Текст книги "В балканских ущельях"

– Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?

– Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.

– А как ты заманишь его в подпол?

– Нас ведь двое, а он один.

– Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.

– Без силы не обойтись.

– Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?

– Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.

– Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?

– О, немного.

– Он взял у тебя?

– Да.

– У тебя есть такой табак?

– Естественно, раз я его ему дал.

Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.

– Он у тебя уже кончился?

– Нет, не весь. – И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: – А ты куришь?

– Да, еще как!

– Джебели?

– Его не курил ни разу.

– Тогда подойди и набей трубку.

Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.

– Как там твоя жена?

У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.

– Я не знаю, она засыпает.

Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.

– Давай трубку!

Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:

– Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.

– Да уж где ему, в те времена джебели не было.

– А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, – курить или прекратить?

– Лучше прекратить.

– Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?

– Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.

– Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море – капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?

– Да, он желал тебе самого хорошего.

– Это его собственные слова? – насторожился он. – Значит, вы обсуждали там важные вещи!

– Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.

– И мой брат тебе что-то обещал?

– Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.

– Как долго ты с ним говорил?

– Около четверти часа.

– Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.

– Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…

– … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?

– Да, он предупредил меня.

– И упомянул бумагу-пропуск?

– Да, он мне о ней тоже говорил…

– Пообещав, что я могу такую бумагу справить!

– Да.

– Он ошибся.

– В самом деле?

– Увы.

– Но он говорил об этом как о решенном деле.

– Он считает, что сейчас все как в былые времена.

– Так что ты сейчас уже не тот специалист?

– На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду – да, я в курсе всех дел до сих пор.

– И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.

– Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.

– Почему?

– Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.

– Их не принимают в расчет?

– Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя – охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.

– Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.

– Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?

– Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?

– Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?

– Как никто другой.

– Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.

Тут я сразу кое-то вспомнил.

– Эта застежка из серебра?

– Именно так.

– И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?

– Да, а откуда ты знаешь?

– Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.

– Можно мне узнать имена этих людей?

– Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком – он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.

– Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.

– Наверное, но я как-то об этом не подумал.

– Ее ведь получает не каждый?

– Да.

– А какие требования выставляются?

– Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?

– Да, с этим я сталкивался.

– А не иноверцы ли бросают этот упрек исламу?

– Допускаю.

– Но тогда они не знают ислам и настоящих турков. Ислам не мешает культурному прогрессу, но власть, которую он дал одним над другими, попала в неправедные руки. Сам турок – хороший человек, он честен, верен слову. Но кто сделал его другим, если уж это случилось?

Я был поражен, услышав от простого деревенского кузнеца такие мудрые слова. Откуда у него эти воззрения?

Между тем он продолжал:

– Турки завоевали эту страну. Разве это повод для того, чтобы их отсюда выгонять? Ответь, эфенди! Разве англичане, немцы, русские, французы и другие не завоевывали страны, где они сегодня живут? Разве маленькая Пруссия еще недавно не была точкой на карте, а стала сейчас большой державой, в которой живут миллионы? Как она такой стала? Посредством пороха, пушек и меча и еще благодаря перьям и дипломатии. У всех этих народов раньше не было стран, в которых они сейчас живут. Что скажет америкалы, если к нему придет турок и заявит: «Уезжай, эти земли принадлежат краснокожему народу!» Да он просто высмеет турка! Так почему же турка нужно выгонять?

Он так загорелся своими идеями, что не заметил, как его трубка погасла. Я поднял головешку и подал ему:

– Держи!

Он зажег табак и сказал:

– Видишь, я даже забыл о джебели! Но прав я или нет?

– Я бы мог во многом тебе возразить.

– Так возрази!

– Нет времени.

– Вот вы все такие, христиане. Вы обличаете нас, не пытаясь ничему научить, и хватаете без спроса. У кого лучше местечки, кто имеет влияние? Кто обогащается все больше? Армяне, хитрые греки, бессердечные англичане и гордые русские. Кто терзает наше тело? Кто пьет наши соки, кто паразитирует на наших костях? Кто сеет вражду, недовольство, трусость, неповиновение среди подчиненных? Кто натравливает одних на других? Когда-то мы были здоровыми, кто ввергнул нас в болезни?

– Шимин, во многом ты прав, но не выплесни в запальчивости ребенка из корыта. Где ты набрался этих воззрений?

– Я познал все это своими ушами и глазами. Я работал во многих странах, был в Вене, Будапеште, Белграде. Ты можешь возразить мне?

– Да, могу. Ты смешал религию и политику. Ты ищешь причины болезни не в теле государства, а именно в нем сидит самая зараза.

– Ты можешь мне это доказать?

– Да, могу.

– Ну, давай, хотя стой! Издали донесся стук копыт.

– Слышишь? – спросил он.

– Да, слышу.

– Наверное, это он.

– Может быть.

– Жаль, мне так хотелось тебя послушать.

– Мы вернемся к этому разговору, когда закончим дела.

– А что нам делать сейчас?

– Он не должен меня видеть, ведь он меня знает. Постарайся заманить его в дом.

– Это будет несложно, если он, конечно, не проскачет мимо.

– Не должен. Сейчас достаточно темно. Я выйду на середину улицы. Если он поедет мимо, я схвачу лошадь под уздцы. Спешится – зайду в дом.

– А если это не он?

– Тогда мы ему ничего не сделаем.

Стук копыт приближался. Явно то была одинокая лошадь. Я притаился в темноте. Появился всадник. Он держался как раз в свете, отбрасываемом горном. Лицо я разглядеть не сумел.

– Эй, есть тут кто живой! – крикнул он. И, поскольку никто сразу не откликнулся, повторил.

Теперь у дверей показался кузнец.

– Кто здесь?

– Я нездешний. Кто живет в этом доме?

– Я, – ответил кузнец не совсем уверенно.

– А кто это – ты?

– Я – владелец этого дома.

– Это я и так понял, дурачина. Мне нужно твое имя.

– Меня зовут Шимин.

– Кто ты?

– Кузнец. Что, у тебя нет глаз и ты не видишь огонь, который тебе светит?

– Я вижу лишь то, что ты не только дурак, но еще и мешок с дерьмом. Подойди, мне надо спросить.

– Разве я раб или слуга, чтобы подходить к тебе? Кому надо меня спросить, тот сам подходит!

– Я на лошади!

– Так слезь!

– Это необязательно.

– Если у меня насморк или кашель, я что, не могу из-за этого работать? – ответствовал Шимин и вошел в дверь.

Всадник пробормотал несколько грубых слов, но подъехал на лошади поближе.

До сих пор я не знал, тот ли это, кого я жду. Но когда он приблизился к кузнице, чтобы спешиться, я понял, что лошадь светлая. На мужчине были красная феска, серое пальто и еще у него была маленькая светлая бородка. А когда он слез, я разглядел и красные турецкие сапожки. Да, тот самый!

Он привязал лошадь к двери кузницы и вошел в дом. Я скользнул следом. Кузнец прошел в большую комнату, туда, где лежала его жена. Поскольку чужой пошел следом за ним, я мог спокойно войти в дом, невидимый за ивовой перегородкой, и слышать все, о чем говорится. Человек стоял спиной ко мне, лицом к кузнецу. Женщина, похоже, немного пришла в себя, положила голову на руки и прислушивалась к их разговору.

Всадник упрекнул кузнеца, что он неприветлив с гостями, на что тот отвечал, что он приветлив только с честными людьми. Это было явной неосторожностью с его стороны.

– Ты что, считаешь, что я нечестен? – спросил тот.

– Да, я так считаю.

– Ты грубиян, каких мало. Откуда тебе знать, какой я. Ты что, меня знаешь?

– Да, я тебя знаю.

– Где же ты меня видел?

– Я тебя не видел, но слышал о тебе.

– От кого?

– От одного эфенди, который прямо называл тебя бандитом!

– Когда?

– Сегодня, совсем недавно.

– Ты лжешь!

– Нет, я говорю правду. И могу тебе это доказать. Я очень хорошо знаю, что ты у меня хочешь выведать.

– Но это невозможно!

– И тем не менее я знаю!

– Так скажи!

– Ты собираешься расспросить меня о Манахе эль-Барше и Баруде эль-Амасате.

Тот явно опешил:

– Откуда ты это знаешь?

– Все от того же эфенди.

– Кто это такой?

– Тебе ни к чему это знать. Если он сам пожелает,ты узнаешь.

– Где он?

– Этого я тебе не могу сказать.

– А если я заставлю тебя?

– Я тебя не боюсь!

– И этого не боишься? – Он вытащил кинжал.

– Ножик твой мне не страшен. Я здесь не один.

В этот момент я показался в проходе ивовой перегородки, и кузнец указал на меня. Человек обернулся, увидел меня и воскликнул:

– Дьявол! Это же дьявол!

От неожиданности он замер, да и я был поражен, признав в нем того, кто столь внимательно наблюдал за мной, когда я вел дервиша по улицам Эдирне. Вскрикнул он на валахском наречии. Значит, он уроженец Валахии? В такие напряженные моменты люди обычно не контролируют себя и заговаривают на родном языке.

Мне нужно было исправлять положение, подпорченное Шимином, – тому явно не следовало говорить, что он о нем что-то знает. Он должен был ожидать его вопросов, и только после этого мне следовало показаться.

– Это не совсем так, – ответил я тоже по-румынски.

– Нет, ты дьявол! – он пришел в себя, поднял кинжал, которым только что угрожал кузнецу, и спросил: – Что тебе надо? Я тебя не знаю!

– Этого и не требуется. Главное – я тебя знаю, славный мой!

Он сделал удивленное лицо, мотнул головой и заявил оскорбленным тоном:

– Я тебя не знаю, Бог свидетель!

– Не приплетай сюда Бога! Он-то как раз свидетель, что ты меня видел!

– Где?

– В Эдирне.

– Когда?

– А ты говоришь по-турецки!

– Да.

– Тогда давай оставим твой румынский. Этот храбрый кузнец тоже должен нас слышать и понимать. Ты не станешь отрицать, что присутствовал на суде над Ба-рудом эль-Амасатом в Эдирне?

– Меня там не было, и я ничего не ведаю. Вообще-то я не видел его среди зрителей в зале. Поэтому этот вопрос я замял, но задал другой:

– Ты знаешь Баруда эль-Амасата?

– Нет.

– И его сына Али Манаха – тоже?

– Нет.

– А почему же ты так испугался?

– Я никого не видел.

– Ах, так! И ты не знаешь Ханджу Доксати в Эдирне?

– Нет.

– И ты не помчался срочно предупредить членов твоей шайки о том, что видел меня с Али Манахом?

– Не могу понять, что ты от меня хочешь. Повторяю, ничего ни про что не знаю.

– А я утверждаю, что ты знаешь про бегство арестованного, что ты виновен в смерти Али Манаха, но не ведаешь, что пуля, посланная в меня, угодила в хаваса и сейчас ты находишься в пути, чтобы предупредить Манаха эль-Баршу и Баруда эль-Амасата. Все это мне отлично известно.

– И все же ты заблуждаешься. Ты явно меня с кем-то спутал. Где все это происходило? Как я понял из твоих слов, в Эдирне?

– Да.

– И как давно? Я не был в Эдирне больше года.

– Ты великий лжец. Где ты был в последние дни?

– В Мандре.

– А откуда едешь сейчас?

– Из Болдшибака, где находился со вчерашнего утра.

– Ты был в Мандре-на-Марице? Пожалуй, ты действительно был там, но в Эдирне тоже был и не надо отнекиваться.

– Мне что, поклясться?

– Твоя клятва гроша медного не стоит. Скажи, разве Бу-Кей лежит на пути из Мандры в Болдшибак?

– Бу-Кей? Такого места не знаю.

– Разве ты там не был?

– Никогда.

– И никого не расспрашивал о трех всадниках на двух белых лошадях и одной гнедой?

– Нет, никого.

– И никто тебя не направил к сторожу, который отослал тебя к киадже?

– Нет.

– Чудеса да и только. Все заблуждаются, один ты кристально чист. Ответь хоть, кто ты.

– Я купец.

– И чем же ты торгуешь?

– Всем.

– И как твое имя?

– Пимоза.

– Интересное имя. Ни в одном языке не встречал такое. Ты его сейчас выдумал?

Брови его сошлись к переносице.

– Господин, – гневно произнес он, – кто дал тебеправо говорить со мной в таком тоне?

– Я его сам себе дал! Тут кузнец добавил:

– Это тот самый эфенди, о котором я говорил.

– Я уже понял, – ответил он. – Но он может быть эфенди над всеми эфенди, но не смеет разговаривать со мной так. Я знаю способ научить таких, как он, вежливости и обходительности.

– Ну что, начнем? – спросил я насмешливо.

– Давай.

Он положил руку на сумку с пистолетами и наполовину вытащил один.

– Хорошо, я принимаю твой язык – он понятен всем. Буду вежливее. Будь так любезен, сообщи, пожалуйста, где ты родился?

– Я серб из Лопатиц-на-Ибаре.

– А я-то сначала по неопытности принял тебя за валаха или румына, что, собственно, одно и то же. А куда ты едешь?

– В Измилан.

– Чудесно! Такой смышленый человек и делает такой крюк! Как же ты попал в Кушукавак, если у тебя было намерение ехать из Мандры в Измилан? Твой путь увел бы тебя заметно южнее.

– Ты что, служишь в полиции, что расспрашиваешь меня о моем пути!

– Хорошо, я не стану задавать вопросов, которые тебе не нравятся. Ответь мне только, зачем ты приехал сюда.

– Да разве я собирался слезать с лошади? Этот кузнец вынудил меня зайти, потому что не пожелал отвечать на мои вопросы на улице.

– Но что ты хотел у него узнать?

Он немного растерялся, но быстро нашелся и ответил:

– Вообще-то мне уже надоело все это. Похоже на приставания назойливого насекомого. – Он изобразил, будто отряхивается щеткой, и приготовился уходить.

– Ты называешь это вежливостью? – рассмеялся я.

– На крепкий сук – острый топор.

Эту фразу он снова произнес по-валахски. Нет, он явно не был сербом.

– Ты любишь поговорки, – заметил я, загораживая между тем ему дорогу. – Но жизненного опыта они тебе что-то не прибавили! Лучше было бы сказать: со шляпой в руке можно пройти по всей стране. Постарайся сохранить остатки политеса хотя бы до конца разговора. Побудь еще немного со мной.

– С тобой? Где это – с тобой? Где ты живешь?

– Здесь.

– Этот дом принадлежит кузнецу. Он сам назвал тебячужим эфенди.

– Он не против, если я тебя здесь оставлю.

– А что мне тут делать? У меня и времени нет, мне пора ехать.

– Ты должен дождаться других гостей, они очень хотели с тобой встретиться.

– Кто эти люди?

– Хавасы из Эдирне.

– Пошел к дьяволу!

– Нет уж, я останусь с тобой. Места хватит всем. Будь так добр присесть.

– Ты что, спятил, отойди-ка!

Он хотел пройти мимо, но я схватил его за руку и удержал.

– Еще раз по-дружески прошу, останься. Хавасы охотно поговорят с тобой.

– Что у меня с ними общего?

– У тебя с ними – действительно ничего, а вот у них с тобой…

– Убери руки!

– Сейчас! А кто же позаботится, чтобы ты не доехал до Манаха эль-Барши?

Я стоял перед ним, а кузнец, воткнув горящую щепку в приспособленное для этого отверстие, – позади. Он этого не заметил, но понял, что за ним следили, и еще раз уразумел, что дорогу сможет проложить только боем. Хотя я и сохранял равнодушную мину, руки мои были наготове. Он вскрикнул злобно и истерично:

– Я не знаю этих людей, пропусти меня! – И сделал несколько шагов к выходу.

Я заступил ему дорогу.

– Будь ты навеки проклят! – с этими словами он отступил.

В руке блеснул нож, он замахнулся на меня, но кузнец перехватил руку и загнул ее назад.

– Собака! – прошипел он и обернулся к нему.

Я оказался сзади. Заломив ему обе руки, я сжал ихтак, что он не смог и пошевелиться.

– Дай веревку или канат! – крикнул я кузнецу.

– Этот номер у вас не пройдет, – шипел незнакомец в феске.

Так называемый «купец» силился освободиться, но напрасно. Какие-то мгновения он пытался достать нас ногами, но кузнец проворно выполнил мое распоряжение и связал его по рукам и ногам.

– Так, – удовлетворенно проговорил он, уложив пленника на пол, – полежи-ка так же, как лежали мы с женой, связанные твоими сообщниками!

– У меня нет никаких сообщников! – сипя, выдавил тот.

– Ну нам-то лучше знать.

– Я требую, чтобы меня немедленно освободили!

– Куда спешить?

– Вы обознались, я – честный человек.

– Докажи!

– Пойдите в Енибашлы!

– Ага, это недалеко. А к кому там?

– К красильщику Бошаку.

– Знаю такого.

– И он меня знает. И он скажет, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

Кузнец взглянул на меня вопросительно. Я же ответил ему:

– Так быстро мы не успеем. Давай лучше посмотрим, что у него в карманах.

Мы обыскали его, сопровождаемые руганью и многообещающими взглядами. Обнаружили приличную сумму и обычные вещички, которые есть у каждого, и засунули все обратно в карманы. Кузнец, более доверчивый, чем я, спросил:

– Эфенди, мы не ошиблись?

– Нет, я уверен. Даже если мы ничего не найдем, нужно задержать его. Надо осмотреть и лошадь.

До сих пор жена вела себя спокойно. Но когда заметила, что мы собираемся уходить, спросила:

– Мне за ним последить?

– Будь добра! – попросил ее муж.

Она поднялась со своей лежанки, зажгла несколько лучин и сказала:

– Идите спокойно. Если он попытается пошевелиться, я подожгу его. Я больше не хочу валяться в темной дыре.

– Мужественная девочка! – проговорил кузнец удовлетворенно. – Не так ли, эфенди?

Лошадь стояла на привязи у входа в дом. В седельных сумках, кроме небольшого запаса провизии, ничего не было.

– Ну, что будем сейчас делать? – поинтересовался Шимин.

– Для начала мы подведем эту лошадь туда, где стоит моя.

– А потом?

– Потом поместим арестованного в тот же подвал, где имели удовольствие побывать вы с супругой.

– А потом?

– Будем ждать моих людей, с ними я отправлю его в Эдирне.

После этого мы выполнили намеченное – невзирая на ругань и угрозы, спустили «купца» в подвал. Затем мы с кузнецом снова уселись возле двери и разожгли трубки.

– Незабываемое приключение! Я еще ни разу не был в плену в собственном погребе и никого там не держал. Такова, однако, воля Аллаха!

Время медленно текло, пока мы беседовали. Мы поели, и я с нетерпением ждал Халефа и остальных. Женщина снова прилегла. Наступила полночь. Прошел еще час, но никто не появлялся.

– Наверное, они нашли по дороге постоялый двор, – пытался объяснить их долгое отсутствие Шимин.

– Нет, у них есть указание ехать сюда. Может, их задержало какое-то непредвиденное обстоятельство, но ночевать они нигде не станут, пока не приедут сюда.

– Или они спутали тропу.

– Такого с ними не должно случиться, особенно с Халефом.

– Тогда нам не остается ничего другого, как просто ждать. Ведь нам не так тяжко, как тому человеку в подвале. Как ему там, кстати?

– Так же, как и тебе, когда ты там лежал в куче угля.

– Ты думаешь, он не серб?

– Нет, он врет.

– И никакой он не Пимоза?

– Нет.

– Но ведь и ты можешь ошибаться!

– Ба! Да если бы ему удалось выхватить нож, он бы напал на нас. Почему он не потребовал доставить его к киадже? Так поступил бы любой честный путник. А ты знаешь того красильщика, о котором он говорил?

– Да, знаю.

– Кто это?

– Толстый, ленивый болван.

Своеобразный ответ. Красильщика звали Бошак, а это слово означает «ленивый», «вялый». Я спросил еще:

– Он обеспеченный человек?

– Нет, именно по причине лености. К тому же он еще и пекарь.

– А как пекарь он прилежен?

– Нет, дом его разваливается, ибо он ленится его чинить. Его жена сама построила печь и сама же заботится о ней, подправляет ее.

– И печет все сама?

– Да, все сама.

– А что же делает ее муж?

– Ест, пьет, курит, ловит кейф.

– Тогда неудивительно, что он беден. Ведь он живет в Енибашлы.

– Да, эфенди, это большая деревня. До нее два часа ходу. Как только пройдешь Кушукавак, пересечешь реку по мосту – оттуда дорога сразу ведет в Енибашлы.

– Наверное, там его продукция пользуется спросом?

– Не знаю.

– Говори точнее.

– Видишь ли, несколько лет назад ему отрезали уши.

– За что?

– Разве ты не знаешь, когда применяют такое наказание?

– Может, пек слишком маленький хлеб?

– Нет, скорее слишком большой. Того, кто недопечет, бывает, приколют за ухо к двери, но отрезать – нет, за это уши не отрезают.

– Если он такой бедный, почему же он испек слишком большую буханку?

– Нет, дело не в этом. Квашня вывалилась из кадки, оказалось, тесто слишком тяжелое, что-то он туда не то примешал, может быть, даже солому.

– Ах, вон оно что! Значит, он просто вор!

– Выходит, так.

– Тогда мне надо с ним пообщаться.

– Зачем? Я думаю, тебе надо сразу ехать дальше, как только появятся твои товарищи.

– Раньше я так и хотел сделать. Но всадник упомянул пекаря, и он может оказаться мне полезным.

– Тогда все равно придется ждать до утра.

– Да, как раз мои приедут, а я их потом просто нагоню.

– Зачем тебе их здесь ждать? Ты ведь можешь поспать в доме!

– А вдруг, не увидев меня, они проскачут мимо?

– Я посторожу, эфенди.

– Нет, этого я не допущу.

– Почему? Разве ты не вытащил нас с женой из подвала? Без тебя мы бы задохнулись. А я не могу несколько часов скоротать один? А когда ты утром поскачешь, я наверстаю.

Он так убедительно говорил, что я наконец уступил. Его жена подготовила мне лежанку, и, взяв клятвенное обещание с кузнеца поддерживать огонь, я провалился в тяжелый сон.