Текст книги "Германский офицерский корпус в обществе и государстве. 1650–1945"

Глава 13
Рейхсвер и Третий рейх

Взгляды генерала Черрини на проблему военного образования были почти дословно воспроизведены столетие спустя генералом фон Зеектом, когда он говорил об основополагающих принципах военного образования рейхсвера: шаг от знаний к навыкам, возможно, велик, но от невежества – значительно больше. Зеект был не столько создателем рейхсвера, сколько его главным архитектором. Несмотря на нападки со всех сторон, генерал сумел установить четкие и исключительно строгие требования к кандидатам на офицерское звание. Он последовательно отстаивал позицию, что кандидаты должны представлять документ, подтверждающий их основательную интеллектуальную подготовку, то есть аттестат, дающий право на поступление в университет. Возражения против такого порядка, которые раньше раздавались в Пруссии, теперь утихли. Но вначале, согласно Версальскому договору, необходимо было уволить огромное количество офицеров, и в последующие годы количество молодых людей, желающих поступить на службу, было настолько велико, что из них можно было действительно выбрать достойнейших. Пока численность рейхсвера была невелика, предложение превышало спрос. На самом деле Зеект предпочел бы как можно больше упростить вступительные экзамены. Его часто обвиняли в высокомерии и приверженности своей касте, но в опровержение этого мнения он ввел одно дополнительное требование вполне в духе времени, которое звучало так: «Каждый, кто желает в будущем стать офицером и не обучается в кадетском корпусе, должен вступить в молодежную организацию или спортивный клуб, одобренный школой. Таким образом он укрепит и закалит свое тело, а также познакомится с небогатыми слоями общества и поймет их образ мыслей и чувств». Подобной идеей он руководствовался и когда решительно отменил давнюю привилегию на «добровольную службу в течение одного года». Этим правом пользовались после шести лет успешного обучения в средней школе или при получении другого, приравненного к этому, образования, и оно всегда играло большую роль как в социальном, так и в военном наследии империи. Это нововведение, несомненно, совпадало с настроениями молодой германской демократии, но для Зеекта это было логичным следствием его политики унификации – политики, которую он стремился применить не только к офицерам, но и, в измененной форме, к другим чинам и к резервным частям, т. н. «черному рейхсверу».

Шагом, полностью соответствовавшим духу времени и не связанным с Версальским договором, стал роспуск Прусского кадетского корпуса – учреждения, ставшего камнем преткновения для первых либералов в 1848 году и для возникшего в более позднее время сообщества демократов и социалистов. Он был распущен 10 марта 1920 года приказом генерала Рейнхардта, который в то время был военным министром Пруссии. Он сам был родом из Вюртемберга и не был лишен симпатии к южногерманским демократичным взглядам, но в своем декрете воздал дань всему тому, что было хорошего в этом освещенном вековой традицией прусском учреждении: физической закалке, внушению веры в Бога, верности долгу, товариществу, чести, дисциплине и самопожертвованию. Пятнадцать лет спустя это учреждение было возрождено с соответствующими изменениями национал-социалистами в так называемом «Национально-политическом образовательном учреждении». Среди видных военных было немало таких, кто говорил, что эти заведения страдают от предвзятости и недостатка интеллектуальной подготовки.

С точки зрения Зеекта, все это относилось к прошлому. Он, напротив, провел открытую и успешную кампанию за интеллектуализм, высокий культурный уровень не только среди офицеров Генерального штаба, но и среди всех армейских офицеров. 26 ноября 1919 года, еще до того как он был назначен командующим сухопутными войсками, он приказал объявить, что в январе 1920 года будет проводиться экзамен, цель которого – дать «общее представление об уровне военного и общего образования» среди офицеров. Его настоящей целью было снова ввести экзамены при поступлении в военную академию, что, разумеется, было запрещено без учета мнения общественности и, особенно, наблюдательной комиссии союзников. Он также убедительно показал, что в условиях современной войны солдаты должны действовать осмысленно. Мужество, отвага и способность принимать решения были для него чем-то само собой разумеющимся. Уже в 1920 году было опубликовано руководство по обучению подчиненных офицеров, и в нем также содержалось требование уделять основное внимание теоретическим вопросам. Стоит упомянуть так называемые «Пятничные лекции», которые Зеект также ввел во время своего пребывания на посту министра рейхсвера. Они были предназначены главным образом для тех офицеров, которые сражались на фронте, но их уровень образования был недостаточен. На этих лекциях ведущие специалисты освещали проблемы политики и истории, а также широкий круг текущих вопросов.

Другой распространенной практикой было направление офицеров на учебу в университеты и особенно в высшие технические училища; это являлось отражением общественного мнения о том, что были сделаны выводы из того, что в обществе было распространено мнение, что причиной поражения центральных держав в 1918 году стал, среди прочего, тот факт, что их офицеры были невежественны в технических вопросах и медленнее осваивали новую военную технику, чем офицеры западных держав. С дальнейшим усовершенствованием военной техники, утверждали сторонники этой точки зрения, технические навыки будут иметь решающее значение. В таком упрощенном виде подобные соображения теряли всякий смысл. Тогда, как и сейчас, доктрина Клаузевица о «стойкости характера» оставалась верной для обеих сторон. Но армейские руководители ясно осознавали, какое большое значение для национальной обороны имеют экономика и новые технологии, и со временем это становилось понятно все большему числу людей. Сам Зеект в своем приказе от 11 октября 1920 года в общих выражениях указал на то, что «нужно знать и понимать социальную и политическую жизнь». В своих самых первых приказах относительно образования офицеров в декабре 1919 года он подчеркивал, что «офицеров следует учить обращать внимание на общие вопросы».

Хотя усилия в этом направлении предпринимались незадолго до войны, в старом офицерском корпусе этим вопросам уделялось слишком мало внимания. Период, когда командующим рейхсвера стал Зеект, был, напротив, отмечен традиционализмом и «реставрационным» подходом; он обладал высоким интеллектом, прошел прекрасную школу в Генеральном штабе, бывал в зарубежных странах, что расширило его кругозор, и поэтому, несмотря на природный консерватизм, он не держался за старое ради сохранения существующих порядков. Гесслер, его министр, не испытывавший к нему особых симпатий, все же признавал, что Зеект был полностью чужд идеологической предвзятости. Его сила заключалась в остром уме, позволявшем ему проникать в суть вещей и быстро ориентироваться в обстановке. Зеект был врагом бессмысленного «героизма» и дилетантства в военном деле. Он не был догматиком и поэтому мог определить слабые места в интеллектуальной сфере и в течение нескольких лет заменить их новыми современными методами, что позволило поднять общий уровень образования офицеров рейхсвера до такого уровня, достичь которого ранее удавалось лишь очень немногим. Тот факт, что Гесслер, ответственный, как военный министр, перед рейхстагом и общественным мнением, безоговорочно поддержал далеко идущие преобразования Зеекта, свидетельствует о широте его ума. Но историческая заслуга принадлежит Зеекту и его подчиненным. Он задал курс, которому следовали его преемники.

Во втором кабинете Германа Мюллера генерал Гройнер был вынужден работать с социал-демократами, и в 1930 году он снизил уровень вступительных экзаменов на офицерские курсы до такого уровня, что их могли сдать даже кандидаты, закончившие лишь начальную школу. В том же году он заявил в рейхстаге, что в вопросах продвижения унтер-офицеров следует придавать больше значения личным качествам, чем образованию. Такие заявления (в устах бывшего вюртембергского генерала) звучали как эхо старого прусского военного кабинета, однако они никак не противоречили личным склонностям Гройнера, который даже в Берлине оставался южнонемецким демократом. Несущественные нюансы такого рода не могли внести значительных изменений в общую картину высокого образовательного уровня офицеров рейхсвера, который к тому времени был уже достаточно высоким.

В Восточной Пруссии, по ту сторону польского коридора, было труднее поддерживать этот уровень, и уж тем более подтягивать его к идеалу. Генерал Вольф, командующий 21-й пехотной дивизией в Эльбинге, выражал в связи с этим беспокойство. В откровенном личном письме Беку, занимавшему тогда пост командующего Генеральным штабом, он писал: «Молодым офицерам и всем новоприбывшим нужно еще освоиться на новом месте прежде, чем из них выйдет какой-нибудь прок. Кроме того, у нас тут много таких, кто прибыл из «небольших гарнизонов». Меня беспокоят мысли о предстоящей зиме. Как мы сможем внушить этим офицерам интеллектуальный интерес к их профессии и удержать их от местного обычая просиживать все вечера в кафе или пивных без всяких внешних стимулов, которые могли бы нам в этом помочь?» В центральных областях рейха, где условия были гораздо более благоприятными, генерал Дитрих фон Кольтиц, проведший большую часть своей жизни в Восточной Германии, старался подчеркнуть, что «во многих городах, где расквартированы войска, особенно пехотные части, и которые расположены вдалеке от больших городов, люди живут активной интеллектуальной жизнью. Выдающиеся ученые приезжают туда читать лекции в офицерских клубах, часто проходят концерты известных музыкантов, доставляются последние книжные новинки и периодические издания. Однако на все это молодые лейтенанты должны отдавать значительную часть своей поистине нищенской зарплаты». Но сейчас уже трудно установить, можно ли было считать такую ситуацию типичной.

У нас также нет достоверных сведений, могло ли и в какой степени старшее и среднее поколение офицеров, сохранившее преданность стилю, уровню культуры и социальным устоям, усвоенным ими в 20-х годах, передать в конце 30-х эти качества своим младшим собратьям. Разумеется, раздавались жалобы на «личные недостатки», на «снижение качества» части офицерства, на то, что общность взглядов теряется из-за постоянного притока молодых офицеров, усвоивших идеи, поведение и лексикон национал-социализма, несовместимые с существующим среди офицеров корпоративным духом и уровнем образования, заданным Зеектом. Точку во всех этих разноречивых суждениях поставил специальный приказ генерала Шёрнера, командующего XIX горнострелковым корпусом, 6 марта 1942 года: «Между военным и интеллектуальным лидерством нет никакой разницы. Сегодняшний солдат добивается победы своим оружием и своей идеологией». 1 февраля 1943 года, после катастрофы под Сталинградом, он воспроизвел эти идеи в новом и многословном специальном приказе, который Верховное командование затем распространило на дивизионный уровень, сочтя, что он будет способствовать поднятию воинского духа. Но это был смелый, чтобы не сказать безрассудный, вызов истории и судьбе. Более того, он был направлен против самих основ как образования, так и понятия о чести.

Часть третья
Честь

Глава 14
Двойственная природа чести

Честь может быть категорией объективной или субъективной, чисто личной или коллективной. У понятия «честь» есть параллели в различных значениях слова «благородный». Личная честь основана на морали, и она применима для всего человечества в целом. Моральные принципы прямо или косвенно признаются значимыми всем цивилизованным человечеством. Корпоративная честь, напротив, находится лишь в косвенной связи с личными моральными ценностями каждого отдельного индивидуума; она основывается на этике той или иной группы лиц и на объективных потребностях этой группы как «сообщества».

По сути, любая честь – это групповая или кастовая честь, и то представление о чести, которое в нашем понимании индивидуально или разделяется всем человечеством, – лишь абстрактное представление, которое стало возможно лишь благодаря размыванию границ между классами. В действительности существуют лишь специфические представления о чести, свойственные определенным группам: например, честь семьи, офицерская честь, деловая репутация или правила чести, принятые у малолетних хулиганов. Если человек принадлежит сразу к нескольким группам, он обладает несколькими видами чести, отличающимися один от другого. Человек может сохранить деловую репутацию бизнесмена или научную репутацию химика даже в том случае, если честь его семьи будет запятнана. Воры могут строго соблюдать воровской кодекс, но ни в грош не ставить никакой другой кодекс чести. Женщина может утратить женскую честь, но во всех других отношениях оставаться самым уважаемым членом общества. Честь в столь большой степени определяет наше поведение, поскольку человек, заботящийся о своей чести, заботится тем самым о чести своей социальной группы, которую он представляет.

Современная социология рассматривает общество как единое целое – не только как замысел, но как живой организм, наделенный собственными законами жизни и эволюции. С этой точки зрения нельзя отрицать, что человеческое общество в свою очередь подвержено основному правилу любой формы жизни – стремлению к самосохранению. Этот закон, этот инстинкт отчетливо проявляется в моральном кодексе, который мы считаем общим для всего человечества, по крайней мере для самых высокоразвитых стран, – в десяти заповедях. Не зря современная психология, проводя различие между социальным и антиобщественным поведением, не придает значения принадлежности к какой-либо семье, касте или любой другой группе. Однако различные социальные группы обладают общими взглядами и правилами поведения, отличающими их от всех остальных. Одна из таких групп – немецкий офицерский корпус – и является предметом нашего изучения.

Личные переживания касаются лишь одного конкретного человека и должны принадлежать ему лично. Но человек – «социальное животное», и в его душе есть две сферы деятельности и восприятия: личная и общественная. Социальная сфера, само собой, обуславливается его личностными особенностями, но она также подвержена влиянию группы. Более того, чем проще, чем узнаваемее влияние группы, тем она сплоченнее. В данном контексте не важно, имеет ли эта группа физическую или психическую природу, хотя чисто психические группы, состоящие из тех, кто исповедует одну и ту же веру, принадлежит к одному и тому же ордену или партии, могут при определенных условиях демонстрировать большую сплоченность, чем физическая группа, как, например, семья. Степень сплоченности социальной группы определяется ее природой и стоящими перед ней задачами. Чем важнее для peaлизации целей и задач, которым служит конкретная группа, тесное сотрудничество и прочные связи между ее членами, тем сильнее будет эта группа, как таковая, требовать от каждого своего члена развития качеств, способствующих ее успеху, и тем самым оправдывать смысл своего существования.

Теперь перейдем от общих соображений к предмету нашего исследования – офицерскому корпусу. В чем видели члены его смысл своего существования? К чему они себя готовили? Что было их высшей целью? Ответ можно дать одним словом, полным смысла, – «война». Даже если война действительно служит целям обороны – единственная цель войны, которая приемлема для цивилизованных наций и их правительств, – она все равно остается «последним аргументом». Мы можем осуждать войны в принципе, на рациональной или иррациональной основе, мы можем делать все возможное, чтобы навсегда покончить с ними, но нет смысла отрицать, что война – одно из главных явлений в жизни наций. Это верно для любого времени и любой ситуации. Только признав этот факт, мы можем получить твердую научную социологическую основу для нашего исследования и понять – не с позиции добра или зла, а в свете объективной целесообразности – то, что офицеры называли «неписаным кодексом чести». Более того, чтобы понять это, нам следует рассматривать, как он проявлялся в той или иной исторической обстановке. Мы увидим, что если офицерский кодекс чести соответствует своей неизменной задаче, то по своей сути он должен быть моральным инструментом для достижения победы в некой гипотетической войне, хотя его носители могут об этом и не подозревать.

Когда солдату в бою (например, в самом примитивном виде сражения – рукопашной схватке) грозит опасность, даже храбрейшие могут на какой-то момент быть охвачены страхом. Биологически страх – естественное проявление инстинкта самосохранения, которое знакомо каждому, включая героев. Чтобы одержать победу, это элементарное физическое чувство должно искусственно подавляться, то есть компенсироваться противоположным инстинктом физического или морального свойства, преобразованного в действия. Отрицательная составляющая этого противоположного инстинкта – чувство стыда. «Если, – говорит оно, – ты не будешь держаться стойко, а убежишь, остальные поднимут тебя на смех и будут презирать». В моем анализе этот мыслительный процесс занимает какое-то время, но, разумеется, в действительности страх подавляется за долю секунды, и человек даже не отдает себе в этом отчета и даже не помнит, что испугался. Так будет (и в хорошем подразделении обычно так и происходит), если все идет хорошо и человека влечет за собой поток общей уверенности. Такое может также случиться, если человека захватит азарт сражения и законы жизни и смерти на какой-то момент станут для него не важны. Но такие моменты случаются в ходе войны редко, и на них нельзя рассчитывать при подготовке солдат к сражениям. По мере того как развивается кампания, с ее успехами и неудачами, начальный энтузиазм проходит, и лучшее в человеке, его готовность к подвигу, неминуемо ослабевает.

Поскольку война дело долгое и утомительное, у солдата необходимо выработать – если только природа не позаботилась об этом заранее – умение подавлять свои чувства, которое в момент опасности (как внешней, так и внутренней) не даст ему окончательно пасть духом. Дисциплина, конечно, может удержать его как внешний фактор, но его моральная защита от собственной слабости – это чувство чести. Первейший долг офицера пробуждать в солдатах это чувство, поддерживать его и воодушевлять личным примером, и для того, чтобы он мог это сделать, офицер должен сам быть человеком чести. Поэтому офицеры всегда придавали такое большое значение вопросам чести, зачастую жертвуя ради этого всем остальным. Но, называя офицерскую профессию «профессией чести» (как это часто делалось в Пруссии), мы используем выражение, которое считалось, даже в XIX веке, оскорбительным высокомерием, поскольку предполагало, что все остальные занятия и профессии бесчестны. Это выражение, как и всю построенную на нем терминологию, следует воспринимать как преувеличенную констатацию того факта, что офицерство, как профессия, придает особое значение специфическому чувству чести, выработанному применительно к особому явлению, именуемому войной. Это чувство заставляет человека постоянно помнить о своих сослуживцах, смещает идеальный центр притяжения от личности к ее окружению, от личной жизни к окружающему миру. В подобной перестройке личности заключается суть солдатского юмора.

Эта абсолютизация военной жизни и воинской чести впервые появилась на германской почве в форме идеалов рыцарства, олицетворявшего героическую концепцию жизни и ее ценности. Этическим идеалом рыцарства служит битва, в отличие от христианской доктрины, где главное место отводится любви, а убийство строго осуждается. Бесчестье для рыцаря было хуже греха, верность рыцарской чести он ценил выше дружеской привязанности, и целью его подвигов была не божественная милость, а героизм, оцененный светским обществом. Другими словами, его этика в значительно большей степени основывалась на язычестве, чем на христианстве. Но мы не должны забывать, что принятое в Западной Европе того времени представление о вселенной основывалось на идее Блаженного Августина «О граде Божьем», и этот идеал наложил отпечаток на средневековую империю, равно как на крестоносцев или на практику паломничества в Рим. Влияние этого идеала было так велико, что даже рыцарству нашлось место под его знаменами. Оно стало мощной светской силой, используемой церковью, его этика героизма была поставлена на службу борьбы за христианскую доктрину. Зигфрид стал святым Георгием. Этот союз христианской веры и языческого героизма типичная – но также и иррациональная – черта европейского военного сословия, и это основная составляющая того глубокого влияния, которое рыцарству суждено было оказать на все последующее развитие западной цивилизации.