Текст книги "Переступить черту. Истории о моих пациентах"

Только одна мысль владела теперь ею – она действовала отвратительно и преступно. На первом допросе она не признавалась из боязни наказания. Вскоре она созналась. Ее мыслью было: Бог все же простит это тебе опять, ты же не сделала ничего плохого. Врач, обследовавший ее, показывает, она проявляла себя мягкой, тихой, работящей, послушной, далее она представилась слабой на голову, она боязлива, набожна, откровенна, заботится о своей чести, ребячлива, не испорчена и чувствует отвращение к преступлению.

В отношении момента преступления эксперт говорит: ужасные боли в то утро, обусловленная этим физическая и душевная слабость, темнота ночи, холод воздуха, тишина и уединенность дома, разве все это не было в состоянии лишить физически больную, глубоко потрясенную в душе, близкую к отчаянию девушку 17-ти лет на несколько мгновений сознания? Оценка: Mania acutissima[33]33
  Острая мания (лат.)


[Закрыть].

Второй эксперт: из-за болезненной склонности к поджогам под воздействием тоски по дому невменяема.

Важнейшие пункты: бросающаяся в глаза задержка в развитии, физически слабое создание с отягощенной наследственностью и психопатическими явлениями в детстве. Издавна боязлива и мучима кратковременными состояниями страха. После начала службы тоска по дому, переход депрессивных явлений в психотические, в которых тоска по дому, хотя и является существенной, но в решающий момент преступления, которое она совершила в состоянии умопомрачения, вытесняется беспредметным страхом. У нее видны детская наивность, детский страх перед одиночеством, боязнь высказаться.

При ее расстройстве отчетлива комбинация внешних побуждений, связанных с тоской по дому, с эндогенным страхом. Поступок явно импульсивный, обусловленный приступом страха со спутанными мыслями и неясными воспоминаниями. К сожалению, о дальнейшем протекании заболевания ничего не сообщается, и, как во всех случаях ностальгии, точный окончательный диагноз невозможен.

Если в этом случае тоска по дому – только один момент, способствующий развитию расстройства и страха, то имеются также такие, которые внешними обстоятельствами сходны с преступлениями на почве тоски по дому, но преимущественно представляют собой эндогенные состояния страха, которые, видимо, подкрепляются неблагоприятными условиями в услужении, однако без того, чтобы тоска по дому играла при этом какую-то роль. Таким случаем у одной душевно и физически отставшей девушки является следующий[34]34
  Заключение г-на д-ра Лонгарда с очень небольшими изменениями.


[Закрыть].

Случай Розы Б.

Роза Б., 16-ти лет, девочка на побегушках, обвиняется в том, что она в два разных дня в первом этаже дома своих хозяев подожгла мешок с бумагой и ящик.

Обследование девушки дало следующий результат: мать говорит, что, насколько ей известно, в семье не встречалось душевных и нервных заболеваний. Из семи ее детей шесть абсолютно нормальные, только обвиняемая Роза проявляла странное поведение, которое она не может себе объяснить. Хотя в школе она училась довольно хорошо, однако сейчас, на службе, она малосмышленая и неловкая.

Люди жалуются, что ей, якобы, трудно что-то втолковать, физически она отстала; менструация еще не началась. По характеру она тоже ребенок. Она играет с маленькими детьми, дурашлива, много смеется без причины, много думает. Она ужасно робка и пуглива, с полугодовалого возраста очень нервозна. Она часто пугается, и тогда у нее вздрагивают конечности. Тогда ее нужно успокаивать. Во время пребывания у хозяев она часто жаловалась на сильный страх, особенно на то, что все время слышит рычание, бормотание. В подвале, якобы, какой-то парень.

Роза Б. слабенькая, плохо развитая девушка, которая выглядит решительно младше своих лет. Строение ее черепа несколько маленькое и узкое. Явления паралича отсутствуют. Особо нужно подчеркнуть, что у нее были не очень выраженные, но отчетливые движения, подобные пляске святого Витта – подергивания мускулатуры лица и рук. Она производит детское, неопытное впечатление. Вопрос, была ли у нее уже менструация, кровь, она не понимает. Между тем, ее школьные знания довольно сносные. Она хорошо считает и хорошо дает сведения о своей семье и своем прошлом. В ответ на вопрос она говорит, что всегда очень боязлива. Ночью она иногда видит свет и думает, что в комнате призрак. Тогда она зовет мать. У своих хозяев она всегда очень боялась, когда должна была в первом этаже мелко колоть дрова. Когда она оставалась одна, как только она прекращала колоть дрова, то слышала какое-то рычание и бормотание. Она всегда думала, что в подвале какой-то парень, тогда ее охватывал ужасный страх. В таком страхе она устроила пожар. Она надеялась, что тогда ей не нужно будет больше идти в подвал. Она очень хорошо знает, что за такой поступок могут наказать по суду, однако знает об этом только с тех пор, как ее мать после преступления частенько ставила ей это в упрек. Она обещает ничего подобного больше не делать.

Заключение. Здесь мы имеем дело с несомненно неполноценным, физически и также душевно отсталым существом, развитие которого находится на детском уровне. В особенности, последнее имеет отношение к ее склонностям, мышлению, ощущениям, оценочной способности. Она болезненным образом раздражительна, нервозна, что и внешне находит выражение в пляске святого Витта (Chorea).

Рука об руку с этой отсталостью и нервозным состоянием идет большая боязливость, какая часто встречается у детей. У нее детская и болезненная фантазия, которая вызывает в ней на пути иллюзий состояния страха и боязненные идеи, которые не подвержены влиянию спокойно взвешивающего проясненного рассудка и не могут быть правильно поставлены. Девочка слишком рано оставила родительский дом и слишком рано поступила в услужение, в котором она должна была трудиться без присмотра. Эти иллюзии и состояния страха привели девушку к преступлению, за которое она сейчас должна отвечать. Обвиняемая, однако, имеет такое свойство, что можно ожидать, что в будущем еще сейчас имеющее место состояние душевной слабости будет проявляться меньше. Для настоящего случая вероятно, что на момент преступления она находилась в болезненном состоянии душевной деятельности согласно § 51 УК. Также здесь можно было бы применить § 56 УК.

Дело было прекращено.

В аналогичном направлении, что и случай Хонбаума, от типичной тоски по дому отклоняется И. С. Филипп, однако у нее к интеллектуальной слабости, возможно, добавляется также меньшая нравственная сопротивляемость. Рихтер («Юные поджигатели») рассказывает о ней.

Случай Иоганны Софи Филипп

Иоганна Софи Филипп, 14-ти лет, деревенская девушка, ребенком была болезненной, сейчас слабой и золотушной конституции, долговязая. Узкое строение груди, сколиоз, увеличение щитовидной железы и левого века. У нее аскариды. Уже в течение продолжительного времени жалуется на слабость, чувство усталости, головную боль, особенно рано утром, когда встает; причем и всегда ей было «плохо и кружилась голова». Она была очень сонной, засыпала рано вечером и не могла утром встать.

Менструация еще не началась. Срамные волосы начинают расти. Вокруг сосков несколько выпуклостей.

Прежде она, якобы, была оживленной и веселой. С момента преступления она полностью утратила это настроение. Некоторыми она описывается как неаккуратная, чувствительная, легко вспыльчивая, склонная к приукрашиваниям и мелкой лжи, а другими – как послушная, прилежная, уживчивая, спокойная, свободная от злобы и мстительности, благонравная, но со слабым характером. В школе она проявила слабые задатки и мало мыслительных способностей, однако получила по окончании хорошие оценки. Родители – порядочные люди, она получила хорошее воспитание.

Примерно за три недели до преступления она в первый раз поступила в услужение. У нее была тоска по дому в высокой степени; много плакала, убегала домой без разрешения, но послушно давала вернуть себя. Позднее, казалось, прижилась, особенно, когда она приходила из дома, она была в хорошем настроении. «Ей, якобы, было сразу хорошо, когда она побывала дома». В отношении серьезных уговоров и угроз выражение тоски по дому в последние дни уменьшилось.

В воскресенье (1 мая) у нее на душе было особенно тяжело. Вечером ее отругали за тайное посещение родителей. В тот же вечер она решилась на поджог и с этой целью взяла с собой горшочек. Разбуженная утром в воскресенье в 6 часов, она чувствовала себя слабой, и у нее кружилась голова. Она оделась, принесла и положила в горшочек горящие угли и подожгла сено в сарае. О своих собственных вещах она не думала. Несмотря на то, что она легко могла бы их спасти, они сгорели.

Поначалу она отрицала преступление. Только через несколько дней она полностью признала свою вину. На вопрос о мотивах поступка она заявила: «Я не знаю причины, почему я это сделала. Моя хозяйка ничего плохого мне не делала. Уже в субботу у меня было ощущение, как будто кто-то стоит рядом со мной и говорит мне, что я должна устроить пожар. И в этот вечер мне было очень плохо и кружилась голова. В этом состоянии я взяла горшочек с намерением разжечь огонь». На следующее утро было так же. Раньше у нее никогда не было такой мысли. Врачу она призналась, что знала о наказуемости преступления. Она призналась, что надеялась благодаря пожару вернуться домой, что до последнего времени она втайне испытывала тоску по дому и испытывает ее еще и сейчас. Позднее она отрицает, что испытывала тоску по дому в утро поджога или лелеяла надежду благодаря такому поступку снова вернуться домой, у нее в то утро только кружилась голова. Как она пришла к преступной мысли, она не знает.

Она была приговорена к наказанию и доставлена в исправительное заведение. Оттуда сообщается, что она стала подавленной и невеселой. Очевидно, она испытывает раскаяние, кажется стеснительной и послушной, старательной и добропорядочной и проявляет скудные интеллектуальные силы. Она рвется на родину, но без болезненных симптомов. О мотивах поступка она дает те же показания, что и раньше. Дирекции кажется, что во время и непосредственно после преступления ее оставило представление о грехе, который она совершает. Врач учреждения показывает, что она подавлена, у нее периодические приступы угрызения совести, хорошее поведение, мягкость воли сменяется детской возбудимостью. Физически она здорова после того, как были выведены глисты, только обнаружилась гиперемия в голове и груди, проявившаяся через сердцебиение, учащение пульса и покраснение лица. Отсутствуют все симптомы психического заболевания.

У этой преступницы, в отличие от предыдущих, проявляется большая планомерность в выполнении преступления, без того, чтобы могла идти речь о борьбе мотивов. Возможно, это обстоятельство в сочетании с некоторыми из свидетельских показаний дает основание предполагать в ее характере низкую нравственную ступень развития, однако нужно подчеркнуть, что планомерность в действиях встречается также у совсем интактных индивидуумов под влиянием очень дурного расположения духа (например, Аполлония, Рюш, Хеттих).

Депрессивное состояние, как в случае Хонбаума, большей частью эндогенно, оно протекает в колебаниях, продолжается в тюрьме и проявляется как периодическое пробуждение совести. В остальном у нее также имеют место опять телесная болезненность, психопатические черты, детские качества, при отсутствующей менструации первые признаки полового развития.

Ближе к предыдущим случаям стоит М. Белпинг, о котором рассказывает Петерсен (Pfaffs Mitteil. 1833, S.532). Она морально и интеллектуально не на высоте. Можно ли говорить о дефекте в психиатрическом смысле, однако, сомнительно.

Случай Маргареты Беллинг

Маргарета Беллинг из Кохендорфа, дворянского имения Виндебю, 23 декабря 1832 г. и 8 января 1833 г. устроила поджог у своих хозяев в Бонерте, оба раза огонь своевременно потушили. Три недели назад она начала здесь работать детской няней на службе у Хуфнера Томса.

После отрицания в первое время и притворного плача она призналась в процессе судебного разбирательства с большим самообладанием, чем можно было бы ожидать в ее возрасте, что оба раза устраивала поджог, не имея иной причины, чем та, что она не хотела там быть, так как ее никто к этому не побуждал и она также думала о размере опасности для ее кормильцев. Она не может пожаловаться ни на X. Томса, ни на его жену: с ней хорошо обращались; просто она очень тосковала по дому и не надеялась уйти, если она в этом признается.

Прошлым летом сгорел дом вблизи имения Виндбю, где в то время служила та самая М. Б. Подозрения на нее не пало. Здесь она служила детской няней два лета 1931 и 1932 гт. Хозяева были очень довольны, никогда не имели повода для жалоб.

Во время второго допроса она показывает, что она в одно из воскресений, примерно спустя 8 дней после начала работы лишь разожгла огонь, потому что у нее была ностальгия, и она думала, что сможет уйти домой после этого. После повторных уговоров она сказала, что уже в первую ночь после прибытия в Бонерт ей приснился огонь в кровати мальчика-слуги, и эта мысль, даже если она ни с кем ею не поделилась, очень занимала ее весь день и позднее. К этому на следующий день добавилась сильная тоска по дому, из-за чего в нее, якобы, вселилась мысль устроить пожар, чтобы дом сгорел, и она могла снова вернуться к своей матери и бабушке в Кохендорф, а также в школу; при этом ей снилось еще однажды ночью, до преступления, что ее бабушка умерла, и ее мать плакала из-за этого. Она не чувствовала себя плохо перед преступлением и не ощущала никакого особого удовольствия от огня.

С предварительно сформировавшимся намерением поджечь огнем из плиты кровать мальчика-слуги она вышла из комнаты, справила сначала свою нужду и затем, вернувшись в дом, углем устроила пожар. При этом она не заметила никакого особого беспокойства. Ужас и опасность своего преступления она не представляла себе, так как в ее намерения входили последствия, а именно сожжение дома. Когда горел огонь, она почувствовала внутреннее беспокойство.

Ее хозяйка заметила, что она в первые дни после пожара не ела хлеба, и спросила, очень ли она тоскует по дому, что она отрицала. Далее хозяйка показывает, что она не замечала за обвиняемой ничего болезненного, что она всегда казалась бодрой и довольной, в течение всего дня преступления также не проявляла беспокойства или других душевных движений. При втором поджоге хозяйка также ничего не заметила. То же показывает служанка Кар. Кайзен, которая спала вместе с М. Б. За исключением того, что та ей однажды рассказала, как ей снилось, что мать звала ее в школу. М. Б. спала крепко, ночью одна не вставала.

При новых допросах она снова и снова говорила о ностальгии. Решение о последнем преступлении она приняла уже утром до обеда, чтобы в полдень его выполнить.

Школьный учитель рассказывает, что она посещала школу, если не была больна или не была в услужении, однако при определенном равнодушии и поверхностности в знаниях продвинулась ненамного. Пастор Боннекамп говорит: «Ее религиозные познания были только неудовлетворительными, в чтении у нее был достаточный навык, но, казалось, ей трудно понять содержание прочитанного и пересказать. Вообще-то у нее наверняка нет недостатка в задатках, но ее мыслительная сила мало тренирована, и ее моральное чувство, видимо, еще дремлет. Легкомыслие и опрометчивость, определенно, отличительные черты в ее характере. Из настоящей испорченности, злобности и злорадства я ничего не заметил. Но скрытность и боязнь проявлялись в ее характере. Она не сознавалась, что по злому умыслу, чтобы причинить другим людям вред, устроила пожар. Вероятно, она сама не отдавала себе отчета в побудительных причинах своего поступка, а только лелеяла вероятную надежду, что сможет таким образом высвободиться из своего теперешнего положения, которое ее не устраивало. В чувстве у нее, собственно, недостатка нет. Когда она читала отрывок из сборника церковных песен, который я ей дал, при словах “И вечным будет наказание” она разразилась сильным плачем. Мои увещевания, видимо, произвели на нее впечатление, поэтому я лелею надежду, что она еще сможет когда-нибудь, когда проснется ее моральное и религиозное чувство, стать годным членом человеческого общества, поскольку у нее нет недостатка в хороших душевных задатках, и она физически и душевно здорова».

К тому же результату приходит Петерсен. Его обследование дает следующие результаты: «Менструация еще не началась, рост тела существенно продвинут, однако больше в длину. Никаких следов рахита. Никогда не была болезненной. Упитана, цветущий цвет лица. Признаки, рано для этого возраста (13 лет), начинающегося периода полового развития: пробиваются волосы на лобке, уже заметное набухание грудей, бедер и наружных половых органов. Ее душевные силы неразвиты, при этом недостаточное возбуждение и большая инертность. Различным образом и в разное время исследовал причины преступлений. На настойчивые вопросы о настоящей причине ее неоднократных попыток поджога я получил ответ, что она и сама не знает. Она совсем об этом не думала. Она тосковала по дому и по школе, у нее была ностальгия. Мать звала ее много раз. Она видела яркий огонь в кровати мальчика-слуги. Она никому не хотела причинить вред. Следов преступных мотивов, злобы, гнева, ненависти, мстительности, злобности, раздражительности ни в чем не было заметно. Частенько также казалось, и особенно в последнее время, как будто она больше не может ясно представить себе состояние, в котором она находилась перед, во время и после преступления. В ночь перед первым поджогом она дважды просыпалась из-за позывов к мочеиспусканию и будила спящую с ней девушку, чтобы пойти вместе, потому что одной в темноте ей было боязно. Утром 23 декабря 1832 г. при пробуждении она думала, ее зовет мать, чтобы она вставала и шла в школу. Она сидела в то утро у колыбели и качала ребенка, была подавлена, и у нее было не так хорошо на душе, как обычно. Мысль устроить пожар возникла тут внезапно. Хозяйка тем временем кормила ребенка грудью, затем она вышла почистить картошку. Потом она снова вошла и ухаживала за ребенком. У девочки был позыв к мочеиспусканию, и она сказала об этом хозяйке. Та разрешила ей выйти. Когда она шла по прихожей, почувствовала дрожь и тянущую боль в бедрах и ногах, потом помочилась. При возвращении она в спешке схватила каминными щипцами горящий уголь, которого в достатке лежало на плите, и быстро, чтобы другие этого не видели, положила в кровать. Она ничем больше не могла себе помочь. Подавленность и страх после этого исчезли. Потом она больше ©б этом не думала и вошла снова, и села за стол есть, и еда ей понравилась. Когда из кровати вспыхнуло яркое пламя, у нее задрожали ноги. Ей стало страшно, что сгорит дом, она пошла за водой. Она с охотой тушила огонь. Вечером подавленность исчезла, когда она заметила, что огонь потух. Она дальше не думала о том, что могло бы случиться большое несчастье, также не знала, что совершила неправедный поступок и зло. Когда она во второй раз устроила пожар, ей ничего не снилось, и казалось, будто первоначально возникшая внезапно при физическом нездоровье мысль устроить пожар теперь же, при полусонной жизни была единственной, которая ее, при своем таком большом безразличии и инертности, еще занимала и которая через это постепенно выросла в навязчивую идею. Она рассказывает: утром, на рассвете 8 января, когда она готовила завтрак, у нее дрожали ноги и на душе было нехорошо. Она все время думала о школе и о своей матери, и также о совершении поджога, чтобы вернуться домой. Также она думала о хозяйке и о том, что та не отпускает ее. Целое утро ее занимала эта мысль, и она тряслась, потому что боялась, что ее раскроют. Первый раз у нее не было этого страха. Она не хотела причинить вред, однако думала, что жильцы могут пострадать, она думала, видимо, загорится, и была рада, когда огонь был погашен.

Это незначительный и, по моему мнению, настоящий результат, к которому я пришел только после многократных, длящихся часами мучительных бесед с М. Б. Она показалась мне во время обследования диковатым, инертным, неосмотрительным и легкомысленным, однако при этом, в сущности, хорошим ребенком».

В своем заключении Петерсен предполагает, что она устроила пожар, без сомнения, в состоянии оцепенения и бессознательного сна наяву, которое вызвано процессами периода развития и ностальгией наряду с однообразной жизнью. Вменяемость им отрицается. О процессах, которые привели к преступлению, он пишет: «Все утро перед преступлением она путала сон с действительностью, думая, что мать действительно ее зовет. В таком сонном состоянии она берет, во власти навязчивой идеи и инстинктивной тяги к поджогам, лежащий под рукой горящий уголь и кладет его в кровать мальчика-слуги, где фантазия ее души показала яркий огонь в сновидении. После этого она чувствует себя освобожденной от внутреннего страха. Вскоре, однако, она чувствует беспокойство о своем поступке, но беспокойство было временным и не оставило следа. Прежнее состояние возвращается, снова она не может сопротивляться тяготению и бросает уголь на сеновал».

По годам и своим душевным качествам она совсем ребенок, но у преступницы сказывается уже начинающийся период полового созревания. Болезненные состояния, кроме времени службы, не упоминаются. Ностальгическое расстройство, очевидно, очень высокой степени, ведущее периодически под влиянием страха к снам и иллюзиям. В таком состоянии страха она первый раз импульсивно устраивает поджог, второй раз, по-видимому, после того, как мысль об этом засела в ее голове дольше, она даже, в отличие от первого преступления, предварительно боялась разоблачения. Важен тип ее высказываний. Она, видимо, сама не имеет представления о мотивах.

Более кратко излагается третий случай Хеттиха; он находится, возможно, на сходной ступени нравственного и интеллектуального развития.

Случай Евы Барбары Ш.

Ева Барбара Ш., 15-ти с тремя четвертями лет, дочь столяра, находилась на момент совершения преступления на рубеже наступающего периода полового созревания и имела болезненный вид. При относительно маленькой голове с плоским затылком у нее была стройная фигура, ловкость тела, изящные кисти рук. Трое ее братьев и сестер были придурковаты. Полуторагодовалый брат для своего возраста нормальный.

Многие свидетели называют ее толковой, но нерадивой, неосмотрительной, невдумчивой и частенько рассеянной. Пастор и школьный учитель высказываются в своих свидетельствах о малых интеллектуальных способностях и образовании Ш., не ставя под сомнение ее способность оценить совершенное ею преступление.

Медицинская коллегия после личного наблюдения указывает: ее психический habitus находится, в целом (особенно с претензией на более высокие душевные способности), на низкой культурной ступени. При выборе средств для достижения ее целей она проявляет не только ловкость рук, но и дар выдумки и воображение; но одновременно очевидна низкая способность оценивать преимущества и недостатки своих действий, а также налицо влияние этого на определение ее волевой способности. Ощущения вызванного ее внешним положением недомогания в сочетании с обоснованной этим, хотя бы частично, ностальгией и позднее отодвигали чувство раскаяния на задний план.

Среди сестер и братьев она рассматривалась как самая благородная, ее больше щадили и к ней относились с вниманием, она могла меньше работать.

В своей родной деревне Ш. была дважды в услужении, первый раз 4 недели, второй раз 14 дней. После этого она также дважды, первый раз за два года, второй раз за год до преступления, была в услужении в Р., в нескольких часах езды от ее родной деревни. Каждый раз ее сразу же охватывала тоска по дому, и в первые несколько дней она опять бежала домой.

Когда она в конце концов поступила на службу в семью слесаря Ш. в приходскую деревню Й., также недалеко от ее родных мест, где в ее обязанности входили, главным образом, присмотр и уход за ребенком нескольких недель отроду, она и здесь сразу и в сильной степени впала в ностальгию. Действующими причинами этого недуга могли быть: переезд из тихой и отдаленной деревни в очень оживленный и лежащий на проселочной дороге Й., хорошее обращение дома, в сравнении с обращением очень суровой и, по описаниям, сварливой хозяйки, в сочетании с напряженной работой, когда она иногда до полуночи должна была бодрствовать из-за кричащего ребенка. То, что она действительно страдала ностальгией, констатировано многими свидетельскими показаниями.

Из физических болезней к тому времени обнаруживались только давление и боли в груди, колотье в сердце, которое у нее было уже давно и порою усиливалось болезненным давлением в нижней части живота.

С одной стороны, обуреваемая тоской по дому, с другой, в страхе перед своим отцом, если она приедет домой, быть обруганной и побитой и высмеянной девушками в О., Ш. пришла к мысли (после того, как она решила устроить своей хозяйке «коварство») убить того ребенка. Многие свидетельские показания говорят о том, что она была дружелюбна с детьми и любила их.

План умерщвления ребенка она пыталась выполнить поочередно многими способами. Сначала швейной иглой. После этой первой попытки ее посетил отец, который сказал ей, что «ему беспокойно за нее», из-за чего, вероятно, ее ностальгия еще усилилась. Отец призывал ее к хорошему поведению, что, однако, не вызвало в ней ощущения раскаяния, тогда она шла к своей второй попытке убийства. Она пробовала с горячим маслом, пыталась ввести дрожжи, наконец, на третий день, после трех первых попыток, ошпарила ребенка кипящим кофе, после чего он ночью умер.

Заключение. На момент совершения преступления она страдала от сильного, в значительной степени ограничивающего ее обвинительную способность, приступа болезненной ностальгии и была ею спровоцирована на противоестественный поступок; причем низкий уровень ее душевного развития и ее тогдашний период жизни (переход к половой зрелости) имел немалое влияние.

Наказание: из-за пониженной вменяемости два года пребывания в исправительном доме.

Преступница, об интеллектуальном состоянии которой существуют различные мнения, нежная девушка в период полового созревания. После того, как она за несколько лет дважды сразу в начале службы убегала из-за ностальгии, в третий раз убивает доверенного ей ребенка из страха перед бранью отца и высмеиванием девушек, если она просто так вернется. Совершение преступления растягивается в тщетных попытках на несколько дней и предполагало значительную бесчувственность, если депрессия была не очень сильной.

Довольно кратко рассказан в журнале Хенке случай Шпитты (Ztschr. f. Staatsarzneik. Bd. XXII, 1831. S. 355).

Случай Р.

P. родилась в 1815 г., дочь законных поденщиков, умелая в домашней работе, но очень отставшая в умственном развитии. Читать она может только по буквам. Не обучившись в школе, она в 12 лет поступает на службу. Несмотря на то, что с ней хорошо обращались, она уже через четыре дня оставила службу после того, как обратила в пепел дом своих кормильцев (призналась в этом лишь годы спустя). Она снова вернулась домой и год оставалась у своих родителей, занятая домашней работой и уроками чтения. Затем она поступила снова на службу к тем же людям, что и прежде. Однако уже через 14 дней, когда она сделала неудавшуюся попытку поджога, она вернулась в родительский дом, сославшись на предполагаемую болезнь матери. Снова она оставалась здесь примерно год и потом отправилась к другим людям как «маленькая девочка». Хотя ей, по ее собственному свидетельству, было там довольно хорошо, уже в первую неделю она подожгла дом. На сей раз ее разоблачили.

В суде первой инстанции она призналась в содеянном, улыбаясь, оставалась равнодушной и не раскаивалась, но у нее выступили слезы на глазах тотчас, когда была упомянута ее мать и то, что она сказала о происшедшем. «Здесь нам предоставляется ключ к ее душе. Самая теплая привязанность к родительскому дому и особенно к матери поглощает все прочие чувства и соображения, и ностальгия оказывается единственным мощным звуком в ее душе, который заглушает любой другой голос. Она рассказывает, как, отданная в услужение, она очень не хотела уходить из дома, как хотела бы быть у родителей и нигде больше. Она поджигает в Б. дом и во время вспыхнувшего пожара бросается в объятия матери, прося о возвращении домой. В тюрьме Б. она часто говорит о своих детских играх, но больше и охотнее всего о матери, и при этом плачет и мечтает о ней и уверяет, что, если бы ее родители и рассердились на нее, они все же всегда останутся ее дорогими родителями».

Хотя имела место ностальгия, она поначалу приводила ложные мотивы своего поступка, чтобы оправдаться. Ее, якобы, отругали, не давали ей сытно есть и т. д. После преступления она проявляла «самое большое спокойствие, детскость, сочувствие и участие ко всему “человечно хорошему”». Когда не затрагивается та сторона ее души, которая наполнена ностальгией, она кажется веселой и спокойной, добродушной и послушной, с хорошим рассудком и хорошей памятью.

Физически она детского хабитуса, еще не было менструации. Она болела малярией и много страдала головной болью.

В заключении отвергается пиромания на базе наступления полового созревания.

Вероятно, в любом случае речь идет об имбецильном, однако лишенном какого-либо душевного развития создании. Интересно, что однажды ей удался поджог, она не была раскрыта, и что она таким образом достигла своей цели. Это находится в противоречии с утверждением, что преступления страдающих ностальгией девушек абсолютно бессмысленны.

Случай Глории

В отношении развития разума и морали ввиду краткости не совсем ясна, но, по-видимому, не имбецильна и в некоторых чертах очень характерна 14-летняя Глория, о которой сообщает Крафг-Эбинг со слов Шревенца (Gerichtl. Psychopathologie. P. 59, 3 Aufl.).

Душевно отстала и находится на детской ступени развития. Абстрактно она знает, что поджигание – тяжкое преступление, но собственный случай таковым не считала. Она больше этого не сделает. Ее должны отпустить домой! Она простодушно призналась в содеянном только тогда, когда ей пообещали, что ей ничего не будет.

Заключение доказывает сначала, что здесь имеют место не психическое заболевание или слабоумие, а замедленное умственное развитие, которое ставит Г. на детскую ступень. Тяжелая работа, болезненность делали службу у чужих людей невыносимой для нее. У нее было только одно стремление – вернуться домой. Боязливый ребенок, каким она была, не осмелился бежать без причины. Она все надеялась на счастливый случай, который сделал бы возможным ее уход со службы. Однажды у нее в голове промелькнула мысль самой вызвать этот случай. Она боролась с этой мыслью, но та становилась все сильней. «Меня тянуло устроить пожар». В первый раз она его потушила еще сама, в конце концов она уже не могла оказывать сопротивление. Она думала при этом только об уходе, а не о возможных последствиях этого поступка. Часто она плакала в тюрьме: «Да, если бы обо всем этом подумала, я бы этого не сделала».