Текст книги "Карл Витте, или История его воспитания и образования"

Часть первая

Доверь нас природе, но – чуткой рукой! направь!

Глава 1. Для кого написана эта книга

Возможно, кто-то решит, что я написал эту книгу специально для учителей и педагогов. Однако это заблуждение, так как сии господа, как правило, имея на то основания или нет, полагают себя моими противниками, а потому и писать мне для них незачем. Их упреки в мой адрес следующие. Я делал это не так, как они, а это плохо. Порой я поступал даже и вовсе наоборот, а это совсем плохо. И это потому, что люди начинают совершено необоснованно спрашивать: «Эй, если Витте смог со своим сыном достичь такого и уверяет нас, что такие же результаты могут быть достигнуты с любым ребёнком, не обделенным природой, то почему наши учителя не делают так же?» Вряд ли можно найти более несправедливое требование. Однако я часто слышал подобные высказывания и мои последующие возражения на них чаще всего были бесплодными. Тем временем оскорбительные обвинения против порядочных учителей заставляют их быть раздражительными по отношению ко мне, воистину против своей воли ставшему причиной обвинений в их адрес. Вот до чего дошло!

Этот мой труд должен отчетливо продемонстрировать, что школьный учитель, обладающий наилучшими намерениями, отличными знаниями и превосходными данными к профессии, вряд ли сможет измениться, потому что – как это часто бывает в случаях чрезвычайного прилежания – он до этого работал вопреки, он станет работать вопреки и теперь.

Школьный учитель и особенно воспитатель думают противоположно мне из высших соображений, во всяком случае, до тех пор, пока не познакомятся поближе со мной или – от меня самого либо от других – с моими ведущими убеждениями.

И потому я пишу для них лишь как для таких же отцов и матерей, которые искренне любят своих детей – или подопечных, – и благодаря этой своей горячей любви решились поближе ознакомиться с воспитательным экспериментом человека, который доставил им немало неприятных моментов.

И потому я пишу для них лишь только как для всех отцов и матерей, желающих получить наилучшие плоды в развитии тела, духа (сознания) и сердец своих детей. Многие родители, следовавшие моим рекомендациям, выражают в письмах или иным способом свою признательность мне и своё одобрение. Доказательства их благородных пожеланий частенько вызывают на моих глазах слезы. И я могу, точнее я должен сказать, что они тем самым очень часто помогают мне, и вы сами увидите это по моим запискам. Моя благодарность, равно как и благодарность моей семьи, будет следовать за ними до могилы.

Многие из них настойчиво просят меня писать более просто, именно так, как я порой рассказываю это им или, иными словами, написать доходчивую историю моей системы для всего мира в том виде, в каком я объясняю её на словах. И когда они отвергли все мои возражения, которые я мог выставить, я был вынужден ручаться им своей честью, что когда-нибудь это сделаю.

Одним из моих самых аргументированных возражений было то, что некоторые озлобленные люди могут сказать: а есть ли действительная нужда в этой книге? На это мои друзья отвечали: Даже если так! Пусть господину Б. или господину Ц. это и не нужно – это нужно нам – напишите её для нас!

И я держу слово. Быть может, та польза, которую это может принести и, надеюсь, принесёт; или быть может, удовлетворение от достижения того, к чему я стремился, сильно поддерживают меня. Некоторые ценители могут осмеять мой достойный успех, могут со всех сторон раздаться дикие вопли о том, что всё это неоспоримое доказательство моего успеха лишь благие намерения. Будущее решит наш спор.

Я прекрасно знаю, что не все смогут преуспеть так, как я. Я также понимаю, что это не столь необходимо для всех детей – быть образованными так же, как мой сын. Но я убежден, что большее из того, что я сделал, может быть повторено и разумное приложение моего метода принесёт немалую пользу.

‹…›

Так же думали и говорят очень многие среди наших учителей и воспитателей (в строгом смысле слова), такие как Занф, Шерве, Зампе, Зальцман, Оливье, Тиллих, Гутсмутс, Ладомус, Зереннер, Ленц, Леопольд и т. д., равно как и многие другие, ставшие благодаря этому моими настоящими друзьями, поскольку их весьма интересовал мой опыт; все они также продолжают – и поддерживают – активное участие в моих идеях; и все они уверены, что это нуждается в публичном объяснении.

Тем, что я делаю, очень рано заинтересовался Песталоцци[3]3
  Песталоцци Иоганн Генрих (1746-1827) – швейцарский педагог, основатель теории начального обучения, связывающего педагогику с психологией. Предложил ряд новых идей по объединению обучения и трудового воспитания.


[Закрыть], и он своим ясным видением и теплым непредвзятым умом смог предвидеть не только цвет, но и плод в том, что было ещё крошечным бутоном. И наблюдая за тем, что я делаю, он выразил свое отношение и немалую симпатию к этому в следующем письме:

Дорогой высокочтимый друг!

Позвольте мне, пока Вы еще пребываете по соседству с нами, ещё раз сказать Вам, насколько я заинтересован Вашим методом воспитания, по которому Вы занимаетесь со своим ребёнком, и насколько я нахожу свои педагогические идеи в сущности на Ваши похожими. Позвольте мне сказать и больше: я порой опасаюсь, что мои рубрики: форма, число и слово, равно как и весь внешний вид моих элементных книг[4]4
  Имеются в виду следующие пособия для первоначального обучения: «Книга матерей, или Руководство для матерей, как учить их детей наблюдать и говорить» («Buch der Mutter oder Anleitung fur Mutter ihre Kinder bemerken und reden zu lehren», 1803); «Азбука наглядности, или Наглядное учение об измерении» в трех частях («ABC der Anschauung oder Anschauungslehre der MafJverhaltnisse», 1803); «Наглядное учение о числе» в двух частях («Anschauungslehre der Zahlenverhaltnisse», 1803-1804). Эти книги вскоре после их выхода были переведены на ряд европейских языков, на русский язык их перевёл учитель поэта В. Жуковского Ф. Г. Покровский. В России вышли: «Книга для матерей…» и три книги «Очевидного учения о содержании чисел», а в 1806 г. и «Азбука очевидности, или очевидное учение о содержании чисел» в 1807 г. Предложенное Песталоции элементное образование подразумевает такую организацию обучения, при которой в объектах познания и деятельности выделяются простейшие элементы, что позволяет постоянно двигаться от простого ко все более сложному, доводя знания детей до возможного совершенства. Педагог выделяет следующие простейшие элементы познавательной деятельности: число (простейший элемент числа – единица), форма (простейший элемент формы – линия), названия предметов, обозначенные с помощью слов (простейший элемент слова – звук) и т. д.


[Закрыть], на первый взгляд очень могут показаться всего лишь действием безыскусной природы, наивернейшим образом корректирующей формы общечеловеческого здравого смысла. Но на самом деле это только кажимость, которая зиждется на том, что в целом исполнение нашей деятельности несомненно схоже с любым другим образовательным методом, в котором находят свое чистое выражение опыт способного к непосредственным наблюдениям отца и подлинная любовь матери. Что с того, что этот опыт не виден в мертвых столах и нагромождениях бесконечных изданий? Он и не может появиться там! Но если Крюзи[5]5
  Герман Крюзи (1775-1844) – швейцарский педагог и поэт, автор биографических книг о Песталоцци и о себе, а также руководства для учителей по рисунку.


[Закрыть], ведомый этими идеями, становится совершенным ребёнком для детского сознания, и ребёнок находит себя в каждом слове Крюзи, и во имя его воспитательного метода и должен находить себя там, как должен находиться себя в самых простейших словах своей матери, чья разумность стала ему ясна благодаря тысячекратному опыту – тогда наша реальная деятельность воистину есть нечто совершенно отличающееся от того, чем может показаться на поверхностный обманчивый взгляд. Верно и то, мой друг, что Вы видели лучше, чем кто-либо иной, хотя бы уже потому, что по сути работали в том же самом духе. Вы не знали этого, но в основании Вашей деятельности лежат те же зрелые естественные чувства, на которых после бесконечных поисков развиваются и мои педагогические правила.

Друг мой! Ваше дело чрезвычайно важно для меня. В настоящее время мы больше, чем в чём-либо другом, нуждаемся в том, чтобы труд воспитания поверить зрелым опытом, и это именно тот опыт, который может стать могучим подтверждением взглядов, вытекающих из моей собственной методы. В этих обстоятельствах Вы, мой друг, должны чувствовать, как важно для меня продолжение Ваших педагогических опытов и, по возможности, расширение их. Друг мой! Вы уже призваны к исполнению своего поприща и помимо моих желаний; позвольте же мне также присоединить и мои желания к ожиданиям Ваших ближайших друзей, и не отказывайтесь, пожалуйста, от этой, оказавшейся теперь в Ваших руках, возможности. Такие люди, как Вы, которые своей проницательностью схватывают всё, что предоставляется их сознанию и которые способны постоянно действовать в согласии с тем, что осознали, связывая воедино суть человеческой природы и обстоятельства человеческой жизни, могут сделать многое. Я вполне осознанно числю Вас среди людей такого сорта и всегда радуюсь в предчувствии возможности услышать от Вас о новых успехах в Ваших экспериментах со всей той откровенностью и точностью, что отличали Вас на протяжение тех счастливых часов, кои я провел с Вами в обсуждении нашего предмета.

Удачи в пути, дружище! по нашим горам, и позвольте уверить Вас в моей неизменной к Вам симпатии.

Ваш любящий друг Песталоцци[6]6
  Здесь любопытно привести строки из дневника Песталоции от 15 февраля 1774 г. «В свободной аудитории природы ты поведешь за руку своего сына, ты будешь учить его в горах и долинах… Но в эти часы свободы природа да будет более учителем, чем ты… Пусть он почувствует это, почувствует до конца, что здесь учит природа. Ты же должен со своим искусством тихо, почти крадучись следовать за природой. Когда птица очаровательно щебечет, и когда червяк, только что появившийся на свет, ползет по листу, прекрати упражнение в языке. Птица учит и червяк учит больше и лучше. Молчи!». (Песталоцци И. Г. Избранные педагогические сочинения в 3-х тт. М.: Издательство Академии педагогических наук СССР, 1961. Т. 1. С. 117).


[Закрыть]

1804, август.

Он оставался в своем убеждении все эти 14 лет, а затем понуждал меня в частной беседе написать историю воспитания и образования моего сына настолько подробно, насколько это вообще можно сделать. На этом же настаивали его друзья, а также хорошо известный французский учёный Жульен Парижский[7]7
  Марк-Антуан Жюльен Парижский (1775-1848) – основоположник сравнительной педагогики. Впервые поставил вопрос об изучении международного опыта развития образования как особом направлении научных исследований. Активный участник Великой французской революции, сторонник Робеспьера, видный публицист.


[Закрыть]. Они доблестно встретили все мои возражения, которые по большей мере происходили от моей скромности, и Песталоцци написал мне в самый день моего отъезда из Ивердона следующее:

Дорогой г-н Витте, Вы, конечно же, помните те беседы о педагогике, которые мы вели с Вами 14 лет назад на берегу Бухзее. Тогда вы подали нам надежду, что благодаря Вашим собственным принципам сделаете Вашего сына более чем обыкновенным человеком. Ныне обещанное Вами выдающееся достижение далеко превзошло то, что Вы тогда обещали нам.

Вопрос теперь стоит так: в какой мере это достижение произошло именно благодаря Вашему искусству, или в какой мере стало оно причиной этого? Вопрос в том, в какой мере это достижение является чистым следствием его выдающихся талантов, или в какой мере это результат принципов образования и средств, каковые в приложении к другим детям могут дать в конечном итоге более менее близкий результат? Дорогой г-н Витте, дабы Ваши друзья по воспитательной работе смогли, наконец, определиться в этом вопросе с определённой уверенностью, Вам следовало бы в подробных деталях, входя во все частности именно Вашего собственного руководства, описать тот путь, которым Вы шаг за шагом вели Вашего сына. В удивительных способностях Вашего сына сомневаться невозможно. Но в какой мере в их развитии участвовали Ваши педагогические способности и уменья, как они смогли раскрыть и развить их – это можно сделать только в подробнейшей истории с полным описанием Вашей методы. Дорогой господин Витте! Это очень важно сделать и это воистину тот труд, которому не жаль посвятить своё время.

Всего Вам хорошего, дорогой господин Витте! И будьте уверены в моем высшем к Вам расположении, которое позволяет мне иметь честь называть себя Вашим покорнейшим слугой и другом.

Песталоцци.

Ивердон, 4 сентября, 1817

Крюзи и Нидерер (позднее также Тоблер)[8]8
  Швейцарские педагоги Йохан Нидерер (1779-1843) и Георг Тоблер (1770-1843).


[Закрыть] и тогда и теперь тоже просили меня сердечно и неотступно. И я имел честь им говорить, что несмотря на злословие глупцов и недоброжелателей – при первой же возможности! – напишу книгу для отцов и матерей.

Ко всем этим и подобным требованиям добавлю здесь лишь ещё одно мнение, которое хотя и столь же дружественно поощряет, но ещё и касается непосредственно того, чего я боялся, а потому не могу им пренебречь.

Я имею в виду замечательного пастора и профессора Гесснера (моего ныне покойного друга, зятя Лафатера[9]9
  Иоганн Каспар Лафатер (1741-1801) – известный швейцарский писатель, богослов и поэт, трагически погиб, пытаясь остановить французского мародера. Профессор Гесснер, потомок широко известного швейцарского учёного-энциклопедиста Конрада Гесснера (1516-1565); издал собрание сочинений Лафатера.


[Закрыть]), который равно достоин почтения как пастор, как человек и как воспитатель. Этот учёный человек выразил желание получить краткое описание достижений моего сына, что я и предоставил ему (Гесснеру). Он вернул мне страничку со следующим письмом, ещё раз повторив то, что часто говорил устно, уже запечатленное в сердце. Вот это письмо:

Чрезвычайно обязан Вам за предоставление мне этой в высшей степени замечательной странички. Весьма поражает тот труд, который продемонстрировал юноша. Счастливый отец! сын которого, о чём так же не следует забывать, обладает столь выдающимися дарованиями (такими же был вооружен некогда проделавший выдающийся путь Петрарка), которые позволили завершить сей труд столь уверенно и быстро – пройти путь, на котором Ваше понимание души, Ваша проницательность и Ваша высочайшая простота смогли достигнуть такого. О, Вы очень скоро узнаете, опубликовав описание Вашего метода, в каком положении окажутся многие отцы, которые не смогут достичь того же успеха, какого посчастливилось достичь Вам. Ведь для того, чтобы достичь некоего поразительного развития, исходное должно быть в сравнении с ним почти таким же.

Ни один мудрый человек не может остаться равнодушным и ещё менее станет предвзято отрицать – но сами вещи, как само простое величие, встают в противоречие; как сама истина, выражают протест – и, радуйтесь! Как всё доказанное побеждает и неоспоримо проглядывает сквозь всякое человеческое создание, так и психолог отступает перед экзаменом природы. Опыт и время также должны это доказывать, и тот, кто выносит окончательный приговор без экзамена, не истинный мудрец.

Со смиренным и благоговейным почтением

Г. Гесснер, пастор и профессор

Цюрих, 16 июля 1817 г.

Я привожу здесь это для того, чтобы быть полностью откровенным!

Поскольку, быть может, учёные глупцы начнут меня презирать, если я ограничусь описанием лишь того, что приносит мне пользу.

Что меня меньше всего заботят такие люди как Меркель, А. Г. Эберхард и им подобные, само собой понятно. Они, конечно же, станут, как и до этого, тайно или явно, меня очернять. Но что же, мне больше не выходить на улицу, если там могут освистать бесстыдные пацаны? Или не вешать картину в своей комнате, поскольку её может испачкать жирная муха? – Все это чушь!

Всех же педагогов, учителей и воспитателей, которые желают прочесть мой труд с дружественными и добрыми намерениями заранее уверяю в своем благодарнейшем почтении.

‹…›

Глава 2. Были ли у моего сына экстраординарные способности

Мне говорили об этом сотни раз, и пусть это так и останется, ибо, конечно, приятно иметь возможность говорить, что кто-то особо предпочитаем Богом или обладает способностями, позволяющими ему делать то, чего не могут другие. Но если говорить правду, случай с моим сыном совсем не тот.

Я повторял это более чем тысячу раз, и должен сказать снова, что большинство моих друзей и знакомых мне не верили, и только один человек, пастор Глобиц, который близко знал меня с детства и который с 1788 и по свою смерть был моим ближайшим другом, обычно говорил:

– Я убежден, что у Карла не было никаких выдающихся способностей, и я не из тех, кто смотрит на его прогресс как на чудо. Напротив. Я говорю себе, тебе и всем, кто хочет слышать, что способности у него были самые средние, и не его задатки помогли ему стать тем, кто он есть, а только твоё воспитание. Я знал твои планы воспитания и твою методу – они всё равно должны были преуспеть, если бы только Господь не захотел иного.

Незадолго до рождения сына в Магдебургских школах (монастыри Либенфрауен, Берген и Домшуле) появилось несколько учителей удивительных способностей. Некоторые из этих молодых людей впоследствии стали по соседству священниками и оставались друзьями своих альма матер. Они образовали замечательный кружок, который занимался самым ревностным образом наипрекраснейшим делом – воспитанием. К ним присоединился мой друг Глобиц, и через него-то я и стал посещать этот кружок так часто, как мне позволяли мои обязанности.

Кроме всего прочего там шла речь о том, что учителя и воспитатели, действуя из наилучших побуждений, порой достигают очень малого, потому что придают, на мой взгляд, слишком большое значение природным задаткам людей. Мой же опыт убеждал меня в обратном. Я был уверен: природные задатки имеют гораздо меньшее значение, чем воспитание в первые пять-шесть лет жизни ребёнка. Конечно, способности у всех очень разные, но, как правило, при тех способностях, с которыми рождается большинство людей, от воспитания, верил я, зависит гораздо больше, чем принято считать. И чтобы заручиться поддержкой великого авторитета, я каждый раз цитировал утверждение Гельвеция: chaque homme communement bien organise peut devenir grand homme, suppose qu’il soit eleve comme il faut.[10]10
  «Каждый вполне здоровый человек может стать великим, если будет развиваться как должно» – фр. Афоризм знаменитого французского философа Клода Адриана Гельвеция (1715-1771). Более известно другое его изречение на эту тему: «Люди не рождаются, а становятся теми, кто они есть».


[Закрыть]

Но все были против меня. И когда г-н Шрадер возвращался со мной и Глобицем домой, мы всё ещё продолжали обсуждать это, и я всё повторял то же, что говорил и перед всем собранием, а затем сказал следующее:

– Теперь следует мне, конечно же, умолкнуть, поскольку против меня вас 13 и даже 14 человек. Но я надеюсь доказать вам на деле, что я прав. Если Бог дарует мне сына, и если он – по вашему мнению – не окажется тупицей, что уж, конечно, зависит только от небес – то я, как давно уже решил, воспитаю его выдающимся человеком вне зависимости от того, какие у него способности!

Они поймали меня на слове. Глобиц только заметил при этом, что он вполне согласен с моими взглядами и попытался убедить Шрадера, что слово своё я, конечно же, сдержу. Хотя потом в беседе с друзьями он не раз говорил, что всё это всё равно невозможно.

Вскоре после этого Шрадер узнал от Глобица, что у жены моей родился сын. Он сообщил об этом друзьям и они все пришли посмотреть на меня и на моего мальчика. И каждый раз, когда я приезжал в эту часть страны или Глобиц появлялся у меня, они расспрашивали о положении дел и дотошно выпытывали, подаёт ли малыш какие-либо надежды на исполнение данного мной обещания.

Когда Карлу было от 4-х до 5-ти лет, я взял его с собой в Малый Оттерслебен[11]11
  Деревня неподалёку от Магдебурга.


[Закрыть]. Его увидел Шрадер, и мальчик очень ему понравился. И хотя он чувствовал, что никаких выдающихся способностей у Карла нет, но почему-то уже был уверен, что я преуспею в своём обещании. Так продолжалось до 1810 года, и с каждым годом Шрадер убеждался всё больше и больше в том, что всё у меня получится, что и выразил потом в письме ко мне. Письмо это более значительно и резко ещё и потому, что его личные наблюдения дополнились информацией от меня и моих ближайших друзей, убедивших его окончательно в том, что моё обещание, в котором он поначалу столь сомневался, выполнено. Но от своих сомнений он отказаться так и не смог, навсегда оставшись моим оппонентом. Поэтому его искреннее признание самого факта делает честь его уму и сердцу, несмотря на то, что он продолжал твердить о том, что всё это невозможно. Вот его собственные слова:

«Лангенведдинген, 3 июня 1810.

Глубокоуважаемый друг, Вы сдержали слово! Ваш Карл стал – и даже более чем стал – тем, кем Вы обещали его сделать перед его рождением! Когда десять лет назад Вы в упоении заявили мне в присутствии нашего ушедшего в вечность друга Глобица, что питаете надежду стать отцом и что искренне желаете стать отцом здорового сына, а потом добавили незабываемые слова: «Если мой сын будет физически здоров, я намерен воспитать его так, чтобы он стал выдающимся человеком», тогда я возразил, что успех Вашего замечательного плана зависит не только от здоровья ожидаемого Вами мальчика, но гораздо больше от счастливого сочетания его природных задатков. На это Вы ответили фразой Гельвеция: chaque homme communement bien organise peut devenir grand homme, suppose qu’il soit eleve comme il faut. Я долго не верил в это, но как-то Глобиц сообщил мне, что за самое короткое время Вы уже превратили одного мальчика из Швейцарии, которого его прежние учителя считали едва ли не за тупицу, в человека значительно более чем среднего ума. Я обещал Вам, что отложу вынесение своего суждения до тех пор, пока когда-либо лично не познакомлюсь с Вашим сыном, что станет моим решением за или против Вашего метода. И вот он, Ваш мальчик, передо мною. Человеческая зрелость сочетается в нём с детской невинностью и божественным началом, являя собой редкий союз – очаровательная картина гуманизма! О, приведите меня в помещение, наполненное подобными людьми, и я решу, что перенесся с земли в компанию высших духов.

Да, мой друг! Вы не только исполнили обещание, Вы сделали больше обещанного. И я чувствую необходимость заявить об этом письменно, дабы воздать Вам должную справедливость! И все-таки блестящая в своём успехе Ваша метода не будет способна убедить педагогов в истине вашей теории. Со всех сторон послышится: «Как счастлив отец, у которого родился такой сын!» Успехи сына припишут природе и природным данным, а не искусству отца. И, признаюсь Вам, я сам из тех, кто говорит: «Если Карл не был бы так счастливо одарен природой, он никогда не стал бы тем, кем стал!» Я знаю, что Вы без сомнения много им занимались, знаю Вашу власть, терпение, твердую настойчивость, с которой добивались Вы исполнения задуманного. Знаю, что мальчик был тем, вокруг чего вертелась вся Ваша жизнь со всеми Вашими талантами, знаю, как умело Вы сочетали всё – беседы и молчание, приходы и уходы, работу и отдых – всё, что окружало мальчика, всё, что имело хотя бы отдаленное значение для него и для Вашей цели. Знаю, что Вы годами работали непрерывно, неутомимо, отдавая этому все Ваши способности и живость. Кроме того, я знаю ту власть, которую Вы имеете над собеседниками – и всё-таки, несмотря на всё это, я не могу согласиться с Вашей педагогической методой.

Не только очень трудно, но воистину практически невозможно гармонизировать части природы и искусства в воспитании человека, поскольку в процессе воспитания они находятся в глубоком противоречии друг с другом. Вы всегда будете искать доказательства тому, что Вы воспитали таким выдающимся человеком просто здорового, а не выдающихся способностей мальчика исключительно средствами искусства. Тем не менее, Ваш эксперимент во всех отношениях останется удивительным и важным для педагогики, а детальное описание Вашего метода станет ценным даром для общества. Разумеется, надо быть пастором Витте, чтобы воспользоваться этим методом воспитания, и потому должен предупредить Вас, что у Вас найдется мало последователей.

Шрадер,

Священник в Ланденведдингене неподалеку от Магдебурга.

Пожалуй, нельзя более отчетливо выразить то, что я к этому моменту уже достиг цели, к которой стремился изначально. [В то время как ничто не предвещало этого.]

‹…›

[Карл родился 1 июля в 3 часа по полудни в четверг 1800 года в Лохау, в двух часах езды от Галле. По свидетельству всех моих родственников, друзей и знакомых он представлял собой гораздо более беспомощное существо при рождении, чем наш умерший в младенчестве первенец. Жена, перед печальными очами которой всё ещё витал призрак того идеально сложённого малыша, лишь горько заметила мне, что ничего у меня не выйдет, ибо как бы я ни старался, из этого малыша со сморщенным личиком ничего кроме посредственности вырасти не может. Я же не терял надежды и молил Бога лишь о том, чтобы малыш не был умственно отсталым.

Всё это продолжалось едва ли не до четырёх лет. Рассудок Карла развивался медленно, т. е. совершенно незаметно для окружающих. Однако, как отмечали все вокруг, умственно отсталым он также не был.][12]12
  Здесь и далее в квадратных скобках даётся краткий пересказ существенных деталей из излишне растянутых кусков повествования оригинала.


[Закрыть]