Текст книги "В балканских ущельях"

Болгарские деревни часто лежат вдали от дороги и незаметны глазу проезжающего.

Каждое из селений, следовавших буквально одно за другим, насчитывало несколько дворов, разделенных покрытыми травой лужайками. Шесть – десять хижин образовывали двор. Эти домишки были вкопаны прямо в землю и увенчаны крышей из соломы, ветвей или же из ивовых прутьев, и тогда они выглядели как большие плетеные корзины. У каждого обитателя деревни было такое убежище. Были также хижины для коров, свиней, овец и кур. И для лошадей тоже. Животные по желанию покидали свои стойла и совершенно свободно бродили по деревне.

Шоссе, как в Западной Европе, здесь не было и в помине. Даже слово «улица» не совсем подходит для того, чтобы как-то обозначить местные средства сообщения. Если вы хотите добраться из своей деревни в соседнюю, вы будете тщетно искать нечто, именуемое тропой или проселком. Тот, кто захочет совершить такое смелое путешествие, должен уметь ориентироваться в пространстве подобно перелетной птице; причем ему придется куда хуже, чем птице, летящей по воздуху, – ведь на земле его постоянно подстерегают куда большие препятствия.

Я пошел на явный риск, когда свернул с дороги, ведущей на Адачалы. Я знал лишь, что Мастанлы лежит на юго-западе, и смело ринулся через глубокие ручьи, неуютные долины и лесистые участки.

Скача между полей и плантаций роз по выжженным солнцем равнинам, я миновал немало деревень пока не настала пора расспросить местных жителей.

За одним из плетней я заметил старика, собиравшего лепестки с розовых цветков. Я подъехал поближе и поздоровался. От неожиданности он испугался, и я поспешил успокоить его. Это подействовало, он подошел.

– Чего ты хочешь? – спросил он, все еще с недоверием оглядывая меня.

– Я нищий, – отвечал я. – Не подаришь ли ты мне одну из небесных роз, ведь твой сад полон этих прекрасных созданий?

Тогда он приветливо улыбнулся мне и произнес:

– Разве нищие ездят на таких лошадях? Я ни разу; тебя не видал. Ты чужак?

– Да.

– И любишь розы?

– Очень люблю.

– Злой человек не может быть другом цветам. Я дам тебе самую прекрасную из моих красавиц – полураспустившуюся. Ее аромат так тонок, будто исходит прямо от трона Аллаха.

Он долго выбирал и потом подал мне два цветка через забор.

– Вот, чужеземец. Настоящий запах исходит только от этих цветков.

– Какой же это запах?

– Аромат табака джебели.

– А ты знаешь его?

– Нет, но слышал о нем. Аллах не разрешает нам познать его. Мы курим здесь только обычный табак.

– Как это Аллах не разрешает?

– Дело в том, что мы очень бедны, – он склонил голову, – ведь я простой сторож и вынужден резать на табак кукурузные листья.

– Но ведь розовое масло такое дорогое!

– Но что толку? Мы были бы не так бедны, но налоги! Правительство своего не упустит. Паши и министры наверняка курят джебели. Вот бы мне его хоть разок понюхать, только понюхать!

– А трубка у тебя имеется?

– Да уж что-что, а это есть.

– Тогда подойди сюда.

Я вынул из сумки мешочек и открыл его. Очень хотелось доставить старику радость. Он не отрывал взгляда от моих рук.

– Какая красивая табакерка. Там что, табак?

– Да. Ты ведь подарил мне две драгоценные розы. А я дарю тебе в ответ табак.

– О эфенди, как ты добр!

Со мной было два или три кисета. Один из них я передал ему. Он поднес его к носу, втянул воздух и произнес, удивленно вздернув брови:

– Но это вовсе не кукурузный табак!

– Нет, это джебели.

– Джебели! Эфенди, ты меня не обманываешь?

– Нет, это действительно джебели.

– Но тогда ты не эфенди, а паша или министр!

– Нет, друг мой. Джебели курят не только в Высокой Порте. Просто я был в тех местах, где он растет.

– Счастливчик! Но ты ведь знатный человек!

– Нет. Я бедный писатель, но Высокая Порта выделила мне немного табака.

– И из этого немногого часть ты отдаешь мне. Аллах отблагодарит тебя. Из какой же ты страны?

– Из немче мемлекети1212
  Мемлекети – страна, родина (тур.). Немче мемлекети – страна немцев.


[Закрыть].

– Это та страна, которую мы зовем Алеманией?

– Да.

– Я еще ни одного немче не видел. Твои соотечественники все такие, как ты?

– Хотелось бы надеяться, что они такие, как мы с тобой.

– А что ты делаешь здесь, в Османлы мемлекети?1313
  Османлы мемлекети – страна османов (тур.).


[Закрыть] Куда спешишь?

– В Мастанлы.

– Но ты сбился с пути. Тебе надо сначала попасть в Черен, а оттуда – в Деренией.

– Я намеренно свернул с дороги. Мне надо попасть в Мастанлы по кратчайшему пути.

– Для чужеземца это непосильная задача.

– А ты не опишешь мне дорогу?

– Попытаюсь. Взгляни на юго-восток. Вон там, где солнце падает на вершины, – горы Мастанлы. Теперь ты знаешь направление. Ты проедешь через многие деревни, в том числе и Кушукавак. Переедешь через реку Бургас, а там уже на западе будет Мастанлы. Точнее я не могу объяснить. Завтра вечером ты уже сможешь быть на месте.

Меня это позабавило, и я спросил осмелев:

– Ты, наверное, не ездишь верхом?

– Нет.

– Ну а мне надо в любом случае попасть сегодня в Кушукавак.

— Это невозможно. Если только ты волшебник…

– Нет, это не так, но мой конь летит как ветер.

– Я слышал, что бывают такие лошади. И ты хочешь провести эту ночь в Кушукаваке?

– Вероятно.

– Тогда вот что я тебе скажу. Не ищи постоялого двора, а оставайся у моего брата. Шимин-кузнец примет тебя с радостью.

Это предложение могло оказаться для меня полезным. Я ответил ему:

– Спасибо тебе. Во всяком случае, я передам от тебя привет.

– Нет, ты уж остановись у него. Ах, что за запах!

– Нравится?

– Нравится! Не то слово, дым проходит через нос, как солнечный свет через утреннюю зарю. Так душа почившего в бозе возносится на небо. Эфенди, подожди, я дам тебе кое-что с собой. – С несвойственной вроде бы ему резвостью он удалился и тут же появился снова между розовых кустов.

– Эфенди, как ты думаешь, что я держу в руке?

– Не вижу.

– О, это очень маленькая вещица, но такая же ценная, как и твой табак. Хочешь взглянуть?

– Покажи!

– Вот она. – И он протянул мне бутылочку, переспросив снова: – Что в ней? Скажи-ка, эфенди!

– Наверное, розовая вода?

– Вода? Эфенди, ты меня обижаешь! Это розовое масло, какого ты в своей жизни еще не видел!

– Чье оно?

– Как чье? Мое!

– Но ведь ты всего лишь сторож!

– Да, это так, но хозяин разрешил мне засадить для собственных нужд один уголок этого сада. Я нашел лучший сорт и долго его растил. Набрал две бутылочки масла. Одну собирался сегодня продать. Другая – твоя.

– Я не могу ее принять.

– Почему?

– Я ведь не вор и не собираюсь тебя обкрадывать.

– Как это обкрадывать, раз я тебе это дарю?! Твой джебели так же дорог, как и это масло.

Я знал, что для приготовления одной унции масла нужно 600 фунтов отборных лепестков. Поэтому я еще раз отказался от подарка.

– Тогда я вылью его на землю! Я понял, что он не шутит.

– Стой! Ты выгнал масло для продажи?

– Да.

– Тогда я куплю у тебя его. Он улыбнулся и спросил:

– И сколько же ты мне дал бы?

Я вынул все, что у меня имелось, и протянул ему. Он принял деньги, пересчитал, склонил голову, улыбнулся и сказал:

– Эфенди, твоя доброта больше, чем твой кошелек!

– Именно поэтому я и прошу тебя оставить себе свое масло. Ты слишком беден, чтобы дарить его, а я не так богат, чтобы купить.

Он засмеялся и ответил:

– Я достаточно богат, потому что у меня есть твой табак, а ты достаточно беден, чтобы получить за него. Вот ты и возвращаешь свои деньги.

Его щедрость была непомерна. Деньги он не принял, да и бутылочку обратно не взял. И я решил разрешить ситуацию следующим образом:

– Мы оба хотели одарить друг друга, не став при этом богатыми, так что давай оставим у себя то, что дали друг другу. Если я благополучно вернусь домой, то расскажу самым красивым женщинам, которые будут наслаждаться твоим маслом, о том, что есть такой садовник Джафиз и как он добр.

Похоже, такой выход его обрадовал. Глаза у него заблестели.

Он кивнул и спросил:

– Женщины твоей страны почитают хорошие запахи, эфенди?

– Да, они любят цветы, они им как сестры.

– Долго ли тебе еще скакать, прежде чем ты доберешься до дома?

– Может, неделю. А потом, когда я слезу с лошади, надо ехать на корабле и по железной дороге.

– Далеко. И наверное, придется бывать в опасных местах, встречаться с разбойниками?

– Да, мне придется побывать в горах, там, куда ушли злые люди.

Он внимательно оглядел меня и наконец произнес:

– Эфенди, лицо человека – как поверхность воды. Одна вода светлая и чистая, ей человек доверяется охотно. Но есть темная и грязная вода, она таит опасность, и лучше ей не доверяться. Первое соответствует образу доброго человека, второе – плохого. Твоя душа – дружеская и светлая, глаз ясный, а сердце не боится ни опасности, ни предательства. Мне нужно тебе кое-что сообщить, чего я даже не всем знакомым доверю. А ты чужеземец.

Эти слова порадовали меня, хотя я не знал, что он имеет в виду. Я ответил:

– Твои слова теплы и чисты, как вода в ясный день. Говори же!

– В какую сторону ты собираешься ехать из Мастанлы?

– В Мелник. Там дальше будет видно. Наверное, в Ускуб, а оттуда в горы Кюстендила.

– Ну и ну! – вырвалось у него.

– Ты считаешь эту дорогу опасной?

– Очень опасной. Когда ты будешь в Кюстендиле и попадешь на море, то тебе придется ехать через Шар-Даг в Персерин, где прячутся штиптары и беглецы. Они бедны, и все, что у них есть, – это оружие; они живут разбоем. Они отнимут у тебя все, а может, и жизнь.

– Я знаю, как постоять за себя. Он покачал головой:

– Молодая кровь – бей хоть в глаз, хоть в бровь! Ты еще молод; да, оружие у тебя есть, но что ты сможешь сделать с десятью – двадцатью врагами?

– Лошадь моя резва!

– У тех, кто в горах, очень хорошие лошади. Они легко тебя нагонят.

– Мой жеребец чистых кровей, его зовут Ветер, и он летит как ветер.

– Но пули быстрее лошади. Штиптары подстерегут тебя из засады. Как от них убережешься?

– Только прибегая к осторожности.

– Но и она тебя не спасет, ибо поговорка гласит: «осторожность – предпосылка преступления». Ты честный человек – они в десять раз осторожнее тебя. Разреши предупредить тебя.

– Это то, что ты мне хочешь сообщить?

– Да.

– Тогда я с нетерпением жду.

– Должен сказать тебе, что есть некая охранная бумага, которая спасает друзей, родных и союзников от злоумышленников.

– Откуда ты это знаешь?

– Это знает здесь каждый. Но немногие знают, как ее получить.

– А ты знаешь?

– Нет, я никогда не покидаю своего сада. Но Шимин, мой брат, знает. Я это сообщаю потому, что доверяю тебе и знаю, что ты скоро покинешь эту страну.

– Хотелось бы, чтобы он проникся ко мне таким же доверием.

– Он проникнется, если я тебя к нему направлю.

– Ты напишешь пару строк?

– Я не умею писать. Но ты покажешь ему розовое масло. Он знает эту бутылочку, знает и то, что я не продам ее чужому, злому, ненужному человеку. Ты только скажи ему, что тебя послал его сводный брат. Никто не знает, что у нас разные матери. Он будет доверять тебе, как мне.

– Спасибо тебе. Ты думаешь, он что-то сообщит мне о секретной бумаге?

– Надеюсь, в этой местности…

Он обернулся и прислушался. Где-то в глубине сада раздался громкий свист, через некоторое время он повторился.

– Хозяин зовет, – определил старик. – Надо идти. Ты все запомнил?

– Все.

– Не забудь по дороге. Аллах с тобой, он поможет передать красивейшим женщинам твоего отечества ароматы моего сада.

Прежде чем я успел ответить, он отошел от изгороди, и вот уже звук его шагов растворился в шелесте розовых кустов.

Встреча с садовником была для меня просто удачей. Но правда ли то, что он сообщил? Нет, на лжеца он вроде не похож. Во всяком случае, брата стоило разыскать – его кузница находилась по дороге, причем не только на моем пути, но и на пути тех злодеев, которых я преследовал…

Я поскакал дальше. Конь, пока я разговаривал, отдохнул, пощипал травки и бежал резво. Я старался объезжать горы, потому как забираться на них, чтобы скакать по прямой, оказалось делом весьма сложным.

Сбегая с плато Токачик, Бургас течет в северном направлении, к Арде, возле которой встречается с Адой, где и лежит Кушукавак. Тупой угол, который эта река образует с Ардой, представляет собой низину, вытянутую на юг и переходящую далее в плоскогорье Ташлык. Вот этих высот я и хотел избежать. Это мне удалось, хотя я и не знал местности и не находил особых дорог, а просто пересекал множество речушек, впадавших в Арду.

А солнце тем временем скрылось за дальними горами. У меня в распоряжении оставались лишь короткие сумерки, и я пустил вороного галопом, пока не подскакал к широкой реке и не заметил ниже по течению мост. Перемахнув через него, я увидел указатель – надо сказать, впервые в Турции. Он представлял собой камень с нацарапанной на нем короткой надписью. Одно слово звучало как Килавуз, другое – Кей. То, что последнее означает «деревня», я знал. Но где она? Камень торчал так, что ничего нельзя было понять – оба слова были написаны горизонтально. Прямо вела тропа, вдоль реки – тоже тропа. Какая шла в Кей? На черта вообще нужен этот указатель?

Я предположил, что эта река никак не может быть Бургасом, а потому, следуя вдоль нее, я окажусь заметно севернее нужных мне мест, поэтому и решил продвигаться прямо.

Между тем стало совсем темно. Оставалось положиться на вороного, осторожно ступавшего по каменистому грунту. Так я проехал с полчаса, когда конь тряхнул головой и тихо заржал. Я напряг зрение и заметил справа от себя широкое и темное строение, из которого торчал какой-то узкий предмет. Может, это та самая кузница? Значит, я около Кушукавака. Я подъехал ближе.

– Эй!

Молчание.

– Эй, есть здесь кто-нибудь?

Все тихо. Света тоже нет. Может, это брошенный дом, развалюха? Я слез с лошади и подошел к каменной стене. Жеребец снова заржал. Это показалось мне подозрительным. Хоть он был и арабских кровей, но все же получил индейское «образование». Вбирая воздух через ноздри и выталкивая его небольшими порциями, конь сигнализировал об опасности!

Я вынул оба револьвера и стал обследовать дом. Строение было одноэтажным. Дверь закрыта. Я несколько раз постучал – тишина. Слева я обнаружил закрытые же ставни, редкость в этих краях. Справа – еще одну, более широкую дверь, на которой красовался огромный висячий замок. Рядом валялись сельскохозяйственные и прочие орудия, убедившие меня в том, что это все-таки кузница. Зайдя за угол, я обнаружил поленницу дров. Рядом – некий загончик под крышей на столбах – такие сооружают в Германии для гусей и свиней. Там, похоже, никого не было.

Тут мой вороной снова заржал, причем в ржании его на этот раз я почувствовал беспокойство. Казалось, он чего-то боится.

Стоило удвоить внимание. Дом был заперт, но в нем явно кто-то был. Кто будет бросать жилище в такой местности без присмотра? Надо было расследовать эту историю до конца. Лошадь мне здесь могла только помешать. Я обмотал ей передние ноги поводьями, чтобы она не смогла уйти далеко – хотя этого обычно не случалось, – оставив задние свободными для того, чтобы обороняться при опасности.

Подойдя вплотную к загону, я вытащил спички, закупленные еще в Эдирне. Зажег сразу несколько и наклонился посмотреть. Там лежало какое-то огромное животное, покрытое шерстью, как медведь. Пламя погасло, стало снова темно. Что это за зверь? Живой или нет? Я взял палку и потрогал его. Никакого движения. Ткнул сильнее. Снова никакой реакции. Животное было мертво.

Я перелез через загородку, хотя дело было рискованное, нагнулся и ощупал тело. Оно было холодным и твердым, в нескольких местах клейким на ощупь. Кровь? Я продолжил осмотр. Явно не медведь, поскольку обнаружился длинный косматый хвост. Правда, говорили, что на склонах Десподо-Дага, Шар-Дага, Кара-Дага и Пирин-Дага еще встречаются эти звери. Я не спорил с этим, но откуда медведю взяться в этом загончике? И если бы его убили, то вряд ли бросили бы здесь, сначала освежевали бы… Чтобы узнать наверняка, с кем имею дело, я осмотрел уши. Черт возьми! Голова зверя была разрублена, причем каким-то тяжелым орудием.

Я зажег вторую спичку и убедился, что убитый зверь не что иное, как гигантская собака, какой я в жизни не видел.

Кто же убил ее и почему? Явно, не владелец. Чужой, причем наверняка из злобных побуждений.

Я стал подозревать, что тут совершено преступление. Но с какой стати мне лезть в это дело? Кто я такой? Однако, вспомнив разговор с садовником, устыдился: ведь речь шла о его брате, я как-никак был причастен к этому делу.

Стоило подумать о безопасности – ведь убийцы могли находиться в доме. Они могли затаиться, услышав цокот копыт и заметив меня. Что делать? Ждать спутников? Но что происходит внутри дома? Нет, надо действовать!

Итак, я еще не успел обследовать четвертую, переднюю стену дома. Тихо подобравшись к ней, я заметил двое ставней. Одни были заперты изнутри, другие – распахнуты.

Я размышлял. Влезть внутрь – значит сразу получить пулю в лоб. Но то обстоятельство, что из пяти окон (из которых два располагались на фасаде) только одно не было закрыто, позволяло предположить, что внутри никого нет. Кто-то закрыл все входы и выходы и вылез через это окно, плотно притворив его за собой.

Однако я оказался в щекотливом положении. Я бесшумно приоткрыл ставни и протиснул голову внутрь. Окна в нашем понимании в этой местности редки, поэтому я, как и ожидал, обнаружил лишь проем – ни стекла, ни чего-либо подобного не было.

Я прислушался. Мне показалось, что внутри раздался какой-то приглушенный шум. Кто-то был в доме. Может, крикнуть? Нет.

Я набрал сухих веток, сделал пучок, поджег его и бросил через окно. Осторожно заглянул внутрь.

Ветви горели ярко, и мне удалось разглядеть большое, четырехугольное, бедно обставленное помещение с глиняным полом. Никаких следов человеческого присутствия!

Подбросив огня в маленький костер, я снял с головы феску, надел ее на палку и медленно просунул в окно. Изнутри это выглядело, как будто я влезаю. Если бы там был кто-то, то обязательно подал бы о себе весть, но ничего не изменилось.

Втянув палку, я вновь надел феску на голову, положил штуцер на завалинку и втиснул верхнюю половину тела внутрь, готовый в любую минуту выпрыгнуть назад. Но одного взгляда было достаточно, чтобы понять – в доме никого нет.

Я влез внутрь полностью и высунулся наружу, чтобы забрать оружие и оглядеться.

В это мгновение шум повторился. Он таил в себе большую опасность, чем если бы неожиданно погас свет. В одном углу я заметил пучок длинных щепок, предназначенных для освещения. Я зажег одну и воткнул в дырку в стене. Затем прикрыл ставни и привязал их изнутри веревкой, чтобы снаружи нельзя было открыть.

Со второй горящей щепкой я начал обследовать помещение. Три стены оказались глиняными, а четвертая – от пола до потолка – соломенная, с дверью посередине. Пройдя в нее, я оказался в небольшой комнатушке с настилом из ивовых прутьев. А нет ли здесь подвала? Вообще-то погреба в таких домах – большая редкость. И тут я снова услышал шум. Он исходил откуда-то снизу! Я схватил сразу несколько щепок и поднял ивовое покрытие. Оно запросто могло выдерживать вес человека, потому как крепилось на столбах. Посветил вниз. Щепка горела тускло, и я успел лишь заметить, что глубиной этот подвал в рост человека. Ни лестницы, ни ступеней не было видно. Но вот опять послышались стоны.

– Кто там внизу? – громко спросил я.

Двойной стон был мне ответом. Это становилось уже опасным. Но сколько можно искать лестницу! Я взял горящую щепку в одну руку, а пучок – в другую и спрыгнул вниз. Приземлился удачно, за что-то, правда, зацепившись, и свет погас. Но я тут же зажег новую лучину.

Я находился в четырехугольном помещении, а то, за что я зацепился, было лестницей. Дальше лежал древесный уголь и всякая рухлядь. И то и другое шевелилось. Воткнув лучину в стенку, я начал разгребать угли. Руки наткнулись на человеческое тело, и я быстро вытянул его из завала. Руки и ноги были связаны, голова обернута платком.

Быстро разрезав узлы, я увидел черно-синее лицо, при слабом освещении трудно было разобрать, угольная ли пыль тому виной или удушье. Мужчина часто и тяжело дышал, глядел на меня широко раскрытыми, налитыми кровью глазами и стонал:

– Помоги! Помоги! Пощади!

– Успокойся, я твой друг, – сказал я, – я спасу тебя.

– Сначала спаси мою жену! – взмолился он.

– Где она?

– Там!

Связанными руками он не мог показать, но выразительный взгляд уперся во вторую кучу хлама. Я отбросил его и вытащил женщину, связанную таким же образом. Сняв платок с головы, я увидел пену у рта: женщина была близка к помешательству.

– На помощь! На помощь! – стонала она.

Ее тело билось в конвульсиях. Развязав веревки, я освободил ее руки, и она выбросила их вверх, как утопающая. Крик вырвался у нее из горла, она судорожно ловила воздух синими губами.

Мужчина, которого я освободил, пришел в себя быстрее. Пока я зажигал новую щепку, он проговорил:

– О Боже, как же близки к гибели мы были! Спасибо тебе.

Потом он склонился к жене, которая никак не могла прийти в себя:

– Тихо, тихо, не плачь. Мы свободны.

Он взял ее на руки и принялся слизывать слезы с ее лица. Она обняла его и продолжала рыдать. Не обращая внимания на меня, он говорил ей какие-то успокаивающие слова, пока она медленно приходила в себя. Потом наконец он снова обратился ко мне, между тем как я занимался погасшей лучиной.

– Господин, ты наш спаситель. Как нам отблагодарить тебя? Кто ты, как нашел нас?

– На эти вопросы я отвечу наверху, твоя жена может ходить?

– Попытается.

– Тогда давай подниматься. Здесь оставаться опасно.

– У тебя наверху есть спутники?

– Нет, но я ожидаю всадника, которого не должен пропустить.

По приставной лестнице мы выбрались из подвала, причем женщина с трудом. Я приметил большой матрас

и посоветовал ей прилечь отдохнуть, что она и сделала с явным облегчением. Муж еще раз ей что-то прошептал и затем протянул мне руку:

– Милости просим! Аллах послал тебя! Могу я узнать, кто ты?

– У меня мало времени на многословные объяснения. Назови ты мне свое имя.

– Меня зовут Шимин.

– Так ты брат Джафиза, садовника?

– Да.

– Хорошо. Тебя-то я и искал. Зажги-ка огонь в своей кузнице!

Он взглянул на меня ошарашенно.

– У тебя что, срочная работа?

– Нет, просто огонь должен осветить дорогу.

– Зачем?

– Затем, чтобы всадник, о котором я тебе говорил, не прошмыгнул незамеченным.

– Кто это?

– Потом. Поторопись!

Дверь наружу была закрыта на обычный деревянный засов. Мы подняли задвижку и вышли на двор. Шимин вынул из кармана ключ и отпер кузницу. Скоро в горне заплясал огонь, разогнавший темень. Именно это мне и было нужно.

Пока он занимался горном, я пошел на задний двор проведать коня. Там было все в порядке, и я вернулся в кузницу.

– Огонь уже горит, – сообщил он. – Какие еще будут указания?

– Быстро выйди из круга света. Сядем возле двери, где темно.

Мы уселись на большое полено, и я сказал:

– Теперь давай обсудим положение. Скоро здесь проскачет всадник, с которым я собираюсь переговорить. Но до этого он не должен догадываться о моем присутствии. Он наверняка остановится здесь, чтобы задать какие-то вопросы. Прошу тебя завести его как можно глубже во двор, а затем заманить в дом.

– Ты мой спаситель, я сделаю все, что скажешь, и не буду спрашивать зачем. Но знаешь ли ты, какие вопросы он будет задавать?

– Да, он непременно спросит, не проезжали ли тут трое всадников.

– Трое всадников? Когда?

– Сегодня в полдень.

– Что за всадники?

– Он спросит о двух белых и одной темной лошадях. Но по дороге они обменяли темного на светлого.

– Итак, они на трех белых?

– Да.

– Хаша! Бог, спаси и сохрани! Не этого ли Манаха эль-Баршу из Ускуба ты имеешь в виду? – И он возбужденно вскочил с бревна.

Я тоже привстал, так поразил меня его неожиданный вопрос.

– Ты его знаешь?

– Уже довольно давно, но сегодня он как раз побывал у меня.

– Да? Он навестил тебя?

– Причем со своими спутниками, которые избили меня, связали и затолкали в подвал, где я с женой задохнулся бы, если б не ты.

– Так это были они? Тогда я скажу тебе, что тот, кого я поджидаю, – их сообщник!

– Я убью его! – гневно воскликнул кузнец.

– Я должен его арестовать.

– Господин… эфенди! Как мне называть тебя? Ты так и не сказал мне, кто ты.

– Называй меня просто «эфенди».

– Так вот, эфенди, я помогу тебе.

– Хорошо. Правда, я не знаю, встретимся ли мы с ним здесь. Он, может, уже проехал. А сколько вы пробыли в подвале?

– С полудня.

– Так что ты мог и не увидеть его, когда он проезжал…

– Может, узнать?

– Где? У кого?

– Я сбегаю в деревню и спрошу старого торговца, который до вечера торчит на улице со своими корзинами.

– Сколько у тебя это займет времени?

– Всего десять минут. Это близко.

– Но, прошу тебя, не рассказывай о сегодняшнем происшествии.

– Хорошо, пусть все останется в тайне.

– Тогда беги.

Я описал ему в двух словах всадника, и он умчался. Не прошло и десяти минут, как он вернулся.

– Он еще не проезжал, – доложил он.

Зайдя в кузницу, он добавил деревяшек в огонь, а потом снова уселся рядом.

– Теперь расскажи, как сегодня все получилось, – попросил я его.

– Плохо, очень плохо, – ответил он. – Я работал в кузнице, тут подъехали трое и остановились около меня. Один из них – мне он неизвестен – заявил, что у его лошади выпал из подковы гвоздь. Мне это ничего не стоит – подковать лошадь, эфенди. Я начал приколачивать и тут взглянул на одного из них – это был сборщик налогов Манах эль-Барша из Ускуба.

– А он тебя знал?

– Да.

– Где вы познакомились?

– Четыре года назад в Раслуге. Да будет тебе известно, что я знаю все лошадиные болезни и являюсь, кроме всего прочего, доктором. В Раслуге на лошадей нашел мор, и меня позвали, потому как никто не мог помочь. Меня поселили у одного богатого коневода – у того более сотни лошадей. К нему-то и пришел этот Барша купить коня. Перед ним провели многих. У одного была простуда – текло из носа. А этот заявил, что это не насморк, а сап и что он заявит в медицинское управление. Он явно напрашивался на взятку от коневода. Меня вызвали, и я сказал, что это на самом деле за болезнь. Он вступил со мной в спор и угостил меня плеткой. Я в ответ засветил ему такую оплеуху, каких он отроду не получал. Знаешь, какая у кузнеца рука тяжелая! Он разозлился донельзя и пригрозил меня сжить со свету. Ведь он-то кто – аж сам налоговый инспектор, а я – простой кузнец. И меня засудили – дали двадцать раз по пяткам и вычли целых пятьдесят пиастров из заработка. Я провалялся несколько недель больной, прежде чем вернулся к работе.

И вот сегодня я приколачиваю гвоздь, он смотрит на меня угрюмо, ждет, пока я закончу, и спрашивает, узнаю ли я его. Я взял да ляпнул – да, мол, узнаю. Я и не подозревал, как все обернется. Он перекинулся с остальными парой слов, и они вошли в дом. Я был один – жена собирала на поле шпинат к обеду. Что им было искать в комнатах? Я закрыл кузницу, хотя огонь еще горел, и пошел за ними. Как только я вошел, они набросились на меня. Завязался настоящий бой, эфенди. У кузнеца крепкие мускулы и хорошая реакция, но их все же было трое, и они связали меня. Я рычал от бешенства, как дикий зверь. Тогда они замотали мне голову платком и бросили в погреб. Как раз в этот момент вернулась жена. С ней поступили так же, как и со мной. Нас забросали сверху углем, чтобы крики не проникали наружу. Я забыл о своем Айы1414
  Айы – медведь (тур.).


[Закрыть], который находился за домом, иначе бы я его отвязал, прежде чем входить в дом.

– Кто это – Айы?

– Мой пес. Его так звать потому, что он похож на медведя1 . Я слышал, как он лаял, когда дрался с ними, но он не мог мне помочь. Если бы он был со мной, то разодрал бы их в клочья.

– Ты его еще не видел?

– Ты же знаешь, что я никуда не ходил.

– Мне очень жаль, но…

– Что с ним?!

– Он мертв.

– Мертв?! – Шимин вскочил. – Эти трое убили его?

– Они разбили ему череп.

На какое-то мгновение кузнец замер от ужаса.

– Это правда?

– Да, увы.

– Проклятие на их головы!

С этими словами он забежал в кузницу, выскочил оттуда с горящей головней и помчался за дом, чтобы лично убедиться, что я его не обманул. Оттуда послышались горестные крики вперемешку с руганью, на которую восточные языки в общем-то довольно бедны.

Пока он громко ругался, я всматривался в темноту, откуда должен был появиться всадник – но никто не показывался. Или вороной дал мне большую фору, или что-то задержало его в дороге.

Постепенно Шимин успокоился и снова вспомнил, что не расспросил меня.

– Меня зовут Кара бен Немей.

– Кто ты – немче, германлы?

– Да.

– Аустриалы или пруссиалы?

– Ни тот и ни другой.

– Значит, баварлы?

– Тоже нет. Я саксалы.

– Никогда не встречал ни одного саксалы, но вчера здесь был некто из города Триест, я с ним поговорил всласть.

– Австриец? – меня поразил этот факт. – Кто же это мог быть?

– Торговец. Он скупал табак, шелк и изделия из него. У него сломалась шпора, и я ее чинил.

– Он говорил по-турецки?

– Ровно столько, чтобы я понял, что ему надо.

– Но как же ты всласть с ним наговорился?

– А мы помогали себе жестами.

– Он сказал, как его зовут?

– Его имя Махди1515
  Махди – арабское мужское имя, означающее «руководимый Аллахом», «подаренный».


[Закрыть] Арнаут. Он был известным певцом, даже спел песню, она растопила наши с женой сердца.

– Откуда он приехал?

– Из Чирмена, там он сделал большие закупки.

– И куда направился?

– На большую ярмарку в Мелник. Там работают знаменитые оружейники. Ему нужно что-то у них купить.

– Значит, я встречу его по дороге.

– А ты тоже собираешься в Мелник, эфенди?

– Да.

– Ты что, тоже купец?

– Нет, но в Мелнике думаю найти тех подлецов, что напали на тебя.

– И что ты с ними сделаешь, если поймаешь?

– Я задержу их и передам полиции.

– Слава Аллаху, а то я уже собрался завтра утром писать заявление властям.

– Ты можешь это сделать, но прежде чем этой бумаге дадут ход, подлецы будут в моих руках. И в суде я приплюсую им и сегодняшнее преступление.

– Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?

– Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.

Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:

– Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!

– А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?

– Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.

– Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.

– И все же мы чуть не задохнулись!

– Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.