Текст книги "Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого. Учебник по научно-популярной журналистике"

Карл Левитин
Научная журналистика как составная часть знаний и умений любого ученого

Учебник по научно-популярной журналистике

От издателя
Последняя загадка Карла Левитина

Карл Левитин стал легендой и классикой научной журналистики еще в те времена, когда только зарождался журнал «Экология и жизнь», редакция которого подготовила это издание к печати, и можно без преувеличения сказать, что его работы всегда служили образцами, скорее даже снежными вершинами, по которым мы сверяли путь и к которым стремились в своей работе. Потому мы сделали все от нас зависящее, чтобы книга, раскрывающая внутреннюю пружину и философию, двигавшую «золотое перо Карла», нашла свою дорогу к множеству последователей, которым она нужна сегодня и, несомненно, будет нужна в будущем.

Однако книга эта при всей привлекательности ее стиля и легкости чтения отнюдь не проста по своей сути и, можно сказать, представляет собой загадку, что оставил нам в наследство ее автор.

Писатель и научный журналист Карл Ефимович Левитин всю свою жизнь посвятил раскрытию загадок и тайн науки. Он умел рассказывать о них увлекательно, со вкусом и множеством примеров из области искусства и литературы, с отвлечениями и возвращениями, с загадыванием шарад и загадок и даже демонстрацией фокусов. Из шляпы этого «фокусника» вынимались все новые и новые «кролики» или даже «слоны», на которых держится человеческое познание.

Ученый всегда жил внутри научного журналиста Карла Левитина – он и сам написал об этом в предлагаемой книге. Подлинный секрет его мастерства состоял в том, что он серьезно анализировал процесс познания: «Во время написания научно-популярных книг и статей для ведущих журналов и газет в нашей стране и за рубежом я анализировал и разрабатывал методы и механизмы формирования научного знания, и потому они представляют не меньший интерес для широкой общественности, чем, скажем, художественная литература или музыкальные произведения».

К. Е. Левитин – журналист, который однозначно отвечает на им же поставленный вопрос: научная журналистика – наука или искусство? И как импрессионисты рисуют не пейзажи или портреты, а настроение, намек, он словами выпукло живописует свои сугубо научные интервью, репортажи, статьи, книги.

В качестве приложения к этой книге мы помещаем отрывок из многократно цитируемого и переведенного на разные языки репортажа «Лучший путь к человеку» – критики назвали его психологическим синхрофазотроном. И здесь уместно напомнить слова из нобелевской лекции Иосифа Бродского: «Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихотворение – колоссальный ускоритель сознания…» Синхрофазотрон – это и есть ускоритель, а поэзия и научный репортаж, как ни странно, оказывают сходное по сути воздействие на человека – будят и «разгоняют» его мысль.

Карл Левитин не только прекрасно владел английским языком, но и долгое время был корреспондентом и представителем в России респектабельного научного журнала «Nature», поэтому science writer – это тоже о нем. Его книга, написанная совместно с профессором Майклом Коле и вышедшая на английском в 2005 году – «A Dialogue with the Making of Mind» (можно перевести как «Диалог с Создателем разума»), посвящена загадке человеческого разума. Эта загадка давно его волновала, что подтверждает отрывок «Витязь в собственной шкуре», который приводится в Приложении.

Состав приложений – выбор редакции, а появились они как приложение к лекциям, на которых основана эта книга. Лекции подразумевают учебный процесс, в котором теория подтверждается практикой. Следуя этой традиции, мы решили составить книгу из двух частей: собственно учебной и примеров. И это очень по-левитински – в качестве «примера» использовать научный детектив. «Витязь в собственной шкуре» – внешне веселый, остроумный рассказ о такой непростой научной проблеме, как полушарная асимметрия мозга.

Имея дело с загадками, трудно не научиться загадывать их самому. Видимо, поэтому и названий у этой книги несколько – и это продолжение той двойной игры с читателем, которую ведет автор, используя двойное дно в «чемоданчике мага». Не случайно книга выходит в обрамлении гравюр, созданных воображением его любимого художника Маурица Корнелиса Эшера.

Всякое слово – еще не реальность, но лишь ее отражение, и указание на это – в названии «Изреченная мысль», которое дал автор своему циклу статей, появившемуся в журнале «Знание – сила» в 2009 году. Они содержали в себе тот самый цикл лекций, который автор читал к тому времени уже долгие годы и название которого полемизирует со строками известного стихотворения Тютчева «Silence» («Молчание»):

 
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
 

Главная идея книги – убедить читателя, что обо всем на свете можно (и в большинстве случаев – нужно!) говорить и писать точно, без всякой лжи, и в то же время понятно, то есть доступно восприятию неспециалиста, «человеку с улицы». Для доказательства этой мысли автору лекций пришлось не только коснуться в них лингвистики, теории эволюции и теории коммуникации, но и извлечь «пользу из библейских источников, классической литературы, графики, живописи».

К великому сожалению, нам приходится издавать эту книгу, когда автора уже нет в живых, что, конечно, осложнило работу издателя. Надо сказать, уверенность в том, что надо сделать такую книгу, появилась у меня сразу после выхода цикла статей Карла Левитина «Изреченная мысль» в журнале «Знание – сила». Он готовил их для публикации в последовательных номерах журнала, прекрасно зная, что поскольку интервал между номерами – месяц, то преодолеть этот временной разрыв суждено лишь самым ярким идеям, самым «лакомым» частицам тех интеллектуальных блюд, которыми он собирался потчевать читателя, с тем чтобы разбудить, зажечь в нем голод познания, который не должен утихать никогда! В первой статье (и в первой главе этой книги) он дает определение, что это за голод и почему он не должен стихать: «Голод познания, сейчас временно заглушенный мишурой освоения новых реалий и возможностей, способов убить время, этот присущий человеку как виду голод властно потребует удовлетворения… он вообще служит тем главным признаком, что выделяет человека из всего живого мира».

Число приемов, которыми владеет автор для достижения своей цели, поистине огромно, и если он пишет: «…у меня больше не припасено методических шуток и розыгрышей», то делает это, только чтобы отвлечь внимание и пустить в ход новый прием – наглядный математический объект, афоризм или басню-быль. Как прекрасно было в жизни наблюдать этот бесконечный поток импровизации, и как жаль, что неумолимое время оборвало биение чудесного источника…

Наталья Семеновна Левитина – жена, а теперь вдова автора, знавшая его с детства, рассказывая о том, как «Карлуша сочинял стихи прямо на ходу», вся преображается, и в ней, в ее глазах, в ее лице виден отблеск чудесного огня этого источника. Пользуясь случаем, хотелось бы от имени редакции выразить благодарность Наталье Семеновне за ее поддержку и чуткость к проблемам редакции, вдумчивое отношение к составлению приложений для этой книги, оформлению и изданию.

Разбирая бумаги автора перед изданием этой книги, уже после его внезапной смерти, мы обнаружили еще один вариант названия, скрытый под «учебным» антуражем этой книги, основанной на лекциях, которые автор прочел в разных странах – сначала на английском в Сан-Диего (США), а потому уже по-русски в Москве. Дословно это название звучало как «Азбука научной журналистики как составная часть знаний и умений любого ученого». Оно и послужило лейтмотивом названия для изданной теперь книги.

Как сознается сам автор в ходе повествования, научный журналист может родиться внутри науки. «Резонов для разделения ученого на ученого и научного журналиста, как минимум, три, – пишет он. – Вот они: 1) моральный долг перед обществом; 2) даже если ученый совершенно аморален, то и тогда ему неплохо жить в обществе, которое интересуется наукой, заботится о ее состоянии, поскольку это означает достойное финансирование научных исследований, высокий социальный статус ученого и прочие радости жизни; 3) но самое главное – это необходимость объяснять коллегам и самому себе, в чем истинный смысл того, что было сделано, и какие проблемы стоят перед исследованием в данный момент».

Но Карл Левитин слишком хорошо знает науку и людей, которые ее делают, чтобы надеяться на массовое перерождение ученых в научных журналистов. Конечно же, он на это и не рассчитывает, более того – имеет право утверждать и утверждает: «Глядя с высоты долгой истории и эволюции человечества, ученый представляется не чем иным, как неким устройством, впитывающим знания о Природе, чтобы производить новые знания о ней же. Устройство это порой бывает умным, часто слепым или глухим к намекам Природы, разбросанным вокруг и – что для нас с вами важнее всего – почти всегда немым, неспособным себя выразить».

Понятно, скажете вы, значит, поэтому и надо воспитывать молодежь, ведь ученых уже не перевоспитать… И здесь вас подстерегает ошибка! Предполагать, что автор заложил лишь два слоя смыслов в своей работе, значит принципиально недооценить как мастерство автора, так и сложность и многоликость самой проблемы, которой посвящена данная книга. И в книге скрыт еще не один подтекст.

Прежде всего это обращение к самой широкой аудитории – ведь «люди, даже крайне далекие от науки, но объединенные в социум, пропитанный волнами информации, чувствуют приближение чего-то важного, революционного, способного изменить их жизнь кардинальным образом, и тянутся к пониманию происходящего, испытывая интеллектуальный дискомфорт от недостатка знаний…» Удовлетворять эту общественную потребность, этот голод и призвана профессия научного журналиста. И это притом что с каждым новым открытием сфера непознанного расширяется! «Поэтому труд и талант тех, кто способен вернуть миллионам ощущение стабильности – иллюзию понимания окружающего мира, его устройства, действующих в нем механизмов и сил, – неминуемо будут востребованы» – вот оценка автора. Но речь вновь идет об иллюзии – на этот раз иллюзии понимания. И вновь множество смыслов начинают играть с нами в прятки – речь пошла о самих ученых, которые должны понимать ограниченность своего знания, и о тех людях, которые, будучи авторами научных очерков или художественных произведений – не важно, должны стремиться понять других, сами быть понятыми и, наконец, поделиться своим пониманием с читателем.

И тут возникает проблема языка, который ограничивает возможности понимания. Неужели язык надо менять? И автор преподносит очередной урок. В 1866 году Парижское общество лингвистики запретило все исследования в области эволюции языка как пустое времяпровождение и пустословие! Не прошло и века после того, как в 1775 году Парижская академия наук отказалась принимать на рассмотрение любые проекты вечных двигателей, как был сформулирован фундаментальный закон, который запрещает нам даже надеяться, что мы и в будущем получим больше возможностей объясниться с новыми поколениями изобретателей вечных двигателей. В этом смысле библейская легенда права – проклятие Вавилонской башни действует и в наши дни. Расшифровка «мертвых языков» так же, как формул, требует определенной интерпретации, например, в виде Розеттского камня. Поиск интерпретаций напоминает разгадку головоломки – не потому ли автор не устает загадывать нам загадки или «подбрасывает» их образ в картинах Эшера? Игра облегчает взаимопонимание – так понимают друг друга дети.

Искусство также сближает людей, облегчая взаимопонимание, но преодолеть рубеж между человеком и природой одному искусству не по силам. На этом рубеже рождаются великие произведения искусства и великие религии. В наше время здесь идет непрерывной штурм – в борьбу за «истинное» понимание включаются все новые и новые бойцы, одни из них пополняют армию ученых и стремятся понять природу, а другие в занятиях искусством ищут выражение природы человека.

Сегодня, как и во все предыдущие века, понимание природы, и в том числе природы человека, – задача, требующая огромного напряжения духовных и физических сил. Плоды этого труда – знания – часто воплощаются в инновации, которые не только меняют жизнь общества (как было с изобретением печатного станка Гутенбергом), но меняют и саму природу, создавая проблемы опустынивания, сведения лесов, исчезновения множества видов животных на Земле. И это еще одна причина, по которой без научной журналистики сегодня не обойтись: плоды прогресса не могут быть лишь уделом посвященных, ведь они не только в буквальном смысле касаются всех без исключения, но и служат объектом разделения усилий общества. На что эти усилия будут потрачены, нам отнюдь не безразлично. Штурм тайн ядра атома и полет человека в космос – все эти героические прорывы науки и техники сегодня достигли полувекового рубежа, за которым возник вопрос – зачем? И на этом рубеже ни науке, ни обществу не обойтись без людей, которые умеют ориентироваться в джунглях проблем, порождаемых прогрессом, и могут служить нам проводниками, – без научных журналистов, которым и посвящена эта книга.

Александр Самсонов, главный редактор журнала «Экология и жизнь»

Вступление

Лекции, которые на самом деле учат, никогда не могут быть популярными; популярные же лекции не могут обеспечить подлинного обучения.

Но, вообще говоря, лекции могут дать много пищи уму.

Майкл Фарадей

Прежде чем вы начнете чтение, я прошу вас обратить внимание на зрительный и словесный эпиграфы. Они относятся ко всей книге о научной журналистике. Что касается зрительного, то есть гравюры знаменитого голландского художника Маурица Корнелиса Эшера «Лента единства», то смысл его полностью станет вам ясен чуть позже, а пока просто полюбуйтесь изящной работой. А вот в известное высказывание Майкла Фарадея, великого английского физика, благодаря трудам которого мы пользуемся благами, несомыми электромагнитными полями, я прошу вас вдуматься и оценить содержащийся в нем парадокс.

Я очень надеюсь, что к тому моменту, когда мы с вами расстанемся, вы не будете согласны с первым предложением в эпиграфе Фарадея и, напротив, согласитесь со вторым. Именно на достижение такого результата и нацелена вся книга.

Это краткое вступление есть, по сути дела, мой символ веры. И если вы хотите узнать нечто новое и, поверьте мне, важное и нужное в любой профессии, а в журналистской в особенности, то вот он я – перед вами.

«Лента единства». Мауриц Эшер

Глава 1
Цели и задачи научной журналистики

Курица есть не что иное, как устройство, используемое яйцом для производства другого яйца.

Анонимное высказывание

«Рисующие руки». Мауриц Эшер

Научная журналистика, понимаемая как доступный широкой аудитории рассказ о достижениях науки, ее истории, нынешнем состоянии, перспективах развития и, быть может, проблемах, переживает сегодня не лучшие времена. Каких-то двадцать лет назад тиражи научно-популярных книг не опускались ниже 50 тысяч экземпляров, а журналы и вообще выходили миллионными тиражами: «Наука и жизнь» – 2,5 миллиона, «Техника молодежи» – 1,5 миллиона, «Знание – сила» – 700 тысяч, и сотнями тысяч расходились «Химия и жизнь», «Наука и религия» и многие другие издания. Отдел науки обязательно был в любой уважающей себя газете или толстом, то есть самого широкого профиля, журнале, был он на радио и на телевидении, и отделы эти считались ведущими, готовившими наиболее интересующие читателей, слушателей и зрителей материалы. Вдобавок работало не покладая рук несколько студий научно-популярных фильмов – в Москве, Ленинграде, Свердловске. Одним словом, профессия научного журналиста была весьма почитаемой и очень востребованной.

Сегодня тиражи изданий, касающихся научной тематики, упали в сотни раз, журналы и газеты уделяют науке так мало места на своих полосах, что научный журналист даже очень высокой квалификации рискует оказаться на бирже труда, и золотые перья потянулись в рекламу, PR и прочие хлебные в настоящий момент края.

Тот факт, что маятник общественных предпочтений прошел точку минимума по отношению к науке и очень медленно, но столь же верно, начал двигаться вверх, еще не стал руководством к действию для журналистской братии, которая, надо честно сказать, в своей всегдашней профессиональной погоне за сиюминутностью никогда не грешила слишком большими прогностическими способностями. Они не привыкли думать о том, что будет завтра. Да, тиражи упали, но ни одно научно-популярное издание не исчезло, более того, появились новые. Например, журнал «Ломоносов», выпускаемый совместно с «New Scientist», «Популярная механика», «Древо познания», «Что нового в науке и технике», «Парадокс», «Экология и жизнь» и даже выходящий в Воронеже журнал «Человек и наука». Кроме того, один за другим появляются научно-популярные интернет-издания – например «Мембрана», которая выходит также в печатном виде как приложение к сугубо мужскому роскошному глянцевому журналу «Максим» (что само по себе симптоматично в смысле понимания важности популяризации науки в различных слоях нашего общества), «Универсум», «Практическая наука» и др.

В то же время, то есть одновременно с возвращением интереса к науке и параллельно ему, подняли голову паразитирующие на авторитете точных знаний и никогда окончательно не умирающей тяге к ним разного сорта оккультные науки и ремесла – хиромантия, астрология, ясновидение, гадание. Гороскоп стал частью обязательного джентльменского набора даже для серьезных изданий, не говоря уж о чисто развлекательных. Объявления о приворотах, снятии и наведении порчи, предсказании судьбы, чудесных исцелениях, мгновенных обучениях языкам, музыке и менеджменту, воинственные в своей антинаучности, стали столь же частыми и откровенными, как соседствующие с ними предложения «досуга», массажа и саун, тоже не прикрытые даже фиговым листком благопристойности. Иными словами, возникла общественная потребность в отпоре, разъяснении истины, наведении порядка в умах и душах. Потребность, которая счастливым, хотя и вполне естественным образом совпала с тем, что люди уже почти насытились неожиданно обретенной свободой интересоваться и заниматься чем угодно, кроме действительно важных, интересных, волнующих и вечных вещей.

Общественное сознание, как известно, – тонкий и точный прибор, барометр грядущих перемен. Оно, состоящее из совокупного самоощущения и восприятия миллионов мыслящих и чувствующих индивидов, чутко реагирует на сегодняшнюю ситуацию в мире науки, скрытую, казалось бы, от этих миллионных толп и им вовсе безразличную. А ситуация эта более всего напоминает момент перед поднятием театрального занавеса. Публика в зале слышит лишь доносящиеся из оркестровой ямы не связанные в единое целое звуки настраиваемых музыкальных инструментов, ей видны только вспышки разноцветных лучей – результат усиливающейся малопонятной суеты осветителей, но все понимают – еще миг, и люстры медленно уйдут в темноту, а на открывшейся взглядам сцене начнется Нечто.

Так и вокруг нас с вами сегодня. Сразу и с разных сторон доходят сигналы о «вот-вот-свершениях», о фундаментальных прорывах в самых разных областях знаний. Расшифровка генома, то есть разгадка наследственности; клонирование, то есть воссоздание живых существ; темная материя, вроде бы действительно открытая астрофизиками, то есть целый огромный мир, существующий параллельно нашему вокруг нас, в котором материальные тела не притягиваются, а отталкиваются друг от друга; совсем уж фантастические сообщения о возможности телепортации, то есть практически мгновенного переноса из одного места в другое, сколь угодно далеко от него расположенное. Как о реальной задаче завтрашнего дня говорят сегодня о практически вечной жизни людей, не знающих старости. Еще миг, и занавес над главными тайнами Природы если не откроется полностью, то приподнимется достаточно высоко, чтобы мы увидели ошеломляющие, пока еще не укладывающиеся в сознании вещи.

Люди, даже крайне далекие от науки, но объединенные в социум, пропитанный волнами информации, чувствуют приближение чего-то важного, революционного, способного изменить их жизнь кардинальным образом, и тянутся к пониманию происходящего, испытывая интеллектуальный дискомфорт от недостатка знаний. Поэтому труд и талант тех, кто способен вернуть миллионам ощущение стабильности – иллюзию понимания окружающего мира, его устройства, действующих в нем механизмов и сил, неминуемо будут востребованы. Голод познания, сейчас временно заглушенный мишурой освоения новых реалий и возможностей, способов убить время, этот присущий человеку как виду голод властно потребует удовлетворения. Он во много раз сильнее легкого недоедания разного типа последних и предпоследних героев, он вообще служит тем главным признаком, что выделяет человека из всего живого мира.

Другими словами, есть полный смысл становиться научным журналистом сегодня, ибо завтра в общественном сознании интерес к науке неминуемо вернется на свое прежнее место, как все возвращается на круги своя в нашем лучшем из миров. Золотые перья бросятся обратно в покинутую ими нишу, а она окажется уже занятой более предусмотрительными людьми – и очень может статься, что ими окажетесь именно вы.

Но даже если я ошибаюсь в своем оптимизме и ждать, когда люди устанут восхищаться шарлатанами и обратят свои взоры на мыслителей, придется долго, то и в этом горьком случае есть прямой резон освоить профессию научного журналиста, как мы учим в детстве математику и историю с географией, хотя не собираемся стать ни ньютонами, ни карамзиными, ни васко-де-гамами.

Я не просто витийствую, проповедую и прозелитствую, то есть не пытаюсь обратить неразумных язычников в истинную веру, внушенную мне свыше, используя приемы риторики и ораторского мастерства. Мои утверждения базируются на данных наук, таких как социология, социальная психология и история науки, которая есть тоже наука, то есть на анализе и обобщении известных фактов и проецировании установленных закономерностей на настоящее и будущее. О смене парадигм науки и отношения к ней общества мы, разумеется, еще поговорим.

* * *

Позвольте начать с моего собственного отношения к ситуации, сложившейся в научном сообществе. Оно далеко от восхищения. Я абсолютно не согласен с весьма популярной среди ученых идеей, будто наука является самодостаточной областью человеческой деятельности. Иными словами, с тем, что единственный долг ученого – это обнаруживать новые законы Природы – и больше никаких обязательств перед Богом и людьми. Я убежден, что это неверно. Прежде всего потому, что ученый, пусть даже гениальный, не способен проникнуть в тайны Природы в тиши своей лаборатории, окруженный коллегами, но оторванный от всего мира. Этот тезис я надеюсь доказать довольно скоро, быть может, уже в этой главе. Но кроме этого сугубо практического соображения есть еще и нравственный императив. У науки и творящих ее ученых есть долг перед всеми нами – это необходимость передать полученные ими крупицы нового следующим поколениям, без чего расширенное воспроизводство знания в принципе невозможно. С этой точки зрения адекватную модель ученого дает афористичное высказывание, стоящее эпиграфом к этой главе. Глядя с высоты долгой истории и эволюции человечества, ученый представляется не чем иным, как неким устройством, впитывающим знания о Природе, чтобы производить новые знания о ней же. Устройство это формируется культурой и существует в ней, оно построено из опыта бесчисленных поколений мужчин и женщин, когда-либо живших на Земле, их верований и умений, успехов и неудач, озарений и просчетов. Устройство это порой бывает умным, часто слепым или глухим к намекам Природы, разбросанным вокруг и – что для нас с вами важнее всего – почти всегда немым, не способным себя выразить.

Так вот, наша задача, задача научных журналистов – побороть эту немоту, стать, образно говоря, губами и языками ученых, а нередко и их глазами и ушами.

Вчитайтесь в словесный эпиграф к этой главе. Если приведенное сравнение ученого с курицей, а яиц – со знаниями, согласно которому ученый – всего лишь орудие, притом чаще всего безгласное, применяемое человечеством для производства новых знаний, а заодно уж и новых ученых, ранит чью-то нежную душу, я готов предложить другую аналогию, более современную по форме.

Взгляните на рис. 1, где исследователь уподоблен громкоговорителю, динамику, питающемуся от усилителя марки «Научная теория», который получает сигналы от радиоприемника фирмы «Экспериментальные факты», идущие от радиостанции по имени «Природа». А громкоговоритель создан вовсе не для того, чтобы услаждать свои или других динамиков уши – если вы заметили, у них и ушей-то никаких нет, – а для того, чтобы передавать сообщения о привычках и настроениях Природы, которые мы привыкли называть ее законами, людям. Потому что только они, используя эту информацию, могут построить новые, более громкие динамики, более мощные усилители, более чувствительные радиоприемники. Ученый же в этом сравнении – всего только передаточное звено. Как говорил один описанный в отечественной литературе мудрый пьяница, «дьячок есть дудка, через коею глас Божий проходит, не задевая стенок».

Разумеется, налицо голый схематизм, грубое упрощение. Конечно, поток фактов, гипотез и теорий задевает «стенки», то есть сознание ученого, изменяет его. Исследователь – это не простое устройство, а такое, что способно к совершенствованию. Но генеральная идея состоит в том, что сам механизм науки как саморазвивающейся системы требует от ее творцов, ученых, передавать полученные ими знания другим людям, потому что только следующие поколения, если они будут правильно обучены и воспитаны, смогут найти ответы на постоянно возникающие в науке все новые и новые вопросы. За последние несколько сот лет мы достаточно поумнели, для того чтобы перестать верить, будто науке под силу раскрыть все тайны Природы. Напротив, чем глубже проникает она в эти загадки и шарады, тем яснее становится, что объем неизведанного больше – и всегда будет больше – того, что нам известно. Каждое новое открытие расширяет горизонты того, что предстоит узнать, поскольку открывает новые миры, о которых ранее и не подозревали. Тем, кто хотел бы наглядно убедиться в этом утверждении, я советую прочитать книгу «What Remains to Be Discovered» («Что остается открыть») Джона Мэддокса, теперь сэра Джона, потому что королева Елизавета пожаловала ему титул лорда за успехи в популяризации науки – в Англии к этому относятся серьезно. Он начал писать ее, когда был главным редактором журнала «Nature», и в юбилейном выпуске, посвященном 125-летию журнала, больше половины текста написана им и называется «Границы непознанного».

Рис. 1.

Какой вывод следует из всего вышесказанного? Только один:

Популяризация достижений науки и нерешенных в ней проблем, необходимость рассказывать людям, простому человеку с улицы, которых гигантское большинство, о результатах собственных исследований и работах своих ближайших коллег – это первая и наиболее важная задача любого ученого. Как правило, ему не решить ее без помощи научного журналиста – без его умения и таланта.

* * *

Вот теперь я действительно кончил свое предисловие, дающее ответ на вечный вопрос российской интеллигенции «Что делать?», корни которого – в названии знаменитого романа, написанного русским социологом и литературным критиком XIX века Николаем Гавриловичем Чернышевским. Роман этот – блестящий пример популяризации наук, в данном случае социальных. Хотя с точки зрения чистой литературы написан он из рук вон плохо, хотя язык его довольно-таки суконный, а сюжет донельзя примитивен, роман «Что делать?» пользовался огромным успехом у российской интеллигенции именно потому, что очень понятно, в образной форме выразил суть новых революционных идей, нарисовал уголок социалистического общества таким, как он виделся революционным демократам того времени, которые, однако, писали о нем заумные статьи и произносили мало кому понятные речи. Таким образом, можно сказать, что революция октября семнадцатого года, последствия которой мы еще долго будем ощущать, была до известной степени подготовлена талантом научного журналиста, популяризировавшего новые социальные идеи – вышеупомянутого Николая Гавриловича Чернышевского. Недаром с такой язвительностью, я бы даже сказал злобой, ему вовсе не свойственной, обрушился на него Владимир Набоков в своих работах, Чернышевскому посвященных. Мы вспомним об этом позже, когда станем говорить об ответственности научного журналиста.

Теперь же я намерен перейти к следующей части своих размышлений вслух, где обсуждается другой вопрос, логически вытекающий из первого – не «что делать?», а «как это делать?». Что делать – это мы теперь знаем: надо вплотную заняться популяризацией науки среди потерявшего правильную дорогу в жизни человечества. А вот как это делать – вопрос.

Но прежде взгляните на гравюру Маурица Эшера, голландского художника, нашего современника – он умер в 1972 году. Она служит зрительным эпиграфом к этой главе и называется «Рисующие руки». Доставьте себе минуту-другую удовольствия – отнеситесь к ней просто как к произведению искусства. Чуть позже вам станет ясно, что она еще и наглядное учебное пособие.

* * *

Теперь, когда я закончил свое предисловие, а вы насладились гравюрой Эшера, мы можем продолжить.

10 сентября 1948 года Альберт Эйнштейн закончил свое предисловие к книге Линкольна Барнетта «Вселенная и доктор Эйнштейн». Более полувека прошло с тех пор, и сегодня практически каждое слово, написанное или даже произнесенное великим физиком, хорошо известно и повторялось вновь и вновь в бесчисленных цитированиях. Тем более странно, что несколько очень важных и мудрых фраз, рожденных воображением и разумом Эйнштейна тем сентябрьским днем в его доме в Принстоне, штат Нью-Джерси, смогли ускользнуть от внимания и его последователей, и его критиков. Единственное правдоподобное объяснение этому удивительному факту, которое я в силах измыслить, состоит в том, что книга, к которой он писал предисловие, была не научной, а научно-популярной. А, как известно, «настоящие» ученые не тратят свое драгоценное время на чтение подобной литературы, потому они и просмотрели несколько станиц предисловия, написанных рукой Эйнштейна. Как вы, надеюсь, заметили, слово «настоящие» стоит в больших и жирных кавычках.