Текст книги "Цивилизация в переходное время"

288 Первобытный человек, как и мы, ощущает расщепление психики как нечто неподобающее и болезненное. Мы называем это состояние конфликтом, нервозностью или психическим расстройством. Недаром библейское повествование помещает неразрывную гармонию растений, животных, человека и Бога, символизируемую раем, в самое начало всякого психического развития и провозглашает, что проблески сознания – «будете, как боги, знающие добро и зло»[132]132
  Быт. 3:5. – Примеч. ред.


[Закрыть] – суть смертный грех. Наивному уму и вправду должно казаться греховным разрушение того божественного единства сознания, какое господствовало во мраке первобытной ночи. Это люциферианский по духу бунт индивидуума против Единого. Это враждебный акт дисгармонии, ополчившейся на гармонию, разрыв слияния всего со всем. Потому-то Господь проклял змея и рек: «Вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту»[133]133
  Быт. 3:15. – Примеч. ред.


[Закрыть].

289 Но все же обретение сознания стало драгоценнейшим плодом Древа познания, тем волшебным оружием, которое даровало человеку победу над окружающим миром и которое, как мы надеемся, однажды принесет ему победу над самим собой.

290 С тем фактом, что индивидуальное сознание подразумевает разделение и противостояние, человечество сталкивалось бессчетное число раз в своей долгой истории. Как для отдельного человека пора диссоциации воспринимается как болезнь, так происходит и в жизни народов. Мы едва ли можем отрицать, что живем в эпоху диссоциации и болезни. Политические и социальные условия, раздробленность религии и философии, противоборствующие школы современного искусства и современной психологии – все это сводится в конечном счете к одному печальному выводу. Разве кто-нибудь, наделенный хоть малейшим чувством ответственности, испытывает удовлетворение при таком повороте событий? Будем честны перед собой: мы должны признать, что никто не чувствует себя вполне уютно и благоустроенно в современном мире; а последний становится все более и более неудобным для жизни. Слово «кризис», которое столь часто можно услышать, – это медицинский термин, его употребляют, когда хотят сказать, что болезнь достигла опасной степени развития.

291 Когда человек обретает сознание, в его душе возникает зародыш болезни диссоциации, ибо сознание есть одновременно высшее благо и величайшее зло. Трудно, не скрою, правильно оценить хворь той эпохи, в которой нам выпало жить. Но если окинуть взором клиническую историю человечества, мы обнаружим более ранние приступы этой болезни, их проще рассмотреть и опознать. Одним из самых страшных приступов был недуг, распространившийся по римскому миру в первые века после Рождества Христова. Диссоциация проявляла себя в беспрецедентном упадке политических и социальных устоев, в религиозных и философских разногласиях, в плачевном крахе искусств и наук. Попробуй мы свести человечество тех лет к одному индивидууму, перед нами предстала бы крайне дифференцированная личность, которая, с возвышенной самоуверенностью подчинив свое окружение, раскололась в погоне за отдельными занятиями и интересами, забыв о собственных происхождении и традициях, утратив даже всякую память о себе прежней, так что она непрерывно менялась и тем самым впадала в безнадежный конфликт с самой собой. В конце концов конфликт привел к такому ослаблению всего, что мир, который человек завоевал, обрушился на него, подобно опустошительному потопу, и завершил процесс общего разрушения.

292 После долгих лет, потраченных на исследования психического, в моем разуме (эту честь я разделяю, безусловно, с другими учеными) постепенно сложилась следующая картина: психическое явление никогда нельзя рассматривать с какой-то одной стороны, нужно принимать во внимание и противоположную точку зрения. Опыт показывает, что у всего на свете есть как минимум две стороны (порой же и больше). Известное заявление Дизраэли[134]134
  Британский политик, дважды премьер-министр Великобритании, также литератор и известный острослов. – Примеч. пер.


[Закрыть] – не следует придавать чрезмерное значение важному, а маловажное не так уж неважно, как может показаться, – говорит ровно то же самое. Еще одним вариантом выражения той же истины может стать предположение, что каждое психическое явление обязательно компенсируется своей противоположностью, в соответствии с присловьем «Les extremes se touchent»[135]135
  «Крайности сходятся» (фр.). – Примеч. ред.


[Закрыть] (или: «Не бывает такой беды, из которой не произрастает ничего хорошего»).

293 Значит, болезнь диссоциации в нашем мире есть одновременно процесс выздоровления или, скорее, кульминация срока беременности, предвещающая родовые муки. Разобщенность, преобладавшая в Римской империи, знаменовала в то же время грядущее возрождение. Недаром мы ведем летосчисление с эпохи Августа, именно тогда появилась символическая фигура Христа, которого ранние христиане почитали как Рыбу, правителя едва наступившей эпохи[136]136
  См. «Эон». – Примеч. ред. оригинального издания. В астрологии эпохой (эрой) называется период, на протяжении которого точка весеннего равноденствия находится в одном и том же зодиакальном знаке; согласно вычислениям, эпоха Рыб началась в I тысячелетии новой эры – и должна смениться эпохой Водолея в начале III тысячелетия. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Он стал правящим духом последующих двух тысяч лет. Подобно Оаннесу, наставнику мудрости в вавилонском предании[137]137
  Шумерский герой, получеловек-полурыба, вышедший к людям из моря. Предание об Оаннесе изложено в труде вавилонского историка Беросса (см.: История Месопотамии // История Древнего Востока: Тексты и документы. М.: Высшая школа, 2002). – Примеч. пер.


[Закрыть], он поднялся из моря, из первобытной тьмы и положил конец очередному этапу развития мира. Мы помним, конечно, его слова: «Не мир пришел Я принести, но меч»[138]138
  Мф. 10:34. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Однако все, что чревато разделением, в конечном счете порождает единство. Поэтому Христос учил о всеобъединяющей любви.

294 Отдаленность во времени дает нам возможность ясно увидеть и изучить эти исторические события. Живи мы в те дни, нам, полагаю, было бы суждено оказаться среди тех многих, кто ничего не замечал. Евангелия, или Благая весть, были ведомы разве что немногочисленным ревнителям; на поверхности же царили политика, экономические вопросы и развлечения. Религия и философия пытались усвоить те духовные богатства, что хлынули в римский мир с недавно покоренного Востока. Мало кто разглядел горчичное зернышко, из которого предстояло прорасти великому древу.

295 Классическая китайская философия опирается на два противоположных принципа – светлый ян и темный инь. О них говорят, что когда один принцип достигает вершин могущества, другой всегда присутствует в нем как зародыш. Это еще одна, особенно наглядная формулировка психологического закона компенсации за счет внутренней противоположности. Всякий раз, когда цивилизация достигает своей высшей точки, рано или поздно наступает период упадка. Но бессмысленный и безнадежный на вид крах, беспорядок без цели и сути, который наполняет наблюдателя отвращением и отчаянием, содержит в себе, в своем мраке, начатки нового света.

296 Давайте на миг вернемся к нашей попытке вообразить отдельного индивидуума времен упадка классической эпохи. Я пытался показать, что он психологически распадается, в роковом приступе слабости теряет власть над своим окружением и в итоге поддается силам разрушения. Если бы такой человек пришел ко мне на консультацию, я бы поставил ему следующий диагноз: «Вы страдаете от перенапряжения вследствие обилия дел и безграничной экстраверсии. Из-за избытка деловых, личных и человеческих обязанностей вы попросту потеряли голову. Вы этакий Ивар Крюгер[139]139
  Шведский финансист (1880–1932), известный как «Король спичек»; хитроумные спекуляции привели его к финансовому краху и самоубийству. – Примеч. ред. оригинального издания.


[Закрыть], типичный представитель современного европейского духа. Поймите, дорогой вы мой, что эта дорога неминуемо приведет вас к гибели».

297 Последнее замечание было бы для него особенно важным, поскольку пациентов, как правило, отличает пагубная склонность цепляться за привычный образ жизни, даже если тот давно доказал свою бесполезность. Так они лишь ухудшают собственное положение, а ждать, что пациент сам изменится, бессмысленно. Поневоле задаешься вопросом: «Что же делать?»

298 Наш пациент, будучи человеком разумным и осведомленным, уже перепробовал все патентованные лекарства, хорошие и дурные, перебрал всевозможные диеты и попытался осуществить на практике все советы от умных людей. Посему мы должны поступать с ним по завету Тиля Уленшпигеля[140]140
  Герой средневековых нидерландских и немецких легенд и народных книг, гуляка и балагур, отчасти схожий с восточным Ходжой Насреддином; в романе бельгийского писателя Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле сделался символом сопротивления испанским завоевателям. – Примеч. пер.


[Закрыть], который всегда смеялся, когда дорога шла в гору, и плакал, когда путь вел под уклон, в шокирующем пренебрежении здравым смыслом. Ведь под нарядом шута прячется мудрец, который, поднимаясь в гору, радуется предстоящему спуску.

299 Нужно обратить внимание нашего больного на произрастающий в нем начаток единства, на предвестие творческого рождения, эту основополагающую причину всех расщеплений и расстройств личности, происходящих на поверхности. Цивилизация не распадается, она возрождается. В первые века нашей эры человек проницательный мог бы с непоколебимой уверенностью воскликнуть, отрешась от политических интриг и диких спекуляций, от поклонения цезарям и циркового дурмана римского мира: «Зародыш грядущей эпохи зреет во тьме, скрываясь за всей этой суетой и беспорядком! Это семя древа, каковое накроет своей сенью народы от Туле на дальнем Западе[141]141
  В античной географии остров Туле (или Фула) – «край земли», полумифическая островная страна, которую искал и якобы нашел в самой северной части Европы древнегреческий путешественник Пифей (IV в. до н. э.); в переносном значении – «предел мира», ultima Thule. – Примеч. пер.


[Закрыть] до Польши, от гор Севера до Сицилии, каковое объединит их общей верой, общей культурой и общим языком!»

300 Таков психологический закон. Мой пациент, не исключено, не поверит ни единому слову врача. В лучшем случае он захочет познать происходящее самостоятельно. Здесь-то и начинаются наши затруднения, ибо компенсация всегда проявляется именно там, где ее меньше всего ожидают и где, при объективном рассмотрении, она кажется наименее правдоподобной. Предположим теперь, что наш пациент – не бледная абстракция давно умершей культуры, а человек из плоти и крови, человек наших дней, который имеет несчастье быть типичным представителем современной европейской культуры. Сразу станет понятным, что наша теория компенсации ничего для него не значит. Он тяжко страдает от болезни всезнайства; нет буквально ничего такого, что он не подверг бы классификации и не поместил бы в подходящий раздел. Что касается психики, та является, как он считает, его собственным изобретением, его собственной волей и подчиняется исключительно разуму; а если вдруг этого не происходит, если продолжают проявляться различные психические симптомы (тревожные состояния, навязчивые идеи и т. д.), то это, разумеется, клинически опознаваемое заболевание с вполне правдоподобным научным названием. О психическом как исходном опыте, который нельзя свести ни к чему другому, он вообще ничего не знает и не желает знать; он не ведает, о чем я говорю, но думает, что отлично во всем разбирается, и даже пишет статьи и книги, в которых оплакивает злодеяния «психологизма».

301 С таким умонастроением, которое являет себя из-за баррикады многочисленных книг, газет, мнений, социальных институций и профессиональных предрассудков, спорить бесполезно. Ничто не способно прорвать этот слой обороны, и менее всего – тот крохотный начаток нового, который сделает человека единым с миром и с самим собой. Этот начаток такой маленький и смешной, что от него кажется разумным попросту отмахнуться. Так куда нам вести нашего пациента, чтобы он ощутил хотя бы намек на что-то иное, на противовес слишком хорошо ему знакомому повседневному миру? Что ж, надлежит направлять его – сначала окольными путями – в тот темный, смехотворно незначительный, совершенно малый уголок души, следуя по давно заброшенной тропе к известной испокон века иллюзии, которая, как знают все, есть «не что иное, как»… Этот уголок души – сновидение, не что иное, как мимолетный, гротескный ночной фантом, а путем к нему служит толкование сновидений.

302 С поистине фаустовским негодованием мой пациент наверняка воскликнет:

 
К бессмысленным их чарам отвращенье
Питаю я: найдется ль исцеленье
Здесь, в этой тьме безумства, для меня?
Я не хочу советов старой бабы!..
Ужель природа и могучий Дух
Нам не дадут бальзама возрожденья?[142]142
  «Фауст», ч. 1. – Примеч. ред.


[Закрыть]
 

303 На это я отвечу: «Разве вы не пробовали одно лекарство за другим? Разве не видите сами, что ваши усилия только заставляют бегать по кругу, только возвращают вспять, к прежней путанице? Так откуда же возьмется другая точка зрения, если ее нельзя отыскать в вашем мире?»

304 Здесь вступает Мефистофель, одобрительно бормочет: «Так ведьма, стало быть, нужна»[143]143
  Там же. – Примеч. ред.


[Закрыть], тем самым внося собственное, дьявольское искажение в таинство Природы, извращая истину, которая гласит, что сон есть внутреннее видение, «мира внятные загадки»[144]144
  Гёте И. В. Эпиррема / Перевод Н. Вильмонта. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Сон – это маленькая потайная дверца в сокровеннейших и загадочнейших тайниках души, она открывается в ту космическую ночь, каковой было психическое задолго до того, как явилось на свет какое-либо эго-сознание, и каковая останется собой, сколь бы далеко ни простиралось наше эго-сознание. Ибо всякое эго-сознание изолировано; разделяя и различая, оно познает одни только частности и видит лишь то, что может быть сопоставлено с эго. Его сущность – ограничение, пусть оно достигает самых дальних туманностей среди звезд. Сознание неизбежно разделяется; но во сне мы будто превращаемся в подобие более обобщенного, более истинного, более вечного человека, обитающего во мраке изначальной ночи. Там он по-прежнему целостен, и целое в нем неотличимо от природы и лишено всякого эгоизма.

305 Именно из этих всеобъемлющих глубин возникает сон, каким бы ребяческим, гротескным и безнравственным он ни казался. Он так похож на цветок в своей искренности и правдивости, что заставляет нас устыдиться обманчивости нашей жизни. Неудивительно, что во всех древних обществах яркие сны считались посланиями богов! Рационализму нашей эпохи только и остается, что объяснять сновидения остатками дневных впечатлений, видеть в них этакие крохи, упавшие в сумеречный мир с богато накрытого стола нашего сознания. Эти темные глубины не более чем пустой мешок, содержащий не более того, что падает в него сверху. Почему мы склонны забывать, что в обширной области человеческой культуры не найти ничего величественного или прекрасного, что не выросло бы первоначально из счастливого озарения? Что стало бы с человечеством без подобных озарений? Нет, правильнее и точнее будет утверждать, что именно наше сознание и есть тот мешок, в котором отсутствует вообще что-либо, кроме того, что может в него упасть. Мы никогда не поймем, насколько зависимы от озарений, пока, к своему огорчению, не обнаружим, что они перестали нас посещать. Сон – не что иное, как озарение, пришедшее к нам из темного, всеобъемлющего мира психики. Что может быть более естественным, если мы заблудились среди бесконечных частностей и обособленных подробностей поверхности мира, чем постучать в дверь сновидений и заняться поиском указаний, которые приблизят нас к основополагающим фактам человеческого бытия?

306 Здесь мы сталкиваемся с упрямым предубеждением: мол, сны чересчур витиеваты, нереальны, лживы, это просто исполнения неосуществимых желаний. По большому счету, все такие доводы – лишь повод не воспринимать сны всерьез, ибо иначе придется доставить себе некоторое неудобство. Наша интеллектуальная сознательная гордыня ценит обособленность, несмотря на все недостатки последней, и потому люди готовы на все, только бы не признавать, что сны реальны, что они говорят правду. Некоторым святым, как известно, снились очень грубые сны. Куда бы подевалась их святость, возвышающая над пошлой чернью, если бы непристойность сновидений сбывалась наяву? Увы, самые убогие сны подчеркивают наше кровное родство с остальным человечеством и наиболее действенным образом подавляют высокомерие, порожденное атрофией инстинктов. Даже распадись мир на куски, единство психического не пострадает. Чем шире и многочисленнее трещины на поверхности, тем сильнее укрепляется это единство в глубине.

307 Никто, конечно, не испытав подобного на себе, не поверит, будто возможна какая-либо самостоятельная психическая деятельность вне сознания – уж тем более такая деятельность, которая совершается не только в отдельном человеке, но одновременно во всех людях. Однако, если сравнить психологию современного искусства с результатами психологических исследований, а плоды сравнения сопоставить с плодами мифологии и философии, мы обнаружим неопровержимые доказательства существования этого коллективного, бессознательного фактора.

308 Увы, наш пациент настолько привык считать свою психику чем-то таким, над чем он полновластен, что нам наверняка возразят – мол, никогда не наблюдалось ничего объективного в психических процессах. Наоборот, это самые субъективные явления, какие только можно вообразить. На это я скажу так: «Тогда заставьте ваши тревожные состояния и навязчивые идеи исчезнуть усилием воли. Дурное настроение, которое вас терзает, немедленно пропадет, достаточно лишь произнести волшебное слово».

309 Разумеется, в свойственной нашему времени наивности пациент совершенно не замечает, что одержим своими патологическими состояниями ничуть не меньше любой ведьмы или любого охотника на ведьм из темнейшей поры Средневековья. Мы сегодня просто называем все по-другому. В те дни рассуждали о дьяволе, а ныне мы говорим о неврозах. Но все сводится к одному и тому же – к вековечному опыту, к наличию в нас чего-то объективно психического и чуждого, своевольного, жестко противостоящего господству сознательной воли. Мы мало чем превосходим Проктофантасмиста[145]145
  По толкованию комментаторов, слово «проктофантасмист» составлено Гете из греческих корней со значениями «зад» и «созерцатель призраков»; под этим обозначением в «Фаусте» выведен К. Ф. Николаи – немецкий писатель, враждовавший с Гёте (последний упрекал Николаи в фарисействе). – Примеч. пер.


[Закрыть] из «Фауста», который восклицает:

 
Вы здесь еще? Нет, вынести – нет сил!
Исчезните! Ведь я же разъяснил.
Но эти черти к поученьям глухи!
Мы так умны, – а в Тегеле есть духи![146]146
  «Фауст», ч. 1. – Примеч. ред.


[Закрыть]
 

310 Если наш пациент сможет согласиться с логикой таких доводов, то многое разъяснится, а путь к постижению психического будет открыт. Но вскоре мы столкнемся с другим предубеждением, которое тоже встает препятствием для движения вперед. «Допустим, – скажет пациент, – я подвластен психической силе, которая сковывает мою волю; допустим, имеется этот объективно-психический фактор, если вам угодно так его называть. Но он остается сугубо психологическим, смутным, ненадежным, он не имеет никакого значения в практических делах и заботах».

311 Удивительно, сколь легко люди поддаются словам! Они всегда воображают, будто имя подразумевает объект – как если бы мы наносили дьяволу оскорбление, именуя его неврозом! Эта по-детски трогательная черта является еще одним пережитком той эпохи, когда человечество пользовалось волшебными словами. Но объекту, который скрывается за обозначениями «дьявол» или «невроз», безразлично, какие названия мы подбираем. Естественно, мы не знаем, что такое психика. Мы говорим о «бессознательном» просто потому, что не осознаем, что оно такое на самом деле. Мы знаем об этом столь же мало, как физики о материи. Физик лишь выдвигает гипотезы, исходя из определенного мнения, представляет себе материю то так, то иначе. Какое-то время картина мира у него сходится, а затем некое новое открытие заставляет пересматривать прежнюю цельность. Но самой материи это безразлично. Разве она становится от этого менее реальной?

312 Мы попросту не понимаем, с чем имеем дело, когда сталкиваемся с этим странным и беспокоящим явлением, которое называем бессознательным – или объективной психикой. Приводя не слишком внятные обоснования, его пытаются трактовать как сексуальное влечение или стремление к власти. Но эти попытки вовсе не воздают должного реальной значимости бессознательного. За этими влечениями – которые, конечно, отнюдь не суть и цель бытия, а некие пределы нашего понимания – скрывается непознаваемая глубина. Здесь открывается широкий простор для толкований. С тем же успехом бессознательное можно считать проявлением воли к жизни и приравнивать силу, создающую и поддерживающую жизнь, к élan vital Бергсона или даже к его durée créatrice[147]147
  Перечисляются основные понятия из учения французского философа-виталиста А. Бергсона: élan vital – жизненный порыв; durée créatrice – творческая длительность («время-качество»). – Примеч. пер.


[Закрыть]. Или же можно вспомнить волю у Шопенгауэра[148]148
  А. Шопенгауэр рассуждал о мировой воле, которая лишена логики, бессознательна, едина и стоит выше как духовного, так и материального. Мировая воля проявляет себя в вечном зарождении новой жизни, в непрестанном воплощении единой, вневременной и внепространственной воли во множестве индивидуальностей. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Я знаком с людьми, для которых непонятная им психическая сила имеет божественное происхождение – по той причине, что постигается ими посредством религиозного опыта.

313 Да, соглашусь, что я целиком и полностью принимаю разочарование моего пациента и публики в целом, недовольных тем, что сновидения, оказывается, суть источник сведений в той духовной неразберихе, что царит в современном мире. Нет ничего более естественного, чем посчитать подобный парадоксальный вывод совершенно абсурдным. На что вообще годен сон, эта крайне субъективная и ничтожная мнимость, в мире, полном подавляющей человека реальности? Ведь реальностям нужно противопоставлять другие, столь же осязаемые реальности, а не сновидения, которые только мешают спать или портят настроение после пробуждения. Нельзя построить дом из сновидений, ими не оплатишь налоги, не победишь в сражении и не преодолеешь мировой кризис. Поэтому мой пациент, подобно всем здравомыслящим людям, захочет услышать от меня, как поступать в этой невыносимой ситуации, какие возможны способы действия – соответствующие его ситуации, основанные на здравом смысле. Вот только беда в том, что все способы, которые видятся подходящими, уже опробованы – и доказали свою бесполезность, либо же сводятся к фантазиям, неосуществимым на практике. Все эти способы выбирались с учетом складывающейся ситуации. Например, когда кто-то ухитряется запустить дела, то, естественно, размышляет, как бы снова все исправить, и применяет все средства, призванные помочь и принести успех. Но что происходит, когда испробованы все средства, однако, вопреки всяким разумным ожиданиям, ситуация только ухудшается? В этом случае придется как можно скорее отказаться от применения указанных так называемых разумных средств.

314 Мой пациент – заодно, быть может, со всем нашим веком – находится именно в таком положении. Он с тревогой спрашивает меня: «Что мне делать?» Я должен ответить честно: «Не знаю». Значит, уточняет он, все впустую? Я отвечаю, что человечество бесчисленное количество раз попадало в тупик в ходе своего развития, и никто не знал, что делать, потому что все были поглощены вынашиванием хитрых планов спасения, но ни у кого не хватало смелости признать, что люди свернули куда-то не туда. А потом вдруг все как-то исправлялось, и порукой тому факт, что человечество по-прежнему существует, пусть и несколько отличается сегодня от себя раннего.

315 Изучая человеческую историю, мы видим лишь то, что происходит на поверхности, да и то в искаженном виде, посредством поблекшего зеркала традиции. Но происходящее на самом деле ускользает от пытливого взгляда историка, ибо подлинное историческое событие погребено очень и очень глубоко, переживается всеми, однако никем не наблюдается. Таков наиболее личный, наиболее субъективный психический опыт. Войны, смены династий, социальные потрясения, завоевания и религии – лишь поверхностные симптомы тайной душевной установки, неведомой самому индивидууму и не осознанной никем из историков; возможно, ближе всего к истине в этом отношении подходят основоположники религий. Великие события мировой истории, в сущности, совершенно не важны. В конечном счете существенна только жизнь индивидуума. Она творит историю, в ней впервые совершаются великие преобразования, и все будущее, вся история мира вырастает в конце концов как гигантская сумма из этих источников, скрытых в индивидуумах. В нашей личной и субъективной жизни мы являемся не только пассивными свидетелями эпохи и страдальцами, но также предстаем творцами. Мы создаем свою эпоху.

316 Следовательно, советуя своему пациенту обращать внимание на сновидения, я имею в виду следующее: «Обратитесь к самой субъективной части себя, к источнику своего бытия, к той точке, в которой вы творите мировую историю, сами того не осознавая. Ваше неразрешимое затруднение, очевидно, должно оставаться неразрешимым, ибо в противном случае вы бесплодно изнурите себя поисками средств, в несостоятельности которых исходно убеждены. Ваши сны суть выражение вашей внутренней жизни, они могут показать, какими ложными путями вы загнали себя в этот порочный круг».

317 Сны – беспристрастные, спонтанные продукты бессознательной психики, неподвластные сознательной воле. Это чистейшая природа; они показывают нам неприкрашенную, естественную истину и по этой причине способны, как ничто другое, вернуть нам установку, соответствующую начальной человеческой сути, пускай сознание слишком отдалилось от основ и зашло в тупик.

318 Толковать сновидения – значит размышлять о себе, предаваться саморефлексии. Причем вовсе не наше эго-сознание размышляет о себе; скорее, оно обращает внимание на объективную актуальность сновидения как сообщения или послания от бессознательной, единой души человечества. Предметом размышления служит не эго, а самость; вспоминается то странное «я», чуждое эго, которое было нашим с начала времен, если угодно, стволом, из которого выросло эго. Оно чуждо нам потому, что мы отдалились от него вследствие извращений сознания.

319 Но даже если принять за данность, что сны – отнюдь не произвольные видения, а естественные продукты бессознательной психической деятельности, то нам все равно недостанет храбрости, столкнувшись с подлинным сном, воспринять его как сколько-нибудь важное сообщение. Толкование сновидений является одним из достижений колдовского ремесла, поэтому оно причислялось к разряду темных искусств, преследуемых церковью. Ныне, в двадцатом столетии, мы мыслим в этом отношении несколько шире, но сама идея толкования сновидений до сих пор окружена таким обилием исторических предубеждений, что принимать ее благожелательно не так-то просто. Тут могут спросить, а существует ли по-настоящему надежный способ толкования сновидений? Насколько вообще можно верить тому или иному толкованию? Скажу прямо, я вполне разделяю эти опасения; более того, я убежден, что об абсолютно надежных способах толкования говорить не приходится. Абсолютная достоверность истолкования явлений природы допустима лишь в крайне узких пределах, когда интерпретация содержит ровно столько, сколько в нее вложено. Всякая попытка объяснить природу сопряжена с известным риском, и надежные методы появляются гораздо позже новаторских работ. Всем известно, что Фрейд написал книгу о толковании сновидений, но его подход является наглядным примером сказанного выше: результат получается в точности такой, какой его теория позволяет вложить в сновидение. Этот подход не воздает, разумеется, должного безграничной свободе сновидческой жизни, вследствие чего смысл сновидения скорее скрывается, чем раскрывается. Кроме того, когда рассматриваешь бесконечное разнообразие сновидений, трудно вообразить какой-либо способ или техническую процедуру толкования, приводящую к заведомо безошибочному выводу. Даже хорошо, что не существует надежных способов толкования, не то значение сновидений ограничивалось бы заранее, и сны утратили бы именно то качество, которое делает их столь полезными для терапевтических целей, – речь о способности предлагать новые точки зрения.

320 Поэтому было бы правильно относиться к каждому сновидению как к совершенно неизвестному объекту. Осмотрите его со всех сторон, возьмите в руки, носите с собой, дайте поиграть воображению, поговорите о нем с другими людьми. Первобытные люди делятся друг с другом яркими снами, по возможности, публично; схожий обычай засвидетельствован также в поздней античности, и вообще все древние народы придавали снам большое значение. При таком подходе сновидение порождает всевозможные идеи и ассоциации, приближающие нас к его истинному значению. Едва ли нужно указывать, что установление смысла – дело совершенно произвольное, и вот здесь-то подстерегает опасность. В зависимости от опыта, темперамента и вкуса для смысла устанавливаются более узкие или более широкие пределы. Одни готовы довольствоваться малым, другим же не хватит и многого. Кроме того, значение сновидения и его истолкование во многом зависят от намерений толкователя, от того, какого значения или каких последующих действий он ожидает. Выявляя смысл сна, он невольно будет руководствоваться известными предпосылками, и от скрупулезности и честности исследователя сильно зависит, прояснится ли смысл сновидения – или, может быть, толкователь совсем запутается в ошибочных версиях. Что касается предпосылок, можно считать не подлежащим сомнению следующий факт: сновидение – не праздное творение сознательного разума, а непроизвольное, естественное явление, даже если будет доказано, что сновидения каким-то образом искажаются, становясь осознаваемыми. Во всяком случае, искажение происходит настолько быстро и автоматически, что оно едва заметно. Поэтому можно с уверенностью предполагать за ним неотъемлемую часть функции сновидения. Столь же уверенно можно полагать, что сны порождаются бессознательной долей нашей личности и, следовательно, служат ее проявлениями, которые позволяют строить умозаключения о природе этой личности. Если мы хотим исследовать нашу собственную природу, сновидения – наиболее подходящие средства для этой цели.

321 В ходе толкования надлежит воздерживаться от всех предубеждений, так или иначе связанных с суевериями – прежде всего, от представления о том, что действующие лица сновидений ничем не отличаются от людей в реальной жизни. Никогда не следует забывать, что человек грезит в первую очередь (и почти вытесняя все остальное) о самом себе. Любые исключения подчиняются вполне определенным правилам, но не стану сейчас подробно об этом говорить. Если признать правоту такого мнения, порой нам придется сталкиваться с очень любопытными случаями. Хорошо помню две поучительные истории. Одному из моих пациентов приснился пьяный бродяга, лежавший у обочины, а другой – пьяная проститутка, возившаяся в канаве. Первый пациент был богословом, вторая – знатной дамой из высшего общества. Оба они искренне возмущались и ужасались своим снам, решительно отказываясь признавать, что видели во сне самих себя. Я дал обоим благонамеренный совет потратить час-другой на самоанализ, усердно и вдумчиво поразмыслить, в чем они лучше пьяного бродяги и пьяной проститутки в канаве. Деликатный процесс самопознания нередко начинается с такого вот неожиданного и неприятного открытия. «Другой», который нам снится, – вовсе не наш друг или сосед, а мы сами, в той ипостаси, о какой предпочитаем говорить: «Благодарю тебя, Боже, что я не таков, как этот мытарь и грешник»[149]149
  Парафраз библейского текста: «Фарисей, став, молился сам в себе так: “Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что́ приобретаю”». (Лк. 18:11–12). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Конечно, сновидение, будучи детищем природы, лишено морализаторских намерений; это просто олицетворение хорошо известного закона, согласно которому нет на свете деревьев, что дорастали бы до небес.

322 Вдобавок если держать в уме, что в бессознательном содержится все то, чего не хватает сознанию, что бессознательное, следовательно, имеет компенсаторную склонность, то можно приступать к выводам – при условии, конечно, что конкретное сновидение не возникло на каком-то очень глубоком психическом уровне. Если же перед нами такой сон, то он, как правило, будет опираться на мифологические мотивы, сочетания идей или образов, которые можно найти в мифах своего народа или мифах других рас. Тогда сон будет иметь коллективное значение, то есть значение, которое относится к общему достоянию человечества.