Текст книги "Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга"

Глава 1. Подходы к изучению заболевания

Статистика смертности от туберкулеза

В течение девятнадцатого века чахотка вытеснила в общественном сознании масштабные эпидемии (такие, например, как чума или оспа). В Англии начиная с середины семнадцатого века стали осознавать нараставшее присутствие этой болезни, и факт ее широкого распространения был быстро признан медицинским сообществом. В издании 1674 года «Morbus Anglicus, или Анатомия чахотки» Гидеон Харви подробно описывал людей, наиболее подверженных этому недугу: «С большой вероятностью при английском климате раньше всех в могиле окажутся жертвы чахотки, прямой дороги к смерти для наиболее усердных школяров, богословов, врачей, философов, страстно влюбленных, фанатиков в религии и т. д.»[32]32
  Harvey G. Morbus Anglicus: Or the Anatomy of Consumptions. 2nd edn. London: Printed by Thomas Johnson for Nathanael Brook, 1674. P. 2.


[Закрыть] Название, данное Харви своему опусу, было данью распространенности этой болезни в Англии: латинская его часть переводится как «Болезнь англичан»[33]33
  Lawlor C. Consumption and Literature. P. 19.


[Закрыть]. Этот нарождающийся «бич общества» сопровождался появлением новых образов в культуре.

В целом все инфекционные заболевания следуют эпидемической динамике распространения. Первоначально число заражений увеличивается очень быстро; затем, достигнув определенного уровня, интенсивность и заболеваемость этими болезнями постепенно снижается. Несмотря на то что развитие и течение туберкулеза менее яркие, чем у других инфекционных болезней, он все же следует типичному эпидемическому циклу инфекции, хотя зачастую прогресс необычайно медленный и на него уходят десятилетия, а не недели или месяцы. В Европе эпидемическая кривая туберкулеза началась во второй половине семнадцатого века и достигла своего пика в середине девятнадцатого века. К концу девятнадцатого века он по-прежнему уносил жизни одной седьмой населения мира, и даже в 1940 году туберкулез был причиной большей гибели людей, чем любое другое инфекционное заболевание[34]34
  Caldwell M. The Last Crusade: The War on Consumption, 1862–1954. New York: Athenaeum, 1988. P. 9.


[Закрыть]. В Великобритании за двести лет, предшествовавших 1840 году, туберкулез был главным эндемическим заболеванием, поражающим почти столько же людей, сколько все остальные болезни вместе взятые[35]35
  Smith F. B. The Retreat of Tuberculosis 1850–1950. London: Croom Helm, 1988. P. 4.


[Закрыть]. Какими бы ни были реальные цифры, в восемнадцатом веке, несомненно, наблюдалось увеличение смертности от чахотки. Широко признавалось, что эта болезнь была повсеместно распространенной и смертельной. Например, Уильям Блэк, написавший несколько работ, связанных с медицинской статистикой, в 1788 году заявлял: «В среднем от одной пятой до одной шестой всей смертности в Лондоне приходится на чахотку, что почти вдвое больше, чем смертность от оспы», – а также что «фтизис, фтизис, фтизис, возвышающийся гигантской массой» безраздельно царил в лондонских похоронных каталогах[36]36
  Black W. A Comparative View of the Mortality of the Human Species. London: C. Dilly, 1788. P. 170, 183.


[Закрыть].

1.1. Гидеон Харви. А. Хертокс, б/д

Его влияние возрастало, по-видимому, из-за того, что он уносил жизни своих жертв совершенно без разбора, поражая как жителей особняков, так и обитателей трущоб. Быстрее всего заболевание распространялось в городских центрах, но не ограничивалось городской чертой и никак не соотносилось ни с полом, ни со статусом, ни с возрастом или профессией. В 1818 году Джон Мэнсфорд утверждал, что чахотка была на пике:

Наиболее важной особенностью чахотки является ее возрастающее распространение. Ее справедливо назвали гигантской болезнью страны; и она обрушивается на нас своей страшной великанской поступью ‹…› Кажется вероятным ‹…› что за последнее столетие число смертей от чахотки в Великобритании увеличилось на треть; и что теперь они достигли огромного количества в пятьдесят пять тысяч в год[37]37
  Mansford J. G. An Inquiry into the Influence of Situation on Pulmonary Consumption. London: Longman, Hurst, Rees, Orme and Brown, 1818. P. 67.


[Закрыть].

Несмотря на всеобщую убежденность в том, что смертность от туберкулеза возросла, выявление конкретных случаев чахотки представляло трудность из-за отсутствия точных данных о смертности, что еще больше осложнялось неточностью диагностических методов того времени. Медленный, «крадущийся» характер развития чахотки означал, что она часто оставалась незамеченной до последних стадий, а ее номенклатура еще более усложняет оценку смертности. Термины «фтизис» и «легочная чахотка» использовались практически без разбора для обозначения ряда не связанных заболеваний[38]38
  Dubos, Dubos. The White Plague. P. 9.


[Закрыть]. Обозначение «чахотка» было особенно проблематичным, поскольку его часто применяли к любому заболеванию, сопровождавшемуся потерей веса.

Несмотря на эти трудности, ясно, что девятнадцатый век можно с уверенностью назвать «эпохой чахотки», независимо от того, подразумеваем ли мы фактическое или предполагаемое воздействие заболевания. Его также можно назвать эпохой медицинской статистики[39]39
  Herzlich C., Pierret J. Illness and Self in Society. P. 24.


[Закрыть]. До девятнадцатого века в Англии не велось регулярных или точных записей о статистике смертности. Это не означает, что попытки вести учет рождений и смертей не предпринимались в учреждениях, таких как больницы, и в некоторых городах. В 1836 году на основании парламентского распоряжения эти усилия были формализованы и привели к созданию общенациональной системы регистрации рождений, смертей и браков. В следующем году статистик и врач Уильям Фарр прекратил свою медицинскую практику и был временно нанят секретарем в Центральное бюро регистрации актов гражданского состояния для оказания помощи в организации и классификации этой информации, и в 1839 году его должность стала постоянной[40]40
  Eyler J. M. Farr, William (1807–1883) // Oxford Dictionary of National Biography / Ed. by H. C. G. Matthew and Brian Harrison. Oxford: OUP, 2004. www.oxforddnb.com/view/article/9185[по состоянию на 5 июня 2008]; Smith G. The Dictionary of National Biography. Vol. VI. London: Oxford University Press, 1964. P. 1090.


[Закрыть]. После публикации Фарром «Первого ежегодного отчета Центрального бюро рождений, смертей и браков» официальные лица в Англии начали систематически отслеживать показатели смертности от различных заболеваний, включая туберкулез.

Эти новые статистические данные свидетельствовали об общенациональном геноциде, вызванном чахоткой, – ситуация, которая не скрылась от внимания тех, кто вел хроники болезни. Один из таких исследователей, Генри Гилберт, писал: «Согласно отчету Центрального бюро регистрации, легочная чахотка уничтожила больше человеческих жизней за шесть указанных месяцев [с 1 июля по 31 декабря 1837 года], чем холера, грипп, оспа, корь, малярия, тифозная лихорадка, водобоязнь, апоплексический удар, грыжа, колики, заболевания печени, камни, ревматизм, язва, свищ и гангрена!»[41]41
  Gilbert H. Pulmonary Consumption: Its Prevention & Cure Established on the New Views of the Pathology of the Disease. London: Henry Renshaw, 1842. P. 6.


[Закрыть] Вскоре Гилберт пустил эти статистические данные в дело, заявив: «Не существует столь же общераспространенной и смертельной болезни, как чахотка легких. Согласно самым последним подсчетам медиков, она является причиной четверти всех смертей, повлеченных болезнями в Великобритании и Ирландии»[42]42
  Gilbert H. Pulmonary Consumption. P. 4–5.


[Закрыть]. К 1850 году в «Ежегодных отчетах» внимание публики особо привлекалось к существенным показателям смертности от туберкулеза в крупных городах[43]43
  Herzlich C., Pierret J. Illness and Self in Society. P. 24.


[Закрыть]. Высокая смертность помогла повысить осведомленность общественности и сосредоточила внимание медицинского сообщества на заболевании в течение последней половины девятнадцатого века. В 1882 году о значении чахотки для общества писал Роберт Кох: «Если число жертв, которое уносит эта болезнь, является мерилом ее значимости, то все болезни, особенно наиболее опасные инфекционные заболевания, такие как бубонная чума, азиатская холера и т. д., должны занять место далеко позади туберкулеза. Статистика сообщает нам, что от туберкулеза умирает одна седьмая населения страны и что, если рассматривать только трудоспособные группы среднего возраста, туберкулез уносит треть, а зачастую и больше жизней»[44]44
  Цит. по: Waksman. The Conquest of Tuberculosis. Р. 20.


[Закрыть].

Патологоанатомический подход к болезни

Помимо роста осознания масштабов туберкулеза, отношение к этой болезни в начале девятнадцатого века отражало преобладание патологоанатомического подхода. Восемнадцатый век стал свидетелем развития локальной концепции болезни, которую исследовали и осмысляли с точки зрения патологической анатомии. В 1760-х годах итальянский анатом Г. Б. Морганьи связал чахотку с анатомическими открытиями в трактате «О положениях и причинах болезней» (De sedibus et causis morborum), помогая укрепить идею о том, что врачи-исследователи должны сопоставлять симптомы болезни и повреждения организма посредством вскрытия. Морганьи сыграл важную роль в изменении теоретической идеологии болезни, повысив авторитет патологической анатомии и значение роли, которую играют точные, локализованные поражения. С принятием этой новой точки зрения увеличительное стекло медицинского исследования было сфокусировано на частях, а не на целом[45]45
  Reiser S. J. The Science of Diagnosis: Diagnostic Technology // Companion Encyclopedia of the History of Medicine / Ed. by W. F. Bynum and Roy Porter. Vol. 2. London: Routledge, 2001. P. 826–827.


[Закрыть]. Все чаще симптомы, проявлявшиеся у живых жертв болезни, коррелировали со структурными изменениями, наблюдаемыми после смерти[46]46
  Granshaw L. The Hospital // Companion Encyclopedia of the History of Medicine / Ed. by W. F. Bynum and Roy Porter. Vol. 2. London: Routledge, 2001. P. 1187.


[Закрыть]. Окончательно оформить эту точку зрения помог французский патологоанатом-новатор Ксавье Биша, наказавший всем врачам анатомировать и открывать новое[47]47
  Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. P. 307.


[Закрыть]. В основании нового подхода лежала идея, что болезнь имеет специфические патологические проявления и что исследование этих особенностей даст ответы на причину заболеваний. Это изменение в интеллектуальном подходе привело к новому способу классифицировать течение болезни; однако в отношении чахотки рост глубины и качества анатомической информации вызывал больше вопросов, чем давал ответов.

1.2. Джованни Баттиста Морганьи. Титульный лист и фронтиспис трактата Морганьи «О положениях и причинах болезней»

При туберкулезе патологоанатомический подход ограничивался диагностикой и выявлением признаков болезни, но он не объяснял причины этих патологических проявлений. Постепенно врачи-исследователи разработали новые методологии и инструменты для изучения процесса болезни не только в мертвом, но и в живом организме. Открытие явления перкуссии и разработка стетоскопа помогли расширить познания о туберкулезе и помочь в его диагностике[48]48
  Открытие австрийским врачом Леопольдом Ауэнбруггером (1722–1809) перкуссии, заключавшейся в простукивании грудной клетки и точной записи произведенных звуков, открыло совершенно новый путь в медицинских исследованиях, позволив «заглянуть» внутрь живого организма. При этом книга и метод канули в лету, пока ее не перевел и не популяризировал Жан-Никола Корвизар (1755–1820), личный врач Наполеона I. Cummins L. S. Tuberculosis in History From the 17th Century to our own Times. London: Bailliere, Tindall and Cox, 1949. P. 94–96, 100–102.


[Закрыть]. Когда в 1816 году Теофиль Гиацинт Лаэннек создал стетоскоп, он создал предмет, который стал основным инструментом нового анатомического подхода к медицине. (См. во вклейке ил. 4.) Открыв живое тело для «рассечения» с помощью звука, стетоскоп предоставил новое средство для исследования больного человека; теперь патологию можно было диагностировать как на мертвых, так и на живых пациентах[49]49
  Лаэннек и другие энтузиасты стетоскопии смогли обнаружить целый ряд заболеваний благодаря отличиям дыхательных шумов. Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. P. 307–309.


[Закрыть]. Стетоскоп и сопутствующая методология значительно изменили подход к респираторным заболеваниям, и Лаэннек применил свое новое оружие против чахотки легких. В «Трактате о заболеваниях грудной клетки и опосредованной аускультации» (опубликованном на французском языке в 1819 году и переведенном на английский язык к 1821 году) четко описано клиническое течение туберкулеза[50]50
  Cummins L. S. Tuberculosis in History From the 17th Century to our own Times. P. 121.


[Закрыть]. В работе Лаэннек не только определил руководящие принципы для диагностики чахотки, но также утверждал, что туберкул был признаком одного отдельного заболевания, вне зависимости от того, находилось ли оно в легких или где-либо еще в организме, например в печени или кишечнике. Лаэннек предложил единую теорию чахотки, которая стала общепринятой точкой зрения до открытия туберкулезной палочки в 1882 году[51]51
  Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. P. 311.


[Закрыть]. В 1843 году доктор Джон Гастингс воздал должное вкладу Лаэннека, заявив:

Хотя до Лаэннека уже существовали самые разнообразные работы о чахотке легких, его великие открытия, сделанные с помощью аускультации, пролили на туберкулез новый свет и начали новую эпоху в его истории ‹…› Но, как это ни удивительно, наши возможности лечения, по-видимому, сократились пропорционально тому, как возросло наше знание об определении природы чахотки; ни в один период своей истории она не была настолько фатальной, как со времени открытия стетоскопа[52]52
  Hastings J. Pulmonary Consumption, Successfully Treated with Naphtha. London: John Churchill, 1843. P. 4.


[Закрыть].

Обоснование предположениям Лаэннека дал его современник, французский патологоанатом Гаспар Лоран Бэйль. В работе «Исследования туберкулеза легких» (1810) он также утверждал, что туберкулез является точно определимым и специфическим состоянием, а не каким-то широко распространенным генерализованным расстройством истощения, возникающим в результате некоего предшествующего недуга. Кроме того, он утверждал, что туберкулы появлялись прежде, чем обнаруживались какие-либо внешние симптомы. Бэйль настаивал на том, что наиболее видимые и узнаваемые симптомы туберкулеза указывают на позднюю стадию развития заболевания и что отсутствие видимых или характерных симптомов никоим образом не указывает на его отсутствие[53]53
  Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. P. 311.


[Закрыть]. В своем исследовании Бэйль представил анализ наиболее частых патологических проявлений туберкулеза и систематические наблюдения за органическими изменениями, происходящими в ходе развития болезни, выполнив более девятисот вскрытий и сопоставив результаты с собственной врачебной практикой. Благодаря сравнению патологических и клинических результатов он смог прийти к заключению, что источником других патологических изменений при чахотке был маленький туберкул. Врач заявил, что дальнейшие осложнения, наблюдаемые у больных туберкулезом, в том числе в кишечнике, гортани и лимфатических узлах, являются следствием чахотки, а не отдельными заболеваниями[54]54
  Barrow. Researches on Pulmonary Phthisis, From the French of G. H. Bayle. P. 3–4.


[Закрыть].

В трактате «Патологическая анатомия» (1838) шотландский профессор сэр Роберт Карсвелл обобщил и дал оценку многочисленным описаниям туберкула, предоставленным такими патологоанатомами, как Лаэннек, Бэйль и Габриэль Андраль, а также оценил кажущуюся изменчивость его природы[55]55
  Габриэль Андраль (1797–1876) – французский терапевт, подчеркивавший гнойный, воспалительный и «секреторный» характер изменений при чахотке. Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. P. 337; Sebastian A. A Dictionary of the History of Medicine. New York: The Parthenon Publishing Group, Inc., 1999. P. 47.


[Закрыть]. Карсвелл выделялся среди британских медиков, стекавшихся во Францию, чтобы изучить новые концепции патологической анатомии. Там он посещал вскрытия и знакомился с новыми медицинскими методами (такими, как аускультация стетоскопом), проводя время с Пьер-Шарлем Александром Луи и Лаэннеком[56]56
  Пьер-Шарль Александр Луи (1787–1872) – парижский терапевт, специалист по туберкулезу и тифу. Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. Р. 337; Sebastian A. A Dictionary of the History of Medicine. Р. 47; Simmons J. G. Doctors & Discoveries: Lives that Created Today’s Medicine from Hippocrates to the Present. Boston: Houghton Mifflin Company, 2002. P. 75.


[Закрыть]. Карсвелл, пожалуй, наиболее известен своими потрясающими иллюстрациями анатомических препаратов, которые он изучал во Франции; кроме того, по-прежнему важен его вклад в оформление патологической анатомии как отдельной медицинской дисциплины в Англии[57]57
  Когда Карсвелл (1793–1857) изучал медицину в университете Глазго, его нанял профессор Джон Томсон для сбора информации во Франции и зарисовки результатов изысканий для разрабатываемого им курса по патологической анатомии. Вернувшись в Великобританию, Карсвелл получил должность заведующего кафедрой патологической анатомии, которую Лондонский университет создал в 1828 году, опередив французов; однако вскоре кафедра ощутила конкуренцию со стороны более устоявшихся дисциплин практической и нормальной анатомии. Отсутствие поддержки в сочетании с невозможностью заработать себе на жизнь вынудило Карсвелла покинуть эту должность. Hull A. Carswell, Sir Robert (1793–1857) // Oxford Dictionary of National Biography / Ed. by H. C. G. Matthew and Brian Harrison. Oxford: OUP, 2004. www.oxforddnb.com/view/article/4778[по состоянию на 5 июня 2008]; Hass E. K. Morbid Appearances: The Anatomy of Pathology in the Early 19th century // Journal of Interdisciplinary History. 1989. Vol. 20. No. 1 (Summer). P. 139.


[Закрыть]. Роберт Карсвелл также продемонстрировал сохранявшуюся сложность в точном определении причины и течения туберкулеза. Он проводил вскрытия и выполнял цветные рисунки своих наблюдений, которые давали локализованные представления о болезни; однако его сопроводительные записки об исследуемых случаях демонстрировали более целостный подход[58]58
  Локализованные концепции болезни стремились определить локализацию болезни на уровне отдельных тканей или органов с учетом более общих патологических изменений, системных изменений и симптомов.


[Закрыть]. Его работа «Патологическая анатомия» подняла несколько вопросов по поводу туберкулов, которые продолжали преследовать медицинское сообщество. (См. во вклейке ил. 6.) Каково было происхождение обнаруженных патологических изменений? Чем они являлись и были ли они связаны с патологическим процессом туберкулеза? Одна популярная теория представляла туберкулы как маленькие поврежденные железы, увеличенные в результате травмы, нанесенной болезнью. Другие рассматривали туберкулы как новые объекты, занесенные болезнью и растущие, как опухоли. Размышления велись в отношении всего, начиная с размера и консистенции туберкулов и заканчивая их происхождением и местоположением. Исследования природы туберкула также поднимали вопрос о точной взаимосвязи между туберкулами, обнаруженными в легких, и туберкулами в других частях тела. В 1849 году Роберт Халл утверждал: «Чахотка легких – это систематическое заболевание. Легкое может страдать отдельно или совместно с внутренними органами брюшной полости»[59]59
  Hull R. A Few Suggestions on Consumption. London: Churchill, 1849. P. 2.


[Закрыть]. Оставался вопрос: была ли связь между этими внелегочными туберкулами, наблюдаемыми, например, при золотухе, и туберкулезом легких?[60]60
  Золотуха (скрофулез), которую часто называют «королевской напастью», представляла собой форму нелегочного туберкулеза, характеризующегося воспалением лимфатических узлов, и сопровождалась неприглядными припухлостями, вызванными туберкулами на шее и под кожей в других частях тела. Золотуха часто приводила к изъязвлению кожи из-за постоянного и обширного отека.


[Закрыть] Несмотря на влияние трудов Бэйля и работы таких медиков, как Халл, большинство врачей, похоже, считали эти различные патологические симптомы следствием других, не связанных с туберкулезом заболеваний.

Пытаясь установить какой-либо порядок в этом сбивающем с толку объеме информации, врачи-исследователи преднамеренно классифицировали различные состояния по типу язвы, туберкула или полости[61]61
  Dubos, Dubos. The White Plague. P. 74.


[Закрыть]. Случаи, когда туберкулы проявлялись за пределами легких, имели другое обозначение, чем чахотка, и до конца девятнадцатого века они считались отдельными, но связанными заболеваниями с их собственной этиологией и методами лечения. Когда Карсвелл утверждал, что изучение чахотки должно относиться к сфере патологической анатомии, он признавал ограниченность имеющихся знаний и обращал внимание на роль, которую играют такие факторы, как стихия и экономика, а также приобретенный или наследственный характер заболевания. Но какова была его природа? Была необходима теория, которая закрыла бы пробелы, оставленные патологоанатомическим подходом, и виновником ряда болезней, включая туберкулез, стали считать наследственность.

Распространенность и деструктивный характер легочной чахотки широко признавались, но определить ее причины, разработать методы диагностики и лечения оказалось крайне трудно. В 1808 году Джеймс Сэндерс сетовал на повсеместное невежество:

Едва ли из работ можно было понять, что их авторы когда-либо пытались связать симптомы в порядке их появления и в соответствии с изменениями, которые следовали за ними в организме; и это, вероятно, является главной причиной того, что они не пришли к согласию в отношении природы заболевания, несмотря на бесконечное число тел, лишенных жизни в результате чахотки, исследованных с большим терпением и анатомической тщательностью[62]62
  Sanders J. Treatise on Pulmonary Consumption. London: Longman, Hurst, Rees, and Orme, 1808. P. v.


[Закрыть].

Спустя почти полвека эта неразбериха сохранялась, и в 1855 году Генри Маккормак писал: «В течение нескольких поколений фтизис оставался камнем преткновения медицины. Ни одна болезнь, возможно, не была исследована более терпеливо, но при этом ни одна из них не заводила в тупик исследователя так часто и не была оставлена на произвол эмпиризма и отчаяния»[63]63
  M’Cormac H. On the Nature, Treatment and Prevention of Pulmonary Consumption. London: Longman, Brown, Green and Longmans, and J. Churchill, 1855. P. 1. Глава 2. Удивительный случай чахотки: семейный вопрос.


[Закрыть].

Глава 2. Удивительный случай чахотки: семейный вопрос

Заразен?

Патологическая анатомия позволила врачам продвинуться в понимании того, как туберкулез проявляется в организме; тем не менее она не помогла объяснить ни различную предрасположенность к заболеванию, ни причину появления туберкулов. Выдвигавшиеся теории разнились, и в континентальной Европе, особенно в южных странах, чахотка большей частью считалась заразной болезнью, распространяемой воздушным путем или через контакт либо с зараженным человеком, либо с материальным объектом[64]64
  Представление о чахотке как заразном заболевании имеет долгую историю. Гален считал ее одновременно заразной и неизлечимой. В 1546 году флорентийский врач Джироламо Фракасторо систематически настаивал на инфекционной природе чахотки, выделяя заразный фтизис (происходивший от контакта с заболевшими) и спонтанный фтизис (возникавший в результате определенного травматического события). Waksman. Thy Conquest of Tuberculosis, 50. В семнадцатом веке идея о заразности была широко признанной частью теории чахотки в южной Европе, а к восемнадцатому веку она прочно укоренилась; ведущие итальянские врачи и анатомы, включая Морганьи, старались не вскрывать тела тех, кто умер от туберкулеза, из страха заразиться болезнью. Dubos and Dubos. The White Plague. P. 29.


[Закрыть]. В других странах – например, в Англии – туберкулез считался результатом нарушений в строении тела, изъяном, который передавался по наследству от родителей к отпрыскам наряду с физическими характеристиками, такими как черты лица и цвет волос[65]65
  Ibid. P. 28.


[Закрыть]. Теория об инфекционной природе туберкулеза не смогла объяснить все наблюдаемые признаки чахотки, и многие ученые-медики одновременно поддерживали представления о туберкулезе как о заразном и наследственном заболевании. Терапевты, такие как Гидеон Харви, подчеркивали связь между чахоткой и индивидуальными нарушениями, при этом центральное значение приписывая заражению. Они утверждали, что туберкулез

при всей его пагубности и заразной природе ‹…› может быть причислен к худшим эпидемиям, наряду с чумой, оспой и лепрой, в заразности он не уступает ни одной из них ‹…› Более того, ничто не поражает здоровые легкие быстрее, чем вдыхание тлетворного выдоха из изъязвленных чахоточных легких; многие пали жертвой чахотки, всего лишь понюхав дыхание или мокроту чахоточных больных, другие – выпив из одного с ними сосуда; и, более того, надев одежду чахоточных спустя два года после того, как ее перестали носить[66]66
  Harvey. Morbus Anglicus. P. 2–3.


[Закрыть].

2.1. Группа молодых модных врачей. Литография Ф.-С. Дельпеша с картины Л. Буальи, 1823

Несмотря на явную склонность к теории заражения, Харви также писал, что недуг часто передается от «чахоточных родителей к их детям» и ввиду этого является «наследственным, до такой степени, что целые семьи, получив его от предков, исчезали через чахотку»[67]67
  Ibid. P. 3.


[Закрыть].

К концу семнадцатого века нарастали сомнения в обоснованности теории заражения. В северной Европе врачи использовали свидетельства о том, что чахотка часто безжалостно уносила жизни отдельных семей, как доказательства того, что болезнь была результатом наследственного дефекта строения организма[68]68
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 33.


[Закрыть]. К восемнадцатому веку между южной и северной Европой произошел окончательный раскол во мнении по поводу заразности туберкулеза: многие в северной Европе отказывались признавать такую возможность[69]69
  В Англии, скорее, следовали примеру Северной Европы, отчасти в силу схожих климатических условий.


[Закрыть]. В Великобритании к девятнадцатому веку теория заражения вызывала решительное неприятие ввиду отсутствия эмпирических доказательств. В «Трактате о туберкулезе» (1852) заявлялось:

Доктрина заражения всегда основывалась на очень расплывчатых и недостаточных доказательствах; таких как единичные случаи заболевания у лиц, которые ранее постоянно посещали больных; или у мужей или жен, где оба спали в одной и той же постели до наступления смертельного исхода заболевания у первого заболевшего ‹…› Против немногих фактов, поддерживающих доктрину заражения, находятся десятки тысяч, ее опровергающих[70]70
  Ancell. A Treatise on Tuberculosis. P. 481.


[Закрыть].

Опровержение теории о распространении туберкулеза через контакт требовало развития иных объяснительных схем, а концепция наследственной передачи была встроена в теоретический репертуар этиологии болезни. К началу девятнадцатого столетия многие исследователи были убеждены, что такие заболевания, как туберкулез, подагра и безумие, являлись конечным продуктом многогранной этиологии, складывавшейся в результате действия неясного сочетания факторов окружающей среды и внешних влияний. Тем не менее продолжались ожесточенные споры по поводу различных объяснений туберкулеза – от заражения до наследственности и от телосложения до окружающей среды. Мнения сходились лишь в том, что виной всему была некоторая врожденная предрасположенность[71]71
  Porter. The Greatest Benefit to Mankind. P. 440.


[Закрыть].