? – Аленка чуть нахмурилась.

– Помнишь, в прошлый раз со Свириденко приезжали? Такой от… тощий мужичонка… Тополев. Князь.

– На крысюка похожий? С носом?

– Он самый, – Серега ухо потер. – Глянулась ты ему крепко.

– Раз глянулась, пусть сватается… или думаешь, сдюжит меня поднять?

Серега фыркнул и головой затряс, до того нелепым было предположение. Правда, тут же посерьезнел.

– Не будет он свататься. Женатый.

– Так чего ему надо?

– Тебя и надо. Бате предложил двадцать тысяч… и еще потом по пять в год.

– Чего?

– Вот… ну и батя осерчал чутка, – Серега вздохнул тяжко. – Высказался… а этот с охраною… и велел батю поучить.

– Прибил кого?

– Так… помял чутка. Но клянется, что живые… только претензию, как пить дать, выставят. И жалобу…

Аленка закусила губу. Дерьмо… дерьмо-дерьмо. Что еще тут скажешь? А ведь ей сразу не понравился этот Тополев, который вроде то ли при банке подвизался, то ли при юристах Свириденковских, то ли вовсе ему другом-приятелем был. Сам тощ, неказист, а взгляд масляный.

Он и на Таську с Марусей поглядывал, да…

Вельяминовы.

Ссориться не желал? Или же Свириденко дорогу переходить? Тот-то мстительный засранец. А Аленка, если так-то, без титулу-фамилии.

– Как выставят, так и думать будем, – решительно заявила Аленка.

– Так-то оно верно… батя тоже вон… ну и с Никоном созвонился… тот сам не в обиде, понимает все, да…

– И дел с нами иметь не станет?

– Именно, – выдохнул Серега. – Он и сказал, что этот судиться собрался… ущерб и все такое… что по миру пустит, а то и посадит. За причинение вреда здоровью.

Трижды дерьмо.

И что ей стоило-то на заднем дворе посидеть? Нет, сунулась глянуть, что за хлыщ этакий, Свириденко. Любопытно ей стало… теперь расхлебывать.

– Батя злой?

– Батя? Не… печалится только. Ну и… ты одна не ходи боле. Никон сказал, что этот Тополев, что он на редкость дрянной человечек. И всякое выдумать горазд… и людишки под ним тоже небольшого ума… контора там какая-то охранная навроде… в Осляпкино их крепко опасаются.

– Ясно, – Аленка отбросила косу. – Сопровождать станете?

Серега развел ручищами, словно извиняясь.

– Тогда завтра в лес, до рассвета.

Вздохнул.

Поспать он любил. Как и прочие-то…

– Травы, Серега, – Аленка оперлась на братову руку. – Они ждать не станут. Тут чуть промедлишь и все. Мать-и-мачеху вовсе только три дня в году собирать можно. Так что три дня ходить и будем.

Серега тяжко ступал, переваливаясь с ноги на ногу. От него еще слегка тянуло зверем, как оно случалось, когда Серега нервничал, но рядом с Аленкою привычно успокаивался.

Травы…

Травы пригодятся, особенно зимой и осенью, когда болеть начинают. Местные-то в аптеки и не заглядывают, все к Аленке идут, по старой памяти, а уже, может, и по новой. Матушка давно ушла… болью кольнуло под сердцем. И отпустило.

– Вы мне сушильню сделали?

– Когда? Мы ж это… крышу крыли. Завтра сделаем! Вот я с тобой, а Семка со Степкой пусть и занимаются… там же ж работы – начать да кончить.

– Только вы все никак начать не можете…

Ночную тишину прорезал протяжный полный страдания вопль. От звука этого Серега подпрыгнул и оглянулся в темноту, разом ощерившись, готовый встретить неведомого врага.

– Успокойся, – сказала Аленка, положивши ладонь на руку брата. Запах зверя стал сильнее, отчетливей.

– Эт-то чего?

– Маги это… приехали.

– А чего орут?

– Подозреваю, что душ нашли…

– А… – протянул Серега и выдохнул. Потом вдохнул, зажмурился… и сказал. – Иди… я еще погуляю.

Аленка толкнула кованую калитку. И та отворилась беззвучно. А потом столь же беззвучно закрылась, сродняясь с оградой, становясь единым кованым узором. Под пальцами вспыхнули, пробуждаясь, золотые нити.

Так-то лучше…

Тополев, стало быть.

В доме пахло… чем-то смутно-знакомым, не сказать, чтобы неприятным. Травой какой-то? Пучки её и свисали с низкого потолка.

Иван пригнулся.

И прищурился. Темно. Сквозь окна проникает свет, но его не так и много.

– Погодь, тут справа выключатель, – Семка щелкнул и под потолком вспыхнула лампочка. – Только это… там розетка, аккуратней с нею. Искрит иногда. Мы-то с электричеством не больно ладим, так что сами как-нибудь.

– Как?

– Не знаю. Вы ж маги.

Это было произнесено с такой уверенностью в Ивановых силах, что прямо и возражать желания не возникло. И вправду, они ж маги.

Чего теперь.

Они оказались… в холле? Прихожей? В узкой комнатушке. Вдоль правой стены её примостился старый шкаф без дверей. На полках теснились книги и журналы.

– Тут у нас можно было книгами меняться. Приходишь, берешь, чего хочется, или вот ставишь…

– Достоевский, – Бер вытащил ближайшую книгу. – Ага… и «Народный целитель».

– Это Салчихина выписывает. Очень его уважает. Там от, дальше, читальный зал… был. Но столы еще когда вынесли, мы там кровати поставили. Стол опять же. И плитку электрическую.

– Зачем?

– Так… – удивился Семка, – готовить же ж. Или вы на газу больше любите? Но тогда надобно в город ехать, контракт подписывать, чтоб газовый баллон привезли. Плитку искать… или покупать? Тут-то так не найдешь, но…

– Не надо, – Бер поспешил отказаться. – Сойдет и электрическая. Спасибо.

– От и ладно.

– А душ у вас где? – Иван поскреб грязную пленку на руке, чувствуя, как та трескается и осыпается.

– Душ? А… так там, за домом…

Иван и Бер переглянулись.

– Идемте… – Семка махнул рукой. – Там только аккуратней… мы чутка почистили, но двор подзарос…

– А…

– Туалет – от там… от прямо по тропиночке, до кустов, а в ней и найдете…

Зачем выносить туалет в кусты?

Иван хотел спросить, но постеснялся.

– А тут от душ, – Семка отвел за угол дома, указав на дощатую будочку. Даже не будочку, потому что крыши у нее не было, как и одной стены, которую заменяла тряпка-штора. – Становитесь и открываете… только сразу на полную, а то там еще трубы старые, течет еле-еле…

Иван сглотнул.

Желание помыться не то, чтобы исчезло, скорее уж несколько поутихло. Да и… грязь, она уже почти родная, если подумать.

– Ты первый, – Бер толкнул в спину. – Не посрами, Кошкин!

Наверное, если бы Иван был тут один, на худой конец с Волотовым, который, почитай, свой человек и все-то понимает правильно, он бы воздержался.

Подумал бы.

Где-то в багаже, в конце концов, влажные салфетки имелись. И вообще, вспомнилось вдруг, что отец говаривал, будто грязь – это даже полезно. Для кожи.

Но Семен уходить не собирался.

– Полотенца там тоже висит! – крикнул он в спину. – На крючочке. Погодь, света сейчас дам…

И дал.

Желтая лампа-груша зажглась где-то вверху, над головой. Защищенная и железным абажуром, чем-то напоминавшим расплющенный шлем пехотинца, и сеткою, она тотчас привлекла внимание насекомых, рой которых закружился, заплясал, плодя тени. Тени скользнули по деревянному настилу.

Доски казались свежими и даже пахли деревом.

Иван сглотнул и задрал голову.

Лейка. Железные трубы, уходившие куда-то вверх. И вентель. Один. Круглый и массивный, за который Иван взялся обеими руками. И крутанул… от души.

– А температуру как регулировать? – крикнул он, прислушиваясь. Где-то вверху, над лампой, что-то загудело, задрожало, навевая мысли о том, что побег – это не только побег, но порой – стратегическое отступление.

– Солнцем! – донеслось в ответ. – И временем.

– Это как? – Иван задрал голову, вглядываясь в кругляш лейки. И крутанул вентель еще раз, до упора. Труба затряслась.

А следом, заглушая ответ, хлынула вода.

Ледяная!

Мать вашу… вопль он не удержал. Хотел, но… не получилось. И кажется, вышло как-то очень выразительно… бабочки и те убрались, кто куда.

– Так… с утра наливаешь, – пояснил Семка Беру, который замер, не зная, пора уже на помощь другу идти или поздно. – А к вечеру солнце и прогреет-то…

– А если не прогреет?

– Тогда… ну, солнце у нас тут хорошее. Прогревает часто! Вы-то дальше сами, ладно? А то меня батя, небось, заждался. Слушай, а вы не женатые?

– Нет.

Иван, выскочив из душа, побежал по кругу, матерясь и хлопая себя по бокам.

– А что? – запоздало спохватился Бер.

– Да так… ничего… а ты ж из родовитых, да?

– Ну.

– И земля, небось, во владении имеется?

– Имеется, – согласился Бер. – У рода…

– А у тебя?

– А у меня… – Бер вдруг явственно осознал, что лично у него имеется диплом культуролога и регионоведа, зеленая карточка Имперского банка и грядущая двухлетняя отработка в Подкозельске. – А у меня… не имеется.

– Жаль. А у него?

Иван, вернувшись к душу, потряс головой, выразился, что он думает о Подкозельске и местных отзывчивых людях, снова нырнул в душ.

Упертый.

– Ишь ты… – восхитился Семка. – Колодезной моется… что? Мы весь день тут ковырялись. Пока бочку наверх затащили, пока трубы, доски, то да сё… и воды тоже натаскали. А прогреться, небось, толком и не успела. Так у него земля есть?

– У рода.

– Жаль… ладно, ежели чего, то приходи. Чем смогу – помогу, – Семен протянул руку. – Трактор… как договаривались?

– Оставляй.

Бер подумал, что в нынешних обстоятельствах трактор во дворе – это так, вполне логичная часть пейзажа.

– Слушай, – он спохватился и задал вопрос, мучивший его уже пару часов. – А почему твой трактор на броневик смахивает.

– Ну… – Семен смутился. – Жизнь такая… никогда не знаешь, чего понадобится, трактор там аль броневик…

Иван вывалился из душа, тяжело дыша и дрожа всем телом. Бедра его опоясывало полотенчико, которое явно предназначалось для каких-то иных целей, ибо для бедер было узковато.

– Т-твоя оч-чередь, – сказал Иван. Зубы его постукивали, отчего речь была несколько неразборчива. Впрочем, не настолько, чтобы вовсе не понять.

– Знаешь… – Бер почесался. – Я… наверное… не такой и грязный.

Длинные Ванькины уши поникли и побелели. С волос текла вода, расползаясь по коже. И кожа эта в желтом свете лампы, что покачивалась где-то там, высоко, гляделась рябою. На белой поверхности её яркими пятнами гляделись ожоги крапивы, укусы комаров и следы иных жизненных невзгод.

Стало совестно.

– Там… – в конце концов, он ведь Волотов. – Второе полотенце есть?

– И мыло… только странное какое-то.

Иван понюхал свою кожу.

– Но моет.

– Ты это… в дом иди. Чаю поставь. И пожрать бы… про пожрать не спросили.

– Завтра, – Иван потянулся. – Разберемся… со всем.

И прихлопнув на шее очередного комара, печальною походкой направился к дому.

Что сказать…

Вода и вправду не успела нагреться. Да, мать её, она, похоже, не собиралась греться вовсе! Береслав, стиснув зубы, сдержал-таки вопль.

Первый.

А потом, чувствуя, как распирает изнутри обида на весь мир, заорал… как ни странно, но на душе полегчало. И кружок вокруг дома… да, это было именно то, что нужно. А второй заход в душ и вовсе доставил какое-то извращенное удовольствие. И Бер, елозя по коже огромным бруском мыла, и вправду престранно пахнувшим, чувствовал, как отступают усталость.

А злость вот копится.

Родовая.

Сила и та шелохнулась, дернулась внутри, намекая, что он тут не просто так, но наследник древнего славного рода и потому стойко должен превозмогать невзгоды и лишения.

Ну или хотя бы суметь помыться.

И в конечном итоге, выбравшись из душа, Береслав почувствовал себя почти победителем.

Иван сидел на чемодане, скрестивши ноги. Он успел переодеться и кое-как обсушил волосы. Перед ним стоял огромный серо-зеленый рюкзак, из которого Иван одна за другой извлекал банки. Банки выстраивались в шеренгу, и кажется, занятие это увлекло и отвлекло Ивана.

– Ты чего больше хочешь? – поинтересовался он и поскреб шею, на которой проступила пара волдырей-укусов. – Перловку с тушенкой? Или тушенку с гречкой?

– Ризотто, я как понимаю, ждать не стоит?

– Угу, – Иван подкинул банку в руке. – Как и пасту с морепродуктами… хотя… если тут есть река, можно раков наловить. В теории.

– Пасту с ракопродуктами я точно не хочу, – Бер поднял ближайшую банку. – О… тушенка «Солдатская»… там еще хлеб оставался. Вроде. Живем?

Глава 16.
В которой военный ребенка не обидит

«Кора головного мозга?! Да какая, на фиг, кора! У него там самая настоящая, выдержанная древесина!»

Частное мнение одного травматолога о постоянном пациенте, любителе экстремальных видов спорта.

Место Леший отыскал удобное.

Группа собралась споро. И вертушка доставила их до точки, высадив километрах в пятнадцати. А там – пару часов бодрого марша и вот он, лесок.

Ничего такой.

По краю реденький нарядный березняк. Сосны опять же с медовою корой в небеса устремляются. Пахнет хвоей и сухими травами.

– Хорошо-то как… – не удержался Васятка и потянулся до хруста в костях. – Прям сказка почти… вот выйду на пенсию, куплю себе такого от леса… гектара три-четыре… домик поставлю. Буду самогонку гнать.

– И на мухоморах настаивать, – на душе было погано.

И даже не из-за того, что Ангелина изменила, хотя тут, конечно, обидно. А из-за остального… из-за того, что, выходит, нет в нем, Лешем, жизненной перспективы.

А он ведь перспективный.

Очень даже.

И вообще…

– И на мухоморах тоже, – Васька-Ворон, напарник и зам, был человеком широкой души и с Лешим предпочитал соглашаться. Особенно, когда тот хандрить изволил. – У меня бабка такую настойку делала… очень местные уважали. Для суставов там. Или еще спину растирать… ну и так находились охотники.

Васька огляделся и вздохнул.

Хорош был этот застывший в начале лета, лесок, но уж больно он полупрозрачный…

– Дальше надо, – сказал Мазин, щурясь на солнышко. – Тут мы, что прыщ на жопе…

– В смысле?

– Заметные, – Мазин поскреб щеку, на которой сквозь маскировочную окраску пробивалась щетина, но тоже в правильных, болотно-бурых тонах. – Там дальше болотце будет, ельничек… темно и тихо.

Туда и пошли.

Сперва братья Залесские, которые были самыми молодыми из пятерки, потом Мазин, ну и Васька следом. Леший – последним. Задрал голову, он посмотрел на небеса, что проглядывали сквозь кружево ветвей. Хорошая погода.

Да и вообще…

Неплохо.

Воздух свежий. Комарье. Леший хлопнул по шее, убеждаясь, что и оно имеется, непуганое. Отдыхай… куда там курортам морским. И само задание особого напряга не предполагало, ибо, честно говоря, Леший не очень понимал, какой самоубийца рискнет покуситься на объект.

Силы-то у государя-императора, чай, побольше, чем у Лешего будет.

Чем у всей пятерки вместе взятой.

Ну да… положено – стало быть положено.

Место Мазин отыскал в низинке, что плавно переходила в болото. На границе его мрачной стражей вытянулись старые ели, столь огромные, что Леший подобных даже в тайге не видал. Под лапами одной Мазин и братья принялись обустраиваться. Болото виднелось, манило свежей зеленью. То тут, то там проглядывали темные прошлогодние ягоды клюквы.

Пахло стоялой водой.

И гнилью.

– Надолго мы тут? – поинтересовался Васька, ковыряясь щепкой в зубах.

– Понятия не имею. А что?

– У жены день рождения. Не хотелось бы пропустить.

– Мог бы и сказать. Взял бы замену, – Леший подавил вздох, силясь вспомнить, когда ж у Ангелины-то день рождения был. Нет, в телефоне-то записано, и напоминание стоит, но это же не то.

Не так.

– Еще три недели… – отмахнулся Васька. – А там как раз теща приехала, с младшей дочкой, её мужем и вообще… так что я лучше тут, в лесочке родину позащищаю.

Чуть потянуло дымком, но запах тотчас исчез.

– Чаю? – Мазин выглянул из-под лапника. – А день рождения – это хорошо… у нас в том году юбилей был. Свадьбы. Двадцать лет…

Слушать это было невыносимо, потому как Леший вдруг ощутил собственную неполноценность.

– Я осмотрюсь, – буркнул он. – И надо бы маячки расставить.

– Расставим, – Васька вот на чай согласился. – И чего купил? У нас в этом будет, не двадцать, конечно, но…

Леший скользнул в тень, прячась и от людей, и от комарья. Юбилеи… свадьбы… да кому это вообще надо? Дурь же… и Ангелинка дурит. Неплохо же жили.

Как все.

Он и не жадный-то. И против детей, если так, ничего не имеет. Особенно, если те в стороне держаться, потому как дети рядом внушали Лешему какой-то суеверный ужас.

Особенно младенцы.

Те и вовсе казались существами непонятными.

Он выбрался к болоту, убедившись, что то лежит себе, тронутое, разве что кабанами да лосем, судя по дерьму, хаживавшим этой дорогой не единожды. Надо будет пугалку поставить, не хватало еще столкнуться в недобрый час.

Леший двинулся вдоль кромки болота, выискивая следы присутствия людей. А должны быть. Может, не свежие, потому как сейчас на болоте-то делать нечего…

Хотя…

Первый боровик он поднял из любопытства, вспомнилось, как в далеком детстве они с дедом ходили за грибами. И дед тащил огромную корзину, им же сплетенную, а еще делал вид, что совсем слепой стал и грибов не видит. Правда, всякий раз, когда случалось «невидость», он Лешку звал. Мол, погляди он там, у тебя глаза острее…

И второй гриб встретился на тропе.

Леший хмыкнул и его взял. А что, крепкий моховик. И дальше еще парочка… рановато в этом году. Или нет? Весна-то теплая, и дожди вон неделю шли. Самое оно для грибов-то.

Он вытащил из кармана пакет, завалявшийся в этом кармане давно и переложил добычу в него. А что, если почистить, да на веточках, да над костром… все лучше сухпайка.

Грибы попадались то тут, то там.

Хороший лес.

В нем и боровикам место нашлось, и рыжим россыпям лисичек, которые Леший собирал аккуратно, стараясь не повредить грибницу. Дед бы не одобрил, ежели выдирать. Ямки Леший прикрывал влажным мхом. И сам не заметил, как отошел прилично.

А потом услышал вдруг:

– Ау…

Замер.

– Ау… – донеслось со стороны болота. – Кто… будь…

– Вот же ж, – Леший почесал подбородок, отметивши, что местное комарье плевать хотело на патентованный репеллент, который поставил отдел снабжения.

Инструкция однозначно предписывала не вмешиваться.

Разве что отметку поставить.

Сигнал подать, чтоб уж там, наверху, решали, чего да как… но голос был детским. И болото же… болота опасны. Леший это знал не понаслышке. Еще сунется дите куда и все.

– Ау… – буркнул он себе под нос. – Полное… ау…

И громче крикнул:

– Ты где там?

– Там, там, там… – охотно отозвалось эхо.

– Ау!

– Ау, ау…

Под ногами чавкнула грязь. И болото раскрылось. Здесь зелень отползала, уступая место бело-розовому покрывалу мхов. Стянутые плетями той же клюквы, моховые кочки поднимались над сизо-зеленой порослью осок. Леший прислушался.

Вздохнул.

И кинул заклятье, уплотняя грунт. Возиться с поиском тропы было некогда. Эхо звонкого детского голоска таяло в воздухе. И столько в нем было надежды, что Леший испугался. А ну как кинется навстречу?

Болото же…

Он прибавил шагу. И успел.

Девочка стояла, разглядывая ярко-зеленую полянку, что протянулась между двумя кочками.

– Стоять! – рявкнул Леший во весь голос.

Девочка подпрыгнула и…

Он рванул навстречу, матерясь про себя, боясь, что не успеет, не дотянется, и в запоздалой догадке швырнул вперед заклятье.

Хлюпнула вода.

И закачалась почва, ставшая твердой, как…

– Ох ты ж, – Леший оскользнулся и упал на колено, но успел подхватить хрупкое, невесомое тельце. – Что ты тут творишь?

– Грибы собираю, – сказали ему.

И моргнули.

И скривились, готовые того и гляди разрыдаться. Но сморщили нос, заморгали часто-часто… ресницы у девочки были белесые полупрозрачные, как и брови, которые выделялись на загоревшей дочерна коже тонкими полосочками.

– Не реви, – строго сказал Леший, чувствуя, что надо бы как-то иначе. Носик сморщился еще больше. – Болит?

Девочка замотала головой.

Волосы у нее тоже были белые.

– Держись за шею, – Леший подхватил невесомое почти тельце. – Тебя как зовут-то?

– Д-данька…

Она икнула.

А Леший запоздало вспомнил, что вид у него своеобразный. Спецкостюм работал в режиме маскировки, считывая и меняя структуру и цвет ткани для большего единения с окружающим пейзажем. Да и физия, размалеванная для большей гармонии с местностью, вряд ли могла внушить ребенку доверие.

– Не ори, – сказал он строго. – Сейчас вынесу на край, там и отпущу.

Она кивнула.

И осторожно, робко даже попыталась обхватить шею руками. Только руки оказались тонковаты и маловаты. Пальцы царапнули гладкое покрытие и едва не соскользнули.

– Держись так, – Леший перехватил девчонку поудобнее. – И не бойся…

Он сотворил дорожку из силы.

– Там… топь, – пискнула девчонка и втянула голову в плечи. – П-потонуть можно.

– Не потонем, – Леший и вправду ощутил, как тянет силы болото. – Ты вообще как тут оказалась?

– З-за г-рибами пошла. Ой… я г-грибы п-потеряла…

Огромные глаза наполнились слезами. Леший фыркнул.

– Будут тебе грибы… ты вообще откуда?

– Тут… Осляпкино… недалеко…

Это да, недалеко, пару километров, если по лесу. Карту Леший помнил.

– Лет тебе сколько?

– Семь…

От же ж… слов не хватает.

Болото покачивалось под ногами, но силы у Лешего хватало. Даже более того, впервые, пожалуй, за долгое время он эту силу использовал, пусть и не в бою, но все не для паркетных представлений.

– И как тебя отпустили-то одну в лес? Родители где?

– Мамка… на ферму поехала… а баба Нина сказала, чтоб шла, грибов набрала. Я и пошла. Я думала, что по краю пройдусь, но там ничего нету… а тут вот всегда есть. Мы с мамой ходили, – Данька, окончательно уверившись, что её не тронут, чуть осмелела. – Мамка сушит. И потом продать можно. Или свежие тоже… я подумала, что если наберу, то на трассу сходить успею. Продам и деньги будут.

Она пожала плечами и замолчала.

– Понятно, – болото закончилось вдруг. Леший огляделся. Хорошо вышел. Вон и пакет стоит, с грибами. Его он и подхватил. – На от, отдашь своей бабе Нине…

Серые глаза стали еще больше.

И смотрели с таким восторгом, что… как-то никогда на Лешего с таким восторгом не смотрели.

– Давай, провожу, – буркнул он, понимая, что что-то пошло не по плану, но почему-то этот факт нисколько не раздражает.

Девочка только кивнула.

Заговорить она решилась, только когда Леший добрался до опушки.

– Все, – сказал он, опуская ношу. – Деревня там. Дойдешь?

– Д-да…

Она не спешила убегать, застыла, глядя огромными своими глазищами, точно желая что-то сказать, но не понимая, что именно.

– Иди уже, – проворчал Леший. – А то хватятся…

– Не, – Данька мотнула головой. – Баба Нина до вечера теперь… спасибо, дяденька Леший…

– Откуда…

– Так, – Данька пожала плечиками, – понятно же ж, что вы не человек. На человека вы не очень-то… извините. Я не хотела обидеть… я…

– Иди, – Леший с трудом сдержал улыбку.

На человека он не больно-то…

Хотя…

Пусть лучше девочка рассказывает о том, что встретила в болоте всамделишнего лешего, чем о странных людях, которые в лесу появились.

Определенно.

– Спасибо, – Данька обеими руками вцепилась в пакет с грибами. – Вы… завтра приходите. Я пирожков принесу… маминых. И молока…

А потом развернулась и бегом бросилась по едва заметной тропинке.

– Леший, – раздался в ухе голос Васьки. – Ты у нас выходит, натуральный леший.

И заржал, иродище. Правда, смех тут же оборвался.

– Возвращайся. По ходу у нас гости.

И вряд ли заплутавшие грибники…

Точно не грибники. Те не носят спецодежду. И не ступают так, осторожно, почти не оставляя следов. И силой от них не тянет, которую используют весьма умело, аккурат, чтобы и те малые следы, которые имеются, убрать.

– Наемники, – сказал Васька, когда пара прошла под старым дубом, на ветвях которого Васька и устроился. Любил он всякие дерева, оттого и позывной получил – Ворон. – Из Волчьей стаи. Дерьмовая конторка…

– Знаешь?

Братья пошли стороной, не выпуская гостей из виду, но и не приближаясь. А те вели себя вольно, если и скрываясь, то скорее в силу привычки, чем из опасения быть обнаруженными. Вот один и закурил, окончательно убедив Лешего, что о его пятерке эти вот не знают.

– А то… – голос в ухе звучал на грани слышимости. – Мой родственник в полиции служит… говорит, полубандитская шайка… а может, и не полу…

Окурок полетел в мох.

А вот наемник вытащил рацию и сказал:

– На месте… точно тут?

Знают?

Или… нет, если бы подозревали о Лешем, то не держались бы так нагло. Даже обидно, честное слово. Будто и эти вот Лешего ни в грош не ставят.

– …в позапрошлом году дело было, о продаже девчонок туркам… в общем, пару человек из этой конторы повязали. Но от них скоренько открестились, мол, заказ был. Только брат говорит, что там все, доверху, в дерьме повязаны.

Леший запоминал лица.

На всякий случай.

А Васька продолжал бубнеть по тонкой связи.

– …и чего им тут понадобилось?

Вот действительно, хороший вопрос.

Чего?

Объект?

Это даже не смешно, потому как… куда им против объекта с их третьим-четвертым классом. Да и… уголовка – это одно, а покушение на государя – совсем иная статья.

– Убираем? – с надеждой поинтересовался Васька.

– Наблюдаем, – Леший вынужден был признать, что формального повода убрать эту четверку у него нет. Да и… интересно же.

Один из наемников, остановившись пред огромным старым деревом, споро полез наверх. Спустился. Обошел дерево…

– Точку выбирает, – Васька произнес это себе под нос, потому как и без его понятно было, что лазит этот неприятный – а Леший вот прямо всей душой ощутил глубокую неприязнь – тип по деревьям вовсе не в поисках птичьих гнезд.

– Выше поднимись… – буркнул он Ворону.

– Не учи…

До Васькиного дуба наемник не добрался, выбрав точкой вполне себе приличного вида сосну, на которой и принялся обустраиваться. Его напарники кругом обошли поляну, после чего остановились прямо перед кустами лещины, в которых и залег Леший.

– И долго нам тут маяться? – младший был нетерпелив. А еще имел дурную привычку курить, и судя по запаху – вот кто такого дебила, от которого за версту разит, в поле-то выпустил – не только табак.

– Сколько скажут, столько и будем, – старший был недоволен.

И хмурился.

И кажется, чувствовал что-то этакое…

– А они… – зашелестел Васька.

– Молчать, – Леший одернул. В этом, старшем, чуялась не то, чтобы великая сила – в прямой схватке Леший с ним справится, – скорее уж опыт.

Старший дернулся, прислушиваясь… уловил?

Микроколебания поля при работе ментального артефакта связи почти невозможно уловить. Но…

– Да тоска… чего он на этой бабе зациклился? – младший вытащил очередную сигаретку. Завоняло дымом и травкой.

– Дурак ты, – старший повернулся вокруг оси и выдохнул. Решил, что почудилось? Хорошо, если так. – Дело не в бабе. Дело – в уважении. Неуважение спускать нельзя. Ладно, наше дело маленькое… если повезет, завтра все и решим.

Не повезет.

Леший знал это точно. Но знанием благоразумно делиться не стал. Зато вдруг отметил, что тоска, мучившая его, отступила, а в душе появилось хорошо знакомое чувство – предвкушения…

Главное, чтоб эти не передумали теперь…