Текст книги "Огонь изнутри"

Естественно, видящие считают, что осознание всегда приходит извне и что истинная тайна – вне нас. Итак, большие эманации фиксируют эманации внутри кокона. Истинное осознание состоит в том, чтобы позволить фиксирующим эманациям слиться с теми, которые находятся внутри нас. И если нам удается сделать так, чтобы это произошло, мы становимся такими, каковы мы в действительности, – текучими, неизменно движущимися, вечными.

Дон Хуан замолчал. Его глаза ярко сияли. Казалось, они смотрели на меня откуда-то с огромной глубины. У меня было такое ощущение, что каждый из его глаз – отдельная, совершенно независимая точка света. Мгновение он боролся с невидимой силой, с огнем, возникшим изнутри, чтобы его поглотить. Потом все прошло, и он снова заговорил.

– Степень осознания каждого конкретного существа зависит от того, насколько оно способно позволить давлению больших эманаций вести его.

Последовала долгая пауза. Потом дон Хуан продолжил. Он объяснил, что видящие увидели: с момента зачатия осознание существа усиливается и обогащается процессом жизни. И еще они увидели, что осознание, например, насекомого и осознание человека растут поразительно различными способами.

– Осознание развивается начиная с момента зачатия или с момента рождения? – попросил уточнить я.

– Осознание начинает развиваться с момента зачатия, – подчеркнул дон Хуан. – Я всегда говорил: сексуальная энергия имеет огромное значение, ею необходимо управлять и пользоваться с предельной осторожностью. Но ты каждый раз пропускал мои слова мимо ушей. Ты думал, что речь идет о нравственности. Я же всегда говорил об этом только с точки зрения экономии и перераспределения энергии.

Дон Хуан взглянул на Хенаро. Хенаро одобрительно кивнул. Дон Хуан сказал:

– Сейчас Хенаро поведает тебе, что говорил об экономии половой энергии наш бенефактор – Нагваль Хулиан.

– Нагваль Хулиан, – начал Хенаро, – говорил, что заниматься сексом или не заниматься – вопрос наличия энергии. У него самого никогда не было проблем с сексуальной энергией – ее у него была масса. Но мне он с первого же взгляда сказал, что мой член предназначен только для того, чтобы писать. Потому что у меня не хватало энергии на секс. Бенефактор сказал, что мои родители были ужасно утомлены, когда делали меня, и им было скучно. Он назвал меня результатом исключительно тоскливого совокупления – «конда абуррида». Таким я и родился – скучным и утомленным. Нагваль Хулиан вообще не рекомендовал людям моего типа заниматься сексом. Тем самым мы можем сэкономить то небольшое количество энергии, которым обладаем.

То же самое он сказал Сильвио Мануэлю и Эмилито. Относительно остальных учеников он видел – у них достаточно энергии. Они не были зачаты в тоскливом совокуплении. Им он сказал, что они могут делать со своей половой энергией все, что хотят, но просил не забывать о самоконтроле и понимать: согласно установке, данной Орлом, роль секса – наделять новые существа светом осознания. Мы сказали, что нам все понятно.

И вот однажды, без каких бы то ни было предупреждений, с помощью своего бенефактора Нагваля Элиаса, он приподнял занавес другого мира и, нисколько не колеблясь, затолкал нас всех туда, в тот мир. И все мы там едва не погибли. Кроме Сильвио Мануэля. У нас не хватило энергии на то, чтобы выстоять в столкновении с другим миром. Никто из нас, за исключением Сильвио Мануэля, не последовал совету Нагваля.

Я обратился к дону Хуану:

– Что такое занавес другого мира?

– То, что сказал Хенаро, – занавес. Но ты уходишь от темы. Ты всегда уклоняешься от темы. Мы говорим о команде Орла относительно секса. Это ведь его установка: половая энергия предназначена для создания жизни. Посредством этой энергии Орел наделяет новые существа осознанием. Поэтому, когда живые существа совокупляются, эманации внутри их коконов делают все возможное для того, чтобы наделить осознанием новое существо, которое они создают.

Во время полового акта эманации, заключенные в коконе каждого из партнеров, приходят в необычайное возбуждение, кульминацией которого становится слияние двух частей светимости осознания – по одной от каждого партнера, – которые отделяются от их коконов.

– Половой акт – всегда зарождение нового осознания. Даже когда оно в итоге не формируется, – продолжал дон Хуан. – Эманации внутри коконов человеческих существ понятия не имеют о сексе ради развлечения.

Приподнявшись со стула, Хенаро наклонился ко мне через стол и, покачивая для убедительности головой, тихо произнес:

– Нагваль изрек истину. Они в самом деле не имеют понятия. – Он подмигнул.

Дон Хуан, едва сдерживая смех, добавил, что люди обычно действуют, не считаясь с тайной бытия и полагая, что такой возвышенный акт, как наделение жизнью и осознанием, сводится к чисто физическому влечению, которым можно пользоваться по своему усмотрению. И в этом – их ошибка.

Хенаро принялся непристойно крутить тазом, изображая похоть. Дон Хуан сказал, что именно об этом идет речь. Хенаро выразил ему признательность за столь высокую оценку его единственного вклада в объяснение осознания.

После чего оба они разразились совершенно идиотским хохотом, сказав, что, если бы я знал, с каким серьезным видом говорил об осознании их бенефактор, я непременно хохотал бы вместе с ними.

Я глубокомысленно поинтересовался, что все это значит для обычного человека в его повседневной жизни.

– Что именно? То, что делает Хенаро? – с напускной серьезностью спросил дон Хуан.

Их веселье всегда было заразительным. Успокаивались они довольно долго. Уровень их энергии был настолько высок, что рядом с ними я выглядел старым и дряхлым.

– Я не знаю, я правда не знаю, – ответил наконец дон Хуан. – Я только знаю, что это значит для воина. Воин знает: единственная энергия, которой мы реально обладаем, – это сексуальная энергия, которая наделяет жизнью. Воин всегда помнит об этом и потому постоянно отдает себе отчет о степени своей ответственности.

И если воин намерен накопить достаточно энергии для того, чтобы научиться видеть, он должен стать скрягой в отношении своей половой энергии. В этом и заключается урок, данный нам Нагвалем Хулианом. Он толкнул нас в неизвестное, и мы все там чуть не погибли. И, поскольку каждый из нас хотел видеть, мы, разумеется, стали воздерживаться от растрачивания своей светимости осознания.

Я уже не раз слышал от него подобные высказывания. И каждый раз принимался с ним спорить. Каждый раз я чувствовал, что должен возразить, приводил соображения против того, что считал пуританским отношением к сексу.

И в этот раз я тоже принялся возражать. Они оба хохотали до слез.

– Ну хорошо, но что делать с естественной чувственностью человека? – поинтересовался я.

– Да ничего не делать, – ответил он. – С человеческой чувственностью все в порядке. Проблема не в ней, а в человеческом невежестве и нежелании людей считаться со своей собственной магической природой. Попусту растрачивать животворную силу половой энергии – ошибка. Но ошибка также – не знать, что, имея детей, человек истощает свою светимость осознания.

– Откуда видящие знают, что наличие детей истощает светимость осознания? – спросил я.

– Они видят, как светимость родителей уменьшается по мере роста светимости детей. На светящихся коконах родителей появляются большие темные пятна – как раз в тех местах, откуда была взята светимость. Где-то в среднем сечении кокона. Иногда эти пятна даже можно видеть как бы наложенными непосредственно на тело человека.

Я поинтересовался, можно ли сделать что-нибудь, чтобы люди стали более гармонично относиться к светимости осознания.

– Нет, – ответил дон Хуан. – По крайней мере видящие не могут сделать ничего. Цель видящих – свобода. Они стремятся стать ни к чему не привязанными созерцателями, неспособными выносить суждения. Иначе им пришлось бы взять на себя ответственность за открытие нового, более гармоничного цикла бытия. А этого не может сделать никто. Новый цикл, если ему суждено начаться, должен прийти сам по себе.

Глава 5
Первое внимание

На следующий день мы позавтракали на рассвете. Затем дон Хуан сдвинул мой уровень осознания.

– Давай сегодня отправимся на первоначальную стоянку, – сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро.

– Можно, конечно… – сказал Хенаро и как-то сразу посерьезнел. Он взглянул на меня и добавил тихим голосом, как если бы не хотел, чтобы я его расслышал:

– Думаешь, он готов? Не будет ли это слишком…

Всего за несколько секунд мой страх и подозрительность выросли до небес. Сердце заколотилось, меня прошиб пот. Дон Хуан подошел ко мне и, почти не скрывая своего веселья, заверил, что Хенаро просто потешается надо мной, – мы только прогуляемся туда, где тысячелетия назад жили самые первые видящие.

Пока дон Хуан говорил, я мельком взглянул на Хенаро. Тот медленно качал головой из стороны в сторону. Движение было совсем незаметным. Хенаро словно давал мне понять, что дон Хуан говорит неправду. Я едва не обезумел, находясь на грани истерики, и очнулся, только когда Хенаро захохотал.

Я был ошеломлен тем, с какой легкостью менялось мое эмоциональное состояние – от практически неуправляемого взрыва до полного спада.

Втроем мы вышли из дома Хенаро. Было раннее утро. Вскоре мы углубились в выветренные холмы, расстилавшиеся вокруг дома. Там мы остановились и сели на огромном плоском камне посреди свежевспаханного и, судя по всему, засеянного склона.

– Вот она – Древняя стоянка, – сказал мне дон Хуан. – В процессе объяснения нам предстоит прийти сюда еще раз.

– Ночью здесь случаются очень странные вещи, – сообщил Хенаро. – Нагваль Хулиан поймал здесь союзника. Вернее, союзник…

Дон Хуан довольно явственно шевельнул бровями. Не договорив, Хенаро умолк и улыбнулся мне:

– Рановато для страшных историй. Подождем до темноты.

Он встал и принялся прохаживаться вокруг камня, по-кошачьи выгнув назад спину.

– Что он говорил о том, как ваш бенефактор поймал здесь союзника? – обратился я к дону Хуану.

Тот не ответил, глядя на ужимки Хенаро. Дон Хуан был от них в экстазе.

Через некоторое время он наконец проговорил, все еще не сводя глаз с Хенаро:

– Хенаро имел в виду довольно сложный метод использования осознания.

Тем временем Хенаро полностью обошел вокруг камня и вернулся на свое место. Тяжело дыша, он сел на камень. Он почти задыхался.

Дон Хуан, похоже, был просто в восторге от того, что только что проделал Хенаро. В очередной раз у меня возникло ощущение, что они потешаются надо мной, что-то опять замышляя.

Неожиданно дон Хуан снова заговорил. Звук его голоса меня успокоил. Он сказал, что в результате огромнейших усилий видящие пришли к следующему заключению: развитое процессом жизни сознание взрослого человеческого существа называть осознанием неправильно. В результате определенных преобразований оно превращается в нечто гораздо более сложное, более мощное и более дееспособное. Видящие назвали это «вниманием».

– Откуда видящие узнали, что осознание человека растет и трансформируется? – спросил я.

Он ответил, что на каждом этапе развития некоторая полоса эманаций внутри кокона становится ярче. По мере накопления человеческим существом опыта эта полоса постепенно начинает излучать свет. В некоторых случаях свечение эманаций становится настолько ярким, что они сливаются с внешними эманациями. Наблюдая такое усиление свечения, видящие были вынуждены предположить: осознание – это как бы сырье, продуктом переработки и развития которого является внимание.

– Как видящие описывают внимание?

– Они говорят, что внимание – это упорядоченное и усиленное процессом жизни осознание, – ответил он.

Он добавил, что формулировки таят в себе определенную опасность: делая вещи более понятными, они их упрощают. В данном случае, давая определение вниманию, мы рискуем превратить чудесное магическое преобразование в нечто бытовое и невыразительное. Внимание – величайшее и, по сути, единственное достижение человека. Исходное осознание животного уровня трансформируется до состояния, охватывающего всю гамму человеческих проявлений. А видящие совершенствуют его еще больше – до тех пор, пока оно не охватит весь объем человеческих возможностей.

Я поинтересовался, существуют ли с точки зрения видящих какие-либо принципиальные различия между «проявлениями» и «возможностями».

Дон Хуан объяснил, что под проявлениями понимается то, что мы способны выбирать как личности. Этим термином обозначается все, относящееся к уровню обычной жизни, то есть – к диапазону известного. И благодаря этому проявления ограничены как количественно, так и качественно. Человеческие же возможности принадлежат сфере неизвестного. Они относятся не к тому, что мы можем выбрать, а к тому, чего мы способны достичь. Примером человеческого проявления может служить наш выбор, сообразно которому мы считаем человеческое тело материальным объектом, подобным множеству прочих материальных объектов. Пример одной из таких человеческих возможностей – достижение видящих, благодаря которому они воспринимают человека как яйцеобразное светящееся существо. Тело как материальный объект относится к сфере известного. Воспринимая тело как светящееся яйцо, мы имеем дело со сферой неизвестного. Человеческие возможности, таким образом, поистине неисчерпаемы.

– Видящие считают, что существует три типа внимания, – продолжал дон Хуан. – Ты понимаешь, конечно, что речь идет только о человеческих существах, а не о живых существах вообще. Но это не просто виды внимания. Это, скорее, три уровня достижения, три уровня развития. И каждое из них – совершенно независимая и самодостаточная область.

Первое внимание человека – это животное осознание, которое в процессе накопления жизненного опыта развилось в замысловатое многоплановое и исключительно хрупкое образование, функция которого – иметь дело со всем, что существует в нашем обычном мире повседневной жизни. Иначе говоря, все, о чем можно думать, относится к сфере функционирования первого внимания.

Первое внимание есть то, чем мы являемся в качестве обычных людей. И по причине столь абсолютной власти над нашими жизнями первое внимание оказывается наиболее важным приобретением обычного человека. В сущности, первое внимание, пожалуй, даже единственное, чем мы реально обладаем.

Учитывая действительную значимость первого внимания, видящие взялись за тщательное его исследование посредством видения. Находки, сделанные ими в этой области, сформировали все их мировоззрение, как и мировоззрение их последователей. Хотя последователи в большинстве своем не понимали, что именно видели те видящие на самом деле.

Проникновенным голосом дон Хуан сообщил мне, что выводы, сделанные новыми видящими на основании тщательных исследований, не имели практически ничего общего с рассудком и соображениями рационального порядка. Так, исследовать первое внимание и формулировать соответствующие объяснения может только тот, кто видит. А вот изучать то, каким видящий видит первое внимание, важно для ученика. Это дает его первому вниманию уникальную возможность – понять принципы и механизмы своего собственного функционирования.

– Так вот, видящий видит первое внимание как светимость осознания, развитую до состояния сверхинтенсивного излучения, – продолжал дон Хуан. – Но эта часть светимости зафиксирована, так сказать, на поверхности кокона. Это светимость, покрывающая зону известного.

А теперь поговорим о втором внимании, которое является более сложным и специфическим состоянием светимости осознания. Второе внимание относится к сфере неизвестного. Оно начинает работать, когда задействуются эманации внутри человеческого кокона, которые обычно не используются.

Я назвал второе внимание специфическим состоянием по следующей причине: чтобы задействовать эти неиспользованные эманации, необходима особая, тщательно разработанная и спланированная тактика, требующая исключительной дисциплины и высшей степени сосредоточения.

Дон Хуан напомнил мне, как когда-то, обучая меня искусству сновидения, он уже рассказывал о сосредоточении, необходимом для осознания того, что видишь сон. Так вот, это сосредоточение – предшественник второго внимания. Форма, в которой пребывает сознание при таком сосредоточении, принципиально отличается от формы, необходимой, чтобы иметь дело с миром обычной жизни.

Еще дон Хуан сказал, что второе внимание также называют левосторонним осознанием и что это – огромнейшая область. Она настолько обширна, что кажется беспредельной.

– И просто так я не полезу туда ни за что на свете, – продолжал дон Хуан. – Это – трясина, настолько сложная и причудливая, что трезвые и уравновешенные видящие входят в нее только при строго определенных условиях.

Вся сложность состоит в том, что забраться во второе внимание просто, а противиться его зову практически невозможно.

Овладев осознанием, древние видящие использовали свое мастерство для того, чтобы расширить свое свечение осознания до непостижимых пределов. Заставляя вспыхивать эманации внутри своих коконов по одной полосе за раз, они стремились зажечь их все. И им это удалось, но, как это ни странно, умение зажигать полосы по одной стало тем фактором, из-за которого они увязли в трясине второго внимания.

Новые видящие исправили их ошибку. Они довели мастерство управления осознанием до его естественного завершения. Они научились одним ударом выводить свечение осознания за пределы кокона.

Третье внимание достигается, когда свечение осознания превращается в огонь изнутри – свечение, которое зажигает не по одной полосе за раз, а одновременно все эманации Орла внутри кокона человека.

Дон Хуан сказал, что испытывает благоговение перед непреклонным устремлением новых видящих к достижению третьего внимания в течение жизни, пока они обладают индивидуальным самоосознанием.

Он не счел нужным останавливаться на тех редких случаях, когда люди и другие живые существа случайно входят в неизвестное и непознаваемое, не отдавая себе в этом отчета. Дон Хуан сказал, что каждый такой случай – это дар Орла. Впрочем, для новых видящих вход в третье внимание – тоже дар, но значение этого дара несколько иное – это, скорее, награда за достижение.

И еще дон Хуан сказал, что в момент смерти все человеческие существа входят в непознаваемое и некоторые из них достигают третьего внимания, но всегда лишь на непродолжительное время и только для того, чтобы очистить «пищу» для Орла.

– Высшее свершение человеческого существа, – закончил дон Хуан, – достичь этого уровня, сохранив жизненную силу и не сделавшись бестелесным осознанием, которое, подобно мерцающей искорке, взлетает прямо к клюву Орла, чтобы быть им поглощенным.

Пока дон Хуан рассказывал, я не замечал ничего вокруг. Теперь обнаружилось, что Хенаро исчез, видимо, встал и куда-то ушел, а сам я склонился к камню и дон Хуан, сидя рядом на корточках, мягко толкает мои плечи вниз. Поддавшись, я лег на камень и закрыл глаза. С запада дул мягкий ветерок.

– Только не засни, – произнес дон Хуан. – Ты ни в коем случае никогда не должен спать на этом камне.

Я сел. Внимательно на меня глядя, дон Хуан добавил:

– Просто расслабься. Пусть внутренний диалог замрет.

С абсолютно полным сосредоточением я следил за его словами. Вдруг что-то словно ударило меня изнутри. Это был испуг. Вначале я даже не знал, в чем дело. Я решил, что испытываю очередной приступ неверия. Но потом, как молния, меня пронзило: да ведь уже вечер! По моим ощущениям, мы разговаривали на камне не больше часа. А прошел целый день!

Я вскочил. Я полностью отдавал себе отчет в этом чудовищном несоответствии, но не понимал, что со мной происходит. Я испытывал странное ощущение – как если бы тело стремилось прочь. Дон Хуан прыгнул, обхватив меня, и мы вместе с ним скатились на мягкую землю. Дон Хуан держал меня крепко, я чувствовал себя зажатым в стальных тисках. Мне и в голову никогда не приходило, что он настолько силен.

Меня всего трясло, как в припадке эпилепсии. Руки метались вокруг, описывая самые невероятные траектории. И в то же время существовала некая отрешенная часть меня, которая даже с некоторым интересом созерцала, как вибрирует, извивается и подпрыгивает тело.

Наконец спазмы прошли, и дон Хуан меня отпустил. Он тяжело дышал от напряжения. Он сказал, что теперь нам будет лучше взобраться обратно на камень и там посидеть, пока я окончательно не приду в себя.

Я не смог устоять перед соблазном задать свой обычный вопрос: что со мной произошло? Он объяснил, что во время его рассказа я перешел определенную грань и неожиданно вошел очень глубоко в левостороннее осознание. Дон Хуан и Хенаро последовали туда за мной. А потом я точно так же внезапно оттуда вышел.

– Я как раз вовремя тебя поймал, – сообщил мне дон Хуан. – Иначе тебя вынесло бы прямиком в твое нормальное состояние.

Я совершенно запутался. Он объяснил, что все мы втроем играли осознанием. В какой-то момент я, должно быть, испугался и ускользнул от них.

– Хенаро – мастер осознания, – продолжал дон Хуан. – Сильвио Мануэль – мастер воли. В свое время их обоих безжалостно толкнули в неизвестное. Наш бенефактор поступил с ними точно так же, как с ним самим поступил его бенефактор. В некотором отношении Хенаро и Сильвио Мануэль очень похожи на древних видящих. Они знают, что они могут сделать, но их мало интересует то, как они это делают. Сегодня Хенаро воспользовался случаем, чтобы сдвинуть твою зону свечения осознания. В результате все мы вместе оказались в каких-то таинственных закоулках неизвестного.

Я умолял его рассказать, что происходило с нами в неизвестном.

Вдруг у самого своего уха я услышал:

– Ты должен сам это вспомнить.

Я был абсолютно уверен, что слышу голос видения, потому совсем не испугался. Я даже не поддался побуждению оглянуться.

– Я – голос видения, и я говорю тебе, что ты – болван, – раздался тот же голос.

Затем послышался смешок.

Я обернулся. Позади меня сидел Хенаро. Я был настолько удивлен, что хохотал, наверное, даже несколько более бурно, чем они.

– Ну что ж, темнеет, – сказал мне Хенаро. – Как я тебе уже обещал сегодня, нам предстоит нечто! На этом самом месте.

Тут в разговор вмешался дон Хуан:

– А может быть, хватит на сегодня? А то ведь наш дурачок может помереть со страху.

– Не-е, он – в порядке, – возразил Хенаро, потрепав меня по плечу.

– Ты бы все-таки у него самого спросил, – настаивал дон Хуан. – Он ведь и вправду такой дурачок, что может помереть со страху. Он сам тебе об этом скажет.

– Что, действительно? – подняв брови, обратился ко мне Хенаро. – Ты на самом деле такой дурачок?

Я промолчал. Они в буквальном смысле покатились со смеху. Хенаро даже скатился на землю. Дон Хуан легко спрыгнул с камня и помог ему подняться на ноги. После этого Хенаро сказал дону Хуану, имея в виду меня:

– Попался! Он ведь никогда не скажет, что он – дурачок. Он для этого чересчур важен. А потом произойдет нечто такое, отчего его будет трясти. Он даже в штаны может наложить со страху. А все потому, что не признался, что он – дурачок.

Наблюдая за тем, как они смеются, я решил, что так радостно хохотать способны только индейцы. Но тут же я пришел к убеждению, что они злобствуют и это видно невооруженным глазом. Ведь издевались они над не-индейцем.

Дон Хуан мгновенно уловил мои чувства и сказал:

– Не позволяй до такой степени раздуваться своему чувству собственной важности. Ты ни с какой точки зрения не являешься чем-то особенным. Так же как и любой из нас, независимо от того, индеец он или нет. Нагваль Хулиан и его бенефактор добавили к своей жизни не один год удовольствия, потешаясь над нами.

Хенаро живо вскарабкался на камень и, подойдя ко мне, заявил:

– На твоем месте я бы не знал, куда себя деть от смущения. Я бы очень расстроился. Я бы даже разревелся! Да ты поплачь, поплачь! Пореви хорошенько, сразу полегчает.

К своему несказанному удивлению, я начал тихонько всхлипывать. А потом так разозлился, что взревел от ярости. И только после этого почувствовал облегчение.

Дон Хуан мягко похлопал меня по спине. Он сказал, что обычно гнев действует очень отрезвляюще. Иногда так действует страх, иногда – юмор. Но я, в силу своей насильственной натуры, реагирую только на гнев.

Он добавил, что внезапные сдвиги в светимости осознания очень нас ослабляют. Они пытались меня поддержать, заставить стать сильнее. И Хенаро в этом явно преуспел, когда ему удалось привести меня в ярость.

К тому времени уже наступили сумерки. Вдруг Хенаро указал на какое-то мелькание прямо в воздухе, на уровне глаз. В сумеречном свете это было похоже на большую бабочку, которая кружилась вокруг места, где мы сидели.

– Не иди на поводу у своей впечатлительности, – предостерег меня дон Хуан. – Не нужно ничего желать и ни к чему стремиться. Просто пусть Хенаро тебя ведет. И не отводи взгляда от этого пятна.

Мелькающая точка определенно была бабочкой. Я ясно различал все ее детали. Я следил за ее извилистым усталым полетом, пока не начал видеть каждую частичку пыльцы на ее крылышках.

Я был полностью поглощен созерцанием, когда что-то вдруг вывело меня из этого состояния. Прямо за спиной я ощутил мощный взрыв беззвучного шума, если так можно выразиться. Обернувшись, я заметил целую группу людей, стоявших в ряд на другом конце камня, несколько более высоком, чем тот, где мы сидели. Я подумал, что это – люди, живущие по соседству. Видимо, они заподозрили неладное, наблюдая, как мы целый день здесь болтаемся, и взобрались на камень, чтобы с нами разобраться. То, что их намерения по отношению к нам были далеко не добрыми, я знал откуда-то в то же мгновение.

Дон Хуан и Хенаро соскользнули с камня, велев поторопиться и мне. Мы тотчас же двинулись прочь. Весь путь до дома Хенаро мы проделали, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, преследуют ли нас те люди. Ни Хенаро, ни дон Хуан не произнесли ни единого слова. Один раз дон Хуан даже свирепо шикнул на меня, приложив к губам палец. Когда мы подошли к дому Хенаро, дон Хуан втянул меня внутрь. А Хенаро, не останавливаясь, проследовал мимо дома и куда-то ушел.

Когда мы с доном Хуаном оказались в безопасности внутри дома и он зажег керосиновую лампу, я поинтересовался:

– Что это были за люди, дон Хуан?

– Это были не люди, – ответил он.

– Да ладно тебе, дон Хуан, не надо напускать мистический туман. Это были люди, я видел их своими глазами.

– Ну разумеется, ты видел их своими глазами, – парировал он. – Однако это ни о чем не говорит. Твои глаза тебя подвели. Это были не люди, и шли они за тобой. Хенаро пришлось их отвлечь.

– Так кто же это был, если не люди?

– О, это тайна, – сказал он, – тайна осознания, которую невозможно постичь рациональным путем, говоря о ней. Тайна, которую можно лишь засвидетельствовать.

– Тогда позволь мне стать ее свидетелем.

– Но ты уже стал им! Дважды за сегодняшний день. Сейчас ты не помнишь. Но вспомнишь, когда зажжешь эманации, которые светились, когда ты был свидетелем тайны осознания, о которой идет речь. А пока давай вернемся к нашему объяснению осознания.

Дон Хуан еще раз повторил, что осознание начинается с постоянного давления больших эманаций извне на эманации, заключенные внутри кокона. За счет этого давления останавливается движение эманаций внутри кокона, которое есть движение к смерти, ибо направлено на разрушение кокона. Такая остановка является первым действием осознания.

– Все живые существа стремятся к смерти. Это – истина, в которой видящий не может не отдавать себе отчета, – продолжал дон Хуан. – Осознание же останавливает смерть.

Новых видящих привел в глубокое замешательство тот факт, что осознание препятствует смерти и в то же время является ее причиной, будучи пищей Орла. Это невозможно объяснить, поскольку не может быть рационального способа понять бытие. Видящим не оставалось другого выхода, как только принять то, что их знание основано на взаимоисключающих предпосылках.

Я спросил:

– Но почему они разработали систему, содержащую внутренние противоречия?

– Ничего они не разрабатывали, – ответил он. – Видящие открыли непреложные истины, они увидели их такими, какие они есть. Вот и все.

Например, видящий должен быть методичным, рациональным существом, образцом трезвой уравновешенности; и в то же время он должен всячески избегать этих качеств, чтобы быть абсолютно свободным и открытым по отношению к чудесным тайнам бытия.

Его пример сначала сбил меня с толку, но затем я понял, что имелось в виду. Ведь он сам поддерживал мою рациональность только для того, чтобы однажды разрушить ее и потребовать полного ее отсутствия. Я сказал ему, что понял его точку зрения.

– Только предельная, высочайшая уравновешенность может стать мостом между взаимоисключающими противоречиями, – сказал дон Хуан.

– Может ли быть таким мостом искусство? – поинтересовался я.

– Мостом между противоречиями ты можешь назвать все что угодно – искусство, страсть, уравновешенность, любовь и даже доброту.

Потом дон Хуан рассказал, что в процессе изучения первого внимания новые видящие обнаружили: все органические существа, кроме человека, успокаивают возбужденные эманации внутри своих коконов. За счет этого внутренние эманации получают возможность настроиться на соответствующие им внешние. Чего не происходит в случае человеческих существ, поскольку первое внимание последних принимается за инвентаризацию эманаций Орла, имеющихся внутри кокона.

Я спросил:

– Что такое «инвентаризация», дон Хуан?

– Человеческие существа отмечают те эманации, которые есть внутри их коконов, – ответил он. – Ни одно другое создание этим не занимается. В миг фиксации внутренних эманаций большими эманациями первое внимание начинает за собой наблюдать. И отмечать все, что с ним происходит. Во всяком случае, оно пытается это сделать доступными ему способами. Этот процесс видящие и называют составлением инвентарного списка.

Я не хочу сказать, что таков добровольный выбор человека или что человек может отказаться от инвентаризации. Составление инвентарного списка – это команда, которую дает Орел. Не подчиниться ей нельзя, но вот то, как именно подчиниться, – совсем другое дело. Тут уже можно выбирать.

Дон Хуан сказал, что, хотя ему не нравится называть эманации командами, они, по сути, являются таковыми – командами, ослушаться которых не дано никому. Однако в подчинении командам заключен способ неподчинения им.

– В случае с инвентаризацией первого внимания, – продолжал дон Хуан, – видящий не может не подчиниться. И он подчиняется. Однако как только инвентарный перечень составлен, видящий выбрасывает его. Ведь Орел не заставляет нас делать из инвентарного перечня культ. Он дает лишь команду на составление этого перечня, не более.