Текст книги "В балканских ущельях"

Они как один повернулись к дому. Там в дверном проеме стоял я собственной персоной с поднятым ружьем.

Они застыли от ужаса. Оско и Омар испустили радостные крики.

– Поняли, что сопротивление бесполезно? – спросил Халеф

– Если бы у меня было ружье! – крикнул кузнец.

– Но у вас нет ружей. Даже если бы и были, вы бы не смогли их использовать. Они в наших руках. Если сдадитесь добровольно, мы обойдемся с вами милосердно.

– Как ты можешь относиться к нам плохо, если у тебя наш знак?

– Вы угрожали жизни моего спутника, а по поводу копчи мы поговорим в хижине. Заходите.

Измиланец бросил взгляд на дом. Мне показалось, что по лицу его пробежала какая-то тень.

– Да, – произнес он, – зайдем внутрь. Там все прояснится. На мне вины нет. Когда я приехал, чужеземец был уже мертв, как мы думали. Пошли, пошли!

И он стал пропускать перед собой остальных. Халеф опустил ружье, а я быстро зашел внутрь, чтобы завладеть ружьями этих людей. Собрав их, я отнес их в угол. Надо было проследить, чтобы к этому углу никто из них не приближался.

Когда они вошли, я еще занимался оружием, причем пекарь с миной смертника выступал первым. Я еще собирался забрать последние капсулы, когда услышал крик. Снаружи прогрохотали два выстрела, пули ударили в стену, и одновременно Халеф крикнул:

– Сиди, сиди, сюда, сюда!

Я хотел было последовать этому призыву, но тут кузнец крикнул:

– Стой! Не выпускайте его!

Они преградили мне дорогу. Одному из них я ткнул стволом в живот, и он согнулся от боли. Второй получил оглушающий удар кулаком в лицо. Делом трех секунд было оказаться снаружи, но кузнец уже бежал к моему скакуну с винтовкой в руках – он в мгновение ока отнял ее у Халефа, ударив его по голове. Оско и Омар заметили все слишком поздно и выстрелили мимо.

– Оставайтесь здесь! – крикнул я им. – Никого не выпускайте из дверей! Стреляйте при первой опасности!

Осел пекаря и лошади Халефа и измиланца стояли тут же. Последняя оказалась свежей. Я прыгнул в седло, дал коню шпоры с такой силой, что тот взвился на дыбы, развернул его и помчался за вором. То, что происходило позади, мало меня волновало: мне нужно было прежде всего вернуть свою лошадь. С винтовкой в руке я был настроен решительно – выбить негодяя из седла, если ничего другого не останется.

Он избрал дорогу на Кабач. Видеть его я пока не мог, но след вел через лес. Если бы я дал ему фору вначале, жеребец был бы для меня потерян. Поэтому я гнал и гнал эту клячу.

Мне показалось, что я слышу впереди стук копыт, но видеть я по-прежнему ничего не мог. Деревья стояли слишком тесно.

Так я скакал мили три. Да, действительно стук копыт. Но где? Впереди! Нет, сзади. Я оглянулся и увидел… нагонявшего меня Халефа! Его лошадь замедлила ход, и он принялся обрабатывать ее плеткой из гиппопотамовой кожи.

– Вперед, тварь, быстрее! – кричал он на арабском, что означало высшую степень возбуждения.

– Почему ты бросил хижину? – крикнул я ему. – Они не уйдут?

– Так ведь там же Оско и Омар! Больше нам поговорить не удалось.

Лес становился все реже. Наконец мы выехали в поле, и можно было оглядеться. Мы находились на возвышенности. Внизу, в получасе езды, лежала деревня, наверняка Кабач. Слева тек широкий ручей, который за деревней сливался с рекой Сыыдлы. Выше места слияния был деревянный мосток.

Измиланец был перед нами как на ладони, но довольно далеко. Пулей его было не достать. Да, мой жеребец – великолепный скакун. Для него такая езда была только игрой. Будь кузнец поопытнее, он бы оказался от нас в три, нет, в пять раз дальше!

Я заметил, что он выбрал другое направление, убоявшись, видимо, показываться в деревне. Надеялся перепрыгнуть через ручей? Я в это не верил. Ручей был широк, к тому же с высокими берегами.

– Гони его к мосту! – крикнул я Халефу. Сам же поскакал к деревне, через которую был прямой путь к мостику. Может, мне удастся добраться туда быстрее, чем вору. Животное мое было тяжело на скачки. Я пристал в седле, чтобы облегчить вес – ничего не помогало. И я решился на жестокость – вынул нож и сделал лошади надрез на шее. Она громко обиженно заржала и рванула что было сил. Я буквально летел к деревне, но дальше лошадь отказалась повиноваться. Она неслась вперед, не разбирая дороги.

Где-то слева скакал измиланец. Вот он обернулся и заметил Халефа, но не меня. Он привстал и поднял ворованный штуцер. Я мог представить себе зловещую ухмылку, появившуюся на его лице. Расстояние между им и Халефом все увеличивалось, но зато моя лошадь, обезумев, летела к деревне как ветер, со скоростью, превышающей скорость вороного. Нас увидели люди, ни стояли возле дверей своих домов и глазели на нас. Рядом с первым домом возвышалась груда камней. У меня не было времени объезжать ее, и я пустил лошадь прямо на камни. Совершив прыжок, она издала какой-то неестественный звук. Я чуть было не угодил головой стену дома и не потерял управление.

Дальше препятствия не кончились. Следующей преградой стала двухколесная повозка с фруктами – кайми, я даже не разобрал. Прыжок – и мы благополучно миновали ее. Зрители закричали от страха и удивления.

Впереди показался поворот. Прямо за ним мужчина ел за повод корову. Завидев меня, он отпустил животное и с криком отскочил в сторону. Корова подалась было за ним и перегородила дорогу. В следующий миг мы перелетели и через корову.

– Челеби!2424
  Челеби – зд.: господин (тур.).


[Закрыть] Эфенди! Эфенди! – услышал я сзади. Оглянувшись, я увидел человека, который кричал мне. Это был Али Сахаф, стоявший у дверей своего дома. Рот у него был открыт от изумления, а руки сложены на груди. Он явно принял меня за злоумышленника укравшего чужую лошадь.

Так мы мчались и мчались. Наконец я увидел мост измиланец еще не достиг его, но я опередил даже своего вороного. Он скакал вдоль берега, Халеф – за ним Наконец мне удалось остановить лошадь, и я взял ружье наизготовку. Вороной был мне дороже, чем жизнь всадника. Если он добровольно не сдастся, ему уготована пуля. Пусть только подъедет! Тут он меня заметил. Видно было, что он опешил – измиланец явно не ожидал такой встречи. Потом он резко рванул вправо. Имея меня спереди, Халефа сзади и речку слева, ему ничего не оставалось, как ехать через деревню.

Я мгновенно развернулся, резанул коня второй раз и помчался назад. Вот он мелькнул за одним из домов. Четыре-пять прыжков моего коня, винтовка готова…

Тут я заметил, что преступника поджидает препятствие, которое он не заметил или скорее недооценил. Возле дома, у которого он оказался, шла изгородь из ивы. Я бы на его месте держался от нее в стороне или хотя бы попытался перепрыгнуть. Он же побоялся и поехал в обход, к въезду в деревню. Я за ним не последовал, мне надо было перекрыть ему дорогу на равнину и направить его к воде. Я мог достать его пулей, но все-таки это был живой человек, и мне не хотелось напрасного кровопролития.

Поэтому я направил лошадь прямо на забор. Для жеребца этот прыжок не составил бы сложности, кляча же не потянула на рекорд, и мы просто пробили в изгороди дыру. Теперь лошадь мчалась как стрела, пущенная из лука, вниз по деревне, и возле первого дома я завидел измиланца. Он, поняв, что путь перекрыт, поскакал вправо вдоль ручья по дороге, от которой раньше хотел отказаться. Вдалеке стал виден Халеф, которому тоже ничего не оставалось, как разворачиваться.

Я следовал за бандитом довольно близко. Он находился от меня приблизительно в пятидесяти корпусах и в отчаянии давал вороному шпоры, к которым тот не привык. Конь взбеленился и вышел из подчинения.

–Ри! Стой! Стой! – кричал я что было сил, надеясь, что жеребец, услышав мой голос, остановится. Но измиланец ударил его ружьем между ушей, и тот, снова пустился вперед, оставив меня позади. Расстояние между нами стало расти. Было уже ясно, что перепуганное животное собирается прыгать через ручей. Если ему удастся прыжок – конь для меня потерян, если я конечно, не воспользуюсь ружьем. И я снова взял ствол наизготовку.

Я решил стрелять, когда измиланец окажется на той стороне. Пять, четыре, три корпуса отделяют его от бега Вот копыта Ри залетели вперед головы, и он элегантным луком выгнулся над водой. Всадник потерял поводья, вылетел из седла, с силой грохнулся о землю и остался недвижим.

У меня не было времени обуздывать свою лошадь, она продолжала скакать. Она оказалась совсем необученной, к тому же была напугана до предела и занесла бы меня в ручей, переломав ноги нам обоим. Я одобрительно крикнул, лошадь прыгнула, не долетела и перекувырнулась.

Седло, в котором я сидел, было арабским с высокой передней лукой и еще более высокой задней. Такие седла удобнее английских, но и опаснее, если лошадь падает. Я рисковал жизнью, поэтому, крича лошади какие-то слова, вынул ноги из стремян, поднялся в седле над задней лукой, уцепившись при этом руками за переднюю, перекинул правую ногу и спрыгнул. Мне очень мешало ружье, поэтому все прошло не так гладко, я здорово грохнулся и некоторое время пролежал без движения.

– Аллах-иль-Аллах! – услышал я недалеко от себя. – Сиди, ты жив?

Я лежал так, что видел Халефа – он был немного дальше меня на другом берегу ручья и уже приготовился к прыжку. Он мог сломать шею. Опасность придала ему сил. Я предупреждающе поднял руку и крикнул:

– Оставайся на месте, Халеф, не будь глупцом!

– Слава Пророкам, – ответил тот, – он хранит меня от глупостей. И ты жив!

– Да, только немного грохнулся.

– Ты сломал что-нибудь?

– Думаю, нет, посмотрим!

Я поднялся и осмотрел себя. Все вроде бы цело, но голова гудела как котел. Халеф спешился, спустился к ручью и перебрался на мою сторону. Ручей оказался нешироким, но опасным его делало очень глубокое русло.

– Аллах велик! – воскликнул Халеф. – Вот это была охота! Я не верил, что на этих клячах мы догоним самого Ри!

– У него был плохой наездник.

– Да, он сидел на вороном, как обезьяна на верблюде, это я видел в Стамбуле у одного человека с медведями. Вон Ри. Я приведу его.

Вороной стоял спокойно и хрустел сочной травой. По нему не было видно, что он только что перенес суровое испытание, в то время как лошадь измиланца тяжело дышала и была покрыта потом. Луки седла были поломаны при прыжке.

– Пусть стоит, – ответил я, – надо посмотреть, что с всадником.

– Наверное, сломал шею.

– Это нежелательно.

– Почему? Он разбойник и конокрад.

– Но еще и человек. Не шевелится, видимо, потерял сознание.

– Полагаю, и душу тоже. Да отправится она в джехенну2525
  Джехенна – ад (араб.).


[Закрыть] и породнится с дьяволом!

Я склонился над Дезелимом и осмотрел его.

– Ну что, нашел, куда делась его душа? – спросил Халеф.

– Похоже она действительно где-то бродит.

– Сам виноват. Не надо было воровать коня, тем более твоего вороного. Пусть Аллах поселит его душу в старой кляче, которую станут красть десять раз на дню, чтобы он узнал, почем фунт лиха.

При этом он подошел ближе и указал на шапочку кузнеца со знаком-застежкой:

– Сними-ка ее.

– Что?

– Копчу.

– Ага, ты прав. Об этом я и не подумал.

– А это очень важно. Кто знает, удалось бы мне г спасти тебя, не будь у меня этой вещицы.

– Откуда она у тебя?

– От пленника-кузнеца.

– А ты был у Шимина?

– Да, но об этом позже. Сейчас нам есть чем заняться. Смотри, люди.

Похоже, все население деревни высыпало на берег ручья. Все громко переговаривались, даже кричали. Еще бы – такое событие в скучной жизни!

Двое из них подошли ближе и прыгнули в воду. Одним из них был Али Сахаф.

– Господин, в чем дело? Зачем вы преследовали этого всадника?

– А ты сам не догадался?

– Нет, а что?

– Разве ты не заметил, на чьей лошади он скачет?

– На твоей. Ты с ним соревновался, или он, перед тем как купить его у тебя, решил испытать на скорость?

– Ни то ни другое. Он его у меня украл.

– А ты за ним гнался?

– Как ты видел.

– Господин, я не знал, что и подумать. Но как ты за ним угнался?

– Сам удивляюсь.

– Ты мчался как шталмейстер великого господина, даже быстрее. Никто бы не отважился на прыжок, сидя на такой лошади!

– Значит, я изучил ее достаточно.

– Ты, наверное, шутишь. Сначала сидишь на коне как школяр, а потом, продираясь сквозь изгородь и прыгая через воду, становишься настоящим наездником, готовым сломать шею.

– Последнее я предоставил сделать другому. – И я указал на измиланца.

– Аллах! Он покалечился!

– Да.

– Или он мертв?

– Именно так.

– Дороговато заплатил за свой поступок. Кто же он? Он подошел к телу, заглянул в лицо и отшатнулся в ужасе:

– Боже мой, это же кузнец-оружейник Дезелим из Измилана!

– Тебе он известен?

– Да, он еще владелец кофейни, сколько чашек кофе я у него выпил, сколько трубок выкурил…

– Так что, он твой дружок?

– Нет, просто знакомый.

Тут подошел второй человек, перепрыгнувший через ручей вслед за Али. Он тоже осмотрел лицо мертвого и спросил меня:

– Ты гнался за ним?

– Да.

– И он лишился жизни?

– Увы.

– Значит, ты убийца, я арестовываю тебя.

– Ты не сможешь этого сделать, – вмешался Али Сахаф. – Ты не властен над этим человеком.

Тут второй изобразил на лице строгость и заявил тоном, не терпящим возражений:

– Ты, Али Сахаф, молчи, я – киаджа и командую здесь. Итак, кто ты?

Вопрос адресовался мне.

– Чужестранец, – ответил я односложно.

– Откуда?

– Из немче мемлекети.

– Это далеко отсюда?

– Очень далеко.

– У вас есть киаджа?

– У нас есть король.

– Это все равно. Я – король Кабача. Следуй за мной.

– Как арестант?

– Конечно, ведь ты убийца.

– А ты не хочешь сначала узнать, как получилось, что я погнался за этим человеком?

– Это можно будет сделать завтра, когда у меня появится время выслушать тебя.

– Время сейчас есть у меня, а завтра его не будет.

– Что ты еще болтаешь! Пошел вперед! – И он повелительно указал мне на ручей.

Тут к нему подошел Халеф, показал на сумку, из которой свешивалась плетка из гиппопотамовои кожи, и спросил:

– Итак, ты киаджа этого местечка?

– Да.

– Ты видал когда-нибудь такую плетку?

– Очень часто.

– А отведывал?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду следующее: если ты произнесешь хоть одно слово против этого сиди, эфенди и эмира, а также моего спутника, то я дам тебе этой плеткой по роже, так что твой любопытный нос свернется в сторону мечети султана My рада. Не думаешь ли ты, что мы приехали в Кабач, чтобы общаться с твоей личностью? Какой пуп земли нашелся! Видели мы шишек и покрупнее тебя! Зачем Аллах дал тебе кривые ноги и красный нарост на носу? Чтобы отличаться от остальных верующих? Берегись меня в гневе. Я и не таких ребят делал покорными с помощью вот этой плетки – не то что тебя.

Надо сказать, что киаджа был больше удивлен, чем испуган. Он оглядел малыша с головы до ног и спросил:

– Эй, ты часом ума не лишился?!

– Нет, это ты сумасшедший. Только выживший из ума может приставать к моему эфенди, могущественному эмиру Кара бен Немей с дурацкими обвинениями.

– А кто ты?

– Я хаджи Халеф Омар-бей, защитник невиновных, мститель за несправедливость и властитель всех киадж и начальников, покуда светит солнце.

Бедный чиновник не знал, что ему делать. Напористость малыша его обескуражила. Он повернулся ко мне:

– Господин, ты действительно такой значительный человек?

– А что, разве не похоже? – спросил я строго.

– О нет, ты выглядишь как эмир, но ведь ты загнал этого человека до смерти.

– Он сам виновен в этом.

– Почему?

– Он украл мою лошадь, а я догонял его, чтобы вернуть краденое.

– Дезелим из Измилана украл лошадь?!

– Ты что, не веришь словам эфенди? – грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.

– О нет, я нисколько не сомневаюсь, – поспешно проговорил киаджа. – Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?

– Вот доказательство! – И Халеф положил руку на плетку.

Я указал на Сахафа:

– Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.

– Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!

– Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.

– Это так?

– Да, – ответил Сахаф.

Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:

– Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?

– Как пленник?

– Не совсем, только наполовину.

– Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.

Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:

– Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? – И, обратившись ко мне: – Твоя невиновность доказана только наполовину.

– Тогда я сейчас докажу полностью!

– Ну, докажи.

– Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?

– Да.

– Вот мой паспорт с печатью великого господина! – И я показал ему документ.

Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:

– Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.

– Что ты сделаешь с трупом?

– Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.

– Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.

– Ты что, его друг?

– Как ты можешь спрашивать! – ответил Халеф за меня. Румели кади аскери2626
  Военный судья Румелии (тур.).


[Закрыть] наш друг и родственник. Моя любимая жена – дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. – И он пошел за своей лошадью.

Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:

– Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.

– Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.

– Они все получат, эфенди!

Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист – и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.

– Господин, не зайдешь ко мне? – спросил Сахаф.

– Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.

Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.

– Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.

Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.

Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.

– Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.

В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:

– Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.

– Господин, это правда? – воскликнул Сахаф в возбуждении.

– Да.

– Ты говорил с ней?

– И с ней, и с родителями.

– Что же они сказали?

– Они сказали «да», но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.

– А поесть ты до этого не хочешь?

– Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.

– Тогда выйдем отсюда.

Он провел меня в переднюю, где стоял стол – настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.

– Вот они, смотри.

Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную – ужасно трудоемкая работа.

– Знаешь, в чем состоит искусство? – спросил он.

– Да, – ответил я, указывая на стрелки. – Вот в этом.

– Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?

«О Боже, наивный мальчик», – подумал я. Но вслух сказал:

– Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.

Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.

– Господин, они идут правильно?

– Еще как!

– Но я не могу ничего понять.

– Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? – Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.

– Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.

– Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.

– А можно их открыть?

– Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.

– Ну что, трогаемся?

– Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.

– Строфу из вашей Библии?

– Да. Он будет рад.

Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:

– Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?

Тот показал глазами, что да, помнит.

– Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.

Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю – я принадлежу одному Господу.

Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.

– Эфенди, он просит дать ему руку, – пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.

– Аллах всемогущ и справедлив, – сказал я, – он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.

Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.

– Господин, – спросил меня на улице Сахаф, – почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?

– Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?

– Я? – переспросил он, смутившись.

При первой встрече он говорил мне «вы», а сейчас перешел на «ты»… Подумав, он ответил:

– Потому что люблю тебя. Ты сердишься?

– Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность – что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи:

– Я так долго вас ждал, а вы все не ехали. Что-то перепутали?

– Нет, эфенди. Мы ехали, как ты предписал нам, но… Он остановился и посмотрел на меня со стороны, как бы оценивая, может ли он сообщить мне что-то неприятное. Но настроение у меня было неплохое. Я уже давно запретил себе попадать в лапы плохого расположения духа, и люди, подвластные этому «недугу», вызывали у меня презрение. Коня своего я вернул – это главное. Но тем не менее я состроил кислую мину, чтобы потом порадовать малыша неожиданным ответом. Но пока я не отвечал и выглядел вялым. Он выпрямился в седле и спросил:

– Ты в хорошем настроении, сиди?

– Нет, хаджи.

Это прозвучало так странно в моих устах, что он оцепенел.

– О!

– А почему ты спрашиваешь?

– Потом что хочу огорчить тебя.

– Чем же?

– Произошло несчастье. Он убежал!

– Кто?!

– Последний!

– Какой еще последний? Говори скорее.

– Последний хавас. – И он так горестно вздохнул, что это стало слышно даже за стуком копыт.

– Слава Богу! – Я произнес это таким радостным тоном, что он снова уставился на меня, теперь уже недоуменно.

– Что?

– Это порадовало меня, я был прав.

– Эфенди, я тебя правильно понял?

– Надеюсь!

– И ты не сердишься, что он сбежал?

– Наоборот, я очень благодарен тебе и ему за это.

– Почему?

– Да потому, что этот человек был нам только обузой.

– Зачем же тогда было брать его с собой?

– Несколько хавасов нам были нужны, но поскольку они не умели ездить верхом и их предводитель предпочитал командовать, а не повиноваться, нам не стоит о них печалиться.

– Ну и хорошо. Ты у меня камень снял с души. Я даже боялся!

– Кого – меня?

– Да, сиди, тебя.

– Ты что, меня плохо знаешь? Ты так долго и верно служишь мне, да и сегодня спас от смерти. Ты – мой друг и защитник – боишься меня! Это неумно с твоей стороны.

– Еще более неумно было упускать этого человека.

– Так он действительно сбежал?

– Вот именно, сбежал.

– Полагаю, с груженой лошадью?

– Да, с теми самыми дарами, которые мы получили от Малема, сторожа.

– Пусть себе едет!

Теперь его лицо приобрело удивленное и злое выражение.

– Что? Дать ему уйти? Я не могу этого допустить! Мы скакали за ним довольно долго. Но в ночи след затерялся.

– Сколько же драгоценного времени вы потеряли!

– Увы, мы доехали аж до Герена! Я был так зол так зол, что сокрушил бы всех гигантов, попадись он мне на пути.

– Ладно, бог с ним, нам есть сейчас о чем подумать.

– Эфенди, я никак не могу тебя понять. Ты что, hi знаешь, что там был за подарок?

– Продукты, наверное… Я не открывал.

– Но зато я открыл!

– Ну и любопытный же ты!

– Любопытный? Скорее, предусмотрительный. Надо же знать, что тебе дарят. Во-первых, там был пирог размером с мельничный жернов с миндалем и изюмом. К сожалению, он раскрошился. Потом там было два ценных чепрака – тебе и мне. Еще – несколько шелковых платков для головы. С каким удовольствием я бы привез один такой моей Ханне! Но увы! О огни любви, о очи надежды, о розы детства!

Ну вот, вспомнил о любви. Я пытался как мог успокоить его.

– Не расстраивайся, Халеф! Наверняка эти потери уже заложены в Книге жизни. Будут у нас еще шелковые платки, и я надеюсь, ты вернешься к красивейшей из дев не с пустыми руками.

– Да ниспошлет нам Аллах все необходимое! Хорошо еще, что удалось спасти кошелек!

– Какой еще кошелек?

– Когда я открывал сумку, то обнаружил там кошелек из кошачьих шкурок, шнурок был завязан и опечатан, но кошелек был так увесист, что я решил – там деньги.

– И ты его уберег?

– Да, вот он, у меня в сумке. Там в нем полоска пергамента, на которой написано: «Достима хаджи Кара бен Немей эфенди». Так что кошелек твой.

Он вынул его и протянул мне. Я взвесил его на ладони. Да, пожалуй, судя по тяжести, там монеты. «Достима» значит «моему другу». Наверное, это был дружеский подарок. Деньги на дорогу? Хм. Я спрятал кошелек и сказал:

– Мы посмотрим, что там внутри, позже. Ты правильно поступил, что забрал его. Теперь нам надо поговорить о другом. Гляди, мы проехали уже половину пути. Как же хавасу удалось сбежать от вас?

– Было темно, мы сошли возле дома, рядом находился колодец-журавль. Мы собирались напоить лошадей. Хавас занялся водой, а я пошел в дом, чтобы расспросить о дороге. Оско и Омар тоже не остались снаружи, вошли, а когда все мы вновь вышли на улицу, хавас со своей лошадью и нашей грузовой исчез!

– А стук копыт был слышен?

– Нет, мы ведь сразу сами поскакали.

– Напрасно вы это сделали, – сказал я смеясь.

– Как это? Мы помчались галопом, но догнать его не смогли.

– А откуда ты знаешь, что он поехал назад? Он ведь не такой дурак, чтобы ехать той же дорогой.

– Ах, обманщик, ах, притворщик!

– Наверняка, он лишь отвел лошадей в сторону и подождал, что вы станете делать. А уж потом…

– Об этом я и не подумал. Неужели он в самом деле так поступил? А лицо у него было глупейшее! Ах, если бы он был тут, передо мной! Даже если бы он пронумеровал все кости, ему не удалось бы их сложить в нужной последовательности. Обмануть меня, хаджи Халефа Омара бен хаджи Абулаббаса ибн хаджи Дауда аль-Госсару!

Он выхватил плеть и с силой рассек ей воздух.

– Успокойся, – посоветовал я. – Когда же вы приехали в Кушукавак?

– Через час, после того как ты уехал оттуда. Ты ведь описал нас кузнецу, и он узнал нас. Он и поведал нам обо всем, что произошло. Показал пленника. Мы подождали. Ты все не ехал, и я начал беспокоиться. И решил скакать в Енибашлы. И при этом мне пришла в голову мысль, которой ты порадуешься.

– Какая же?

– Кузнец рассказал мне о копче. На пленнике была такая. Это отличительный знак, и он мог сослужить добрую службу. Я забрал ее у этого, назвавшегося Пимозой, мужчины и водрузил на свою феску.

– Превосходная идея. Я уже оценил, какое действие она оказала.

– И ты будешь настаивать на том, что я не умен?

– Нет, что ты, ты – воплощение мудрости!

– Да, но хаваса я упустил! Приехав в Енибашлы, мы сразу направились к пекарю. Там застали его жену и дочь. Эфенди, когда я увидел первую, то чуть не лишился сознания! Ты видел когда-нибудь матку в пчелином улье?

– Да.

– Тело у нее раздуто наподобие баллона. Говорят, она в день откладывает тысячи яиц. И такая женщина, сиди, встретилась мне там!

– Но она довольно симпатичная.

– Да. Они с дочерью меня предупредили: подмастерье отослан за помощью. Потом подъехал «кофейник» из Измилана и говорил с пекарем о тебе, после чего они быстро пустились в путь. Все это нам сообщила Икбала, дочка. Она попросила также съездить за Али Сахафом. Но я бы и так это сделал.

– В таком случае ты приехал как раз вовремя, дорогой Халеф.

– Да, я очень спешил, но в то же время сохранял осторожность. Я услышал далеко впереди ржание и один поехал на разведку, увидел хижину, твоего Ри и других лошадей; ты был там среди врагов, наверняка они тебя захватили, думал я. Трое всадников вызвали бы у них подозрения, а один в самый раз. Поэтому я спрятал Оско и Омара за деревьями и дал им указания; и один поехал к дому.

– Это было весьма предусмотрительно с твоей стороны и смело. Ты доказал, что я могу на тебя положиться.

– О эфенди! Ты мой учитель и друг. Все, что произошло дальше, ты знаешь.

– Но почему ты не остался возле хижины, Халеф?

– Я должен был упустить твоего Ри?

– Ты бы все равно ничего не сделал, твой конь не так быстр, чтобы догнать вороного.

– Твой тоже. Разве ты смог бы обмануть похитителя без меня? Он видел лишь меня и думал, что я – единственный преследователь. Поэтому-то он и ужаснулся, когда заметил тебя. И вынужден был вернуться, и Ри снова попал тебе в руки. Разве ты бы справился со всем этим сам?

– Нет, но я забочусь обо всех наших спутниках.

– В этом нет нужды, они храбры.

– У них сильные враги, и те защищены стенами дома!

– Не столько защищены, сколько пойманы в хижине!

– Это неважно. Они могут встретить Оско и Омара пулями через окно или дверь.

– Но ты же дал обоим указания. И я им крикнул, уезжая, чтобы они стояли за деревьями и стреляли в каждого, кто попытается выйти из дома. Что ты, кстати, сделаешь с этими людьми?

– Это зависит от их поведения. Дай-ка шпоры своей лошади!

Сахаф между тем вежливо держался на некотором удалении сзади. Завидев, что разговор наш окончился, он подъехал и спросил:

– Господин, могу я узнать, что происходит и почему я должен вас сопровождать?

– Обо всем потом. Надеюсь, ты еще сегодня сможешь увидеть Икбалу, самую красивую девушку в Румилии, в присутствии ее отца. А теперь давайте поспешим, но молча.

Тем временем мы достигли леса и подъехали к поляне. Слезли с лошадей и повели их за поводья. Я передал поводья вороного хаджи.