Текст книги "«Капитал» Карла Маркса"

Все те познания, понимание и воля, которые развивает в себе самостоятельный крестьянин или ремесленник, хотя бы и в малом масштабе – подобно тому, как дикарь все военное искусство воплощает в приемах своей личной хитрости, – все это в мануфактуре требуется лишь от мастерской в целом. Духовные потенции (движущие силы) производства на одной стороне расширяют свой масштаб именно потому, что на многих других сторонах они исчезают совершенно. То, что теряют частичные рабочие, сосредоточивается в противовес им в капитале. Мануфактурное разделение труда приводит к тому, что духовные потенции материального процесса производства противостоят рабочим, как чужая собственность и порабощающая их сила. Этот процесс отделения начинается с простой кооперации, где капиталист по отношению к отдельному рабочему представляет собой единство и волю общественно-трудового тела. Он развивается далее в мануфактуре, низводящей рабочего до степени частичного рабочего. Он завершается в крупной промышленности, которая отделяет от рабочего науку, как самостоятельную потенцию производства, и заставляет ее служить капиталу.

В мануфактуре обогащение совокупного рабочего, а следовательно, и капитала общественными производительными силами обусловлено обеднением рабочего индивидуальными производительными силами. «Невежество есть мать промышленности, как и суеверие. Сила размышления и воображения подвержена ошибкам; но привычка двигать определенным образом рукой или ногой не зависит ни от того, ни от другого. Поэтому мануфактуры лучше всего процветают там, где наиболее подавлена духовная жизнь, так что мастерская может рассматриваться как машина, части которой составляют люди». И в самом деле, в половине XVIII века некоторые мануфактуры предпочитали употреблять полуидиотов для производства известных простых операций, составлявших, однако, фабричную тайну.

«Духовное развитие значительного большинства людей, – говорит Адам Смит, – неизбежно определяется их повседневными занятиями. Человек, затративший всю свою жизнь на отправление немногих простых операций… не имеет случая упражнять свой разум. Он бывает обыкновенно настолько тупым и невежественным, насколько это возможно для человеческого существа». Однако при этом неизбежно и телесное искалечение, и мы видим, что материал и толчок к изучению болезней промышленных рабочих дается впервые лишь мануфактурным периодом.

«Рассечение человека называется казнью, если он получил смертный приговор; убийством – если он не приговорен судом к смерти. Рассечение труда есть убийство народа» (Д. Уркварт. Лондон, 1855).

Кооперация, покоящаяся на разделении труда, или мануфактура, вначале представляет стихийное, естественно выросшее явление. Но как только она приобретает известную устойчивость и достаточную широту распространения, она становится сознательной, планомерной и систематической формой капиталистического способа производства. История мануфактуры в собственном смысле этого слова показывает, каким образом характерное для нее разделение труда приобретает целесообразные

формы, сначала чисто эмпирически, как бы за спиной действующих лиц, а затем, подобно цеховому ремеслу, стремится закрепить раз найденные формы в виде традиции и, в отдельных случаях, упрочить их на целые века. Если эти формы изменяются, то, если исключить совершенно второстепенные перемены, всегда лишь под влиянием революции в орудиях труда. Современная мануфактура – я не говорю здесь о крупной промышленности, покоящейся на применении машин, – или находит свои элементы уже в готовом виде, хотя бы и рассеянными (например, мануфактура платья в тех крупных городах, где она возникает), и ей приходится только собрать эти рассеянные члены; или же принцип разделения бросается в глаза сам собой, требуя просто передачи отдельных операций ремесленного производства (например, в переплетном деле) особым частичным рабочим. В таких случаях не требуется и недели опыта, чтобы найти надлежащую пропорцию между числом рук, необходимых для отправления каждой функции[28]28
  Наивная вера в изобретательский гений, с самого начала проявляемый отдельными капиталистами в области разделения труда, сохранилась еще, по-видимому, только у немецких профессоров. Так, например, господин Рошер назначает капиталисту «различные заработные платы» в благодарность за то, что из юпитерской головы последнего выскакивает в совершенно законченном виде разделение труда. Большее или меньшее разделение труда зависит от величины кошелька, а не от размеров гения.


[Закрыть].

Мануфактурное разделение труда создает определенную организацию общественного труда и вместе с тем развивает новую общественную производительную силу труда. Как специфически капиталистическая форма общественного процесса производства – а на той исторической основе, на которой оно возникает, оно может развиваться только в капиталистической форме, – оно есть лишь особый метод увеличить за счет рабочего производство относительной прибавочной стоимости или самовозрастание капитала. Оно не только развивает общественную производительную силу труда для капиталиста, а не для рабочего, но и развивает ее путем изуродования индивидуального рабочего. Оно создает новые условия господства капитала над трудом. Поэтому если, с одной стороны, оно является историческим прогрессом и необходимым моментом в экономическом развитии общества, то, с другой стороны, оно есть орудие цивилизованной и утонченной эксплуатации.

Политическая экономия, которая становится настоящей наукой лишь в мануфактурный период, рассматривает, вообще говоря, общественное разделение труда лишь с точки зрения мануфактурного разделения труда, то есть как средство с тем же количеством труда произвести больше товара, следовательно, удешевить товары и ускорить накопление капитала. В противоположность этому подчеркиванию количественной стороны дела и меновой стоимости, писатели классической древности обращают внимание исключительно на качественную сторону и потребительную стоимость. Вследствие разделения общественных отраслей производства товары изготовляются лучше, различные склонности и таланты людей получают возможность найти себе надлежащую сферу проявления, а без ограничения сферы деятельности нельзя ни в одной области совершить ничего замечательного.

В собственно мануфактурный период, то есть в период, когда мануфактура была господствующей формой капиталистического способа производства, полное осуществление присущих ей тенденций наталкивается на разнообразные препятствия. Хотя мануфактура создает, как мы видели, наряду с иерархическим расчленением рабочих простое разделение их на обученных и необученных, число последних остается весьма ограниченным по сравнению с преобладающим значением первых. Хотя мануфактура приспособляет отдельные операции к различным степеням зрелости, силы и развития своих живых рабочих органов и, следовательно, прокладывает путь производительной эксплуатации женщин и детей, тем не менее эта тенденция, вообще говоря, терпит крушение благодаря сопротивлению взрослых мужчин рабочих, привычкам которых она противоречит. Хотя разложение ремесленной деятельности понижает издержки обучения, а потому и стоимость рабочего, тем не менее для более трудных детальных работ длинный срок обучения остается необходимым и ревностно охраняется рабочими даже там, где он излишен. Мы видим, например, что в Англии законы об ученичестве с их семилетним сроком обучения сохраняют полную силу до конца мануфактурного периода и уничтожаются лишь под натиском крупной промышленности. Так как ремесленное искусство остается основой мануфактуры и функционирующий в ней совокупный механизм лишен объективного скелета, независимого от рабочих, то капиталу постоянно приходится бороться с нарушением субординации со стороны рабочих. Начиная с XVI столетия и вплоть до возникновения крупной промышленности, капиталу не удавалось подчинить себе все то рабочее время, каким располагает мануфактурный рабочий; мануфактуры не долговечны и вместе с эмиграцией или иммиграцией рабочих покидают одну страну, чтобы возникнуть в другой.

Вместе с тем мануфактура не могла ни охватить общественного производства во всем его объеме, ни преобразовать его в самой его основе.

Одним из наиболее совершенных созданий мануфактуры была мастерская для производства самих орудий труда, особенно сложных механических аппаратов. Этот продукт мануфактурного разделения труда в свою очередь производил машины. Вместе с этим падают преграды, которые ставила еще господству капитала зависимость производства от индивидуальных способностей рабочего.

В) Машины и крупная промышленность

В руках капиталиста машины должны удешевлять товары, сокращать ту часть рабочего дня, которую рабочий употребляет на самого себя, и таким образом удлинять другую часть его рабочего дня, которую он даром отдает капиталисту. Машины – средство производства прибавочной стоимости.

В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности – средство труда. Поэтому прежде всего необходимо исследовать, каким образом средство труда из орудия превращается в машину, или чем отличается машина от ремесленного инструмента.

Математики и механики – и это повторяют некоторые английские экономисты – говорят, что орудие есть простая машина, а машина есть сложное орудие. Они не видят никакого существенного различия между ними и даже простые механические средства, как рычаг, наклонную плоскость, винт, клин и т. д., называют машинами. Действительно, каждая машина состоит из таких простых средств, каковы бы ни были их изменения и сочетания. Однако с экономической точки зрения это определение совершенно непригодно, потому что исторический элемент в нем отсутствует. С другой стороны, различие между орудием и машиной хотят открыть в том, что при орудии движущей силой служит человек, напротив, движущая сила машины – сила природы, отличная от человеческой силы, например животное, вода, ветер и т. д. Но тогда запряженный быками плуг, относящийся к самым различным эпохам производства, был бы машиной, а круговой ткацкий станок Клауссена, который приводится в движение рукой одного рабочего и делает 96 000 петель в минуту, был бы простым орудием. Мало того, один и тот же ткацкий станок был бы орудием, если он приводится в движение рукой, и машиной, если приводится в движение паром. Так как применение животной силы представляет одно из древнейших изобретений человечества, то казалось бы, что машинное производство предшествовало ремесленному производству.

Всякая вполне развитая машина состоит из трех существенно различных частей: двигательного механизма, передаточного механизма и, наконец, исполнительного механизма, или собственно рабочей машины. Двигательный механизм действует как движущая сила всей машины. Он или сам порождает свою двигательную силу, как, например, паровая машина, калорическая машина (действующая нагретым воздухом), электромагнитная машина и т. д., или же получает импульс извне от какой-либо готовой силы природы, как водяное колесо от падающей воды, крыло ветряной мельницы от ветра и т. д. Передаточный механизм, состоящий из маховых колес, подвижных валов, зубчатых колес, эксцентриков стержней, передаточных лент ремней, промежуточных приспособлений и принадлежностей самого различного рода, регулирует движение, изменяет, если это необходимо, его форму, например превращает из перпендикулярного в круговое, распределяет его и переносит на исполнительные механизмы. Обе эти части механизма существуют только затем, чтобы привести в движение исполнительный механизм, благодаря чему последний охватывает предмет труда и целесообразно изменяет его. Промышленная революция в XVIII веке исходит как раз от этой части машины, от исполнительного механизма. И теперь он снова и снова является исходным пунктом переворотов во всех случаях, когда ремесленное или мануфактурное производство превращается в машинное.

Если мы присмотримся ближе к исполнительному механизму, или собственно рабочей машине, то мы в общем и целом увидим в ней, хотя часто и в очень измененной форме, все те же аппараты и орудия, которыми работают ремесленник и мануфактурный рабочий; но это уже орудия не человека, а орудия механизма, или механические орудия. Мы увидим, что или вся машина представляет лишь более или менее измененное механическое издание старого ремесленного инструмента, как в случае с механическим ткацким станком, или прилаженные к корпусу рабочей машины действующие органы являются старыми знакомыми, как веретена у прядильной машины, спицы у чулочновязальной машины, пилы у лесопильной машины, ножи у резальной машины и т. д. Отличие этих орудий от собственно тела рабочей машины простирается так далеко, что обнаруживается даже в производстве тех и других. А именно эти орудия производятся по большей части все еще ремесленным или мануфактурным способом и затем укрепляются на корпусе рабочей машины, произведенном машинным способом. Итак, исполнительный механизм – это такой механизм, который, получив соответственное движение, совершает своими орудиями те самые операции, которые раньше рабочий совершал подобными же орудиями. Исходит ли движущая сила от человека или же, в свою очередь, от машины – это ничего не изменяет в существе дела. После того как орудие в собственном смысле слова перешло от человека к механизму, машина заступает место простого орудия.

Различие между машиной и орудием с первого же взгляда бросается в глаза, хотя бы движущей силой все еще оставался сам человек. Количество рабочих инструментов, которым человек может действовать одновременно, ограничено количеством его естественных орудий производства, количеством органов его тела. В Германии как-то сделали попытку заставить прядильщика двигать два прядильных колеса, то есть работать одновременно обеими руками и обеими ногами. Но это требовало слишком большого напряжения. Позже изобрели прялку с двумя веретенами, приводимую в движение приводом, но такие прядильщики-виртуозы, которые могли бы одновременно прясть две нитки, встречались почти так же редко, как двуголовые люди. Напротив, Jenny уже с самого своего появления прядет 12–18 веретенами, чулочновязальная машина разом вяжет многими тысячами спиц и т. д. Таким образом количество орудий, которым одновременно действует одна и та же рабочая машина, с самого начала эмансипируется от тех органических ограничений, которым подчинено ручное орудие рабочего.

Даже паровая машина в том виде, как она была изобретена в конце XVII века, в мануфактурный период, и просуществовала до начала 80-х годов XVIII века, не вызвала никакой промышленной революции. Наоборот, именно создание рабочих машин и выдвинуло необходимость революционизирующей паровой машины.

Рабочая машина, от которой исходит промышленная революция, заменяет рабочего, действующего одновременно только одним орудием, таким механизмом, который разом оперирует массой одинаковых или однородных орудий и приводится в действие одной двигательной силой, какова бы ни была форма последней[29]29
  «Соединение всех этих простых инструментов, приводимых в движением одним общим двигателем, составляет машину» (Babbage. London, 1832).


[Закрыть].

Увеличение размеров рабочей машины и количества ее одновременно действующих орудий требует более крупного двигательного механизма, а этот последний нуждается в более мощной двигательной силе, нежели сила человека, чтобы преодолеть свое собственное сопротивление, – не говорим уже о том, что человек представляет крайне несовершенное средство для производства однообразного и непрерывного движения. Но теперь силы природы могут заменить человека и как двигательную силу. Отныне один двигательный механизм может одновременно приводить в движение много рабочих машин.

Механические станки, паровые машины и т. д. появились раньше, чем появился рабочий, исключительное занятие которого состоит в производстве паровых машин, механических станков и т. д., точно так же как человек носил одежду раньше, чем появились портные. Но изобретения Вокансона, Аркрайта, Уатта могли получить осуществление только благодаря тому, что эти изобретатели нашли значительное количество искусных механиков-рабочих, уже подготовленных мануфактурным периодом.

С увеличением числа изобретений и возрастанием спроса на вновь изобретенные машины все более развивается, с одной стороны, распадение фабрикации машин на многочисленные самостоятельные отрасли, с другой стороны – разделение труда внутри машиностроительных мануфактур.

Таким образом мы открываем здесь мануфактуре непосредственную техническую основу крупной промышленности. Она производила машины, при помощи которых крупная промышленность положила конец ремесленному и мануфактурному производству в тех отраслях производства, которыми они прежде всего овладели. Следовательно, машинное производство первоначально возникло на несоответствующем ему материальном базисе. Все развитие крупной промышленности парализовалось до тех пор, пока ее характерное средство производства – сама машина – была обязана своим существованием индивидуальной силе и индивидуальному искусству, то есть пока она не зависела от тех мускульной силы, верности взгляда и виртуозности рук, с которыми частичный рабочий мануфактуры или ремесленник оперирует своим карликовым инструментом. Не говоря о дороговизне машин, как следствии такого способа их происхождения, – обстоятельство, которое, как сознательный мотив, оказывает определяющее влияние на капитал, – дальнейшее расширение промышленности, которая приобрела уже машинный характер, и проникновение машин в новые отрасли производства всецело зависели, благодаря этому, от такого условия, как возрастание этой категории рабочих, которая вследствие полуартистического характера ее занятий может увеличиваться не скачками, а лишь постепенно. Но на известной ступени развития крупная промышленность попадает и в техническое противоречие со своим ремесленным и мануфактурным базисом. Для машиностроения выросли задачи, разрешение которых

было не по силам мануфактуре. Мануфактура не могла создать таких машин, как, например, современный типографский станок, современный паровой ткацкий станок и современная чесальная машина.

Переворот в способе производства, совершившийся в одной сфере промышленности, обусловливает такой же переворот в других сферах. Так, например, машинное прядение выдвинуло необходимость машинного ткачества, а оба вместе сделали необходимой механически-химическую революцию в белильном, ситцепечатном и красильном производствах. Таким же образом, с другой стороны, революция в бумагопрядильном производстве вызвала изобретение машины для отделения хлопчатобумажных волокон от семян, благодаря чему только и сделалось возможным производство хлопка в необходимом теперь крупном масштабе. А революция в способе производства промышленности и земледелия сделала необходимой революцию в общих условиях общественно-производственного процесса, то есть в средствах сношений и транспорта. Средства транспорта и сношений, завещанные мануфактурным периодом, скоро превратились в невыносимые путы для крупной промышленности с ее лихорадочным темпом производства, ее массовыми размерами, с ее постоянным перебрасыванием масс капитала и рабочих из одной сферы производства в другую и с созданными ею новыми связями, расширяющимися в мировой рынок. Не говоря уже о парусном судостроении, претерпевшем полный переворот, в деле сношений и транспорта совершилось поэтому при помощи системы речных пароходов, железных дорог, океанских пароходов и телеграфов постепенное приспособление к крупнопромышленному способу производства. Но огромные массы железа, которые приходилось теперь ковать, сваривать, сверлить и формовать, в свою очередь, требовали таких циклопических машин, создать которые мануфактурное машиностроение было не в силах. Итак, крупная промышленность должна была овладеть характерным для нее средством производства, самой машиной, должна была производить машины машинами.

Если в машине, применяемой к машиностроению, мы рассмотрим собственно рабочую машину, то мы опять увидим перед собой ремесленный инструмент, только в циклопических размерах. Например, исполнительный механизм сверлильной машины – это огромный бурав, который приводится в движение паровой машиной и без которого, в свою очередь, не могли бы быть произведены цилиндры больших паровых машин и гидравлических прессов. Механический токарный станок – циклопическое воспроизведение обыкновенного ножного токарного станка; строгальная машина – железный плотник, обрабатывающий железо тем же орудием, как плотник обрабатывает дерево; орудие, которое на лондонских кораблестроительных верфях режет железо на пластины, – это гигантская бритва; орудие машины, которая режет железо, как ножницы портного режут сукно, – это чудовищные ножницы, а паровой молот действует головкой обыкновенного молотка, но такого веса, что им не мог бы взмахнуть сам Тор. Например, один из таких паровых молотков весит более 6 тонн и падает перпендикулярно с высоты в 7 футов на наковальню весом 36 тонн. Он, играючи, превращает в порошок гранитную глыбу и не менее способен к тому, чтобы вбить гвоздь в мягкое дерево рядом легких ударов.

В простой кооперации и даже в кооперации, специализированной вследствие разделения труда, вытеснение обособленного рабочего коллективным рабочим все еще представляется более или менее случайным. Машина же, за некоторыми исключениями, о которых будет упомянуто позже, требует непосредственного коллективного или совместного труда. Следовательно, кооперативный характер процесса труда становится здесь технической необходимостью, диктуемой природой самого средства труда.

Мы видели, что производительные силы, возникающие из кооперации и разделения труда, ничего не стоят капиталу. Они суть естественные силы общественного труда, Естественные силы, как пар, вода и т. д., применяемые к процессам производства, тоже ничего не стоят. Но как человеку для дыхания необходимы легкие, так он нуждается в «создании человеческой руки» для того, чтобы производительно потреблять эти естественные силы. Для эксплуатации двигательной силы воды необходимо водяное колесо, для эксплуатации упругости пара – паровая машина. С наукой дело обстоит так же, как с естественными силами. Раз закон отклонения магнитной стрелки в сфере действия электрического тока или закон намагничивания железа действием электрического тока, обегающего вокруг железа, открыты, они уже не стоят ни гроша. Но для эксплуатации этих законов в телеграфии и т. д. требуется очень дорогой и сложный аппарат. Но если, таким образом, с первого же взгляда ясно, что крупная промышленность, овладев для процесса производства колоссальными силами природы и естествознаний, должна была чрезвычайно повысить производительность труда, то далеко не так ясно, не покупается ли это повышение производительной силы более значительным увеличением затраты труда в другой области. Подобно всякой другой составной части постоянного капитала, машина не создает никакой стоимости, но переносит свою собственную стоимость на продукт, для производства которого она служит. Вместо того чтобы удешевить его, она удорожает его соответственно своей собственной стоимости.

Машина никогда не присоединяет стоимости больше, чем утрачивает в среднем выводе вследствие своего снашивания. Таким образом, существует большая разница между стоимостью машины и той частью стоимости, которая периодически переносится с нее на продукт. Существует большая разница между машиной как элементом образования стоимости и машиной как элементом образования продукта. Чем больше период, в течение которого одна и та же машина снова и снова служит в одном и том же процессе труда, тем больше эта разница. Правда, мы видели, что всякое средство труда в собственном смысле или орудие производства всегда целиком принимает участие в процессе труда и всегда лишь частями пропорционально его среднему ежедневному снашиванию в процессе образования стоимости.

Однако эта разница между пользованием и снашиванием много больше у машины, чем у орудия, потому что машина, построенная из более прочного материала, живет дольше, а ее применение, регулируемое строго научными законами, делает возможно большую экономию в расходовании ее составных частей и потребляемых ею средств и, наконец, арена производства у нее несравненно шире, чем у орудия. В одной лекции опубликованной в 1858 году, г-н Бейнс из Блекберна вычисляет, что «каждая реальная механическая лошадиная сила приводит в движение 450 веретен-мюли с принадлежностями, или 200 тростильных веретен, или 15 ткацких станков для 40-дюймовой ткани вместе со сновальными, шлихтовальными и т. д. приспособлениями». Дневные издержки одной паровой лошадиной силы и снашивание машин, приводимых ею в движение, в первом случае распределяются на дневной продукт 450 веретен-мюли, во втором – 200 тростильных веретен, в третьем – на продукт 15 механических ткацких станков, так что, благодаря этому, на унцию пряжи или на аршин ткани переносится лишь ничтожная часть стоимости. То же самое в приведенном выше примере с паровым молотом. Так как его дневное снашивание, потребление угля и т. д. распределяются на чудовищные массы ежедневно выковываемого им железа, то на каждый центнер железа приходится лишь очень небольшая часть стоимости; но она была бы очень велика, если бы этим циклопическим инструментом вколачивали мелкие гвозди.

При изучении кооперации и мануфактуры мы видели, что известные общие условия производства (например, постройки и т. д.), экономизируются при совместном потреблении по сравнению с потреблением раздробленных условий производства изолированными рабочими, следовательно, относительно менее удорожают продукт. При машинном производстве не только корпус рабочей машины совместно потребляется ее многочисленными орудиями, но и одна и та же двигательная машина вместе с частью передаточного механизма совместно потребляется многими рабочими машинами.

Какую стоимость машина в общем может перенести на продукт, зависит, конечно, от размера ее собственной стоимости. Чем меньше труда овеществлено в машине, тем меньше стоимости она прибавляет к продукту. Чем меньше она отдает стоимости, тем она производительнее, тем ближе она к ничего нам не стоящим силам природы.

Ясно, что если производство известной машины стоит такого же количества труда, какое сберегается ее применением, то происходит просто перемещение труда, то есть общая сумма труда, необходимого для производства товара, не уменьшается или производительная сила труда не возрастает. Однако разница между трудом, которого стоит машина, и трудом, который она сберегает, или степень ее производительности, очевидно, не зависит от разницы между ее собственной стоимостью и стоимостью того орудия, которое она замещает. Первая разница продолжает существовать до тех пор, пока трудовые издержки на машину, а потому и та часть стоимости, которая переносится от нее на продукт, остаются меньше той стоимости, которую рабочий со своим орудием присоединил бы к предмету труда. Поэтому производительность машины измеряется той степенью, в которой она замещает человеческую рабочую силу.

Однако труд, сберегаемый машиной, не следует смешивать с платой за труд, с заработной платой. Предположим, машина заменяет 150 рабочих и стоит сама столько же, сколько составит заработная плата этих 150 рабочих в течение года, например 60 000 марок. Эти 60 000 марок являются денежным выражением не того труда, который исполнен нашими 150 рабочими и вошел в продукт, а только части их труда, именно той части, которая равна их заработной плате. Они получили за год 60 000 марок и произвели зато стоимость большую, нежели эти 60 000 марок. Машина стоит 60 000 марок, причем сюда вошел весь труд, затраченный на ее производство, независимо от того, как этот труд делится на заработную плату для рабочих и на прибавочную стоимость для капиталиста. Значит, стоимость машины меньше, чем та стоимость, которую прежде производили эти 150 рабочих. Другими словами, если машина стоит столько же, сколько замененная ею рабочая сила, то труд, овеществленный в самой машине, всегда намного меньше того количества живого труда, которое заменено машиной.

Если бы дело было только в том, чтобы удешевить фабрикат, то машина окупалась бы, раз производство ее требует меньше труда, чем то количество труда, которое заменяется ею. Для наглядности приведем цифровой пример. Пусть вышеупомянутые 150 рабочих, получая в год 60 000 марок заработной платы, производят стоимости на 120 000 марок, то есть прибавочная стоимость равняется их заработной плате. Покуда производство машины, перенимающей на себя труд этих 150 рабочих, стоит менее 120 000 марок, применение ее будет выгодно для общества, ибо оно сберегает труд. Но капиталист должен считать иначе. За труд этих 150 рабочих он платит всего 60 000 марок; поэтому для него машина неприменима, если она стоит более 60 000 марок. Мы видим, что в коммунистическом строе машины найдут гораздо более широкое поле применения, нежели в буржуазном. Для капиталиста в издержках производства играет роль только действительно уплачиваемая заработная плата. В различных странах одно и то же количество труда оплачивается различно; заработная плата колеблется также в том смысле, что она бывает то выше, то ниже стоимости рабочей силы.

Поэтому в Англии в настоящее время изобретаются машины, которые находят себе применение только в Северной Америке, как Германия XVI и XVII веков изобрела машины, которые применялись только в Голландии, и как некоторые французские изобретения XVIII века были использованы только в Англии. Сама машина в странах, более старых по развитию, своим применением в некоторых отраслях предприятий производит такой избыток труда в других отраслях, что в последних понижение заработной платы ниже стоимости рабочей силы препятствует применению машин и делает его излишним, часто прямо невозможным с точки зрения капитала, для которого барыш вытекает ведь из сокращения не применяемого труда вообще, а лишь оплачиваемого труда. В некоторых отраслях английской шерстяной мануфактуры детский труд за последние годы сильно сократился, местами почти совершенно вытеснен. Почему? Фабричный закон заставил ввести две смены детей, на которых одна попеременно работает 6 часов, другая 4 часа или каждая только по 5 часов. Но родители не хотели продавать этих полурабочих дешевле, чем раньше продавались «полные рабочие». Отсюда замена полурабочих машинами. До запрещения в рудниках труда женщин и малолетних (моложе 10 лет) капитал находил столь согласным со своим моральным кодексом, а особенно со своим гроссбухом, заставлять голых женщин и девушек, часто вместе с мужчинами, работать в угольных и других копях, что он лишь после этого воспрещения обратился к машинам. Янки изобрели машины для разбивания камня. Англичане их не применяют, потому что «несчастные» (wretch – техническое название английской политической экономии для земледельческих рабочих), выполняющие эту работу, получают оплату за такую ничтожную часть своего труда, что машины удорожили бы производство для капиталистов. В Англии для тяги и т. д. барок по каналам иногда вместо лошадей все еще (в 1803 г.) применяются женщины, потому что труд, необходимый для производства лошадей и машин, представляет математически определенную величину; труд же, необходимый для содержания женщин из избыточного населения, ниже всякого расчета. Поэтому нигде нет более бесстыдного расточения человеческой силы на всякие бессмысленные пустяки, чем именно в Англии, в стране машин.