Текст книги "Цивилизация в переходное время"

260 Для тех, кто влюблен в мужественность или женственность как таковые, вполне достаточно традиционного средневекового брака – каковой, надо признать, является похвальным, вполне испытанным и полезным социальным институтом. Но вернуться к нему современному человеку чрезвычайно трудно, а для многих попросту невозможно, ибо такой брак осуществим, только когда вы отстранились от всех текущих проблем. Несомненно, многие римляне закрывали глаза на проблему рабства и на возвышение христианства, проводили свои дни в более или менее приятном бессознательном состоянии. Они могли так поступать, потому что не имели отношения к настоящему, потому что увязли в прошлом. Все те, для кого в браке нет проблем, не живут настоящим; и кто скажет, что они не блаженны! Современный мужчина считает брак слишком проблематичным. Недавно я слышал, как один немецкий ученый воскликнул перед аудиторией в несколько сотен человек: «Наши браки – фиктивные браки!» Меня восхитили мужество и искренность этого заявления. Обычно мы выражаемся менее прямо, осторожно предлагаем хорошие советы относительно того, что можно сделать, чтобы не запятнать идеал. Но для современной женщины – мужчины, возьмите на заметку! – средневековый брак уже не является идеалом. Правда, женщина держит сомнения при себе и скрывает свою непокорность: одна давно замужем, и ей не к лицу, как она сама думает, спорить о правах; другая не замужем, но слишком добродетельна для того, чтобы прямо признать собственные склонности. Тем не менее новообретенная мужественность не позволяет ни одной из этих женщин верить в брак в его традиционной форме («Муж да будет твоим господином»). Маскулинность – это осознание своих желаний и готовность совершать шаги, необходимые для достижения цели. Едва усвоенный, этот урок становится настолько очевидным, что его уже невозможно забыть без огромных психических потерь. Независимость и критическое суждение, которые женщина обретает благодаря этому знанию, являются положительными ценностями и ощущаются как таковые. Женщина больше никогда не сможет с ними расстаться. То же самое относится и к мужчине, который с изрядными усилиями добивается проникновения в женскую часть собственной души, нередко ценой больших страданий. Он впредь не отринет это понимание, ибо досконально осознал важность полученного результата.

261 На первый взгляд может показаться, что такие мужчина и женщина, скорее всего, заключат, если встретятся, «идеальный брак». В действительности это не так; напротив, между ними сразу вспыхивает конфликт. То, к чему рвется женщина в своей новообретенной самоуверенности, совсем не нравится мужчине, а чувства, которые он открыл в себе, неприятны женщине. Оба они отыскали в себе не добродетель и не что-то самоценное; это нечто сравнительно ничтожное, его можно было бы справедливо осудить, если бы мы говорили о личных предпочтениях или причудах. Именно так, впрочем, обычно и происходит. Мужественность женщины и женственность мужчины второстепенны, и прискорбно, что подлинная ценность личностей загрязняется в итоге чем-то менее значимым. С другой стороны, тень принадлежит целостной личности[121]121
  О понятии тени в юнгианской психологии см. статью «Борьба с тенью» в настоящем томе. – Примеч. ред.


[Закрыть]: сильный человек должен быть в чем-то слабым, умный должен в чем-то глупить, иначе он окажется слишком хорош, чтобы быть правдой, и все сведется к позе и блефу. Древняя истина гласит, что женщина любит слабости сильного мужчины больше силы, а глупость умного человека ценит выше его ума. Ее любви нужен мужчина целиком – не только мужественность как таковая, но и ее отрицание. Любовь женщины не сентиментальна, как у мужчины, в ней присутствует воля, порой крайне несентиментальная и даже способная принудить владелицу к самопожертвованию. Мужчина, которого любят таким образом, не в состоянии отринуть свои низшие черты, поскольку он может ответить на реальность женской любви только собственной реальностью. Эта реальность – не красивое подобие, а верное отражение той вечной человеческой природы, которая связывает воедино все человечество, отражение общих для всех нас высот и глубин человеческой жизни. В этой реальности мы больше не являемся отдельными личностями (persona – значит маска), мы осознаем наши общие человеческие связи. Здесь я избавляюсь от самобытности своей личности, будь то общественный облик или любой другой, и берусь за проблемы сегодняшнего дня, проблемы, которые возникают отнюдь не из моей головы – во всяком случае, мне нравится так думать. Я уже не могу их отрицать; я чувствую и знаю, что являюсь одним из многих, и то, что движет многими, движет и мной. В нашей силе мы независимы и изолированы, хозяева своей судьбы; в нашей слабости мы зависимы и связаны, становимся невольными орудиями судьбы, ведь тут имеет значение не индивидуальная воля, а воля вида как такового.

262 Два пола благодаря взаимному притяжению и поглощению обретают неполноценность – если оценивать происходящее с точки зрения двумерного, персонального мира видимостей; еще они обретают аморальные притязания, если воспринимать эти побуждения как личные устремления. Но в своем истинном значении для жизни и общества перед нами преодоление личной замкнутости и эгоистичной самосредоточенности ради активного участия в решении проблем современности. Поэтому, если современная женщина сознательно или бессознательно ослабляет брачные узы своей духовной или экономической независимостью, это не выражение ее личной воли, а исполнение воли вида, которая превращает конкретную женщину в свой инструмент.

263 Институт брака настолько ценен как в социальном, так и в нравственном отношении – религиозные люди даже считают его таинством, – что вполне понятно, почему всякое его ослабление может восприниматься как нежелательное и возмутительное. Человеческое несовершенство всегда вносит разлад в гармонию наших идеалов. К сожалению, никто не живет в мире, который воображается; мы живем в фактическом мире, где добро и зло сталкиваются и уничтожают друг друга, где нельзя ни творить, ни строить, не запачкав рук. Всякий раз, когда становится совсем плохо, обязательно найдется кто-нибудь, кто заверит нас под бурные аплодисменты, что ничего страшного не случилось, что все в полном порядке. Повторю: живущий и думающий вот так не живет в настоящем. Если взглянуть на любой брак подлинно критическим взглядом, мы различим – если острое давление обстоятельств полностью не погасило всех признаков «психологического» неблагополучия – симптомы ослабления и тайного разрушения, увидим «брачные проблемы», от невыносимых капризов до неврозов и прелюбодеяния. К сожалению, нельзя подражать тем, кто все еще способен оставаться в бессознательном состоянии; их пример недостаточно заразителен, чтобы побудить более сознательных людей снова опуститься до простой бессознательности.

264 Что касается всех тех – а их немало, – кто не обязан жить в настоящем, для них крайне важно верить в идеал брака и твердо блюсти ему верность. Если ценный идеал будет попросту уничтожен, а не заменен чем-то лучшим, какая в том польза? Поэтому даже женщины, замужние и вольные, колеблются, не решаясь бунтовать в открытую. Впрочем, они хотя бы не следуют примеру той известной писательницы, которая, перепробовав все возможные искушения, оказалась в надежной гавани супружества, где брак стал наилучшим выходом[122]122
  По всей вероятности, имеется в виду американка В. Вудхалл, суфражистка и сторонница концепции так называемой «свободной любви», под которой понимались свобода вступать в брак, разводиться и рожать детей без вмешательства государства, спиритистка и общественная деятельница. В конце концов вышла замуж за банкира Д. Мартина и после его смерти, унаследовав огромный капитал, стала заниматься благотворительностью. – Примеч. пер.


[Закрыть] (все, кому не дано достичь этого блаженства, пусть размышляют над ошибками и заканчивают свои дни в благочестивом отречении). Для современной женщины выйти замуж не настолько просто, и ее мужу найдется что сказать по этому поводу.

265 Пока существуют юридические условия, точно определяющие, что такое прелюбодеяние, женщинам надлежит хранить сомнения при себе. Но точно ли знают наши законодатели, что такое «прелюбодеяние»? Является ли их определение окончательным воплощением истины? С психологической точки зрения единственным, что имеет значение для женщины, будет тот факт, что это жалкое головотяпство, как и все остальное, придуманное мужчинами для кодификации любви. Для женщины любовь не имеет ничего общего с «супружескими проступками», «внебрачными связями», «обманом мужа» или прочими менее изысканными фразами, придуманными эротически слепым мужским интеллектом и подхваченными, будто эхом, самоуверенным демоном в женщине. Никто, кроме людей, безоговорочно верующих в нерушимость традиционного брака, не может грешить против приличий, а лишь ревностно верующий в Бога может по-настоящему богохульствовать. Тот, кто изначально сомневается в браке, не может посягать на него; для него юридическое определение недействительно, ибо он, как говаривал святой Павел, стоит вне закона[123]123
  Отсылка к следующим словам апостола: «Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» (Рим. 2:12). – Примеч. ред.


[Закрыть], находится в вышней плоскости любви. При этом люди, верующие в закон, часто нарушают собственные установления, по глупости, по искушению или просто по злобе, так что современная женщина начинает задаваться вопросом, не принадлежит ли она сама к той же категории. С традиционной точки зрения – да, принадлежит, и она должна это осознать, чтобы сокрушить идола собственной респектабельности. Быть «респектабельным» означает, как подсказывает само слово, быть замеченным[124]124
  Этимологически это слово восходит к лат. respectare – «глядеть назад; принимать во внимание». – Примеч. ред.


[Закрыть]; респектабельный человек – это тот, кто оправдывает общественные ожидания, кто носит идеальную маску, если коротко, мошенник. «Хороший тон», конечно, не мошенничество, но когда респектабельность подавляет психику, давит богоданную сущность человека, тогда человек становится тем, кого Христос назвал гробом повапленным[125]125
  Устаревший библеизм в значении «лицемер»; в современном синодальном переводе Библии это слово отсутствует: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять» (Мф. 23:27). – Примеч. ред.


[Закрыть].

266 Современная женщина осознала тот неоспоримый факт, что лишь в состоянии любви она может достичь самого высокого и лучшего, на что вообще способна, и это знание ведет ее к постижению факта, что любовь стоит вне закона. Респектабельность восстает против этого понимания, и данную реакцию склонны отождествлять с общественным мнением. Это меньшее из зол; гораздо хуже, что общественное мнение у нашей женщины, так сказать, в крови. Она будто слышит голос изнутри себя, если угодно голос совести, и последняя обуздывает ее порывы. Она не подозревает, что любовь, самое личное и самое ценное достояние человека, может привести к конфликту с историей. Такой вывод показался бы нашей женщине неожиданным и нелепым. Но кто, если уж на то пошло, до конца понял, что история не прячется в толстых книгах, а живет в самой нашей крови?

267 Пока женщина живет согласно общепринятым правилам, идущим из прошлого, у нее не возникает конфликта с историей. Но при первых признаках отклонения, пусть самых незначительных, от господствовавшего в прошлом направления культуры она сталкивается со всей тяжестью исторической инерции, и это внезапное столкновение может ранить ее, и даже смертельно. Колебания и сомнения здесь вполне понятны, ибо, подчинившись закону любви, женщина обнаружит себя в малоприятном и двусмысленном положении, где царит всякого рода разврат; вдобавок она испытывает на себе давление двух могучих вселенских сил – исторической инерции и божественного стремления к творчеству.

268 Кто же посмеет винить ее в нерешительности? Разве большинство людей не предпочитают почивать на лаврах (lauda-biliter se subiecit), не вступая в безнадежные споры о том, войдут они в историю или нет? В конце концов все сводится к следующему: готов ли человек порвать с традицией, стать «неисторичным» ради того, чтобы творить историю? Никто не может творить историю, если в нем нет желания рискнуть ради этого всем, довести эксперимент над собственной жизнью до победного конца и заявить, что его жизнь есть не продолжение прошлого, а новое начало. Простое продолжение рода можно оставить животным, а осознание – привилегия человека, то единственное, чем он может похвастаться, сравнивая себя с животными.

269 Нет сомнения, что современную женщину сильно занимает эта проблема, отражающая одно из культурных устремлений нашего времени: желание жить более полной жизнью, стремление к смыслу и воплощению, растущее отвращение к бессмысленной односторонности, бессознательной инстинктивности и слепой случайности. Психика современного европейца не забыла уроков прошлой войны, сколько ни изгоняй ту из памяти. Женщины все больше понимают, что лишь любовь способна обеспечить полное развитие, а мужчины начинают догадываться, что один только дух может придать жизни высший смысл. Оба пола ищут психических отношений, потому что для завершенности любви нужен дух, а духу нужна любовь.

270 Нынешняя женщина чувствует, что в браке нет настоящей безопасности, ибо что значит показная верность мужа, если известно, что мыслями и чувствами он обращен к другим, но слишком расчетлив или слишком труслив для того, чтобы и в поступках, а не только в фантазиях, гоняться за каждой юбкой? Что означает ее собственная верность, если она знает, что это всего лишь средство подтвердить законное право обладания, и знает, что это калечит ее собственную душу? Она прозревает начатки возвышенной верности духу и любви за пределами человеческой слабости и несовершенства. Возможно, она обнаружит, что явления, которые кажутся слабостью и несовершенством, болезненным расстройством или тревожным отклонением, надлежит истолковывать в соответствии с их двойственной природой. Это ступени, которые ведут к низшему уровню человеческого развития и в конце концов погружают в трясину бессознательности, если человек отвергает свою личную индивидуальность. Но если сможет удержать последнюю, то он впервые познает смысл самости – при условии, что сможет одновременно спуститься ниже себя, в недифференцированную массу человечества. Что еще способно освободить от внутренней изоляции личностной дифференциации? Как еще перекинуть психический мостик к остальному человечеству? Тот, кто стоит на вершине и раздает свое имущество бедным, отделяется от человечества блеском своей добродетели: чем более он забывает себя и жертвует собой ради других, тем сильнее он внутренне отчуждается от них.

271 Слово «человек» звучит очень красиво, но в правильном понимании оно не означает ничего особенно прекрасного, добродетельного или умного; это всего лишь нижняя планка среднего уровня. Требуется шаг, который не сумел сделать Заратустра, шаг к «самому безобразному человеку»[126]126
  Ср.: «Возвышенного видел я сегодня, торжественного, кающегося духом; о, как смеялась моя душа над его безобразием!.. Ты не вынес того, кто видел тебя, – кто всегда и насквозь видел тебя, ты, самый безобразный человек!» (Ницше Ф., «Так говорил Заратустра» / Перевод Ю. Антоновского). – Примеч. ред.


[Закрыть], то есть к настоящему человеку. Наше сопротивление этому шагу и наш страх перед ним показывают, сколь велики притягательность и обольстительная сила наших собственных глубин. Отказаться от них – не выход; это просто притворство, фундаментальное непонимание их значения и ценности. Ибо что за высота без глубины, ибо разве возможен свет, не отбрасывающий тени? Нет добра, которому не противостоит зло. «Никто не искупит греха, которого он не совершал», – говорил Карпократ[127]127
  Древнегреческий гностик, призывавший к отречению от мира через обилие плотских грехов; см. сочинение Епифания Кипрского «Панарион» («На восемьдесят ересей»), в котором довольно подробно излагаются взгляды последователей Карпократа: Епифаний Кипрский. Творения. М., 1863. (Творения святых отцов в русском переводе). Часть первая: ереси 1–33. – Примеч. пер.


[Закрыть]; это истинная мудрость для понимающих, но также и удобная отговорка для всех, кто предпочитает ложные выводы. То, что внизу, – не просто предлог для дополнительных удовольствий; мы его боимся, потому что оно требует места в жизни более сознательного, более полного человека.

272 Мои слова предназначены не для молодых – именно этого им не надо знать, – а для более зрелых людей, чье сознание уже расширено жизненным опытом. Ни один человек не может начинать с настоящего; он должен медленно врастать в происходящее, ибо нет настоящего без прошлого. Молодой человек еще не обзавелся прошлым, поэтому у него нет и настоящего. Он не создает культуру, а просто существует. Творить культуру – привилегия и задача более зрелых людей, прошедших расцвет жизни.

273 Европейское сознание разорвано в клочья адским варварством войны. Мужчина прилагает усилия к заживлению внешних повреждений, а женщина – как всегда бессознательно – берется за исцеление внутренних ран, для чего в качестве важнейшего инструмента необходимы психические отношения. Но ничто так не мешает исцелению, как исключительность средневекового брака, которая делает отношения совершенно излишними. Нравственность предполагает свободу, а отношения возможны только при наличии психической дистанции между людьми. По этой причине бессознательное устремление женщины направляется на ослабление структуры брака, а отнюдь не на разрушение брака и семьи как таковых. Последнее было бы не только аморально, но оказалось бы совершенно патологическим злоупотреблением.

274 Чтобы описать бесчисленные способы достижения этой цели, потребовались бы целые тома. Женщине, как и природе, свойственно действовать опосредованно, не открывая явно своей цели. На все неудовлетворительное она реагирует неосознанно целенаправленно – перепадами настроения, вспышками аффектов, эмоциональными мнениями и поступками, которые преследуют одну и ту же цель; их мнимая бессмысленность, злобность и хладнокровная беспощадность бесконечно огорчают мужчину, слепого к Эросу.

275 Опосредованные действия женщины опасны, поскольку велик шанс безнадежно скомпрометировать цель. Вот почему женщина стремится к большему осознанию, которое позволит ей четко определить цель и придать той значение, тем самым отринув слепой динамизм природы. В любую другую эпоху господствующая религия указала бы, в чем заключается конечная цель, но сегодня религия ведет назад, к средневековью, к той душераздирающей разобщенности, из которой проистекают все ужасающие варварства войны. Слишком много души отведено для Бога, слишком мало места в ней остается для человека. Но Бог не сможет благоденствовать, если душа человека голодает. Женская психика откликается на этот голод, ибо функция Эроса состоит в том, чтобы объединять разделенное Логосом. Перед современной женщиной стоит грандиозная культурная задача – возможно, предвестие новой эры.

VII. Значение психологии для современного человека[128]128
  Лекция, прочитанная в Кельне и Эссене в феврале 1933 г. Впервые опубликована под названием «О психологии»: Neue Schweizer Rundschau (Цюрих, 1933), № 1, 21–28 и № 2, 98–106. Переработанное и расширенное издание под новым названием: Wirklichkeit der Seele (Цюрих, 1934). – Примеч. ред.


[Закрыть]

276 Мне всегда было необычайно трудно разъяснять смысл психологии широкой публике. Поневоле тут вспоминаются времена, когда я работал врачом в психиатрической больнице. Подобно любому психиатру, я сделал поразительное открытие: не мы, врачи, составляем компетентное мнение о психическом здоровье или нездоровье – нет, суждение выносит публика, которая неизменно знает обо всем намного лучше нас. Нам говорят, что больной вовсе не лезет на стены, что он сознает, где находится, что он узнает своих родственников, что он не забыл своего имени, что, следовательно, он на самом деле отнюдь не болен, просто слегка расстроен или взволнован, а мнение психиатра о том, что этот человек страдает такой-то болезнью, совершенно неверно.

277 Это крайне распространенное явление вводит нас в область собственно психологии, где дела обстоят еще хуже. Каждый думает, что психология есть то, что ему самому лучше всего известно, – это всегда его собственная психология, о которой осведомлен он один, но при этом его персональная психология есть психология всех остальных. Инстинктивно человек предполагает, что его собственная психическая конституция тождественна общей, что каждый из нас в своей сути подобен всем остальным, то есть себе самому. Мужья думают так о своих женах, жены думают так о своих мужьях, родители – о детях, а дети – о родителях. Складывается впечатление, будто каждый из нас располагает непосредственным доступом к происходящему внутри него; мало того, он хорошо изучил эти внутренние процессы и может высказывать о них обоснованное мнение, как если бы его собственная психика была чем-то вроде главенствующей психики, которая применима абсолютно ко всем и которая дает человеку право полагать, что его личное положение дел соответствует некоему общему правилу. Люди глубоко изумляются и даже ужасаются, когда выясняется, что это правило откровенно не годится, когда обнаруживают, что другой человек принципиально отличается от них самих. Чаще всего для них эти психические различия нисколько не любопытны и уж тем более не привлекательны; это малоприятные недостатки, которые трудно терпеть, или даже невыносимые недостатки, которые надлежит строго осудить. Такая болезненно очевидная разница кажется им нарушением естественного порядка, поразительной ошибкой, которую нужно исправить как можно скорее, – или неприличным поступком, который требует соответствующего наказания.

278 Как вы знаете, в самом деле имеются расхожие психологические теории, которые опираются на предположение, будто человеческая психика повсюду одинакова и поэтому может быть объяснена одинаково, независимо от обстоятельств. Впрочем, унылой монотонности таких теорий противоречит тот факт, что индивидуальные психические различия действительно существуют, что для них возможно почти бесконечное количество вариаций. Кроме того, одна из упомянутых теорий объясняет мир психических явлений преимущественно с точки зрения полового инстинкта, а другая – с точки зрения влечения к власти[129]129
  Имеются в виду, соответственно, теории З. Фрейда и А. Адлера. – Примеч. пер.


[Закрыть]. В результате этого несовпадения взглядов обе теории нарочито декларируют каждая свои принципы и выказывают явное стремление мнить себя единственным и неповторимым источником спасения. Одна отвергает другую, и напрасно спрашивать, кто из них прав. Приверженцы обеих теорий старательно не замечают существование друг друга, и такое поведение, разумеется, не способствует устранению противоречий. А ответ на загадку до абсурда прост и сводится к следующему: правы и те и другие, поскольку каждая теория описывает психологию, сходную с психологией ее сторонников. Вполне можно повторить за Гёте: «Ты близок лишь тому, кого ты постигаешь»[130]130
  «Фауст», ч. I. – Примеч. ред.


[Закрыть].

279 Возвращаясь к нашей теме, взглянем пристальнее на почти неистребимый предрассудок простаков – дескать, все на свете точно такие же, как они сами. Хотя в целом верно, что психические различия допускаются в качестве теоретической возможности, на практике такие люди всегда забывают, что другой человек отличается, что он иначе думает, иначе чувствует, иначе видит и хочет совсем другого. Даже научные теории, как мы видели, исходят из предположения, что твердо знают, образно выражаясь, где зарыта собака. Если же отвлечься от этой забавной «домашней» распри между психологами, мы увидим, что существуют и прочие сходные по духу допущения социального и политического свойства; это уже серьезнее, потому что в них вообще отвергается наличие индивидуальной психики.

280 Не желая сокрушаться понапрасну из-за столь ограниченных и недальновидных взглядов, я задался вопросом, откуда они вообще берутся, и стал выяснять, в чем могут заключаться их причины. Это исследование побудило меня обратиться к изучению психологии первобытных народов. Я уже давно отметил то обстоятельство, что среди тех, кто более всего склонен к отстаиванию психического единообразия, наблюдаются некоторая наивность и ребячливость. Действительно, в примитивном обществе обнаруживается, что это допущение распространяется не только на людей, но и на все объекты природы – на животных, растения, реки, горы и т. д. Все они наделяются толикой человеческой психологии, даже деревья и камни могут говорить, и пр. Существуют отдельные люди, которые явно не соответствуют общему правилу и почитаются как маги, ведьмы, вожди и знахари, и точно так же среди животных имеются койоты-доктора, птицы-доктора, оборотни и т. п., причем почетное звание им присуждается всякий раз, когда животное ведет себя сколько-нибудь необычным образом и нарушает принимаемое по умолчанию предположение единообразия. Этот предрассудок, по-видимому, является пережитком – стойким и могущественным – примитивного склада ума, основанного, по существу, на недостаточной дифференцированности сознания. Индивидуальное сознание, или эго-сознание, – это поздний продукт человеческого развития. Первобытной его формой выступает простое групповое сознание, а в тех примитивных обществах, каковые существуют и поныне, оно зачастую так слабо развито, что многие племена даже не дают себе самоназвания, которое отличало бы их от других племен. Например, в Восточной Африке[131]131
  В 1925–1926 гг. автор предпринял «большую психологическую экспедицию» в Восточную Африку, чтобы пополнить на практике свои познания в «первобытной психологии» за счет общения с «дикарями» Кении и Уганды. – Примеч. пер.


[Закрыть] я встретил племя, которое называло себя просто «люди, которые тут» (die Leute, die da sind). Это примитивное групповое сознание продолжает жить в нашем собственном семейном сознании, и мы часто сталкиваемся с тем, что члены семьи не в состоянии поделиться какими-либо сведениями о себе – они лишь называют семейную фамилию и находят, что этого вполне достаточно.

281 Но групповое сознание, в котором индивидуумы взаимозаменяемы, не может считаться низшим уровнем сознания, поскольку в нем уже просматриваются все-таки следы дифференциации. На самом низком, самом примитивном уровне мы находим своего рода обобщенное, или космическое, сознание с полной бессознательностью субъекта. На этом уровне в наличии только события, но нет действующих лиц.

282 Наше допущение, что нечто, приятное индивидууму, непременно должно быть приятным и всем остальным, является поэтому очевидным пережитком той изначальной ночи сознания, в которой не было никакой ощутимой разницы между «я» и «ты», в которой все думали, чувствовали и действовали одинаково. Если же случалось что-то, указывавшее, что кто-то склонен думать иначе, немедленно возникало беспокойство. Ничто не вызывает у первобытных людей такой паники, как события, нарушающие привычный ход вещей: сразу распространяется подозрение, что эти события опасны и грозят бедой. Такая примитивная реакция сохраняется по сей день: вспомните, как быстро мы обижаемся, когда кто-то не разделяет наших убеждений! Нас оскорбляет, когда кто-то не разделяет наше представление о красоте. Мы по-прежнему преследуем всякого, кто думает по-другому, по-прежнему пытаемся навязать свое мнение другим, обращаем бедных язычников, чтобы спасти их от ада, который, несомненно, им уготован, – и все безмерно боимся остаться наедине с нашими убеждениями.

283 Психическое единообразие людей является негласным допущением, обусловленным тем фактом, что исходно индивидуум не осознает самого себя. В том далеком от нас первобытном мире не было индивидуального сознания, была только коллективная психика, из которой постепенно, на более высоких ступенях развития, выделилось индивидуальное сознание. Непременным условием существования индивидуального сознания является обособленность от других сознаний. Процесс сознательного развития можно уподобить шутихе, которая взмывает из темноты и рассыпается дождем разноцветных звезд.

284 Психология как эмпирическая наука возникла совсем недавно. Ей нет еще и пятидесяти лет, можно сказать, она еще в пеленках. Именно допущение единообразия не позволило этой науке родиться раньше. Следовательно, молодо и всякое дифференцированное сознание. Оно едва-едва пробудилось от долгого сна, медленно и неуклюже начинает осознавать собственное существование. Было бы заблуждением думать, что мы достигли сколько-нибудь высокого уровня сознательности. Наше нынешнее сознание – всего лишь ребенок, который научился говорить слово «я».

285 Понимание того, насколько сильно различается человеческая психика, стало одним из величайших открытий в моей жизни. Не будь единообразие коллективной психики изначальным фактом, источником и сутью всех отдельных душ, оно справедливо воспринималось бы как бессовестная иллюзия. Однако, вопреки нашему нынешнему разделенному, индивидуальному сознанию, коллективная психика продолжает, несомненно, существовать – в виде коллективного бессознательного, этакого моря, по которому эго скользит, точно корабль. По этой же причине ничто из изначального мира психики не может быть утрачено. Море вторгается своими бухтами и широкими заливами в сушу, омывает континенты, будто острова, а наше изначальное бессознательное теснит со всех сторон индивидуальное сознание. В катастрофах душевных болезней штормовой прилив этого моря затапливает острова и погружает в пучину. При невротических расстройствах происходит, если держаться нашего сравнения, прорыв дамб, и наводнения опустошают плодородные низменности. Все невротики – обитатели побережий, наиболее подверженные морским угрозам. Так называемые нормальные люди живут в глубине суши, на более высокой и сухой местности, вблизи спокойных озер и ручьев. Ни одно наводнение, сколь угодно сильное, их не достигает, а окружающее сушу море так далеко, что они не верят в его существование. В самом деле, человек может настолько отождествиться со своим эго, что потеряет общечеловеческие связи и отрежет себя от всех остальных. Поскольку никто не хочет быть полностью таким, как все, то это довольно распространенное явление. Однако правило первобытного эгоизма гласит, что меняться должен отнюдь не «я», а всегда кто-то другой.

286 Индивидуальное сознание окружено коварным морем бессознательного. Нам самим наше сознание кажется устойчивым и надежным, но на самом деле оно шаткое и держится на крайне ненадежном основании. Часто хватает одной сильной эмоции, чтобы нарушить чувствительное равновесие сознания. Об этом свидетельствуют наши обороты речи. Мы говорим, что человек «вне себя» от ярости, сам себя «не помнит», что его «не узнать», что «в него вселился дьявол» и т. д. Что-то заставляет нас «выходить из себя», «сходить с ума», и мы «больше не понимаем, что творим». Все эти знакомые фразы показывают, сколь легко наше эго-сознание разрушается различными аффектами. Эти нарушения проявляются не только в острой форме; зачастую они оказываются хроническими и способны вызывать стойкие изменения сознания. В результате неких психических потрясений целые обширные участки нашего сознания могут погрузиться обратно в бессознательное и исчезнуть с поверхности на годы и десятилетия. Постоянные изменения характера – явление вполне обыденное. Поэтому мы совершенно справедливо говорим, что после такого опыта человек словно «становится другим». Подобное случается с людьми, у которых плохая наследственность, с невротиками, а также и с нормальными людьми. Нарушения, вызванные аффектами, на языке науки именуются диссоциациями; они свидетельствуют о расщеплении психики. В каждом душевном конфликте мы можем выявить такого рода расщепление, способное обостриться настолько, что оно станет угрожать пострадавшей целостности сознания полным распадом.

287 Но даже обитатели суши, жители нормального мира, забывшие о море, не живут на твердой земле. Почва под их ногами настолько рыхлая, что в любой миг вода может ворваться в континентальные трещины и затопить все вокруг. Первобытный человек знает об этой опасности – не только из жизненного опыта своего племени, но и из своей психологии. Наиболее важными из «опасностей для души», как их называют ученые, считаются утрата души и одержимость. Оба явления суть диссоциация. В первом случае дикарь говорит, что душа от него убежала; во втором – что в нем поселилась чья-то чужая душа, обыкновенно довольно злобная. Такая формулировка может показаться странной, но она точно описывает симптомы, которые мы сегодня характеризуем как проявления диссоциации или шизоидные состояния. Они ни в коем случае не являются чисто патологическими симптомами, встречаются и среди нормальных людей. Они могут проявляться в виде перепадов общего самочувствия, иррациональных перемен настроения, непредсказуемых аффектов, внезапного отвращения ко всему на свете, психической усталости и т. д. Даже те шизоидные явления, которые соответствуют примитивной одержимости, можно обнаружить у нормальных людей. Последние тоже не всегда могут ускользнуть от демона страстей, тоже подвержены одержимости любовью, пороком или предвзятым убеждением, и все это роет глубокую пропасть между ними и теми, кто им дорог, порождая болезненный раскол в их душе.