Текст книги "Различные миры моей души. Том 2. Сборник рассказов и стихов"

За окном ветер начинает петь свою унылую песню… Снег лежит на ветвях рябины, на которую днем так любят прилетать в это суровое время года снегири… Огонек свечи тихо колеблется, исполняя какой-то танец, известный только ему. Играет тихая музыка. Слышно мурлыканье кошки… ЕЁ согревает в эту ночь только чашечка свеже сваренного кофе и ощущение, что где-то любимый человек думает о ней… Странная тоска…

ЕГО нет, но мысли о НЁМ уносят ЕЁ куда-то далеко в прошлое, где был ОН, была ОНА и было их счастье. Тоска. Тоска потому, что счастье ушло? Или потому, что его было так мало? От легкого сквозняка потухла свеча. Кошка, повернув голову ко входной двери, зевнула во весь свой розовый ротик и легко спрыгнула с дивана. Потянувшись, она медленно пошла ко входу. Хлопнула входная дверь. Кошка потерлась о чьи-то запорошенные снегом брюки. Любимый человек пришел! Сразу стало теплее и светлее в комнате, а запах свежести от таящего снега опьянял голову. ОНА отставила чашку, и легко пробежала навстречу. «Как же долго я тебя ждала!» – «Как же долго тебя не было!» – ответил ОН. Сплетенные в объятьях, они стояли посреди таящего снега под мурчание довольной кошки. «Ну вот, – подумала кошка. – Теперь мне можно уходить. Раз пришло счастье, мне пора идти его звать в другое место». Ни ОН, ни ОНА не заметили, как маленькая темная тень проскользнула мимо них и юркнула в незакрытую дверь. Они были счастливы тем, что они вместе. Они были счастливы.

Она была не от мира сего. Её глаза всегда смотрели мимо тебя, как будто её мысли всё время где-то витали. Как она вышла замуж, она не помнила, потому что это было не главное в её жизни. Главным было ночное небо за окном, когда все вокруг готовились спать. Она в это время начинала жить. Она летала над городом, взлетала к облакам, уносилась далеко от окна своего дома. Она уносилась ввысь к Солнцу и звёздам. Она смотрела на Землю из своих полётов и видела хрупкость Земли, как другие видели её нежную душу и ранимый характер, её непонятные чудачества и рассеянный взгляд. Её муж часто боялся, что однажды не сумеет вернуть её из её мира. Что она улетит в свой космос к звёздам и останется там навсегда. Что забудет дорогу домой, как днём забывала дорогу на работу или поесть перед уходом. Днём она не жила. Она готовилась к жизни ночью.

Однажды он попросил её, чтобы она взяла его с собой. Сначала она не поняла его просьбы. А потом звонко рассмеялась: «У тебя ничего не выйдет. Ты слишком тяжёл и прагматичен для этого». Его покоробили её слова. В конце концов именно благодаря ему она может летать где-то ночами. Именно благодаря ему она может опаздывать на работу или не приезжать вовсе. Именно благодаря ему её в очередной раз не смогла сбить машина, когда она замечталась посреди дороги. Именно благодаря ему она не умирала с голода, когда забывала поесть в своих мечтах. Он попросил её объяснить. Она не могла. Она рассказывала ему о цветах на Марсе, о голубых реках на Юпитере, о хрустальных озёрах на кольцах Сатурна, а он приводил ей цитаты из журналов и снимки из космоса. Она уводила его к пруду и показывала на букашек в траве, восхищаясь их терпением и жизнью. А он видел только суету и мусор. Она восторгалась прожилками на листке и ростком травки в асфальте, а он видел только зелень, мешавшую ему ходить. Она сидела у окна, смотрела на темноту за окном, подсвеченную одинокой свечой, а он боялся, что она подожжёт шторы и сгорит. Она видела мириады миров в темноте, а он видел темноту и ночь…

Однажды она улетела от него. Просто его во время не оказалось, когда свеча начала лизать её платье. Просто она не заметила, что яркость красок не в её мечтах, а наяву пожирает её. Когда она разбила окно, протянув руку к звёздам, и полетела навстречу мечте, её тело не вынесло бремени реальности и рухнуло с пятнадцатого этажа на цветущие кусты роз, которые она посадила, когда в очередной раз решила улететь на Марс. Его не оказалось рядом. И с тех пор он сам сидел у окна и старался унестись в те мечты, где на Марсе цвели цветы, на Юпитере голубели реки, а хрустальные озёра на кольцах Сатурна отражали голубое небо Земли. Он пытался увидеть в темноте ночи те мириады миров, в один из которых унеслась она. Но он по-прежнему видел только тьму ночи. Крылья, которыми она пыталась поделиться с ним, не подошли ему по размеру. Вернее, он не понял, что они и у него могут быть…

Боже, как обидно. Как тоскливо и тошно. Пусть я только доеду домой – открою газ и все дела. Сегодня опять, в который раз, привязался ко мне пьяный. Я и так знаю, что я не красавица, но какое же унижение сознавать, что глядеть на тебя спокойно можно только после рюмки. Вдобавок, меня обокрали. Все мои сбережения (зачем я только ношу их с собой?), единый, который стоит мою стипендию, паспорт – словом, всё. Ещё я провалилась (который раз) в институт. Я так хочу быть учителем, что бы мои подруги и знакомые ни говорили. Потом ещё куча неприятностей, которые можно было бы назвать мелкими, но не сейчас. Сейчас я взвинчена до предела. Я хочу, желаю умереть. Я жду, ищу смерти, как раньше, много-много месяцев (или лет) назад искала парня, который был бы мне не любовником, а другом. Потом друга я перестала искать, и дошло до того, что я, бывшая отличница, хотела отдаться, сама отдаться, парню. Любому. Но меня никто не хотел. Это было самое обидное. Я ходила в мини-мини, оголяла плечи чуть ли не о пояса, улыбалась всем – ничего не помогало. Я ревела дома в подушку, в ковёр. Я каталась от бессилия по полу, я готова была бить зеркала у себя в комнате. А потом, как вот сейчас, я впадала в прострацию и хотела умереть. Кто будет обо мне плакать? Папа с мамой. Но они переживут, они сильные. Никому и ничего я сверхдоброго не делала, от смерти или преступления не спасала. А значит, что есть я, что нет – жизнь моя бесполезна.

Я взглянула, сколько могла в толчее автобуса, в окно и увидела кусочек серого неба и полосы дождя на стекле. Остановка, кто-то вышел, но вошла огромная толпа, и меня отнесло к стенке автобуса. По ногам, по спине, по рукам продирались люди. Передо мной оказался парень. Лица его я не видела, потому что на глазах у меня были слёзы – пожилая старуха с лицом ведьмы и глазами вампира проехала своей тяжёлой коляской по моим усталым и гудящим ногам. Я мучительно хотела сесть, так как после долгой беготни по канцеляриям, врачам, аудиториям сегодня мне не только стоять, дышать было трудно. И вдруг…

– Девушка, вы не знаете, который сейчас может быть час?

Я подняла голову. На меня внимательно смотрели серые глаза. Я их помню до сих пор: весёлые и серьёзные одновременно. Они будто хотели утешить и подать совет, и в тоже время упрекали за малодушие. А мне просто надоело быть сильной. Я устала защищать сама себя. Тоскливо быть одной, самой решать все проблемы, зацикливаться на себе, сходить с ума от одних и тех же проблем. Когда ты один, помогаешь только сам себе, постепенно создаётся чувство, что живёшь вхолостую, что это никому не нужно. А значит, и ты никому не нужен.

По моим щекам скатились две слезинки. Я попыталась улыбнуться, но у меня это плохо получалось. Я сказала:

– Вряд ли я в такой давке смогла бы посмотреть на часы.

Он посмотрел на меня, и свободной рукой, которой держался за поручень, провёл по моим щекам.

– Почему бы тебе не задать обычный вопрос: девушка, как вас зовут? – спросила я. Привыкшая к пьяным посягательствам, я с настороженностью посмотрела на него. Он улыбнулся и произнёс:

– В это мнет необходимости. Олег.

– Анна.

– Знаешь, давай-ка выйдем на следующей.

– Но мне ещё двадцать минут езды!

– Давай выйдем. Здесь есть одно кафе.

Я снова с недоверием взглянула на него. В этот момент автобус повернул, и Олег упал бы на меня, если бы не упёрся рукой в стенку позади меня. Я вдруг увидела близко-близко его глаза, услышала где-то у самого своего уха его дыхание. Рукой я инстинктивно уперлась ему в грудь, и почувствовала его тепло через рубашку. Мне захотелось, чтобы так было всегда, чтобы куда-то ехал автобус, вокруг стояли люди и он передо мной. Мое лицо побледнело от духоты, голова готова была вот-вот упасть на грудь. Но я почувствовала движение, и моя голова упёрлась в его плечо.

– Давай выйдем, – повторил он.

Я уже пришла в себя. Он провёл меня сквозь толпу народа, сошёл по ступенькам и подал мне руку. Я растерялась, и неловко спустилась на землю. Пройдя немного, мы очутились в тенистом переулке перед дверями маленького кафе. Мы заняли столик и сделали заказ.

– Ты, однако, не была бы разорительной любовницей.

– Я беру только то, что мне нужно. Зачем мне больше?

– У тебя реальный подход к вещам. Обычно, при первых днях знакомства девушки разоряют своих поклонников на пирожные, даже если потом садятся на диету.

– Это глупо. Я не собиралась садиться на диету, но зачем мне брать больше, чем я могу съесть?

– Нда. У тебя начисто отсутствует воображение.

– Ошибаешься. Его у меня сколько угодно. Только, когда я не даю ему воли, у меня практический подход к вещам.

Когда принесли наш заказ и я уже начала копаться в сумке, с ужасом вспоминая, сколько же там могло остаться после того, как я лишилась кошелька, Олег протестующее поднял руку и произнёс:

– Я заплачу.

Пока я соображала, что он сказал и сделал (для того, чтобы сообразить, мне сегодня требовалось время), Олег уже отдал деньги, и официантка ушла.

– Зачем ты это сделал?

Он удивлённо посмотрел на меня.

– Я хотел сделать тебе приятное. Ведь за тобой никто никогда не ухаживал, правда?

– Откуда ты знаешь?

– У тебя были такие одинокие глаза. Такие глаза только у тех, кто хочет любви, но не может её добиться.

Он смотрел на меня. Он положил свою руку на мою, и мне стало светлее на душе. Теперь я поняла пьесу, которую смотрела раньше – «Последняя женщина дона Хуана». Я была до этого возмущена: как одинокая деревенская девушка насильно навязывается известному соблазнителю и чувствует себя после ночи с ним счастливой. А когда он хочет умереть, она напоминает ему о девушках, ждущих любви, о том, как они будут страдать, если даже он их не соблазнит. Я понимала, что у Олега это было вовсе не любовью с первого взгляда. Он просто хотел утешить меня. Но как отрадно обмануться, что ты кому-то нравишься. Но когда Олег исчез, у меня осталась только горечь – зачем он растревожил струны моей души? Зачем зародил в ней семя надежды, а сам пропал? Я жду своей любви. И сейчас я тоже вою от бессилия, от того, что меня не любят и что я никого не могу полюбить. Я рву на куски платки и реву. Наказание одиночеством не страшно. Его можно пережить. Но наказание, при котором хочешь и не можешь любить, хочешь и не получаешь любви – страшно, потому что любовь – это потребность души, как растению требуется солнце, как животным кислород. Любовь, когда она взаимна и не преходяща, когда от нее не устаёшь и не ищешь других наслаждений – это Божий дар. Это самый большой подарок, который Бог может дать на земле. Божья любовь – это наивысшее счастье, как на небе, так и на земле. Всё в одном этом слове – любовь.

Сколько живу на свете, всегда поражалась, просто удивлялась и веселилась, сталкиваясь с мужским мышлением, мужской логикой и мужской же недогадливостью. И один забавный случай о мужском мышлении я и хотела рассказать. Вернее, не о мышлении, а о недогадливости. До сих пор смешно…

Итак.

С моим парнем мы встречались уже около года. Отношения у нас были как у всех: ссорились, мирились, иногда могли по нескольку дней друг другу не звонить и не писать. Иногда была виновата я, но чаще он. Именно потому, что был, как все мужчины, эгоистичным. Однако, если ему объяснить, как корове на меже – по полочкам, внятно и просто, – он вполне мог понять, почему я обижалась. И иногда мне даже случалось добиться от него понимания того, на что именно я обиделась. Он учитывал ошибки, а я старалась не придираться к мелочам. Словом, мы притирались друг к другу и решили подавать заявление в ЗАГС.

В один из дней я вывихнула лодыжку, когда утром бегала в парке. Врач мне прописал что-то вроде обезболивающего и полный покой. Я себе устроила на работе больничный и решила сполна насладиться внезапно выпавшими днями покоя. В конце концов, я заслужила немного отдыха.

И вот, лежу я себе на кровати, оберегаю свою травмированную ногу от любого беспокойства. А тут моему будущему мужу приспичило… Ну, вы поняли. А я подумала: вроде, ещё не муж – мне успокаиваться рано, но я же не просто так на кровати отдыхаю, я болею – мог бы пожалеть и не трогать меня, если я скажу…

Короче, я не сказала, и кровати пришлось исполнять немного другое предназначение. Я слегка морщилась – всё-таки нога немного болела. Он, видимо, это заметил. И старался быть осторожным. Я расслабилась и… отключилась.

Когда пришла в себя (часы у кровати показывали, что прошло минут 15), у него был немного ошарашенный вид.

– Это был лучший секс в моей жизни! – сказала я.

Его ошарашенность возросла. А ведь я была права: то ли лекарства подействовали, то ли просто устала, но, видимо, я уснула. И этих 15 минут среди дня в кровати с любимым мужчиной и БЕЗ секса – да! это был лучший секс в моей жизни!

Глядя на него, я догадалась, что он подумал вообще. И что он подумал обо мне конкретно. Вот дурень – ему никогда не понять, что отсутствие секса может быть лучшим сексом.

Когда я это разобъяснила своему будущему мужу, он повертел пальцем у виска и сказал:

– Хрен вас, женщин, поймёшь…

И вот это вот мужская логика… Вот блин…

За всю мою жизнь я не раз сталкивалась с мужчинами и их восприятием женщин в частности и жизни вообще. Часто меня просто бесили проявления собственничества, эгоизма и самоуверенности. Ну что за нелепые существа эти мужчины! Почему они решают, что имеют право что-то требовать от женщин, да ещё незнакомых?

Собственно, это было предисловие к рассказу, которым я хотела поделиться.

В августе я и моя племянница решили устроить себе отдых. Племянница – старшая дочь моей младшей сестры, девушка совершеннолетняя и всегда за любой кипиш. Поэтому она с восторгом приняла моё приглашение посетить ВДНХ, когда там организовывалась очередная ярмарка или ещё что-то. Уже не помню что. Выглядели мы с ней достаточно хорошо, настроение у нас было замечательное, а тут ещё пиво на любой вкус и закуска везде супер – жизнь просто удалась! Видимо, именно поэтому к нам присоединился какой-то молокосос. Мужчины, как правило, не могут просто пройти мимо, когда женщинам без них хорошо. Обязательно надо навязать себя, чтобы всё испортить, а потом обвинить женщин в этом. И этот вот тоже туда же… А что, разница в возрасте между мной и племянницей небольшая – всего 8 лет, выглядели мы похоже – родственницы всё же. И я не раз за всё время нашего пребывания на ВДНХ ловила похотливые взгляды извращенцев с фантазиями о двух близнецах. И этот туда же! По возрасту он был где-то между нами. Увивался как подорванный, хотя мы каждая по отдельности или обе вместе никаких поводов не давали. Он бегал за нами по всему ВДНХ, покупая нам пиво, занимая очередь и прочие благоглупости, о которых мы его совершенно не просили. Не раз мы его отшивали и скрывались в павильонах, путали следы и вообще показывали всем видом, что хотели бы от него избавиться. Но он всякий раз каким-то образом нас находил, и всё начиналось заново: очереди, пиво, шашлык, сахарная вата, билеты в павильоны и прочее. Или ещё что-нибудь.

Наконец, основательно надегустировавшись, мы собрались домой. Мы – это я и моя племянница. Брать с собой навязчивого кавалера у нас не было в планах. Но как же от него отделаться? Как избавиться от этого приставалы, который уже прямо руки потирал в предвкушении «горячего» вечера. Моя племянница в силу возраста была пьянее меня и, к тому же, моложе, а значит глупее. И потому она вообще не поняла его поползновений. А я… А мне не улыбалось делить постель с моей племянницей! Да ещё, если в ней этот залётный!

Сбежав в очередной раз в туалет за руку с племянницей, я растолковала этой дуре, что к чему. А окунание под кран с водой (хоть это было и несколько неудобно: раковина маленькая, а кран висел низко, и всё это вместе было явно не предназначено для отрезвления посетителей в любой степени опьянения) слегка прочистило ей мозги. И мы вдвоём стали думать, что делать. Чёртова деликатность, присущая нашей семье, боязнь обидеть чужие чувства и прочая интеллигентская чушь мне часто портили жизнь. А моей племяннице только начали портить. Ну вот как объяснить этому возбуждённому самцу, что ему ничего не обломится? Хотя, какая разница, если не хотим мы, да ещё о том всю дорогу ему говорили! И мы спьяну приняли трезвое решение рассказать все прямо, невзирая на его чувства.

Выйдя из туалета мы воплотили наше решение. Мой бог! Что же с ним сделалось! Он визжал так, как будто его режут! На нас оборачивались, несмотря на сумерки и всеобщее опьянение этого дня. Было несколько неудобно, а мою племянницу так вообще раскаяние начало охватывать. Вот уж совершенно зря! Мы ему ничего не обещали и не собирались даже!

Он визжал довольно долго. И что мы шлюхи, и что развели его, и пьяницы-алкоголички, и коровы толстые (весьма удивительно, потому что всю дорогу он восторгался нашими точёными фигурами, чуть не облизываясь, переводя взгляд с одной на другую), и убийцы животных (хотя, шашлыки он уплетал не меньше нашего), и поедатели трупов (вот веган хренов! сам же ел копчёные рёбра так, что за ушами трещало!). На нас стали не только оборачиваться – даже останавливались послушать. И, судя по лицам некоторых, которые я могла различить в сумерках, ему сочувствовали! Моя племянница, охваченная сожалением, пыталась что-то ему сказать, но он орал, не переставая. Я же молчала: знала по опыту, что такие ничего не слышат, кроме себя. Ничего не воспринимают и не хотят понимать. А попытки объяснить приводят только к ещё более бурной истерике и оскорблениям. Я ждала, когда он выдохнется. Но он не переставал. Вокруг нас уже стала собираться небольшая такая толпа. Тут я не выдержала. У меня в планах было доехать домой с племянницей и отдохнуть от бурного дня за тихим лёгким и спокойным ужином – ноги гудели, спина ныла а голова понемногу начинала болеть. В моей сумке завалялась кучка банкнот из какой-то игры типа монополии. В сумерках было трудно различить, настоящие они или нет. А я не собиралась швыряться деньгами только потому, что у мужика взыграло эго или потому, что его поддерживает глупая толпа мужиков.

Я выгребла их и с размаху запихнула ему в рот, уворачиваясь от его рук, которыми он размахивал во все стороны. Потом я набрала в грудь побольше воздуха и гаркнула, не хуже его рёва:

– Ты психопат и истерик! Тебя на цепи за нами водили? С ножом у горла требовали за нас платить? Сам прилип, как банный лист! Мы сбегали от тебя, мы прятались от тебя! Но ты сам выискивал нас! Сам, сломя голову, бежал нам очереди занимать! Сам покупал нам пиво! Подавись своими деньгами, если не можешь держать член в штанах! Пошёл вон, похотливый извращенец!

В наступившей звенящей тишине я царственно ткнула в его грудь ладонью, расчищая себе дорогу, и, гордо задрав голову, прошла мимо, ведя на поводу свою враз протрезвевшую племянницу, которая, однако, ещё слегка покачивалась. Только было непонятно от чего: от потрясения моим ором (обычно я говорила негромко и никогда не выходила из себя) или от остатков пива в организме. Какая-то женщина хлопнула нам в ладоши. За ней нам поаплодировала ещё пара-тройка женщин. Остальная толпа молчала. На нас смотрели кто мрачно, кто с осуждением. Но почему? Вот оно, мужское мышление: ты виновата в том, что я тебя хочу! Даже, если ты бегаешь от меня, как от зачумлённого! Вот оно, мужское самомнение: я тебя хочу, а раз так, то ты обязана!

Отойдя достаточно далеко, я повернулась и громко бросила через плечо:

– Шлюхи бы как раз на тебя вешались и тебя за собой в койку тащили. Чего ты, извращенец, и добивался, мечтая о сексе втроём. А я и моя племянница верны своим мужья!

Я вздёрнула подбородок, моя племянница вздёрнула подбородок – и мы гордые, как будто нас, обеих короновали, печатая шаг, прошли своей дорогой. И вот тут за нами раздался его вопль, который, однако, сразу же потонул в шумных овациях.

А вот этого я совсем не поняла…