Текст книги "Спартак Мишулин. Правда под запретом"

Но то, что я хотела сказать худруку про их звонки нам, про атаку, про давление со стороны редакторов, про суд, я не смогла, так как речь меня не слушалась, я лишь что-то промычала в ответ, чтобы не подавать вида болезни, выслушала его и ушла.

Конечно, он был прав! Сто раз прав! И еще раз повторюсь, что в тот момент я реально думала, что мы не пойдем на телевидение.

Но ни он и никто другой из театра не знали, какая атака начнется чуть позже и какими ухищрениями нас будут пытаться вытащить на эфир.

Я не держу зла ни на кого из них! Кто я такая, чтобы их судить? Каждый ведь меряет ситуацию со своей колокольни, да и по большому счету никто никому ничего не должен. Все люди разные, и для кого-то честь отца – ерунда, и он может смолчать, а кто-то идет в бой, защищая и отстаивая свои права. Поэтому никого судить я не буду, скажу лишь одно. Все-таки дело касалось артиста, который 45 лет отдал этому театру, любил его преданно, играл с температурой, больным сердцем, после операций, с раздутыми от подагры ногами и никогда ничего не просил. Но его память, за все, что он сделал хорошего театру, заслуживала защиты. И конечно, говорить им надо было не со мной, так как я просто человек, который был ребенком и рос на их глазах, и многое могла не понимать, а вот мама, которая 35 лет прожила с папой, ездила с этими людьми на гастроли, принимала их в своем доме, ходила к ним в гости и была не чужим им человеком, заслуживала разговора. Тем более они, как никто, знали, как папа ее любил и оберегал. А сейчас его нет, нет защиты. И конечно, с позиции мудрых людей, людей, когда-то тесно общающихся с мамой, было бы правильно говорить именно с ней. По крайней мере выяснить, что происходит.

Я всегда поражаюсь людям, которые вешают ярлыки или осуждают, делают какие-то выводы, не поговорив и не узнав истины. Осудить можно любого, нафантазировав что-то или поддавшись сплетням или внушению СМИ, но разве так поступают мудрые люди?

Но повторюсь, я не имею права никого судить. Я все равно каждому благодарна как за хорошее, так и за плохое, потому что все эти люди и события в итоге изменили меня и сделали лучше!

А самое главное, я искренне благодарна, что они не продали нас. Что не стали давать интервью, как некоторые переобувшиеся артисты. Молчание иногда важнее слов! И спасибо им за это!

Итак, редакторы продолжали настаивать на нашем приходе на ток-шоу. А мы продолжали говорить: «Нет».

Параллельно с ними нам позвонили с другого канала и также предложили участие в передаче.

Сначала мы также сказали «нет», объясняя, что нам не нужна огласка, что мы не хотим шумихи, что мы просто хотим доказать справедливость в суде и забыть эту историю.

Такие переговоры происходили практически каждый день. И я, и муж отделывались объяснениями, говоря, что давайте дождемся суда, а там видно будет…

Но если бы обычные люди знали, как они умеют уговаривать, как будто гипнотизируют тебя, и как сложно говорить «нет», особенно тем, кто не подготовлен.

А тут еще наш адвокат начала усиленно уговаривать нас идти. Говоря, что, если они снимут без нас, перед судом, это все усложнит, так как, увы, наши суды часто опираются на мнение ток-шоу и порой делают правыми не тех, кто имеет все доказательства, а тех, кто выбелен редакторами и на чьей стороне общественное мнение.

К сожалению, она не лукавила, а говорила правду, но тем не менее мы все равно не хотели идти.

Муж часами говорил с ней по телефону, объясняя, что существует монтаж и они смогут нарезать все, как нужно им, что могут быть провокации, лживые факты, купленные свидетели. Что мы им не верим, так как это шоу и там можно сказать все что угодно абсолютно безнаказанно, ибо тот, кто верит, что можно победить федеральный канал, искренне наивен и не дай бог никому столкнуться с этим в действительности.

Через пару недель, слушая каждый день доводы адвоката и уговоры каналов, на какой-то момент мы чуть не сдались, но не тем, кто атаковал нас первыми, так как мы уже имели все подозрения, что они двигают парня и не будут объективны, а другому каналу, где мы симпатизировали ведущему, зная его как высокого профессионала.

Реально возникли мысли, а может, и правда уже сдаться, пойти рассказать все наши доводы, факты и закрыть тему. Мы даже согласились на встречу с редакторами программы, чтоб познакомиться, объяснить лично нашу позицию и уже принять точное решение.

Они приехали к нам домой, мы пили чай, общались, показывали фото, какие-то документы, рассказывали историю. После их отъезда создалось ощущение, что вроде подвоха нет, что люди нормальные и, может, правда пойти…

На следующий день они нам сказали, что ведущий лично хочет встретиться с парнем, так как опыт у ведущего огромный, ему достаточно пятнадцати минут, чтобы понять, кто есть кто.

После их встречи нам позвонила редактор и сказала, что ведущему и правда хватило десяти минут, чтобы все понять, что парень высокомерный, нарциссичный, точно знающий, чего хочет. Во время встречи он сказал, что хочет известности и что у него какие-то уже договоренности с другим каналом.

На что ведущий сказал ему, это же, кстати, он повторил в интервью на телеканале «Дождь» спустя год: «Если ты хочешь славы, то, конечно, надо идти на другой канал, а если ты хочешь объективности и встретиться с Кариной, если ты считаешь себя ее родственником, то приходи ко мне, так как она, скорее всего, придет».

Также он спросил про ДНК, на что очевидно подготовленный парень ответил: «А с кем меня заставят его делать-то? Делать-то его не с кем».

То есть все он уже знал и понимал. И конечно, зачем ему нужно было встречаться со мной, ему нужно было другое. Слава и деньги. Любым путем, а раз договоренности с другим каналом, то, собственно, он пошел туда, где ему было выгоднее.

Вопрос с эфиром на том канале отпал сам собой.

А на другой канал мы категорически идти не хотели.

18 сентября мы подаем исковое заявление в суд. Отправляем оповестительную телеграмму парню, я выкладываю пост в соцсети, и мы начинаем ждать суда.

21 сентября я улетаю на гастроли в Калининград, и часа за три до спектакля мне приходит сообщение с канала, что они прислали телеграмму, что якобы нашли какую-то папину шапку и этот парень сдал свою ДНК и что, если я хочу узнать результат, то вот телефон ДНК-центра.

Меня начинает трясти. Я звоню мужу в Москву, да что же еще они придумают, чтобы выцепить нас?

Мы же сказали, что не придем к ним! Что еще за шапка? Откуда? И почему я должна верить, что она папина и на ней есть папина ДНК?

Я не хочу обсуждать эту тему, мне слишком дорога память о папе, мне больно, неприятно, противно! Я сто раз это сказала этим людям, что ж они как фашисты лезут и лезут в душу? Для чего???

Муж пытается меня успокоить. Все-таки мне играть спектакль, надо собраться, а я не могу! Я же понимаю, что они способны на все! Сейчас выдадут какую-то шапку за папину, а народ поверит и сделают его сыном! Без нашего ведома!

В общем, я еле заставляю себя успокоиться.

Я не понимаю, при чем тут канал? То есть я, конечно, все понимаю, что у них договоренности и его кто-то двигает, но он-то заявляет, что все честно, что он просто решил рассказать свою историю! Но тогда, если парень реально хочет стать родственником и доказать правду, почему отказался от встречи? Почему они за него ищут какие-то шапки? Пытаются вывести нас на эмоции? Затащить на эфир? Зачем ему это, если все честно???

Явно же, что все сводится к тому, что он и правда не мальчик с улицы! И что всему этому есть какое-то объяснение!

Хочет он этого или нет, но не я ворвалась в его жизнь, а он в мою! И я дочь своего отца! Есть моя мама, законная жена папы! Мы законная семья! И нужно по-человечески, порядочно решать все эти нюансы с нами, а не прятаться за редакторов канала!

В общем, кое-как я беру себя в руки, отыгрываю спектакль, возвращаюсь в Москву, и эпопея продолжается.

Звонки, уговоры, давление, предложения!

Где-то 23 сентября нам звонит наш адвокат.

– Угадайте, кто мне сейчас звонил?!

– Ну… Тамир?

– Нет! Продюсер передачи и журналистка Лгунаева! Хотят встретиться! Я завтра с ними встречусь, узнаю, что они хотят! Может, на мировую решили пойти? Или уже признаются во всем, и разойдемся до суда.

Если честно, внутри у меня что-то екнуло, что эта встреча не к добру. Ну с чего им идти на попятную, тем более через адвоката? Почему не позвонить напрямую нам. Суда-то еще нет. Но единственное, что я говорю адвокату, это что мы будем очень ждать ее звонка после встречи.

– Да, да конечно! Я сразу наберу.

На следующий день мы ждали звонка часов до десяти вечера, но его не было. В десять мы пишем СМС: «Как дела? Была ли встреча? Какие новости?»

В ответ приходит сообщение: «Нет, мы не встретились».

«Странно, – думаю я. – Почему тогда адвокат днем не написала об отмене встречи?

Но, чтобы вы понимали, адвокат была с непростым характером, немного «взрывная», и спорить с ней было сложно. Часто я говорила, что хорошо бы для суда найти ту или иную информацию через адвокатский запрос, но в ответ слышала: «Я же не учу вас играть на сцене!»

И я затыкалась, понимая, что я не юрист и, возможно, чего-то не знаю.

Конечно, мы были на нервах, на эмоциях, так как с конца августа жили в напряжении, под атакой звонков с телевидения, впереди был суд, и все это было волнительно, конечно, хотелось от адвоката понимания, как мы будем строить позицию и судиться, но политика нашего адвоката была строго такая, как она ее обозначила, и спорить с этим было бессмысленно, почему-то она любые наши вопросы или желание выяснить ситуацию воспринимала как личную обиду. Как будто мы не сотрудничаем и, если надо, спорим по делу, а будто у нас бытовые разборки. Хотя мы не хамили и не грубили ей! В этом мы чисты!

В общем, я впадаю в нервоз, так как не понимаю, что происходит. Дальше она пишет, что у нее умер дядя на Украине и что не надо пока ее беспокоить, что она сама нам напишет. И наступает почти неделя тишины. Мы не трогали ее.

В пятницу, 29 сентября, целый день мне пишет продюсер передачи Ирина Петрищева. Я вежливо пытаюсь объяснить, что мы не придем. Она говорит, что они по-любому будут снимать 2 октября, с нами или без нас, и в наших интересах прийти и рассказать свою позицию.

Конечно, меня возмущает такая постановка вопроса, в мою семью влезли! Тронули память папы, мы не хотим огласки, а нам говорят, что она будет и им плевать на наше мнение. Да, говорят завуалированно и красиво, но смысл-то посыла я понимаю.

При этом все равно остаюсь не преклонной.

Вечером звонок.

– Алло, Карина, это редактор программы, у нас тут была ваш адвокат и мы обо всем договорились!

– О чем? – недоумеваю я.

– Ну как, о том, что вы придете на съемку. Она сказала, что вы все решили. Она даже все подписала, она же ваш законный представитель. Да и плюс Тамир же сдал ДНК с шапкой, вы понимаете, что результат может быть не в вашу пользу? А если вы придете, то мы уже не сможем быть не объективны, так что ждем вас 2 октября!

Не знаю, может, редактор и врала, может, сознательно оговаривала адвоката, но судя по событиям, которые произошли позже, думаю, что процентов на девяносто она говорила правду.

Я вешаю трубку, и у меня начинается истерика. Объясню почему, впереди суд, я в этих делах не компетентна, я боюсь ссориться с адвокатом! Плюс, покажи я редактору, что у нас разногласия с адвокатом, я представляю, как они могут это вывернуть и преподнести общественности!

Я не могу говорить негативные вещи о своем адвокате третьему лицу! Но и адвокату я не могу позвонить, так как, зная ее характер, понимаю, что она начнет истерить и мы разругаемся.

Я не знаю, что делать! Я говорю мужу, что это капкан! Мы попали! Теперь если мы не придем, то они точно с какой-то шапкой сделают его сыном. А вдруг адвокат и правда что-то подписала, и тогда нам грозит неустойка. А если мы придем, то где гарантия, что не будет подставы?

Мы решаем все-таки встретиться с продюсером и уже лично сказать, почему не хотим идти, и также разобраться, что правда, а что ложь в словах редактора!

Какие мы были наивные! Думали до последнего, что там работают люди! Люди, у которых есть сердце, понимание и сострадание.

Мы назначаем встречу в кафе на следующий день.

Подъезжаем на машине и на парковке смотрим с мужем друг на друга, одновременно говорим, что мы не идем на эфир! Ни за какие уговоры! И наша цель – это донести до продюсера нашу позицию, чтобы ни с кем не портить отношений!

Садимся за столик, она одна. Взрослая женщина, с темными волосами и абсолютно черными гипнотизирующими глазами.

Мы начинаем говорить. Разговор шел часа четыре.

Теперь, спустя два года, уже зная изнутри всю эту систему, я понимаю, как их набирают туда работать. Понимаю, что их обучают психологии и, возможно, легкому гипнозу, что у них нет сердца и ничего святого. Что их цель– рейтинг и деньги любым путем.

Но тогда я была абсолютно далека от шоу, от подобных людей, я была открытым, эмоциональным, честным человеком, судила всех по себе, доверяла и болела за справедливость!

Мы донесли до нее, что нам больно, неприятно и мы не хотим огласки! Мы не верим ему! И считаем, что задета честь артиста! И не стоит позволять парню ее еще больше марать публично!

Я говорила, что не выдержу, могу сорваться, если его увижу, что нам не нужен пиар, деньги, блага, нам нужна справедливость! И чтобы папу оставили в покое!

В ответ эта «милейшая» женщина всячески убеждает нас, что тоже уверена, что он никто, что его надо наказать, надо отстоять честь отца! Защитить артиста! И кроме нас никто это не сделает. Ведь он уж подписал договор на съемку и эфир будет и лучше, если он будет с нами.

– Карина, – говорит она, – мы начнем с рассказов о вашей семье, о папе, о том, какой он был прекрасный человек, семьянин! Вы выйдете в студию, Борис подсядет к вам, и это будет душевный разговор. А потом, в конце мы немного затронем эту тему, и придет Тамир, мы просто поставим точки над «и». Тем более у вас суд впереди, в ваших интересах доказать, что он не прав перед судом. И вообще, сам Боря Дмитриев, увидев его, сказал, что он не ваша порода, он на татарина похож, а у вас же не было татар в роду?

– Нет, татар точно нет.

Короче, не знаю, как она это сделала, но мы превратились в кроликов перед удавом. Просто были загипнотизированы ее сладким пением.

Я понимала, что она меня обезоружила, получается, что и правда все, что она описывает, нам нужно и полезно.

Остается последний шанс, чтобы от нас отстали, назвать неподъемную для них сумму. И мы называем.

– Ой, нет, таких денег у нас нет. Ну и потом вы сами говорите, что не за деньги, что вам нужна правда, а мы готовы ее озвучить. И сделать все объективно, как вы хотите.

Не прокатило, я думала, услышав сумму, она скажет: «Нет, ребят, тогда без вас», не станет нас уговаривать, и мы уйдем.

А так… она снова права, мы же реально не за деньги.

Даже тот миллион, прописанный в исковом заявлении в суде, за который меня пытался обвинить Тамир в желании наживы, написали не мы, а адвокат, и мы сразу ей сказали, что ни копейки не возьмем от этого человека, хотите, берите вы или мы переведем их в случае выигрыша в благотворительный фонд. Наша совесть была чиста! Мы не за наживу, а за память! А если кто-то подумал иначе, то свою голову не поставишь другим, опять же каждый судит по себе, видимо!

Наверное, кто-то способен продать близкого человека, но это не моя история. Права я или нет, но мне важнее быть в ладу со своей совестью и спать спокойно, чем продать и мучиться всю жизнь!

Хотя опять же в любом нормальном государстве считается нормой получить деньги за моральный или физический ущерб, и только наш менталитет почему-то осуждает людей за их законное право наказать по закону обидчиков и получить за свои страдания какие-то дивиденды.

В общем, и тут получается, нам не удалось отмазаться.

Все по ее словам получается красиво и складно. Добрая передача о папе и семье и разоблачение Тамира!

Мы соглашаемся!

Договариваемся, что на следующий день они подъедут со съемочной группой к нам домой, чтобы подснять фотографии и, может быть взять какое-то интервью у мамы.

Знаете, у каждого человека есть энергетика. И наверное, по ней мы судим, наш это человек или нет.

Так вот, когда они вошли в наш дом, мама сразу напряглась, а она очень чувствует людей.

Еще с моего детства она всегда говорила точные вещи про моих друзей и часто тех, кого я считала друзьями, а она мне говорила, будь осторожнее с ним или с ней, оказывались совсем не теми и порой подставляли и предавали. А мама сразу, с первого взгляда это понимала. Но к сожалению, дети не всегда прислушиваются к родителям.

И здесь тоже, мама сразу почувствовала негативную энергетику.

Но почему-то промолчала.

Мы сели на кухне за стол, начали говорить, показывать фотографии из семейного архива, Петрищева очень грамотно выводила маму на эмоции, а как потом выяснилось, они это сняли на камеру, сняли исподтишка, не предупредив нас, что идет съемка.

Потом мы с мамой все-таки дали по небольшому интервью

И снова слыша, что говорит Петрищевой мама, я хотела вбежать и остановить съемку.

Нет, ничего крамольного мама не говорила, но она была так откровенна, что я понимала, какое это раздолье для монтажа и бессовестных людей. Ведь они могут теперь это нарезать, как им нужно, и преподать мамины слова совсем с другим смыслом.

Когда они уехали, я спросила маму:

– Ну зачем ты так откровенно им все рассказывала?

– Ты знаешь, меня как будто загипнотизировали, как будто речь сама шла, отдельно от моего сознания. Как будто это не я была.

Гипноз, я не могу сказать, что верю в него или в то, что эти люди ему обучены, но могу предположить, что они используют какие-то психологические приемы как способ влияния на людей.

По сути, во время сьемок эфира я испытала нечто подобное.

Настает 2 октября, тот самый день икс, который снова разделит нашу жизнь на до и после.

С самого утра я чувствовала нервоз, и было желание отказаться ехать. Никаких договоров мы еще не подписывали, поэтому, по сути, я могла не поехать.

Но внутри меня боролись два чувства: первое чувство моей гиперответственности, я такой человек, что если обещала или договорилась о чем-то, то не могу это нарушить.

А второе чувство – какого-то подвоха, что что-то произойдет нехорошее.

Клянусь, я даже платье-то выбрала для съемки за полчаса до выхода из дома. Просто первое попавшееся. Настолько не хотела ехать, что даже было плевать на внешний вид!

Но чувство ответственности меня перебороло, и мы поехали.

Съемка должна была начаться в 8 вечера, мы приехали к 7.

Моего мужа сразу забрали куда-то, якобы проверить договор. На любом телеканале, если ты выходишь в студию, ты обязан подписать договор на разрешение использования собственного изображения, независимо, получаешь ты гонорар или нет, без подписанного договора ни одна программа человека в студию не выпустит.

Сразу расставлю все точки над «и» и отвечу на самый распространенный вопрос о гонораре. Так как у нас люди почему-то очень любят считать чужие деньги и считают, что на этих шоу зарабатывают миллионы, то расскажу честно, но не называя сумм, иначе нарушу условия договора.

Итак, никакого долгосрочного контракта с каналом мы не заключали. Договор подписывался лишь на один эфир, в день съемки, 2 октября.

По слухам, Тамир как раз заключил с ними именно контракт на некоторое количество эфиров и определенную сумму. Утверждать на сто процентов это я не могу, но информация из проверенных источников.

Мы же должны были подписать договор стандартный, который обязаны подписывать все участники любого шоу.

Плюс есть договор на предоставление видео– или фото-материалов, которые тоже не могут быть использованы без подписи предоставившего их человека.

И также в большинстве случаев участнику полагается некий гонорар. И это нормально, человек тратит свое время, нервы и так далее. Суммы гонораров у всех разные, но считать чужие деньги для меня неуместно!

Что касается нас на первой съемке, наш договор был на один эфир, а в итоге из этого эфира они смонтировали три передачи! Снимали эфир шесть часов и сделали из него три программы вместо заявленной одной, не согласовав это с нами! Мы шли на одну передачу, а потом увидели, что их три! Мой личный договор, на первой съемке был без денег! К сожалению, выложить фото договора я не могу, так как он подписывался двумя сторонами и, если я обнародую его без их разрешения, они могут предъявить мне претензии. А понимая, что им только дай повод, чтобы продолжить войну, я решила не печатать сканы договора.

Позже, когда они задумали новые эфиры, они начали уговаривать прийти мою маму, мы отказывались, так как у нее из-за этой ситуации начались проблемы со здоровьем, на фоне диабета выпали передние зубы, но они сказали, что как раз оплатят ей лечение, и пообещали не снимать ее крупные планы. Но поверьте, та сумма, которую они предложили выделить на ее лечение, если разделить на три эфира, была смешной.

Если бы мы отказались от нее, то, скорее всего, ее бы положил в карман себе какой-нибудь редактор, потому что она выделяется по-любому, на участника. А так в любом случае нам нужны были деньги на суды, на лечение мамы, да и потом, взяв эти небольшие деньги, их можно было перевести на благотворительность. Это лучше, чем их дарить редакторам. Знаю одно, я чиста перед Богом и собой, деньги не были главным в этой истории для меня! Дали – хорошо, не дали – и ладно! Главное было, донести нашу позицию и отстоять честь папы! Но если кто-то хочет думать иначе, ради бога! Все эти деньги грязные, и счастья нам бы они не принесли, я это понимала. И огромное количество раз потом мы давали интервью на других каналах совершенно бесплатно! Да, собственно, после смерти папы, до этой истории, когда снимали передачи о нем, ни с одного канала я не взяла деньги! Мне было важно, чтобы жила память об отце, а не зарабатывать на этом! Это не моя история!

Говорят, что те, кто заключает контракт, получают суммы гораздо больше. Но я не знаю и знать не хочу! Меня это не касается!

Также для нас было важно, чтобы в договоре был прописан пункт о том, что тему ДНК на эфире мы не поднимаем!

Не потому, что чего-то боимся, а потому, что, кроме как в суде, мы не хотели это делать нигде и даже обсуждать эту тему не входило в наши планы. И уж тем более мы не верили тем ДНК, которые делают в рамках ток-шоу.

Именно поэтому мой муж ушел разбираться с договором, чтобы лично проверить все пункты.

Я осталась, по сути, одна. Да, приехало много людей нас поддержать. Это и артисты театра, и друзья семьи, многих из них в итоге даже не выпустили в эфир, продержав семь часов за кулисами, теперь я понимаю почему! Правда им была не нужна изначально!

Итак, я одна, и на меня начинают оказывать давление редакторы, меня начинают раздражать и выводить на эмоции. Это я уже сейчас понимаю, спустя три года, а тогда я первый раз оказалась в подобной истории. Мне было сложно морально, так как тема для меня болезненная, святая, и я чувствую себя как неподготовленный человек, которому надо шагнуть в клетку с тиграми!

И первое, что я вижу, находясь за кулисами, это название передачи, совсем не то, как нам обещали.

Я вижу название «Внебрачный сын…».

Я зову редактора, а надо отметить, что они все, как сговорившись, вели себя по отношению ко мне по-хамски. То толкнут, пройдя мимо, то грубо что-то ответят.

– Простите, – говорю я, – но суда еще не было. Почему у вас такое название? У вас есть документы, подтверждающие, что он сын?

– Нет, – говорит редактор и начинает футболить меня от одного к другому редактору, но никто не дает мне ответ.

– Но мы ехали сюда с условием, что тема передачи будет иная. Позовите, пожалуйста, Ирину Петрищеву, – прошу я.

– Ой, она очень занята. Но мы ей сообщим и решим этот вопрос.

Дальше я вижу женщину в белом халате, которая всегда зачитывает результат ДНК во всех передачах.

Я понимаю, что это подстава. Звоню мужу, он долго не берет трубку, как потом выясняется, ему наверху тоже треплют нервы с договором, названием и так далее.

Через какое-то время он берет трубку.

– Вань, а что здесь делает специалист по ДНК?? Они же обещали, что этой темы не будет! Они нас подставить собираются? Я не пойду в студию! Я хочу домой! Я прошу прийти Петрищеву, она не приходит, название уже не то, как нам обещали, теперь еще и ДНК.

– Я тебя понял. Сейчас буду разбираться.

Надо еще отметить, что в это время наш адвокат, которая, по моему мнению, должна была как-то настроить меня на съемку, проговорить все тонкости, юридические и человеческие, а вместо этого она снимает бесконечные «сторис» и с кем-то весело общается.

Да еще такой момент, когда мы сидели с продюсером в кафе и сказали, что раз мы идем, то должен быть наш адвокат и мы бы хотели, чтобы вы выделили ей какой-нибудь гонорар, в ответ продюсер сказала, что «у нас с ней свои договоренности».

Мне уже тогда это показалось странным. Ее якобы несостоявшаяся встреча с Лгунаевой, какие-то договоренности с каналом за нашей спиной, тут она не рядом со мной, а где-то ходит, все это вызывало во мне нарастающее чувство волнения и нервоза.

Через какое-то время я вижу, что специалист по ДНК уезжает. Я немного выдыхаю, не понимая тогда, что, если люди решили нас подставить, они все равно это сделают!

Дальше опять мне хамит какой-то редактор, и я решаю уехать! Думаю, нет, все, я не смогу, я не выдержу. У меня трясутся руки, и я вся напряжена как струна, хочу уже уйти, но снова не могу дозвониться до мужа. Захожу в гримерку, где сидят пожилые актрисы, и думаю: «Нет, ну как я уеду? Они же пожилые, приехали нас поддержать, а я возьму и кину всех? Это неприлично!»

Кстати, еще один интересный факт: моя подруга, не актриса, которую никто не знает из театра, приехала тоже меня поддержать, приехала раньше меня и села в гримерке. В это время в ней гримировались Звездинская и еще две актрисы. Моя подруга слышит следующий разговор между ними:

Звездинская говорит: «Боже, что это за кошмар! Кто этот парень? Откуда он взялся? Он же даже не похож на Спартака! Как не стыдно! Уже Спартака тронули! Ну уж все знали, какой он был порядочный человек!»

Другие две уважаемые актрисы с ней соглашаются.

Спустя время, когда Звездинская переобулась, моя подруга была в шоке! Она позвонила мне и в ужасе рассказала, что лично слышала их разговор и искреннее недоумение от происходящего!

– Как же она может так врать, Карин?

– Ну, деньги не пахнут, наверное. – отвечаю я.

А в тот день я все-таки остаюсь на съемку.

Время девять вечера, а съемка все не начинается. Это сейчас я понимаю, что им нужно было довести меня до определенного состояния и только потом выпустить в эфир.

Им не нужна была нормальная, настоящая Карина, им нужна была агрессивная, заведенная женщина, на фоне которой их протеже выглядел бы белым и пушистым!

Потому что фактов у него нет, доказательств тоже, и если бы я была в нормальном состоянии, я бы его тут же вывела на чистую воду. А так, когда человека застилают эмоции, когда, как говорится, планка падает, ты уже не понимаешь, что говоришь и делаешь, и оппоненту, по сути, уже и доказывать ничего не надо. Зритель точно меня невзлюбит! Да еще как они смонтировали все… Но обо всем по порядку.

Спустя время, уже когда все это закончилось, одна девушка, работавшая раньше в этой передаче, рассказала мне, что это у них распростроненная практика – накручивать людей за кулисами, выводить на определенные, нужные им эмоции и выпускать в эфир. Порой, сказала она, редакторы даже наливают пятьдесят грамм, если надо для дела. Она спросила меня:

– Тебя никогда не удивляло при просмотре ток-шоу, что иногда люди выходят из-за кулис с криками или агрессией? А то и бросаются в драку сразу? Ты же понимаешь, что это обычные люди, которые не ходят по улицам с криками и не бросаются на первого встречного с агрессией и кулаками? А тут выходят в студию заведенные! Это все тонкости работы редакторов. Их обучают такому. Любое ток-шоу, даже если состоящее из правдивой истории, должно иметь накал страстей, должен быть хороший персонаж и плохой, иначе зрителю неинтересно смотреть. Вот редакторы заранее и пишут сценарий, часто не говоря участникам о нем, выбирают, кого делать плохим или хорошим, накручивают, заводят, кого им надо и выпускают в эфир. И вуаля! Зритель востороженно смотрит, рейтинг растет, премия у редактора в кармане!

– Но это же бесчеловечно! – говорю я. – Ведь не всегда для участника это игра, порой это боль, жизнь…

– О чем ты, Карин? Когда на кону рейтинги и миллионы долларов у канала за эфир подобного шоу, о какой человечности можно говорить?! Люди всего лишь винтики для них! Будешь играть по их сценарию, все будет хорошо! Пойдешь против – раздавят…

Но все это я узнала гораздо позже, а тогда я наивно верила в справедливость.

Буквально за три минуты до выхода, уже в нужном для них состоянии, я надеваю микрофон и вижу на их листе, где расписано, у кого какой номер микрофона, написано:

Первым номером «Внебрачный сын» такой-то.

И что, скажет кто-то, что такого? Тоже сделала из мухи слона!

Но, поверьте, когда вы уже взвинчены, когда изнутри вас разъедает боль, когда впереди суд и вы понимаете, что все это ложь и вообще цель вашего прихода другая, рассказать о папе, а не копаться в грязном белье, то надпись внебрачный сын, может стать последней каплей. Как стала для меня!

Для меня это лишний раз подчеркивало плохое отношение продюсеров к нам и к нашей позиции! А все слова Петрищевой, сказанные нам в кафе, получались ложью.

Я, как мне кажется, беру себя в руки и выхожу в студию. Первое, что я сразу слышу, это недовольное «улюлюкание» массовки, сидящей в зрительном зале.

Чтобы вы понимали, кто не знает, массовка – это специально нанятые люди, за небольшую плату, которым четко дается команда, когда хлопать, кого поддерживать, а кого топтать и освистывать. И все их действия строго контролируются бригадиром массовки и продюсером проекта.

То есть если на мой выход уже идет такая реакция, это точно говорит о том, что цель продюсеров – растоптать меня!

Я сажусь на диван, и первое, что я вижу, это название передачи! Которое они не то что не стали менять, а еще и усугубили хорошо обработанной на фотошопе фотографией этого парня, на которой сделали его достаточно похожим с папой.

И тут еще один удар. Дмитриев задает первый вопрос не как мы договаривались, о семье и папе, а, естественно, о статье и парне!

Теперь, чтобы вы понимали, почему я считаю, что ведущий и продюсеры были изначально, умышленно настроены против нас, поясню.