Текст книги "Огонь изнутри"

Я поинтересовался, почему источник эманаций назвали Орлом. Потому ли, что орлам вообще люди склонны приписывать важные свойства?

– Просто в данном случае нечто непознаваемое смутно напоминает образ из сферы известного. И в результате орлам стали приписывать свойства, которыми они никогда не обладали. Но подобные вещи происходят всегда, когда впечатлительные люди берутся за то, что требует абсолютной уравновешенности. Ведь среди видящих встречаются самые разные типы.

– То есть ты хочешь сказать, что существуют различные типы видящих?

– Нет. Я хочу сказать, что существует масса сентиментальных глупцов, которые становятся видящими. Ведь видящие – человеческие существа, не лишенные множества слабостей. Нет, не так. Человеческие существа, не лишенные множества слабостей, способны стать видящими. Это подобно тому, как иногда жалкие людишки становятся отличными учеными.

Такие видящие забывают о том удивительном чуде, каковым является мир. И когда жалкий человек становится видящим, сам факт его способности видеть полностью захватывает его. Он воображает себя гением, считая, что все остальное не имеет значения. Чтобы прорваться сквозь почти непреодолимую расхлябанность обычного человеческого состояния, видящий должен обладать абсолютной безупречностью. И сама по себе способность видеть имеет значение лишь постольку поскольку. Гораздо важнее другое – что именно видящий делает с тем, что видит.

– Что ты имеешь в виду, дон Хуан?

– А ты посмотри, что с нами сотворили некоторые из видящих. Ведь мы накрепко приклеены к навязанному нам образу Орла, пожирающего нас в момент нашей смерти.

Потом он сказал, что в таком варианте описания налицо некоторая ущербность и что лично ему не нравится идея относительно чего-то нас пожирающего. С его точки зрения, точнее было бы говорить о некоей силе, притягивающей осознание существ подобно тому, как магнит притягивает опилки. В момент смерти под действием этой грандиозной силы происходит дезинтеграция всего нашего существа.

И вообще нелепо представлять такое явление в виде пожирающего нечто Орла, поскольку неописуемое таинственное действо превращается тем самым в тривиальное принятие пищи.

– Тогда я – очень-очень обычный человек, – заявил я. – Потому что описание пожирающего нас Орла произвело на меня потрясающее впечатление.

– Не спеши. Действительное впечатление можно будет оценить лишь тогда, когда ты сам все увидишь, – сказал дон Хуан. – Но не следует упускать из виду: наши недостатки и недоработки никуда не исчезают. Они остаются с нами даже после того, как мы становимся видящими. И ты, когда увидишь эту Силу, возможно, примешь версию тех слабых видящих, которые назвали ее Орлом. По крайней мере так в свое время поступил я. Но ты можешь и не согласиться с ними, попытавшись противостоять склонности описывать непостижимое с помощью тривиальных человеческих образов. Возможно, тебе удастся подобрать другое, новое название и оно окажется более точным.

– Видящие, которые видят эманации Орла, часто называют их «командами», – сказал дон Хуан. – Я не возражаю против такого названия, хотя сам привык к названию «эманации». Это явилось следствием реакции на то предпочтение, которое мой бенефактор отдавал термину «команды». Я думаю, что этот термин в большей степени соответствовал его сильному и жесткому характеру. Мне же хотелось чего-нибудь менее персонифицированного. По-моему, «команда» звучит как-то более по-человечески, хотя такой термин действительно соответствует сути явления – поскольку это именно команды.

Дон Хуан сказал, что видеть эманации Орла – значит стремиться к катастрофе. Новые видящие очень скоро обнаружили, с какими огромнейшими трудностями это связано. И только после массы трагических неудач, постигших многих из них при исследовании неизвестного и попытках отделить его от непознаваемого, им удалось наконец понять, что все в мире образовано эманациями Орла. Лишь малая часть этих эманаций находится в пределах досягаемости человеческого осознания. И лишь незначительная доля этой малой части доступна восприятию обычного человека в его повседневной жизни. Эта крохотная частичка эманаций Орла и есть известное. Та малая часть, которая в принципе доступна человеческому осознанию, – это неизвестное. Все же остальное – таинственное и неизмеримо огромное – это непознаваемое.

В продолжение разговора дон Хуан сообщил мне, что новые видящие, имея прагматическую ориентацию, мгновенно обнаружили, что эманации обладают силой тотального диктата. Все без исключения существа вынуждены задействовать эманации Орла, даже не отдавая себе отчета в том, что это такое. Организм любого существа устроен таким образом, что захватывает определенную полосу эманаций, причем каждый вид задействует при этом эманации свойственного ему определенного диапазона. Эманации же в свою очередь оказывают на организмы огромное давление. Это давление и является тем фактором, посредством которого существо воспринимает соответствующую его диапазону картину мира.

– В нашем варианте – я говорю о человеческих существах – мы интерпретируем воспринимаемые нами эманации как объективную реальность, – продолжал дон Хуан. – Однако человек способен воспринимать настолько мизерную часть эманаций Орла, что просто нелепо и смешно придавать сколько-нибудь серьезное значение нашему восприятию. И в то же время мы воспринимаем нечто, что невозможно игнорировать. Для того чтобы все это выяснить, новым видящим пришлось пройти суровый путь, полный смертельных опасностей.

Дон Хуан сидел на своем обычном месте в большой комнате. Раньше здесь не было мебели и все садились на циновки, расстеленные прямо на полу. Но Кэрол – женщина-Нагваль – достала очень удобные кресла для тех случаев, когда мы с ней по очереди читали дону Хуану стихи испаноязычных поэтов.

Едва я опустился в кресло, дон Хуан заговорил:

– Я хочу, чтобы ты четко отдавал себе отчет в том, чем именно мы сейчас занимаемся. Мы говорим об искусстве осознания. И те истины, о которых идет речь, есть принципы этого искусства.

Дон Хуан добавил, что в процессе изложения учения для правой стороны он демонстрировал эти принципы мне – находившемуся в обычном состоянии сознания – с помощью своего друга-видящего Хенаро. Причем Хенаро обходился с моим осознанием со всем юмором и непочтительностью, которые свойственны новым видящим.

– Вообще-то именно Хенаро должен был рассказать тебе об Орле, – сказал дон Хуан. – Но его версия слишком уж легкомысленна. Он считает, что видящие, назвавшие эту Силу Орлом, либо были потрясающими тупицами, либо сыграли грандиозную шутку. Ведь орлы не только откладывают яйца, из них выходит также и еще кое-что…

Дон Хуан расхохотался, объяснив, что комментарии Хенаро по данному вопросу представляются ему настолько удачными, что удержаться от смеха нет никакой возможности. И еще он сказал, что, если бы первичное описание Орла пришлось делать новым видящим, оно безусловно было бы наполовину издевательским.

Я сказал, что на каком-то уровне воспринимаю Орла как поэтический образ и в таком качестве он меня воодушевляет, однако на некотором уровне он приводит меня в ужас, поскольку воспринимается совершенно буквально.

– Страх – одна из величайших сил в жизни воина; своего рода шпоры, не дающие расслабиться, – объяснил дон Хуан.

Затем он напомнил мне, что описание Орла – наследие видящих древности. Новые видящие не утруждали себя составлением описаний, проведением параллелей и поиском каких бы то ни было сравнений и соответствий. Они стремились добраться непосредственно до истока всего сущего и предпринимали попытку за попыткой, последовательно подвергая себя совершенно невообразимым опасностям. И они увидели эманации Орла. Но вносить какие-либо изменения в описание Орла не стали. Ибо новые видящие чувствовали, что каждая попытка увидеть Орла требует слишком большого расхода энергии. Они считали, что видящие древности уже заплатили достаточно высокую цену за те мимолетные взгляды, которые им удалось бросить на Орла.

– Но каким образом древние видящие пришли к тому, что занялись составлением описания Орла? – поинтересовался я.

– Для обучения им нужен был некоторый минимальный набор основных понятий о непознаваемом, – ответил дон Хуан. – Они решили эту проблему, создав общее примерное описание Силы, которая правит всем. Но они не описали эманации, поскольку последние вообще не поддаются описанию языком сравнений. Возможно, иногда у кого-нибудь из видящих возникает потребность как-то объяснить или описать отдельные эманации, но такие случаи всегда остаются делом сугубо личным. Короче, удачного варианта описания эманаций, подобного описанию Орла, не существует.

– Похоже, новые видящие весьма склонны к абстракциям, – прокомментировал я. – Совсем как современные философы.

– Ничего подобного. Новые видящие – народ исключительно практичный, – возразил дон Хуан. – Смотри: они не стали даже пытаться состряпать какую-нибудь рациональную теорию.

Абстрактными мыслителями, как объяснил далее дон Хуан, были как раз древние видящие. Они соорудили воистину исполинские нагромождения абстрактных трактовок, вполне соответствовавших их собственному духу и духу того времени. И совсем так же как современные философы, древние видящие совершенно не были в состоянии хоть как-то управлять каскадами ситуаций, в которые попадали сами. Новые же видящие занялись лишь практической стороной дела, научившись видеть поток эманаций, а также то, как человек и другие существа используют их для создания воспринимаемого ими мира.

– И как же их использует человек, дон Хуан?

– Очень просто. Для видящего все люди – светящиеся существа. Светимость наша составлена эманациями Орла, заключенными в яйцеобразный кокон. И та мизерная часть всех эманаций, которая находится внутри кокона, и есть то, что делает нас людьми. Воспринимать же – значит устанавливать соответствие между эманациями внутри нашего кокона и эманациями вне его.

Видящий, к примеру, может увидеть эманации внутри любого живого существа и сказать, с какими из внешних эманаций они могут прийти в соответствие.

Я спросил, похожи ли эманации на лучи света.

– Нет. Это было бы слишком просто. Они не похожи ни на что, их невозможно описать. И в то же время лично я сказал бы, что они напоминают светящиеся нити. Непостижимо же в них то, что эти нити обладают самоосознанием. Нормальный разум обычного человека справиться с этим не в состоянии. Я не сумею объяснить тебе, что имеется в виду под самоосознанием эманаций. Поскольку я сам не знаю того, о чем говорю. Все, что лично мне известно, – и лишь об этом я могу тебе рассказать, – это то, что нити эманаций осознают себя, они пульсируют собственной жизнью и их такое множество, что числа теряют всякий смысл. И каждая из них – сама вечность.

Глава 4
Светимость осознания

Мы с доном Хуаном и доном Хенаро сидели за столом в доме дона Хенаро. Мы только что вернулись с окрестных гор, где собирали растения. Неожиданно дон Хуан сдвинул уровень моего осознания. Дон Хенаро, посмеиваясь, разглядывал меня. Он отметил, что две стороны моего осознания выглядят с его точки зрения довольно занятно. Вот наглядный пример: мое к нему отношение. Для правой стороны моего осознания он – уважаемый и внушающий страх маг дон Хенаро, человек, чьи непостижимые действия восхищают меня и в то же время наполняют совершенно диким ужасом. Для левой же стороны моего осознания – он просто Хенаро, а иногда – даже Хенарито, безо всяких донов, мягкий и добрый видящий. И все, что он делает, так понятно и так соответствует тому, что делаю или пытаюсь сделать я сам.

Я согласился с ним, добавив, что человеком, одно только присутствие которого заставляет меня дрожать подобно осиновому листу, для левой стороны моего осознания является Сильвио Мануэль – самый таинственный из видящих отряда дона Хуана. И еще я сказал, что сам дон Хуан, как истинный Нагваль, для меня стоит вне каких бы то ни было условностей и я одинаково восхищаюсь и уважаю его, независимо от того, в каком состоянии осознания нахожусь.

– Но и боишься тоже, а? – спросил Хенаро дрожащим голосом.

– И еще как боится, – фальцетом вставил дон Хуан.

Все рассмеялись. Однако дон Хуан и Хенаро хохотали как-то очень уж самозабвенно. Я мгновенно заподозрил неладное. Было похоже, что они что-то не договаривают.

Дон Хуан видел меня насквозь. Он объяснил, что на промежуточной стадии, прежде чем окончательно перейти в состояние левостороннего осознания, человек становится способным на огромнейшую концентрацию, но в то же время подвержен любому влиянию. И в данный момент я попал под влияние подозрительности.

– Между прочим, Ла Горда все время находится в таком состоянии, – сказал дон Хуан. – Поэтому она – изумительный ученик и вместе с тем – просто потрясающая зануда. Она не может не цепляться за все, что встречается на ее пути. В том числе, конечно, и за вещи весьма полезные. Например – за высшую степень концентрации.

Далее дон Хуан объяснил, что новые видящие обнаружили: переходный период является тем временем, в течение которого процесс обучения становится наиболее эффективным, а само обучение – самым глубоким. Но это также тот период, когда воин должен постоянно находиться под присмотром учителя, получая все необходимые объяснения. Иначе у него возникнут проблемы с самооценкой. Если он вовремя не получит соответствующих объяснений, то, окончательно перейдя в состояние левостороннего осознания, он станет великим магом, но никчемным видящим. Именно это произошло в свое время с древними Толтеками.

В частности, жертвами соблазнов левостороннего осознания легко становятся женщины-воины. Они настолько подвижны, что могут сдвигаться влево практически без усилий. И часто это происходит слишком быстро, чтобы пойти на пользу.

Мы долго молчали. Хенаро заснул. А дон Хуан снова заговорил. Он сказал, что новым видящим пришлось разработать определенный набор терминов, без чего невозможно было сформулировать объяснение второй истины, касающейся осознания. Бенефактор дона Хуана внес изменения, приспособив терминологию к своему подходу. Дон Хуан сделал то же самое. Он счел, что не имеет значения, какой терминологией пользоваться, если истины проверяются с помощью видения.

Мне было любопытно, какие именно термины изменил дон Хуан, однако я не знал, как сформулировать вопрос. Дон Хуан, видимо, истолковал мою заминку как признак сомнения в его праве и способности изменять терминологию и пояснил, что если за предлагаемым термином стоит только рациональный рассудок, то термин этот может соответствовать лишь рутинным соглашениям обычной жизни. Если же термин предложен видящим, он никогда не будет просто фигуральной словесной формулой, поскольку за ним стоит непосредственное видение внутренней сути вещей. В свою терминологию видящий вкладывает все, чего ему удалось достичь.

Я поинтересовался, почему он внес изменения в терминологию.

– Поиск новых, лучших способов объяснения – долг Нагваля, – ответил дон Хуан. – Ведь время вносит свои изменения во все. Поэтому каждый новый Нагваль должен вводить новые слова и новые понятия, чтобы описать то, что видит.

– Ты имеешь в виду, что новые понятия Нагваль черпает из мира обычной жизни? – спросил я.

– Нет. Я имею в виду, что Нагваль по-новому говорит о видении. Тебе, например, как новому Нагвалю, предстоит говорить о том, что восприятие расширяется осознанием. Ты будешь говорить о том же самом, о чем говорил, скажем, мой бенефактор. Но совсем иначе, чем это делал он.

– Чем, по словам новых видящих, является восприятие, дон Хуан?

– Они говорят, что восприятие – это настройка. Восприятие имеет место при условии, когда эманации внутри кокона настроены на соответствующие им внешние эманации. Настройка – вот то, что позволяет любому живому существу культивировать его осознание. Это утверждение видящих основано на том, что они видят любое живое существо в его истинном облике – в виде пузыря белесого цвета.

Я спросил, как именно осуществляется настройка и в чем заключается соответствие внутренних эманаций внешним.

– Внешние и внутренние эманации, – ответил дон Хуан, – суть одни и те же потоки световых волокон. А живые существа – крохотные пузырьки, ими образованные, крохотные точечки света, прикрепленные к этим бесконечным струящимся нитям.

Потом дон Хуан объяснил, что светимость живых существ образована лишь ограниченным набором эманаций Орла – незначительной частью бесконечно разнообразного их множества. Эманации, образующие существо, заключены внутри его кокона. Когда видящий видит процесс восприятия, он наблюдает, как светимость эманаций Орла, находящихся вне кокона, заставляет внутренние эманации светиться ярче. Внешняя светимость как бы притягивает внутреннюю, захватывает и, скажем так, фиксирует ее. Фиксированная же таким образом светимость и есть, по сути, осознание данного конкретного существа.

Кроме того, видящий видит давление, оказываемое внешними эманациями на определенную часть эманаций внутренних. Сила этого давления определяет уровень осознания.

Я не совсем понял и попросил уточнить, каким образом внешние эманации оказывают давление на внутренние.

– Видишь ли, – сказал дон Хуан, – эманации Орла есть нечто большее, чем просто потоки световых волокон. Каждое из этих волокон является источником энергии неограниченной мощности. Поток энергии, понимаешь? Теперь представь себе: эманации вне кокона и эманации внутри него – одни и те же. Они образуют непрерывный поток энергии. Однако кокон как бы разделяет его, поверхность кокона изолирует внутреннюю часть волокон потока от внешней и тем самым формирует направленное давление.

Я уже говорил тебе как-то о том, что древние видящие были непревзойденными мастерами по части управления осознанием. А теперь я могу добавить: их мастерство заключалось в умении манипулировать структурой человеческого кокона. Я уже говорил, что они раскрыли тайну осознания. Они увидели и поняли, что осознание есть определенного рода свечение в коконе живого существа. Они назвали это свечение «свечением осознания», что вполне соответствует сущности явления.

Потом дон Хуан объяснил, что древние видящие увидели осознание человека. Это – особая область светимости янтарного цвета, отличающаяся от остальных волокон кокона повышенной яркостью. Эта область занимает узкую вертикальную полосу, протянувшуюся по правой стороне поверхности кокона сверху донизу. Древние видящие овладели искусством смещать эту полосу светимости, заставляя ее расширяться, захватывая новые участки поверхности кокона, а также погружаться внутрь.

Умолкнув, дон Хуан взглянул на Хенаро. Тот по-прежнему спал сном праведника.

– Хенаро плевать хотел на объяснения, – сказал дон Хуан. – Действие – его стихия. Мой бенефактор постоянно загонял его в угол, ставя перед ним совершенно неразрешимые задачи. Поэтому Хенаро пришлось сразу же прочно закрепиться в левой стороне осознания. У него не было выбора, не было никакой возможности пробовать и размышлять.

– Так лучше, дон Хуан?

– Кому как. Для него – да, но тебя и меня такой подход вряд ли устроит. Ведь мы оба так или иначе призваны иметь дело с объяснениями. Хенаро и мой бенефактор больше похожи на древних видящих, чем на новых: со свечением осознания они могут делать все, что захотят, поскольку обладают над ним совершенным контролем.

Дон Хуан поднялся с циновки, на которой мы сидели, и потянулся, выпрямив руки и ноги. Я настаивал на продолжении разговора. Он с улыбкой сказал, что мне нужно отдохнуть, поскольку высокая степень сосредоточения меня несколько утомила.

В дверь постучали. Я проснулся. Было темно. Какое-то мгновение я не мог понять, где я и что со мной происходит. Ощущение было таким, словно какая-то часть моего существа затерялась где-то очень далеко. Эта часть вроде бы продолжала спать, хотя я уже полностью проснулся. Сквозь окно в дом проникал свет луны, поэтому мне было видно все, что происходит вокруг. Я увидел, как дон Хенаро поднялся и пошел к двери. Я понял, что нахожусь в его доме. Дон Хуан по-прежнему спал на циновке, расстеленной на полу. У меня было явственное ощущение, что все мы втроем заснули сразу же после того, как, смертельно устав, вернулись с прогулки по горам.

Дон Хенаро зажег керосиновую лампу. Я поплелся за ним в кухню. Кто-то принес ему кастрюлю жаркого и стопку лепешек.

Я спросил:

– Кто это принес? У тебя что, есть женщина, которая готовит?

В кухню вошел дон Хуан. Они оба смотрели на меня и улыбались. Эти улыбки почему-то наполняли меня ужасом. Я уже готов был заорать от страха, когда дон Хуан ударил меня по спине. Войдя в состояние повышенного осознания, я понял, что за время сна или в момент пробуждения мое сознание вернулось в обычное состояние. Чувство, охватившее меня, когда я вернулся в состояние повышенного осознания, было смесью облегчения, злости и потрясающе пронзительной печали. Я снова стал самим собой, и это явилось источником облегчения. Во всяком случае, с некоторых пор я начал относиться к подобным непостижимым состояниям сознания как к проявлениям моей истинной сущности. Единственная причина такого отношения была очень проста: находясь в этих состояниях, я ощущал полноту и целостность своего существа. Я не чувствовал, что во мне чего-то не хватает. Злость и печаль были реакцией на бессилие, ибо именно в таких состояниях я более чем когда-либо осознавал ограниченность своих возможностей.

Я попросил дона Хуана объяснить, за счет чего происходит так, что в состоянии повышенного осознания я могу взглянуть назад и вспомнить все, отдавая себе отчет в каждом из действий, совершенных ранее в любом из состояний сознания. Я даже вспоминаю собственную неспособность вспомнить. Но едва лишь мое сознание возвращается в обычное нормальное состояние, как я тут же теряю нить и не могу вспомнить абсолютно ничего из того, что происходило, когда я был в состоянии повышенного осознания. Я не смог бы вспомнить, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– Стоп, не торопись! – прервал меня дон Хуан. – Пока что ты еще ничего даже не начинал вспоминать. Повышенное осознание – всего лишь промежуточное состояние. А вот за ним – превеликое множество того, о чем ты действительно не сможешь вспомнить, даже под угрозой смерти.

Он был прав. Я понятия не имел, о чем идет речь, и принялся упрашивать его объяснить.

– Объяснения будут, – сказал он. – Однако не сразу. Медленно, но в конце концов мы к ним придем. Медленно – потому что я в точности похож на тебя. Мне нравится понимать. В этом смысле я – полная противоположность своему бенефактору. Он не был склонен объяснять. Для него существовало только действие. Он имел обыкновение просто сталкивать нас с неразрешимыми задачами, предоставляя возможность выпутываться самостоятельно. Некоторые из нас так и не смогли их решить и закончили тем же, с чего начали, – масса действия и никакого реального знания.

– Та информация, о которой ты говоришь, спрятана где-то в глубине моего сознания? – спросил я.

– Нет. Это было бы слишком просто, – ответил дон Хуан. – Одним лишь разделением человеческого существа на тело и осознание тут не обойдешься. Действия видящих намного сложнее. Ты забыл то, что делал или наблюдал, поскольку, когда это происходило, ты видел. Вот в чем причина.

Я попросил его раскрыть смысл того, что он только что сказал.

Дон Хуан принялся терпеливо объяснять. Когда происходило то, что я забыл, мое осознание было значительно усилено по сравнению с его обычным повседневным уровнем. Это значит, что для восприятия были задействованы новые, обычно не используемые части всего моего существа.

– И то, что ты забыл, спрятано именно в этих глубинах твоего существа, – сказал он. – Как раз в использовании этих зон и состоит видение.

– Я запутался еще больше, дон Хуан.

– Это не твоя вина. Видеть – значит обнажить внутреннюю сущность всего, созерцать неизвестное и бросить взгляд на непознаваемое. Поэтому видение – вещь весьма неутешительная. Обычно созерцание всей непостижимой сложности бытия приводит видящего в полную растерянность. Особенно же удручающе выглядит то, насколько ограниченность нашего обычного состояния сознания искажает и даже уродует истинную картину мира.

Тут дон Хуан в очередной раз напомнил мне, что мое сосредоточение должно быть абсолютно полным, поскольку понимание имеет критическое значение, и что превыше всего новые видящие ценят глубокое осознание, не окрашенное никакими эмоциями.

– Вот, к примеру, – продолжал он, – в тот день, когда ты понял насчет своего и Ла Горды чувства собственной важности, помнишь? На самом же деле ты ничего не понял. Это был всего лишь эмоциональный порыв, и только. Я утверждаю это с такой уверенностью потому, что уже в следующий день ты вновь оседлал своего любимого конька – чувство собственной важности. Как будто до тебя вообще ничего не дошло.

С древними видящими произошло в точности то же самое. Они легко шли на поводу у эмоциональной реакции. Когда же дело доходило до понимания того, что они видели, они оказывались бессильны. Понимание требует трезвой уравновешенности, а не эмоциональности. Так что берегись того, кто готов рыдать от избытка чувств, когда ему кажется, что он осознал нечто важное. Его осознание – пустышка, ибо на самом деле он не понимает ровным счетом ничего.

– Путь знания таит в себе немыслимые опасности для того, кто пытается следовать по нему, не вооружившись трезвым пониманием, – продолжал дон Хуан. – Я выстраиваю теорию осознания, располагая истины в определенном порядке – так, чтобы они могли послужить тебе картой, в правильности которой тебе предстоит убедиться на собственном опыте с помощью видения. Но не зрения. Глаза здесь ни при чем.

Последовала долгая пауза. Он внимательно смотрел на меня, определенно ожидая вопроса.

– Все делают эту ошибку. Все думают, что видение связано с глазами, – произнес он. – Однако не следует удивляться тому, что после стольких лет ты так и не понял – видение не имеет отношения к функции глаз. Это – нормально, такой ошибки не избегает практически никто.

– Так что же такое видение? – спросил я.

Дон Хуан ответил, что видение – это настройка. Я напомнил ему: не так давно он утверждал, что настройкой является восприятие. Он объяснил, что настройка тех эманаций, которые используются в повседневной жизни, дает восприятие обычного мира. Видение же обусловлено настройкой тех эманаций, которые обычно не задействованы. По словам дона Хуана, я видел бесчисленное множество раз, однако мне ни разу не пришло в голову абстрагироваться от зрения. Меня все время вводил в заблуждение сам термин «видение», а также описание этого явления.

– Когда видящий видит, то нечто как бы объясняет ему все, что происходит по мере того, как в зону настройки попадают все новые и новые эманации, – продолжал дон Хуан. – Он слышит голос, говорящий ему на ухо, что есть что. Если голоса нет, то происходящее с видящим не является видением.

После непродолжительной паузы дон Хуан снова заговорил о голосе видения. Он отметил, что полагать, будто видение есть слышание, – тоже ошибка, поскольку в действительности видение – нечто неизмеримо большее. Однако видящие выбрали звук в качестве критерия, позволяющего определить, имеет место новая настройка или нет.

Голос видения дон Хуан назвал вещью наиболее загадочной и необъяснимой.

– Лично я пришел к выводу, – говорил он, – что голос видения присущ только человеку. Только человек пользуется речью. Может быть, в этом дело. Древние видящие считали, что голос этот принадлежит некоторому сверхмогущественному существу, связанному с человечеством сокровенными и очень тесными узами. Они считали, что это существо – защитник человека. Для новых видящих голос видения – нечто совершенно непостижимое. Новые видящие говорят, что это свечение осознания играет на эманациях Орла, как арфист играет на арфе.

Дать более подробные объяснения по данному вопросу дон Хуан наотрез отказался. Отказ свой он аргументировал тем, что по мере изложения им теории мне все станет ясно.

Пока дон Хуан говорил, мое сосредоточение было настолько полным, что я даже не заметил, как мы сели за стол. Я не помнил, кто что делал, и, только когда дон Хуан замолчал, заметил, что его тарелка жаркого уже почти пуста.

Хенаро смотрел на меня с лучезарной улыбкой. Моя тарелка стояла передо мной. И она тоже была пуста. И только остатки жаркого в ней говорили о том, что я, похоже, только что закончил есть. Но я не помнил, как ел. Однако я не помнил и того, как подошел к столу и сел.

– Ну как жаркое? Понравилось? – спросил у меня Хенаро, глядя куда-то вдаль.

Я ответил, что понравилось. Мне не хотелось показывать, что у меня проблемы с памятью.

– А как по мне – слишком уж много перца, – сказал Хенаро. – А ты обычно не ешь острого, вот я и забеспокоился, как бы чего не вышло. Напрасно ты две порции умял. Похоже, степень твоего свинства чуточку возрастает, когда ты находишься в состоянии повышенного осознания, а?

Я признал, что он, вероятно, прав. Он налил мне большущую кружку воды и велел запить жаркое, чтобы не так пекло в горле. Я с жадностью влил в себя всю воду, после чего они оба взвыли от хохота.

И тут я вдруг осознал, что происходит. Это была не догадка, но какое-то почти физическое ощущение. Нечто прямо перед моими глазами с чем-то совпало, и совпадение это словно ударило меня вспышкой желтоватого света. Я знал, что Хенаро шутит. Я не ел вовсе. Я был настолько погружен в объяснения дона Хуана, что забыл обо всем на свете. А из тарелки, стоявшей передо мной, ел Хенаро.

После ужина дон Хуан продолжил рассказ о свечении осознания. Хенаро сидел рядом со мной и слушал с таким видом, словно все это было для него полным откровением.

Дон Хуан сказал, что эманации, находящиеся вне коконов живых существ, называют «большими эманациями». Давление, которое они оказывают на кокон, одинаково для всех живых существ. Но результаты этого давления различны, поскольку реакция коконов на него бесконечно разнообразна.

– И теперь, – продолжал дон Хуан, – когда видящий видит, как давление больших эманаций обрушивается на вечно движущиеся текучие эманации внутри кокона и заставляет их остановиться, замереть, он знает: это момент фиксации светящегося существа осознанием.

Само по себе выражение «большие эманации обрушиваются на эманации внутри кокона, заставляя их замереть» не означает ничего, кроме того, что видящий видит нечто, смысл чего он знает без тени сомнения. Это значит, что голос видения сообщил видящему: эманации внутри кокона замерли в полной неподвижности в результате совпадения с некоторыми из внешних эманаций.