Текст книги "Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга"

Телесная конституция

В то время как патологоанатомический подход набирал популярность, органическая предрасположенность к болезням стала преобладающим объяснением множества хронических заболеваний, в том числе туберкулеза. В 1806 году Джон Рейд ясно изложил теорию предрасположенности.

Есть, однако ‹…› общепризнанное разнообразие органической предрасположенности к истинному фтизису, из какого бы источника он ни происходил. Разящий ангел, требуя общей дани за определенные отклонения от природы, отмечает отдельных людей в качестве первостепенной жертвы. Хотя никому не следует бесстрашно подвергать себя воздействию источников чахотки, не все имеют равные основания для опасений ‹…› Природное строение организма, возраст, пол и профессия или иное занятие и привычки могут, возможно, объяснять черты предрасположенности к легочной чахотке, будь то врожденной или приобретенной; или, на языке систематики, могут включать предрасполагающие и возбуждающие причины этого грозного и разрушительного недуга[72]72
  Reid J. A Treatise on the Origin, Progress, Prevention, and Treatment of Consumption. London: R. Taylor & Co., 1806. P. 160–161.


[Закрыть].

Теория «органической предрасположенности» предполагала, что тело являлось упорядоченной структурой, фундаментальные характеристики которой наследовались как целое, формируя либо сильное телосложение, устойчивое к болезням, либо слабое, которое делало человека уязвимым для болезни[73]73
  Olby R. C. Constitutional and Hereditary Disorders // Companion Encyclopedia of the History of Medicine / Ed. by W. F. Bynum and Roy Porter. Vol. 1. London: Routledge, 2001. P. 413.


[Закрыть]. Поместив телосложение в основание объяснительного процесса, врачи выработали физиологическую гипотезу этиологии туберкулеза, из которой сформировалось убеждение, что исправить какой-либо врожденный органический дисбаланс было практически невозможно.

Постепенно некоторые недуги стали тесно связываться с концепциями наследственности. Гораций Уолпол (1717–1797) вспоминал о влиянии ослабленной конституции на его семью и пережитые в детстве им самим трудности: «[Я] был чрезвычайно слабым и хрупким, каким вы видите меня до сих пор, хотя никаких жалоб у меня не было, пока после сорока не началась подагра, и, поскольку мои две сестры были чахоточными[74]74
  Кэтрин Уолпол (1703–1722) пала жертвой туберкулеза в возрасте 19 лет, а виконтесса Мэри Мальпас (ок. 1706–1732), жена лорда Джорджа Джеймса Мальпаса (впоследствии графа Чолмондели) умерла от чахотки в возрасте 26 лет.


[Закрыть] и умерли от чахотки, предполагаемый необходимый уход за мной (и я слышал, как люди говорили: „Этот ребенок не выживет“) так поглотил внимание моей матери, что сострадание и нежность вскоре переросли в невероятную любовь»[75]75
  The Letters of Horace Walpole, Fourth Earl of Orford. Vol. 1 / Ed. by P. Cunningham. Edinburgh: John Grant, 1906. P. xcix.


[Закрыть]. Врачи полагали, что унаследованная болезнь была заложена в строении организма человека и могла проявляться различными способами, как в семье Уолпола – в виде чахотки и подагры. (См. во вклейке ил. 6.) В своем «Трактате о легочной чахотке» сэр Джеймс Кларк определил важность телосложения: «Прежде чем мы сможем надеяться получить точные знания о чахотке, мы должны провести наши исследования за пределами легочного заболевания, которое является лишь вторичной болезнью, следствием ранее существовавшего органического нарушения, необходимого условия, которое определяет появление туберкулов»[76]76
  Clark J. A Treatise on Pulmonary Consumption. London: Sherwood, Gilbert and Piper, 1835. P. 2.


[Закрыть].

Почти во всех дискуссиях о наследственной природе болезни очевидна связь между телосложением и наследственным заболеванием; но реальная важность теоретической связи становится ясной, если принять во внимание то, что врачи подразумевали под телосложением[77]77
  Waller J. C. The Illusion of an Explanation. P. 436.


[Закрыть]. Врачи, стремившиеся объяснить устойчивость некоторых болезней, таких как туберкулез, сумасшествие или безумие, к лечению, не располагали большим количеством вариантов. Опираясь исключительно на влияние окружающей среды и образ жизни, неизменность течения этих болезней при изменении образа жизни и внешних условий, обычно не приводивших к устойчивому улучшению, объяснить не удалось. Связывая хронические заболевания и особенности телосложения, врачи были в состоянии объяснить свою неспособность повлиять на исход таких заболеваний, как чахотка, и, утверждая, что эти заболевания объяснялись телосложением, врачи также были склонны считать их наследственными[78]78
  Ibid. P. 443–444.


[Закрыть].

Рационализация через наследственность имела вес в случаях, когда болезнь уносила целые семьи и когда ее жертвами становились только некоторые их члены, так как передавалась предрасположенность к чахотке, а не сама болезнь. Томас Рейд в 1782 году утверждал: «Эта болезнь обычно поражает людей хрупкого, слабого, нежного телосложения и, поскольку такое строение тела свойственно определенным семьям, в таких случаях она может быть с большой вероятностью названа наследственным заболеванием»[79]79
  Reid T. An Essay on the Nature and Cure of Phthisis Pulmonalis. London: T. Cadell, 1782. P. 2–3.


[Закрыть]. Чахотка была особенно печально известна тем, что ударяла по семьям, таким как Бронте, где, к сожалению, от этой болезни один за другим погибали все ее члены. (См. во вклейке ил. 7.) Две старшие сестры, Мария и Элизабет, умерли от туберкулеза в 1825 году. За ними последовали Бранвелл (1848), Эмили (1848) и Анна (1849), все они погибли от чахотки. Шарлотта скончалась в 1855 году, предположительно из-за туберкулеза, осложненного ее беременностью[80]80
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 36–38.


[Закрыть]. В январе 1849 года Шарлотта писала: «С сентября болезнь не покидала наш дом. Странно, что раньше такого не бывало, но я подозреваю, что все это происходило годами. Никто из нас не мог похвастаться крепким здоровьем, и мы не заметили постепенного приближения гибели; мы не знали ее симптомов: небольшой кашель, слабый аппетит, склонность к простуде при каждом изменении атмосферы считались само собой разумеющимися. Теперь я вижу их в другом свете»[81]81
  Charlotte Bronte to W. S. Williams, January 18, 1849 // Shorter C. The Brontës: Life and Letters. Vol. II. London: Hodder and Stoughton, 1908. P. 21.


[Закрыть]. В 1836 году Эмили Шор описала одну из таких семей, которая, похоже, страдала от быстро развивавшейся чахотки.

2.2. Купание в море часто рекомендовалось людям с хрупким телосложением. «Купание в море», иллюстрация из книги Walker G. Costume of Yorkshire

Во время купания женщины ‹…› рассказали маме пару подробностей о семействе из номера 36. Кажется, у них высокая смертность. Они умирают, едва достигнув возраста двадцати лет. Та, чей катафалк мы видели, была четвертой, чья жизнь так безвременно прервалась, и теперь ожидают, что вскоре придет черед еще одной – по-видимому, бледной, старшей из двух сестер. Болезнь, от которой они умирают, нам не известна; вероятно, это чахотка, при этом, кажется, очень скоротечная[82]82
  August 18, [1836] // Shore E. Journal of Emily Shore / Ed. by Barbara Timm Gates. Charlottesville: University Press of Virginia, 1991. P. 146.


[Закрыть].

Частотность такого рода случаев, когда чахоткой страдали несколько членов одной семьи или когда целые семьи гибли от этой болезни, заставила врачей в большинстве стран Северной Европы заключить, что болезнь является следствием унаследованного изъяна телесной конституции[83]83
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 42.


[Закрыть]. Особенности строения организма также служили удобным объяснением ситуаций, когда погибал только один член семьи, поскольку можно было утверждать, что жертва была единственным членом, унаследовавшим слабую конституцию. Практикующие врачи и обыватели девятнадцатого века считали, что чахотка является в основном печальным выражением стечения личных обстоятельств и семейной наследственности. В 1835 году врач Дж. Дж. Фёрнивалл писал:

Теперь не может быть никаких сомнений в том, что «туберкулезный диатезис находится в прямой зависимости от развития этой особой конституции» и что образование туберкулов происходит у людей с наследственной предрасположенностью, чему способствуют (у некоторых людей в более активной форме) отклонения от здоровой иннервации ‹…› [которая] ведет непосредственно к образованию или локализации туберкулезной материи[84]84
  Furnivall J. J. On the Successful Treatment of Consumptive Disorders. London: Whittaker & Co., 1835. P. 11.


[Закрыть].

Наследственность и конституциональная предрасположенность в сочетании с неблагоприятным климатом и материально-бытовыми условиями, по-видимому, служили убедительным заменителем теории заражения. Врачи утверждали, что если бы туберкулез был заразным, от этой болезни страдали бы все домочадцы. В трактате «О природе, лечении и профилактике легочной чахотки» утверждалось:

Чахотка не передается ни посредством инфекции, ни посредством заражения, так же как нельзя заразиться переломом конечности. Впрочем, может случиться так, что члены одной семьи, проживающие в одном и том же помещении, подверженные одним и тем же пагубным воздействиям, сразу же влекущим заболевание и делающим его трудноизлечимым, будут последовательно охвачены туберкулезом, так что целые семейства, как это уже часто случалось, падут его жертвами. Это то, что привело к формированию убежденности не только в том, что туберкулез передается от человека к человеку, но и в том, что он передается в семьях[85]85
  M’Cormac. On the Nature, Treatment and Prevention of Pulmonary Consumption. P. 14.


[Закрыть].

Основная идеологическая связь между понятиями «конституция тела» и «наследственность» не была лишена противоречий. Несмотря на то что чахотка часто поражала целые семьи, в этом явлении не было предсказуемости и последовательности. Томас Бартлетт писал в 1855 году: «Как и в случае с подагрой, так и в случае с чахоткой часто обнаруживается, что эта болезнь щадит одно или два поколения, чтобы вновь проявиться в последующих»[86]86
  Bartlett T. Consumption: Its Causes, Prevention and Cure. London: Hippolyte Bailliere, 1855. P. 12.


[Закрыть]. В ответ на это затруднение была введена концепция наследственной предрасположенности. Это понятие послужило теоретическим мостиком: предполагалось, что человек унаследовал не фактическое заболевание, а вместо этого склонность, или предрасположенность, к нему, которая может развиться только при определенных условиях окружающей среды и стимулах[87]87
  Waller J. C. The Illusion of an Explanation. P. 421–422.


[Закрыть].

Чтобы объяснить роль неисчислимого множества возбуждающих заболевание факторов, в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века на первый план вышла концепция диатезиса туберкулеза. В большинстве случаев термин «диатезис» использовался для обозначения предрасположенности к заболеванию; однако он также иногда применялся для описания повреждения организма, которое стало постоянным и затем передавалось как предрасположенность. Таким образом, «диатезис» может обозначать как острую травму, которая дала начало предрасположенности, так и саму предрасположенность[88]88
  Эрвин Акеркнехт утверждал, что наследственно-конституциональный подход приобрел популярность в связи с трудностями, с которыми столкнулся патологоанатомический подход при объяснении системных заболеваний, таких как туберкулез, подагра и ревматизм. Olby. Constitutional and Hereditary Disorders. P. 414. Джон Уоллер возражал, считая тезис Акеркнехта недостаточно обоснованным, и вторил Чарльзу Розенбергу, утверждая, что концепция наследственности заболевания была «побочным продуктом предшествующей связи, установленной между, с одной стороны, понятием неизлечимости болезни и, с другой стороны, древней концепцией относительно неизменной индивидуальной конституции». По мнению Уоллера, эта концептуальная связь была результатом попытки медиков объяснить свое бессилие перед множеством неподдающихся лечению хронических заболеваний. Waller J. C. The Illusion of an Explanation. P. 414.


[Закрыть]. Представление о туберкулезе как наследственной болезни возникло как побочный продукт конституциональной теории болезни, так как диатезис мог наследоваться или быть приобретенным в течение жизни. В некоторых случаях, таких как подагра, диатезис сначала считался приобретенным, а затем передаваемым по наследству. В «Трактате о чахотке легких» Джон Мюррей, рассматривая роль конформации [генов] родителей в развитии наследственного заболевания, утверждал: «Что касается происхождения – потомство скрофулезных и чахоточных, диспепсических или подагрических родителей появится на свет с конституциями, восприимчивыми к тем внешним воздействиям, которые ведут к подтвержденной чахотке; только в таком значении можно утверждать, что чахотка является наследственным заболеванием; и, таким образом, Господь буквально карает „за грехи отцов до третьего и четвертого колена“»[89]89
  Murray J. A Treatise on Pulmonary Consumption its Prevention and Remedy. London: Whittaker, Treacher, and Arnot, 1830. P. 7.


[Закрыть].

Различия в конституции служили объяснением различий в показателях смертности и в развитии болезни в каждом отдельном случае. Масштабы заболеваемости и изменчивые показатели смертности от чахотки способствовали поиску «туберкулезного диатезиса» и характеристик, которые вызывали у человека врожденную уязвимость к заболеванию[90]90
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. xix.


[Закрыть]. Повторные случаи проявления хронического заболевания у человека имели наследственные последствия, поскольку только повторяющиеся воздействия приводили к необратимому изменению конституционального состава тела. В 1799 году Уильям Грант утверждал, что болезнь может стать наследственной только в том случае, если в конституции пострадавшего человека произошли масштабные изменения. Точно так же в начале девятнадцатого века Горацио Пратер утверждал: «Величайшее различие между наследственными и ненаследственными заболеваниями заключается в том, что первые изменяют структуру организма глубоко и навсегда ‹…› в то время как последние влияют на каждую его часть поверхностно»[91]91
  Цит. по: Waller J. C. The Illusion of an Explanation. P. 442.


[Закрыть]. Эти утверждения иллюстрируют одну из постоянных проблем, связанную с концепцией диатезиса, или наследственной предрасположенности к туберкулезу, – определение точных обстоятельств, при которых заболевание может привести к необратимым изменениям в конституции. Обычным ответом практикующих врачей было утверждение о важности продолжительности воздействия повреждающих факторов. К девятнадцатому веку термин «диатезис» в первую очередь стал употребляться в отношении хронических, а не острых состояний, особенно таких заболеваний, которые периодически или планомерно разрушали организм жертвы, такие как астма, подагра, рак, эпилепсия, безумие и, конечно, чахотка[92]92
  Olby. Constitutional and Hereditary Disorders. P. 413–414.


[Закрыть].

2.3. Мужчина, страдающий подагрой (изображенной в виде пляшущих синих дьяволят). Ричард Ньютон. Лондон: У. Холланд, 1795

С конца восемнадцатого и на протяжении девятнадцатого века объяснение причин хронических заболеваний наследственностью стало практически общепринятым, оно подкреплялось в медицинских трактатах, нозологии и учебниках. Например, в 1834 году Джеймс Кларк подытожил свое мнение по поводу наследственности и туберкулеза, утверждая, что наследовалась не болезнь, а конституциональная предрасположенность к ней. «То, что легочная чахотка является наследственным заболеванием, иными словами, то, что туберкулезная конституция передается от родителя к ребенку, является фактом, который нельзя оспаривать; я действительно считаю это одним из наиболее авторитетных мнений в этиологии заболевания»[93]93
  Clark J. A Treatise on Pulmonary Consumption. P. 220–221.


[Закрыть]. Врачи полагали, что как только хроническое заболевание укоренялось, было чрезвычайно трудно, если не невозможно, помешать наследственной передаче заболевания стать синонимом неизлечимости. Необратимая природа этих видов болезней перенесла внимание врачей на профилактику, а не на излечение, и в этих случаях надежда возлагалась на предотвращение укоренения диатезиса.

Облегчить, а не лечить

Как хроническое заболевание туберкулез рассматривали в парадигме предрасположенности и неизлечимости. Таким образом, когда в 1827 году в авторитетном медицинском журнале The Lancet в статье был поставлен вопрос: «Но можно ли излечить чахотку?» – ответ был предсказуем. «Да простит мне Господь, это вопрос, над которым человек, что провел полжизни в прозекторской, посмеется ‹…› ибо нет случая, который, когда процесс достиг определенной стадии, мог бы быть излечен»[94]94
  The Lancet. 1826–7 (Saturday, March 3). Vol. XI. No. 183. P. 696.


[Закрыть]. Широко было распространено мнение, что предотвратить развитие чахотки у тех, кто обладает предрасположенностью, было практически невозможно. Лучший совет, который могли предложить многие врачи-исследователи девятнадцатого века, – родиться в семье, в которой не было случаев этого недуга. Кроме того, они установили, что возникновение и характер развития туберкулеза могут зависеть от пола, этнической принадлежности, профессии, материально-бытовых условий или какой-либо комбинации этих факторов. В 1808 году в «Трактате о легочной чахотке» утверждалось:

Нет ничего абсурдного в предположении, что легкие часто могут быть настолько ослаблены по сравнению с их первозданным строением, и такая неполноценность, как мне кажется, является единственным следствием неправильной конформации, которая вызывает заболевание. Воздействия, ослабляющие организм в целом, такие как плохая пища, чрезмерная половая активность, превратности погоды, не могут предрасполагать к чахотке легких в большей степени, чем к любым другим дефектам, предрасположенность должна предшествовать их действию[95]95
  Sanders J. Treatise on Pulmonary Consumption. London: Longman, Hurst, Rees, and Orme, 1808. P. 65.


[Закрыть].

2.4. Портрет Сент-Джона Лонга (слева) и письмо (справа) от чахоточного пациента «Думаю, это заслуживает Вашего внимания» с приложением газетной заметки для больных чахоткой с рекламой услуг Сент-Джона Лонга (1828). Письмо (от 13 февраля 1828) Джейн Сомервилл к Джеймсу Сомервиллу Фаунсу

2.5. Сент-Джон Лонг в костюме плакальщика в окружении уток с рекламными плакатами, на которых описаны его способы лечения, приведшие к смерти пациентов. «Оракул с Харли-стрит». Шарпшутер (?). Цветная гравюра. Лондон: Дж. Хамфри, 1830

Вопрос о предрасположенности осложнялся тем, что медики девятнадцатого века не надеялись на излечение пациента после того, как обнаруживался туберкулез, что привело к массовой неудовлетворенности доступными вариантами лечения. Постоянной проблемой было шарлатанство, поскольку недобросовестные люди утверждали, что могут исцелить от чахотки, в то время как отчаявшиеся жертвы, такие как мисс Кашин, часто были готовы испробовать какие угодно средства. Молодая леди, боясь, что она может заболеть чахоткой, попала на лечение к врачу-шарлатану мистеру Джону Сент-Джону Лонгу. Он произвел процедуру, которая включала в себя растирание ее спины едким веществом, в результате чего образовалась огромная рана, через которую затем произошло заражение крови, что и привело к смерти девушки в октябре 1830 года. Сент-Джон Лонг предстал перед судом и был осужден за непредумышленное убийство, тем не менее он избежал тюремного заключения и вместо этого был оштрафован на 250 фунтов стерлингов[96]96
  Domestic Occurrences // The Gentleman’s Magazine and Historical Chronicle. Vol. C. Part II. London: J. B. Nichols and Son, 1830. P. 461.


[Закрыть].

Длительный и, казалось бы, невидимый инкубационный период и неясные симптомы часто приводили к неправильному диагнозу вплоть до последних стадий заболевания. К тому времени, когда болезнь становилась очевидной, этап, на котором медики полагали, что они могут повлиять на какие-либо изменения, был уже пройден. В письме с соболезнованиями отцу, который недавно потерял свою дочь из-за чахотки, автор упоминает эти трудности.

Я ничего не знал о тяжком горе, постигшем вас за день до того, как я получил ваше письмо ‹…› как и не предполагал, что положение настолько серьезно. Ваши врачи потерпели неудачу, но я верю, что при расстройствах, когда легкие сильно поражены, медицинская помощь едва ли может быть полезна[97]97
  S. Hooll to Arthur Young on the death of his daughter Martha Ann (Bobbin) from consumption // S. Hooll to Arthur Young. August 1797. Add 35127, folio 424. The British Library Department of Manuscripts, London, UK.


[Закрыть].

Считалось, что якобы целебные средства и положительные исходы, как правило, были лишь случаями излечимых болезней, ошибочно диагностированными как туберкулез, а эффективное лечение объяснялось путаницей с другим, лучше поддающимся лечению заболеванием.

Бесконечное, как казалось, разнообразие симптомов привело к появлению множества терминов и выявлению разных видов чахотки. Болезнь могла быть галопирующей (быстро прогрессирующая легочная форма) или, как описал ее Уильям Блэк, «загоняющей пациента до состояния скелета в течение нескольких месяцев»[98]98
  Black. A Comparative View of the Mortality of the Human Species. P. 176.


[Закрыть]. Однако чаще она развивалась медленно, с незначительными на первый взгляд или неясными симптомами на ранних стадиях. Наиболее распространенный первый признак – хронический кашель – часто сопровождался бледностью. По мере развития болезни у жертвы наблюдалась потеря аппетита и веса. В дальнейшем симптомы включали постоянную субфебрильную температуру и повышенное потоотделение по ночам. По мере того как болезнь прогрессировала, у пациентов обычно наблюдался комплекс симптомов, включающий легочный кашель, хрипы, одышку, боль в боку и перемежающуюся «гектическую лихорадку», вызывающую «лихорадочный румянец» на щеках. На более поздних стадиях чахотка становилась все более заметной, и больной проявлял признаки истощения. Взгляд «стекленел», и глаза казались крупнее, так как они западали в орбитах, начинали выпирать скуловые кости. Плечи приподнимались, а ключицы выдвигались вперед, отчего на спине «крыльями» проступали лопатки. Чахоточного больного также беспокоили ночная потливость, упадок сил, слабость и частые острые боли в груди или колющие боли в боку, учащенный пульс и запоры.

Болезнь проявлялась в крайнем истощении больного, приобретавшего сходство со скелетом: его черты лица резко очерчивались и на теле выпирали кости. На последних стадиях «гектическая лихорадка» усиливалась, особенно в вечерние часы. Становившееся все более немощным тело изнуряли все более интенсивные приступы кашля, что было знаком распада легких пациента, о чем еще ярче свидетельствовало кровохаркание (откашливание крови и фрагментов тканей). С усугублением болезненного состояния кашель становился непрерывным и сопровождался позывами к рвоте; голос пациента становился хриплым, зубы белели, проступали вены, боль в груди усиливалась, дыхание становилось все более затрудненным, также повышалось откашливание гнойной мокроты, пока, наконец, не наступала смерть.

2.6. Карикатура «Галопирующая чахотка». Библиотека Веллкома, Лондон

Даже при правильной постановке диагноза большинство врачей и обывателей сходились во мнении, что надежды на выздоровление не было. В 1840 году Джордж Бодингтон выразил беспомощность и разочарование, которое испытывали врачи, сталкиваясь с чахоткой: «Между тем мало что было сделано в плане совершенствования лечения болезни: мы, как и прежде, теряем чахоточных пациентов; большинство практикующих врачей считают их болезнь безнадежными и отчаянными случаями, и лечение обычно проводится по такому неэффективному плану, что оно едва ли замедляет приближение фатальной катастрофы»[99]99
  Bodington G. An Essay on the Treatment and Cure of Pulmonary Consumption. London: Orme, Brown, Green & Longmans, 1840. P. 1–2.


[Закрыть]. Вместе с озабоченностью по поводу неизлечимости чахотки наблюдалось широко распространенное недовольство доступными вариантами ее лечения. Обсуждения современных методов лечения можно найти даже в не медицинском журнале The Magazine of Domestic Economy (1840), который дает представление о беспомощности, что болезнь вызывала у своих жертв и их семей: «Хотя время от времени нам сообщают о появлении патентованных препаратов и рекламируют проверенные целебные средства от этой смертельной болезни, наиболее уважаемые врачи давно потеряли всякую надежду на всякое лекарство, которое может предложить медицина»[100]100
  The Magazine of Domestic Economy. Vol. 6. London: W. S. Orr & Co., 1841. P. 111.


[Закрыть]. Этот мрачный прогноз подчеркивал важность профилактики, но вместе с тем существовал растущий арсенал снадобий, поскольку ни один врач не мог просто позволить заболеванию прогрессировать, не пытаясь повлиять на его исход.

Неточность диагноза и прогноза течения болезни сужала поле для маневра как врача, так и пациента. Вследствие этого был разработан практический подход к лечению. Тактика лечения чахотки, как правило, основывалась на практическом опыте болезни, часть которого относилась к старинным временам, с соответствующим набором традиций и процедур. Самой долговечной рекомендацией была верховая езда – терапия, популяризированная Томасом Сиденхемом (1624–1689), остававшаяся стандартным назначением даже после его смерти. Сиденхем утверждал, что комфортная верховая езда представляла собой физическое упражнение, обеспечивавшее правильную стимуляцию для больного чахоткой благодаря двойному эффекту воздействия свежего воздуха и укреплению ослабленной конституции без чрезмерной нагрузки на организм[101]101
  Waksman. The Conquest of Tuberculosis. P. 56.


[Закрыть]. Верховая езда оставалась методом борьбы с туберкулезом вплоть до девятнадцатого века включительно.

Последователи Сиденхема в восемнадцатом веке обосновали применение верховой езды и популяризировали благотворное воздействие легкой физической нагрузки, предлагая альтернативные методы лечения, основанные на пользе движения. Например, в 1787 году Джеймс Кармайкл Смит рассказал о положительных эффектах качания на качелях, утверждая, что оно представляло собой механизм движения, полностью «свободный от приложения каких-либо мышечных усилий»[102]102
  Smyth J. C. An Account of the Effects of Swinging Employed as a Remedy in the Pulmonary Consumption and Hectic Fever. London: J. Johnson, 1787. P. 17, 19.


[Закрыть]. По мнению Смита, качание на качелях также было доступной альтернативой, имитирующей благотворное воздействие морских путешествий, предоставляя преимущества морского путешествия без каких-либо неприятных побочных эффектов, таких как морская болезнь. (См. во вклейке ил. 8.) Хотя считалось, что при чахотке мореплавание полезно, как в случае почти всех других факторов, связанных с туберкулезом, единого мнения о точной природе этой пользы не существовало, что признавал и сам Смит. Он предположил, что именно качка, испытываемая во время плавания на корабле, имела «немедленный эффект в устранении или, по крайней мере, в приостановлении действия кашля», и именно это движение дублировало качание на качелях[103]103
  Ibid. P. 20.


[Закрыть]. Конечно, существовала вера в эффективность мореплавания для смягчения последствий чахотки. В 1838 году молодая женщина, путешествовавшая морем в Испанию в надежде восстановить свое здоровье, писала: «Я остаюсь отличным мореплавателем и очень наслаждаюсь временем, проведенным на борту. Мой кашель почти прошел, и я ни разу не просыпалась от лихорадки и сердцебиения, как в Англии. В самом деле, едва ли я стану инвалидом, когда доберусь до Мадейры»[104]104
  Sunday December 9, [1838] // Shore E. Journal of Emily Shore. P. 290.


[Закрыть].

Лечение чахотки обычно ограничивалось рекомендациями по образу жизни и климатическим условиям, способствующим замедлению неуклонного развития болезни. Одним из наиболее долго существовавших методов лечения было перемещение пациента в более теплый климат. Этот рецепт обычно включал проживание в солнечной местности средних широт, что, как полагали, могло замедлить разрушение легких, которое в противном случае приводило к смерти[105]105
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 43. Назначение пребывать в солнечном и теплом климате, восходящее к Плинию и Галену, оставалось наиболее полезным и распространенным вплоть до девятнадцатого века включительно.


[Закрыть]. Король Георг III отразил надежды своих современников: «Вследствие того что председатель суда казначейства отправился в Лиссабон со своей старшей дочерью, здоровье которой требует изменения климата, король ‹…› желает, чтобы лорд-канцлер передал председателю суда казначейства, как горячо он желает, чтобы морское путешествие и мягкий воздух Лиссабона оказались благотворными для молодой дамы»[106]106
  King George III to Lord Eldon, February 8, 1803 // Eldon Family Papers, Add MS 82581. The British Library Department of Manuscripts, London, UK.


[Закрыть]. В 1818 году Джон Армстронг так описывал пользу морских путешествий в сочетании с перемещением в более теплый климат: «Лучшее, что можно сделать для того, у кого есть подозрения на чахотку легких или у кого она присутствует в зарождающемся состоянии, – это немедленно отправить его в теплый климат; и путешествие к месту его назначения должно быть довольно продолжительным, а не коротким, поскольку плавание по морю очень полезно во многих случаях»[107]107
  Armstrong J. Practical Illustrations of the Scarlet Fever, Measles, Pulmonary Consumption and Chronic Diseases. London: Baldwin, Cradock, and Joy, 1818. P. 289–290.


[Закрыть]. Одной из таких больных была Эмма Уилсон: она вела хронику своих путешествий по Италии наряду с течением своей болезни.

Время идет, но я не наблюдаю улучшений в своем здоровье, я ежедневно становлюсь слабее, и все мои тревожные симптомы обостряются, а не ослабевают. Прославленный доктор Стюарт только что прибыл в Рим ‹…› он был первым изобретателем Укрепляющей системы в случаях чахотки ‹…› он полагает, что я глубоко больна, и надеется, что вскоре благодаря его Укрепляющей системе наступит улучшение, но я не могу заполнить весь свой дневник отчетом о том, сколько я принимаю пилюль[108]108
  Travel Diary of Emma Wilson (1828). UPC 158, 641x9, Norfolk Record Office, UK.


[Закрыть].

Польза теплого, солнечного, сухого климата оставалась популярным средством лечения, и переезд в более мягкий климат оставался неотъемлемой частью терапевтического подхода к туберкулезу.

Одним из наиболее влиятельных сторонников смены климата в девятнадцатом веке был доктор Джеймс Кларк. В 1818 году Кларк сопровождал тяжелобольного чахоткой, отправившегося для лечения на юг Франции, эти континентальные путешествия вдохновили его, и к 1820 году Кларк написал сравнительное исследование медицинских учреждений, климатических условий и распространенных заболеваний Франции, Швейцарии и Италии. В течение десятилетия он расширил это исследование, включив в него рекомендации по лечению и профилактике хронических жалоб и роли климата при хронических заболеваниях[109]109
  Кларк был другом, а также личным врачом королевы Виктории и ее мужа принца Альберта, и именно он представил вниманию королевы Флоренс Найтингейл. Agnew R. A. L. Clark, Sir James, first baronet (1788–1870) // Oxford Dictionary of National Biography / Ed. by H. C. G. Matthew and Brian Harrison. Oxford: OUP, 2004. www.oxforddnb.com/view/article/5463 [по состоянию на 22 июня 2006]; Bynum H. Spitting Blood: The History of Tuberculosis. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 82–83.


[Закрыть]. Кларк основал успешную практику в Риме, где лечил состоятельных англичан (в том числе поэта Джона Китса), искавших облегчения своих недугов.

Важный и благосклонно принятый «Трактат о легочной чахотке» (1835) Кларка был посвящен профилактике. Кларк был первым, кто не только систематизировал всю известную информацию о туберкулезе, но и сделал ее доступной для широкой публики. Его работа имела дополнительное преимущество: в 1837 году он получил должность личного врача королевы Виктории[110]110
  Munk W. The Roll of the Royal College of Physicians of London. Vol. III. London: Published by the College Pall Mall East, 1878. P. 224–225.


[Закрыть]. Влияние работы Кларка отразилось в «Эссе о лечении и исцелении легочной чахотки» Джорджа Бодингтона: «Что касается причин, происхождения и характера заболевания, работа сэра Джеймса Кларка, пожинавшего плоды трудов Карсвелла и других патологоанатомов, является полной и удовлетворительной»[111]111
  Bodington G. An Essay on the Treatment and Cure of Pulmonary Consumption. P. iv.


[Закрыть]. Бодингтон, однако, посетовал, что Кларк не представил целостного плана лечения, и утверждал, что тот пренебрег усовершенствованием модели чахотки, рекомендуя, чтобы он не «оставлял вопрос в целом в том же состоянии, в каком он к нему приступил»[112]112
  Ibid.


[Закрыть].

В 1841 году Кларк опубликовал книгу «Целительное влияние климата», в которой предложил четкие указания о путешествиях для тех, кто страдает чахоткой, и даже зашел настолько далеко, что провел различие между относительными преимуществами погодных условий в Ницце по сравнению с Римом и Мадейрой по сравнению с Пизой[113]113
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 43–144; Bynum H. Spitting Blood. P. 82–83.


[Закрыть]. Исследователи использовали климат в качестве объяснения различий, наблюдаемых в структуре заболеваемости между странами. Сравнение поведения чахотки в разных географических регионах наводняло медицинские трактаты, равно как и оценки ее переменного воздействия на определенные этнические группы. Для ясности понятие «климата» было расширено, чтобы включить роль, которую играют колебания в этом климате. Так, вариативность погодных условий стала считаться одной из наиболее существенных причин распространенности чахотки в Англии.

Также росла группа лекарств и общеукрепляющих средств, которые, как считалось, предназначались для облегчения определенных симптомов чахотки. Сосредоточение внимания на терапевтических средствах для смягчения последствий туберкулеза, а не на их ликвидации, частично явилось результатом диагностики на поздней стадии. На этом этапе симптоматическая терапия вышла на первый план, так как лечение считалось невозможным[114]114
  Dubos and Dubos. The White Plague. P. 134, 139.


[Закрыть]. Популярность некоторых методов лечения основывалась на их способности облегчить страдания пациента. Многие считали, что «при безнадежном заболевании мы вправе прибегнуть к новым средствам, когда старые не дают улучшения»[115]115
  The London Medical Gazette. Vol. III. London: Longman, Rees, Orme, Brown, and Green, 1829. P. 696.


[Закрыть]. Нередко некоторые из этих новых методов лечения ставились в один ряд с проверенными и эффективными методами. В 1832 году в журнале The Lancet была опубликована медицинская лекция, в которой рассказывалось о попытках одного врача излечить симптомы туберкулеза:

Около девяти лет назад ко мне на лечение поступила молодая замужняя женщина, мать двоих детей, со всеми симптомами подтвержденной чахотки, кашлем и слизисто-гнойной мокротой. Иногда она отхаркивала небольшое количество крови; страдала ночной потливостью и диареей. Я подкреплял ее силы животной пищей и небольшим количеством ферментированного ликера всякий раз, когда ее пульс мог это выдержать; назначил легкие упражнения на свежем воздухе и свободный доступ воздуха в ее комнаты. Я сдерживал диарею с помощью катеху, лонгвуда и иногда опиатов; иногда применял полдюжины пиявок и пластырей и давал наперстянку в течение нескольких дней, когда проявлялось острое воспаление; иногда давал хинную корку и содовую, иногда хинин с разбавленной серной кислотой, которая сдерживала потоотделение[116]116
  Tubercular Consumption // The Lancet. 1832. Vol. II. P. 423–424.


[Закрыть].

Этот отчет представляет собой лишь один пример из бесконечного числа комбинаций лекарственных средств – как пассивных, так и активных – против чахотки. Особая диета, окружающая пациента обстановка и предписание отдыха, даже назначение пациенту рассасывать колотый лед, чтобы уменьшить кровохаркание, – таковы были всевозможные меры, предпринимавшиеся наряду с более инвазивными воздействиями, включая применение различных лечебных препаратов. Молоко ослиц было популярным компонентом диеты при чахотке, и в свое время Томас Янг назначал в качестве терапии ежедневное употребление определенного блюда из полфунта сала, получаемого из баранины[117]117
  Dormandy. The White Death. P. 46.


[Закрыть]. Для смягчения кашля и уменьшения боли, обычно возникающей на последних стадиях, также широко использовались опиаты, и хотя кровопускание постепенно утрачивало популярность, его продолжали использовать наряду с банками и пиявками[118]118
  Лечение банками было разработано, чтобы вывести инфекцию и другие глубоко проникшие в организм токсины на поверхность кожи. Сначала на коже делали небольшой надрез, а затем на место разреза помещали стеклянную чашу со слегка суженным предварительно нагретым краем. Когда стекло охлаждается, воздух сжимается, создавая вакуум, который должен был высосать гной, любые некротизированные ткани и другие токсины из тела пациента.


[Закрыть]. (См. во вклейке ил. 9 и 10.) Среди химикатов и лекарств, применявшихся для лечения различных симптомов, можно назвать каломель, йод, рыбий жир[119]119
  Рыбий жир из печени трески стал основным лечебным средством, используемым для восстановления физически ослабленных людей, и как таковой был популярен среди больных чахоткой, несмотря на его отвратительный вкус. Клинические испытания для определения положительных эффектов рыбьего жира были предприняты в туберкулезной больнице в Бромптоне доктором Ч. Дж. Блазиусом Уильямсом и сэром Питером Роузом. Lindsey C. F. Williams, Charles James Blasius (1805–1889) // Oxford Dictionary of National Biography / Ed. by H. C. G. Matthew and Brian Harrison. Oxford: OUP, 2004. www.oxforddnb.com/view/article/29489 [по состоянию на 18 сентября 2008].


[Закрыть], хинин, салициловую кислоту, наперстянку, ацетат свинца, различные рвотные средства, нитрат калия, сульфат сурьмы, борную кислоту и креозот, а также многие другие[120]120
  Анна Бронте регулярно применяла рыбий жир для лечения чахотки. Шарлотта Бронте писала о схеме лечения своей сестры: «Мистер Уилхаус приказал снова наложить компресс ‹…›. Она выглядит несколько бледной и болезненной. Она приняла одну дозу рыбьего жира; пахнет и на вкус оно как ворвань, что используют для смазки паровозов». Пять дней спустя она отмечала: «Она регулярно принимает рыбий жир и карбонат железа; оба препарата она находит тошнотворными, но масло в особенности». Charlotte Brontë to Ellen Nussey. January 10, 1849. January 15, 1849 // Shorter. The Brontёs. P. 18.


[Закрыть].