Текст книги "Структура и динамика психического (сборник)"

⁷⁷ «Unknown Mexico».

⁷⁸ «…Хуичоли, под влиянием закона сопричастия, утверждают тождественность маиса, оленя, hikuli [=мескаль] и перьев, а также классификацию, установленную представителями их племени, основным принципом которой является общее присутствие в этих данностях, или, скорее, циркуляцию между ними мистической силы, имеющей величайшее значение для этого племени». (Levy-Bruhl, p. 128.)

⁷⁹ Codrington. The Melanesians, p. 118. Seligmann в своей книге: The Melanesians of British New Guinea, столь богатой ценными наблюдениями, говорит о bariaua (p. 446), которая также имеет отношение к понятию mana.

⁸⁰ Warnecke. Die Religion der Batak.

⁸¹ Lovejoy. p. 380f.

⁸² «Der Ursprung der Religion und Kunst».

⁸³ «Das Wesen des Mana».

⁸⁴ Ср. рассмотрение мною способа, каким Роберт Майер открыл понятие энергии: Two Essays on Analytical Psychology, pars. 106ff. [Рус. пер. – Юнг К.Г. Психология бессознательного. М., 1996.]

⁸⁵ Seligmann (p. 640ff.) приводит наблюдения, которые, на мой взгляд, демонстрируют переходы mana в анимистические персонификации. Таковы labuni у народности гелариа в Новой Гвинее. Labuni означает «подача сигналов». Они имеют много общего с динамическими (магическими) влияниями, которые исходят или могут быть посылаемы в качестве сигналов из яичников (?) женщин, рожавших детей. [Вопросительный знак принадлежит Юнгу. – Прим. ред.] Labuni похожи на «теней», они пользуются мостами, чтобы пересекать потоки, превращаются в животных, но в остальном не обладают ни личностью, ни какой-либо поддающейся определению формой. Сходным является понятие ayik, с которым я познакомился, наблюдая жизнь негритянского племени, обитающего на склонах горы Элгон в северной Кении.

Трансцендентная функция

Это эссе было написано в 1916 году. Недавно его обнаружили студенты Института Юнга в Цюрихе, и оно было издано в частном порядке в своей первоначальной, необработанной форме, в переводе на английский язык. Чтобы подготовить рукопись к публикации, я ее переработал, сохранив при этом основные направления мысли и неизбежную ограниченность самого масштаба работы. По прошествии сорока двух лет эта проблема совершенно не утратила своей актуальности, хотя ее изложение по-прежнему нуждается в серьезном улучшении, что может понять каждый, кто знаком с таким материалом. Поэтому данное эссе, со всеми его недочетами, может рассматриваться как исторический документ. Оно может дать читателю определенное представление о тех умственных усилиях, которые были необходимы при первых попытках приложения синтетического подхода к психическим процессам в ходе психоаналитического лечения. Поскольку основное из содержащихся в этом эссе утверждений не утратило своей актуальности и сегодня, оно может стимулировать читателя к более широкому и глубокому пониманию этой проблемы. Сама же проблема созвучна повсеместно задаваемому вопросу: «Как конкретно должен поступить человек, чтобы наладить свои отношения с бессознательным?»

Этим вопросом задается индийская философия и, в особенности, буддизм и дзен-буддизм. В той или иной форме это самый фундаментальный практический вопрос любой религии и философии. Ибо бессознательное – это не какая-то конкретная вещь; оно – само Неведомое, имеющее к нам непосредственное отношение.

Предлагаемый здесь метод «активного воображения» представляет собой наиболее эффективный способ выведения на поверхность того содержимого бессознательного, которое располагается непосредственно под порогом сознания и, в случае более интенсивной активизации, по большей части спонтанно ввергается в сознательный разум. Поэтому данный способ представляет определенную опасность и по возможности не должен применяться без присмотра опытного специалиста. Одной из наименее опасных в этом отношении процедур является та, которая легко сводится к так называемым «свободным ассоциациям» Фрейда, однако при этом маловероятно, что она приведет к положительным результатам: пациент попадает в бесплодное окружение собственных комплексов, из которого ему уже никак не выбраться. Еще одна опасность заключается в том, что на поверхность может подняться подлинное содержимое бессознательного, но пациент может проявить к нему исключительно эстетический интерес и в результате остаться во всепоглощающей фантасмагории, что опять же ни к чему продуктивному его не приведет. Смысл и ценность этих фантазий проявляются только в ходе их интеграции в целостную личность – то есть тогда, когда человек задумывается не только над тем, что они значат, но и над их нравственными содержаниями.

И наконец, третья опасность – которая в определенных обстоятельствах может оказаться очень серьезной – состоит в том, что эти сублиминальные (лежащие по порогом сознания) содержания уже обладают столь сильным энергетическим зарядом, что, будучи высвобожденными с помощью активного воображения, они могут подавить сознательный разум и овладеть личностью. Это дает толчок к появлению состояния, которое – по крайней мере, в его изначальной форме – довольно легко принять за шизофреническое, если, к тому же, «психотический пассаж», демонстрируемый той или иной личностью, не выказывает скорого желания покинуть психологическую сцену. Таким образом, метод активного воображения – это не детская игрушка. Изначальная недооценка бессознательного лишь увеличивает этот риск. С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что этот метод является весьма ценным инструментом психотерапевта.

К.Г. Юнг

Кюснахт, июль 1958 / сентябрь 1959 года

131 В термине «трансцендентная функция» нет ничего таинственного или метафизического. Под ним следует понимать психологическую функцию, которую в определенном смысле можно сравнить с математической функцией того же названия, описывающей специфические взаимодействия между реальными и воображаемыми числами. Психологическая «трансцендентная функция» возникает из соединения содержимого бессознательного с содержимым сознания.

132 Опыт аналитической психологии красноречиво свидетельствует о том, что сознание и бессознательное редко приходят к согласию в отношении своих содержаний и их тенденций. Подобное несовпадение не просто случайно или непреднамеренно, оно объясняется тем фактом, что бессознательное стремится компенсировать или дополнить сознание. Мы можем перевернуть эту формулу и сказать, что это сознание дополняет бессознательное. Подобные отношения объясняются следующими причинами:

(1) Сознание обладает порогом интенсивности, которого его содержания еще должны достичь, поэтому все слишком слабые элементы остаются в бессознательном.

(2) По причине того, что функции сознания всегда обладают направленностью, оно навязывает ограничения (которые Фрейд называет цензурой) всему несовместимому с ним материалу, в результате чего этот материал погружается в бессознательное.

(3) Сознание организует текущий процесс адаптации, в то время как бессознательное содержит в себе не только забытый индивидом материал его прошлого, но и все унаследованные поведенческие качества, составляющие структуру разума.

(4) Бессознательное содержит все комбинации фантазий, которые еще не достигли порога интенсивности, но с течением времени и при благоприятных обстоятельствах могут выйти на свет сознания.

133 Это вполне объясняет комплементарную установку бессознательного по отношению к сознанию.

134 Конкретность и направленность сознательного разума являются качествами, которые человеческая раса обрела сравнительно недавно и которые отсутствуют, например, у большей части сохранившихся до наших дней первобытных народов. Эти качества зачастую очень ослаблены у пациента-невротика, который отличается от нормального человека большей подвижностью порога своего сознания; иными словами, у него перегородка между сознанием и бессознательным отличается большей проницаемостью. Психотик же, со своей стороны, испытывает мощное непосредственное давление со стороны бессознательного.

135 Конкретность и направленность сознательного разума являются чрезвычайно важными приобретениями, за которые человечество заплатило очень высокую цену и которые, в свою очередь, сослужили ему большую службу. Без этих качеств были бы невозможны наука, технология и цивилизация, поскольку все они предполагают непрерывность и направленность идущих в сознании процессов. Эти качества абсолютно необходимы как государственному деятелю, врачу или инженеру, так и простому рабочему. Вообще мы можем сказать, что индивид становится бесполезен для общества в той степени, в какой эти качества ослаблены бессознательным. Разумеется, великие художники и прочие творчески одаренные люди являются исключением из этого правила. Преимущество таких индивидов как раз и заключается в проницаемости перегородки, разделяющей сознание и бессознательное. Но в тех профессиях и видах общественной деятельности, которые требуют постоянства и надежности, представители такого человеческого типа мало пригодны.

136 Стало быть, максимально возможные устойчивость и конкретность психического процесса вполне оправданны и даже необходимы, ибо того требуют суровые законы жизни. Но здесь имеется и определенный недостаток: в силу своей направленности сознание отторгает или исключает все те психические элементы, которые представляются ему несовместимыми с ним или действительно являются таковыми, то есть склонны менять направленность к своей выгоде и тем самым вести сознание к нежелательной цели. Но откуда нам знать, что данный психический материал является «несовместимым» по своей сути с установками сознания? Мы делаем такой вывод на основании суждения, которое определяет то направление пути, которое представляется нам желательным и целесообразным. Это суждение характеризуется ограниченностью и предубежденностью, поскольку отдает предпочтение одной конкретной возможности за счет всех остальных. Кроме того, суждение всегда основывается на опыте, то есть на том, что уже известно. Как правило, оно не опирается на что-то новое, еще не изведанное, что, при определенных условиях, могло бы значительно обогатить направленный процесс. Такого быть просто не может по той причине, что содержимое бессознательного исключено из сознания.

137 В результате подобного действия суждения направленный процесс неизбежно становится односторонним, даже если рациональные мысли могут казаться многосторонними и непредвзятыми. Сама рациональность трезвого ума может быть самым худшим из предубеждений, поскольку мы называем разумным то, что нам таковым кажется. Стало быть, то, что нам представляется неразумным, обречено на изгнание по причине своего иррационального характера. Оно может на самом деле быть иррациональным, но с таким же успехом оно может только казаться таковым, поскольку воспринимается с определенной точки зрения.

138 Односторонность есть неизбежная и необходимая характерная черта направленного процесса, поскольку направленность сама по себе предполагает однобокость. Она является одновременно и преимуществом, и недостатком. Даже когда недостаток внешне никак не проявляется, в бессознательном все равно присутствует равносильная противоположная позиция, если, конечно, мы не имеем дело с идеальным случаем, когда все психические компоненты стремятся в одном и том же направлении. Теоретическая вероятность осуществления такого варианта не подлежит сомнению, но на практике это большая редкость. Контрпозиция в бессознательном не представляет собой опасности до тех пор, пока не получает сильный энергетический заряд. Но если, вследствие слишком сильной односторонности, напряжение увеличивается, противоположная тенденция ввергается в сознание, как правило, в тот момент, когда сознанию особенно важно не сбиться с выбранного им направления. Например, оратор оговаривается именно тогда, когда особо опасается сказать какую-нибудь глупость. Такой момент является критическим, потому что ему свойственно высокое напряжение, которое, при уже заряженном бессознательном, легко может привести к «возгоранию» и высвободить содержимое бессознательного.

139 Сегодняшняя цивилизованная жизнь требует концентрированного, направленного функционирования сознания, а это влечет за собой опасность сильной разобщенности с бессознательным. Чем дальше с помощью направленного функционирования мы сможем отойти от бессознательного, тем активнее будет формироваться таящаяся в нем мощная противоположная позиция, и ее возможный прорыв в сознание может иметь крайне нежелательные последствия.

140 Анализ дал нам возможность глубоко изучить воздействие бессознательного. Оно имеет такое значение для нашей повседневной жизни, что, по нашему мнению, неразумно рассчитывать на исключение или бездействие бессознательного после так называемого завершения лечения. Многие пациенты, смутно понимая это, никак не могут решиться на отказ от анализа, хотя и они сами, и аналитик, находят это ощущение зависимости утомительным. Зачастую пациенты боятся идти дальше самостоятельно, потому что они по опыту знают, что бессознательное может снова и снова совершенно неожиданно вмешаться в их жизнь самым непредсказуемым образом.

141 Раньше предполагали, что пациенты смогут вести нормальную жизнь, как только приобретут достаточно практических знаний о самих себе, чтобы понимать свои сновидения. Однако практика показала, что даже профессиональные аналитики, которые, по идее, должны в совершенстве владеть искусством толкования сновидений, зачастую капитулируют перед своими собственными сновидениями и должны обращаться за помощью к коллегам. Если даже тот, кому положено быть экспертом по данному методу, оказывается неспособным дать удовлетворительное толкование своих сновидений, то чего тогда можно ожидать от пациента. Надежды Фрейда на то, что бессознательное может «истощиться», не оправдались. Жизнь сновидений и вторжения из бессознательного – mutatis mutandis[17]17
  Сообразно с обстановкой, обстоятельствами (лат.).


[Закрыть] – идут своим чередом.

142 Существует широко распространенное заблуждение, что анализ – это что-то вроде «курса лечения», по прохождении которого человек выздоравливает. Это дилетантское отношение сохранилось с самых первых дней существования психоанализа. Психоанализ можно определить как приведение психологического состояния в порядок с помощью врача. Естественно, это заново обретенное состояние, которое лучше подходит к внутренним и внешним условиям, может продолжаться в течение долгого времени, но случаи, когда одного «курса лечения» оказалось достаточно, являются редкостью. Да, медики никогда не стеснялись рекламировать свой оптимизм и всегда были готовы сообщить об изобретении надежных лекарств. Нас, однако, не должно обманывать «слишком человеческое» отношение практикующего врача, и мы должны всегда помнить, что жизнь бессознательного продолжается и постоянно порождает проблематические ситуации. Не следует впадать в пессимизм; мы видели прекрасные результаты, достигнутые благодаря везению и упорному труду. Но это не мешает нам признать, что анализ не служит «панацеей»; он, прежде всего, представляет собой более или менее тщательное наведение порядка. Нет таких перемен, результаты котоых распространялись бы на достаточно долгий период времени. Жизнь всегда будет ставить новые задачи. Разумеется, существуют определенные, очень живучие коллективные установки, которые позволяют разрешать типичные конфликты. Коллективная установка дает индивиду возможность безболезненно устроиться в обществе, поскольку она воздействует на него, как и любое другое условие жизни. Но проблема пациента как раз в том и состоит, что он не может безболезненно для себя подстроиться под коллективную норму; требуется решение индивидуального конфликта, чтобы личность в целом осталась жизнеспособной. И здесь не годится какое-либо рациональное решение, и не существует такой коллективной нормы, которая могла бы безо всякого ущерба заменить индивидуальное решение.

143 Обретенная в ходе анализа новая установка рано или поздно с неизбежностью становится неадекватной, потому что непрерывное течение жизни постоянно требует адаптации. Адаптироваться раз и навсегда невозможно. Разумеется, пациент может потребовать от аналитика, чтобы тот подготовил его к безболезненной смене направления на последующих этапах его жизни. И опыт показывает, что такое требование вполне оправданно. Мы неоднократно имели возможность убедиться в том, что прошедшие через тщательный анализ пациенты более свободно вносят изменения в свою последующую жизнь. Тем не менее, и в этом довольно часто возникают трудности, которые могут доставлять серьезные неприятности. Вот почему пациенты, даже прошедшие через тщательный анализ, часто по прошествии определенного времени снова обращаются за помощью к своему аналитику. В свете медицинской практики в этом нет ничего необычного, но такое положение вещей противоречит несколько ошибочному энтузиазму терапевта, а также представлению об анализе как о «панацее». По большому счету, надежды на появление формы терапии, которая раз и навсегда избавит человека от всех его проблем, практически нет. Человеку нужны трудности; они необходимы для его здоровья. Нас волнуют только излишние проблемы.

144 Основная задача терапевта заключается не в том, чтобы избавить пациента от сиюминутных затруднений, а в том, чтобы подготовить его к успешной борьбе с будущими трудностями. Вопрос заключается в следующем: какую умственную и нравственную позицию следует занять по отношению к тревожащему нас воздействию бессознательного и каким образом донести эту установку до пациента?

145 На этот вопрос может быть только один ответ: нужно избавиться от разделенности между сознанием и бессознательным. Этого нельзя достичь однобоким осуждением содержимого бессознательного, наоборот, следует признать его значение для компенсации односторонности сознания и учитывать это. Тенденции сознания и бессознательного являются двумя факторами, соединение которых и составляет трансцендентную функцию. Она называется «трансцендентной» потому, что делает переход от одной установки к другой органически возможным, без утраты бессознательного. Конструктивный, или синтетический, метод лечения предполагает инсайты или прозрения, которые, по крайней мере, потенциально присутствуют в пациенте и потому могут быть доведены до сознания. Если аналитик ничего не знает об этих потенциальных возможностях пациента, то он не может помочь ему в их развитии, если только аналитик и пациент вместе не провели соответствующее научное исследование этой проблемы, о чем, как правило, речи не идет.

146 Стало быть, на практике аналитик, подготовленный соответствующим образом, является для пациента трансцендентной функцией, то есть помогает ему свести бессознательное и сознание вместе и таким образом обрести новую установку. В этой функции аналитика состоит одно из многих важных значений переноса. С помощью переноса пациент цепляется за человека, в котором он видит надежду на обновление установки; именно в переносе он ищет желаемых перемен, которые имеют для него жизненно важное значение, даже если этот процесс и происходит неосознанно. Итак, для пациента аналитик является незаменимым человеком, совершенно необходимым для продолжения жизни. Какой бы детской ни казалась эта зависимость, она выражает чрезвычайно важную потребность, неудовлетворение которой зачастую приводит к возникновению жгучей ненависти к аналитику. Стало быть, чрезвычайно важно знать, на что в действительности направлено это скрытое в переносе требование; зачастую имеет место тенденция воспринимать его только в редуктивном смысле, как воспринимается эротическая фантазия подростка. Но такой подход означает буквальное понимание этой фантазии, обычно относящейся к родителям, словно пациент, или, скорее, его бессознательное по-прежнему питает какие-то детские ожидания по отношению к своим родителям. Внешне это та же самая надежда ребенка на помощь и защиту со стороны родителей, но ребенок уже стал взрослым, а то, что нормально для ребенка, взрослому не к лицу. Подобная фантазия стала метафорическим выражением неосознанно ощущаемой потребности в помощи в минуты кризиса. С исторической точки зрения, эротический характер переноса правильно объяснять категориями детского «эроса». Но таким способом нельзя понять смысл и цель переноса, а его толкование как детской сексуальной фантазии уводит от реальной проблемы. Понимание переноса следует искать не в историческом прошлом, а в его цели. Одностороннее снисходительное объяснение, в конце концов, становится бессмысленным, в особенности если оно не дает ничего нового, за исключением растущего сопротивления со стороны пациента. Скука, которой начинает веять от анализа, просто является выражением монотонности и нищеты идей – но не бессознательного, как предполагают некоторые, а аналитика, который не понимает, что эти фантазии следует интерпретировать не в буквально-редуктивном, а в конструктивном смысле. Когда аналитик это осознает, то застой зачастую преодолевается одним рывком.

147 Конструктивное отношение к бессознательному, то есть вопрос смысла и цели, прокладывает дорогу инсайтам (прозрениям) пациента при помощи процесса, который я называю трансцендентной функцией.

148 Здесь, пожалуй, будет нелишне сказать несколько слов о часто звучащем возражении, будто конструктивный метод – это просто «внушение». Это вовсе не так, ибо метод основан не на семиотической оценке символа (то есть фантазии или образа из сновидения) как признака элементарного инстинктивного процесса, а на его символическом, в истинном смысле этого слова, понимании, когда под словом «символ» имеется в виду наилучшее – из всех возможных – выражение какого-то сложного факта, еще не до конца воспринятого сознанием. С помощью редуктивного анализа этого выражения можно добиться только более четкого понимания изначально составляющих его элементов, и хотя я не отрицаю преимуществ углубленного понимания этих элементов, очевидным остается отсутствие рефлексии целеполагания в совершаемом процессе. А потому разложение символа на составные части на этой стадии анализа является ошибкой. Однако в самом начале метод разработки сложного значения символа в точности напоминает редуктивный анализ. Аналитик выясняет ассоциации пациента, и, как правило, их оказывается достаточно – даже порой и с избытком – для синтеза. И они снова оцениваются, но уже не семиотически, а символически. Здесь мы должны задать следующий вопрос: о чем говорят индивидуальные ассоциации А, Б и В, когда они рассматриваются в комплексе с проявившимся содержанием сновидения?

149 Незамужней пациентке приснилось, что кто-то дал ей чудесный, богато украшенный древний меч, выкопанный из кургана.