Текст книги "Давай надеяться на лучшее"

Ноябрь 2014

Я стала клиентом похоронного бюро, и в бумагах, которые мне дали с собой после встречи, я читаю, что теперь называюсь «заказчиком». Заказчиком похорон являюсь я. Также я отдаю себе отчет в том, сколько стоит церемония погребения с последующими поминками, – эта сумма будет высчитана из наследства.

Небо было темным, по дороге в похоронное бюро на меня обрушился дождь. Едва мы пришли – на четверть часа раньше условленного времени, – я увидела машину твоих родителей на парковке. Твою маму с сигаретой в руке, опущенными плечами, плотно запахнувшуюся в пальто. Фигура ее была напряжена – казалось, она мерзнет. Твоего папу, нетерпеливо вышагивающего от машины до указателя на углу парковки и обратно к машине, а потом к дверям похоронного бюро.

В последние дни я мало общалась с твоими родителями. Нам почему-то не удалось объединиться в наших переживаниях горя. Они часто звонят мне, и в каждом разговоре твой папа повторяет, что он любит меня и Ивана, что они всегда будут рядом и что мы навсегда часть их семьи. Я говорю, что хочу того же самого, потому что это так и есть, но конкретно сейчас я не знаю, как это будет. В данный момент я вообще не понимаю, как могу быть частью какой бы то ни было семьи – даже своей собственной. Твои родители, кажется, хотели бы встречаться чаще, чем я – не знаю, объясняется ли это заботой обо мне или их тревогой по поводу того, что их вытеснят из жизни твоего сына. Вероятно, они думают, что я в них нуждаюсь. Проблема лишь в том, что у меня нет сил. Я безумно устаю от взаимодействия с другими людьми, в особенности с теми, кто тоже оплакивает тебя. Я не в состоянии слушать, мозг выключается – я не знаю, как утешать, не в силах даже закончить начатое предложение. Мне хочется запереться и побыть одной, когда кто-то еще в комнате начинает плакать. Трудно понять, что мне делать с этим импульсом, поэтому я отключаюсь от окружающего мира, насколько это возможно. Иногда, когда звонят твои родители, я прошу подругу ответить им, что я занята с Иваном или сплю. После этого меня мучает совесть. Когда мы видимся, встречи получаются краткими, а когда я вижу их спины в дверях, когда они снова уходят, мне опять стыдно. Но факт остается фактом. Мы не можем утешить друг друга. Никто из нас не может понять того, что произошло, и мы бродим кругами, борясь каждый со своими демонами. Я думаю, что они, по крайней мере, есть друг у друга. И когда я не в состоянии общаться с ними, они могут находить утешение в объятиях друг друга, в словах, в своей долгой совместной истории. Но сегодня мы встретились, чтобы поговорить о твоих похоронах. И этой встречи никто из нас не ждал.

Войдя в похоронное бюро, мы знакомимся с нашим агентом. Я узнаю, что это называется «советник». Это невысокая женщина, имя которой я забываю, едва она его произносит. Меня раздражает то, как она смотрит на меня, кладет руку мне на рукав и выражает соболезнования. Все это кажется наигранным и неискренним. Слишком много раз она так говорила и делала – за этим не стоит никакого чувства: такие, как мы, стали частью ее повседневной жизни. Она думает о чем-то своем. О том, что она сегодня приготовит на ужин, или о тех местах, где она сейчас предпочла бы находиться. Я презираю ее и ее вежливые слова. Решаю провести встречу как можно быстрее и потом уйти отсюда, чтобы, если это возможно, никогда больше не возвращаться.

Советник проводит нас в помещение. Нас просят сесть за круглый стол, потом она извиняется и снова исчезает. Говорит, что только захватит еще одну бумагу. Твои родители и я садимся напротив друг друга, и меня охватывает ощущение нелепости ситуации. Столько раз я проходила мимо этого похоронного бюро во время вечерних прогулок с тобой и Иваном. Никогда не решалась заглянуть в окно, когда внутри сидели люди. Их спины, которые я различала сквозь стекло, портили мне настроение, и мне казалось неуважением таращиться на тех, кто сидел внутри. Их ссутуленные спины заставляли меня поскорее отводить взгляд. Сегодня я не могу этого сделать. Сегодня моя ссутуленная спина заставит прохожих отвести взгляд.

Дверь открывается, к нам присоединяется моя подруга, прибежавшая прямо с работы в темном платье и на высоких каблуках. Она запыхалась, я понимаю, что она бежала от парковки до дверей похоронного бюро. Возможно, в эту минуту она пропускает важное совещание у себя на работе. Меня мучает совесть, когда я думаю, что она отпросилась с работы ради всего этого – ради нас, ради меня и Ивана в нашей беспросветной ситуации. Когда я одними губами произношу: «Спасибо», она шипит на меня: «Хватит, перестань». Обожаю свою подругу и ее грубоватые манеры. Кратко похлопав меня по спине, она садится на стул рядом со мной. Встреча может начаться. Теперь не хватает только исполнителя. Я смотрю в одну точку, стараясь ни с кем не встречаться глазами. Сегодня я точно не намереваюсь рыдать.

На круглом столе стоит упаковка бумажных платков рядом со стопкой бумаги формата А4. На верхнем листе написано твое имя. Совершенно незапланированно и неожиданно что-то во мне надламывается, когда я его вижу. Без всякого предупреждения твое присутствие и одновременно отсутствие в комнате становится невыносимым. Все происходит так внезапно – я и сама удивлена, но не могу сдержать слезы. Твои мама и папа смотрят на меня, твой папа плачет вместе со мной, раз за разом произнося мое имя. Никто не встает, чтобы обнять меня, и я благодарна за это. Моя подруга гладит меня по спине и кивает агенту, которая с извинениями снова появляется в дверях. Я пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться и начать встречу. Нужно поскорее покончить с этим делом.

Однако же успокоиться мне не удается – во всяком случае, в первые пятнадцать минут. Каждое слово, произнесенное агентом, вызывает новые потоки слез. «Стало быть, тебя зовут Каролина», – произносит она, а я так рыдаю, что могу лишь кивнуть в ответ. «И вы с Акселем проживали вместе», – продолжает она, а я киваю и плачу, и нет конца моим слезам. «У вас есть маленький сын… Иван», – говорит она, заглядывая в бумажку, чтобы подсмотреть его имя, и тут я просто превращаюсь в огромную лужу и растекаюсь по всему круглому столу. Как раз к тому моменту, как закончены формальности и я подтвердила адрес проживания, слезы внезапно кончаются.

Мы переходим к практическим вопросам по поводу церемонии, и как-то сразу становится легче. Список вопросов, которые нам предстоит обсудить, напоминает мне, что у этой встречи будет конец. Мои опасения, что твои родители и я будем иметь разные представления о твоих похоронах, оказались необоснованными. Судя по всему, ты известил и их, что не хочешь быть похороненным в могиле, если умрешь. Тебе хотелось бы, чтобы твой пепел развеяли по ветру, но мы единодушны, что Роща памяти на Лесном кладбище – разумный компромисс. Само собой разумеется, что панихида будет гражданская, а не церковная – ты не принадлежал к Шведской церкви и никогда не согласился бы на похороны в ней. По поводу объявления в газете мы также единодушны – ты бы такого не пожелал, лучше мы сами разошлем приглашения. Мы представляем себе скромные похороны узким кругом, но, когда начинаем составлять список коллег, друзей и родственников, которых следует пригласить, вдруг осознаем, что соберется не менее сотни человек. Возможно, еще больше. Мы решаем, что панихида пройдет в часовне Святого креста на Лесном кладбище. Она вмещает до двухсот человек. Церемониймейстера, который будет вести церемонию, мы выбираем по рекомендации женщины из похоронного бюро. Не успела я опомниться, а мы уже добрались до последнего пункта. Мы как раз собираемся подняться со стульев, когда звонит мой телефон. Неизвестный номер.

Моя подруга отвечает, даже не спрашивая моего согласия. Она прекрасно считывает мое настроение – знает, что меня охватывает тоска, едва окружающий мир хоть как-то напоминает о себе. Посыльные с цветами все еще не угомонились, каждый день мне приносят по нескольку букетов. Все они вынуждены звонить, чтобы их впустили в подъезд. Я ненавижу их. У меня не хватает ваз, чтобы поставить все цветы. Не выношу запаха, когда вода застоится. Подруга извиняется, встает и выходит из помещения, где мы как раз завершаем сегодняшнюю встречу. Я слышу, как она обсуждает какую-то доставку и называет адрес, где мы находимся сейчас. Я мысленно ругаюсь, думаю: «Опять эти гребаные цветы», но тут же раскаиваюсь. Какое я имею право сердиться на цветы? Они присланы с заботой – потому что тебя любили, а не для того, чтобы отравить мне жизнь. Я должна об этом помнить. Нужно взять себя в руки.

Пока мы прощаемся в холле похоронного бюро, на парковку въезжает грузовик. Подруга бросает на меня вопросительный взгляд, я киваю, и она убегает на парковку, чтобы переговорить с водителем. Я успеваю подумать, что это какая-то слишком большая машина для доставки цветов, – и тут подруга возвращается с огромной коробкой в руках. Коробка чуть ли не больше ее. Покачиваясь на каблуках, она боком протискивается в двери похоронного бюро. С удивлением она, так же как и я, начинает осознавать, что прибыли не цветы. Это десять килограммов кошачьего корма – для кошки, которая больше у нас не живет, поскольку ей пришлось переехать в семью друзей через день после того, как ты умер. Судя по всему, я заказала кошачий корм в интернете за несколько дней до того. И совершенно забыла. И вот теперь мы стоим тут. Моя подруга на высоких каблуках с десятью килограммами сухого корма в руках. Я с Иваном в слинге на животе и твои родители, совершенно не понимающие, что им делать в этой ситуации. У моей подруги начинает дергаться уголок рта, когда она смотрит на меня поверх коробки. Я вижу, что она сейчас рассмеется и вовсю пытается побороть смех. Я отвожу глаза, устремляю взгляд на Ивана – думаю, что совершенно неуместно будет, если мы рассмеемся. Снова кидаю взгляд на нее. Ее и впрямь не видно из-за коробки. Внезапно я не могу больше сдерживаться. Мы разражаемся громовым смехом, который все не кончается, из глаз у меня катятся слезы, я не могу объяснить, что тут такого невероятно смешного, однако я смеюсь – впервые более чем за неделю. Под конец мне уже не смешно, но я продолжаю смеяться – мне кажется, что я больше никогда в жизни не засмеюсь, так надо воспользоваться случаем. Я смеюсь, когда прощаюсь с похоронным агентом, и едва сдерживаю смех, когда обнимаю твоих родителей и машу им рукой, пока они выезжают с парковки.

Июнь 2013

Месячные задерживаются на пять дней, но рассказать тебе об этом я не решаюсь. Меня по-прежнему гложет совесть, что я вынудила тебя к этому решению. Подчеркивала – вероятно, слишком много раз, – что наверняка пройдет немало времени, прежде чем мы забеременеем. Если у нас это вообще получится. Многим парам нашего возраста требуется год или, как я читала, даже больше. Я говорю так, чтобы утешить тебя, поскольку ты, похоже, недоволен тем, что мы делаем, – тем решением, которое мы приняли «вместе». Нашу интимную жизнь в последние месяцы никак нельзя назвать радостной. Когда тест на овуляцию показывал, что я фертильна, ты занимался со мной сексом – из чувства долга, нередко глядя в сторону. После этого я подавляла в себе желание поблагодарить тебя. Вместо этого я повторяла, что наверняка понадобится время. А ты ворчал в ответ, что наверняка все произойдет мгновенно. Каждый месяц после овуляции меня охватывало радостное головокружение. Может быть, все уже произошло? И теперь получится малыш? Прошло три месяца с тех пор, как мы начали прилагать усилия, и я не решаюсь рассказать тебе о задержке. Не говорю и о том, что собираюсь сделать тест на беременность. Думаю, что не решусь рассказать тебе, если тест даст положительный результат, – но тут же понимаю абсурдность этой мысли.

Все это происходит в понедельник утром, и мы вскоре должны отправляться каждый на свою работу. Ты сидишь на диване с компьютером на коленях, а я прокрадываюсь в туалет, насвистывая по дороге, чтобы показать, что в этом моем посещении туалета нет абсолютно ничего необычного. Рука моя дрожит, когда я пытаюсь держать тест-полоску так, чтобы струйка попала в нужное место и никуда более. Я очень нервничаю по поводу результата, каким бы он ни оказался. «Только бы оказалось, что я не была беременна», – думаю я. «Только бы оказалось, что я беременна», – думаю я в следующую секунду. И снова то так, то сяк. В сложившейся ситуации никакой поворот событий нельзя назвать удачным.

Точно следуя инструкции, я кладу тестовую полоску на край раковины. Сижу, уставившись на ту область, которая вот-вот покажет либо одну красную полосу – в этом случае я не беременна, либо две красных полосы – тогда я беременна. Секунды ползут как улитки. Я встаю, чтобы помыть руки. Случайно капаю мылом на полоску. Движения у меня нервозные.

Вот проступает первая полоска. Четко и без сомнений. Затаив дыхание, я смотрю туда, где должна появиться вторая. Черт, ее нет. Почему она не появляется? Может быть, со мной что-то не так? А что, если я совсем не смогу забеременеть? Но – подождите-ка. Там что-то проявляется? Или мне кажется? Похоже, это еще одна полоса. Светлая, розовая? Но все же – еще одна полоска!

Да. Вторая полоска. Я беру в руки тест и некоторое время разглядываю вблизи. Вторая полоска становится все отчетливее. На тесте две полоски. Стало быть, я беременна. Помогите, я беременна! Как я смогу рассказать тебе об этом? Я стою одна в туалете в квартире, купленной мной менее года назад, ты сидишь на диване в гостиной и работаешь. Кошка лежит рядом с тобой и дремлет, а я… я беременна. В моем животе кто-то живет! Крошечная частичка тебя и меня! Это просто невероятно.

Сердце у меня стучит так, словно хочет выпрыгнуть из груди. Я должна тебе обо всем рассказать, немедленно, это должно произойти сейчас же. Но я боюсь. Чувствую себя предательницей, которая взяла и забеременела. Непослушными пальцами я поворачиваю замок на двери туалета, беру с собой положительный тест на беременность, выхожу и сажусь рядом с тобой на диван.

Ты не поднимаешь на меня глаз, когда я сажусь рядом. Я оказываюсь в странном положении – слишком близко, чтобы не прикоснуться к тебе. Растерянно похлопываю тебя по плечу, и тут ты поднимаешь глаза, вопросительно смотришь на меня, спрашиваешь, чего я хочу. «Нам надо поговорить», – говорю я. «О чем?» – спрашиваешь ты. Вопросительно смотришь мне в глаза, не видя теста у меня в руке. Я поднимаю его, машу им в воздухе, делаю глубокий вдох и выпаливаю суть всего того, что хочу тебе сказать. «Я беременна», – говорю я. В конце фразы голос превращается в карканье, воздух закончился где-то на полпути. На этом этапе сердце у меня стучит так, что слышно на всю комнату. Я чувствую, как сонная артерия выгибается от сдерживаемого напряжения. Не могу сдержать улыбку. Не знаю, почему я улыбаюсь – потому что я нервничаю или потому что рада. Ты не улыбаешься в ответ. Ты молчишь. Твои пальцы неподвижно лежат на клавиатуре компьютера, который ты держишь на коленях, – ты весь замираешь. Что-то отражается в твоем взгляде, но я не могу до конца понять, что именно. Ты сидишь молча, словно окаменев, твой взгляд ускользает от меня, бродит по комнате. Улыбка застыла у меня на лице, кажется, мне нужно скорчить гримасу, чтобы вернуть лицо в нейтральное положение. Проходит почти вечность. Я не знаю, что я могу добавить к сказанному.

Мне хочется, чтобы ты отреагировал. Показал, что ты чувствуешь. Твое молчание меня пугает, я боюсь того, что произойдет, когда оно будет нарушено. У меня вдруг возникает желание сказать «прости», но я сдерживаюсь. Сейчас ты должен что-то сказать. Наконец ты начинаешь говорить.

«Ты уверена?» – спрашиваешь ты тихо, почти шепотом. «Думаю, да», – отвечаю я, снова глядя на тест. Теперь на нем отчетливо видны две полоски. «Ты сказала, что это будет не скоро», – шепчешь ты. «Я сказала, что это может быть не скоро», – отвечаю я. Ты продолжаешь молчать. Мы сидим рядом на диване, но я не решаюсь прикоснуться к тебе. Не знаю, что в тебе происходит – ты сердит, расстроен, шокирован или все же немного рад в глубине души. Сама я ощущаю вину. Вину, смешанную с удивлением и тихой решимостью. Все должно быть хорошо. И будет хорошо. Я сделаю все, чтобы так и получилось.

Ты снова открываешь рот. Говоришь, что тебе надо это переварить, поднимаешься и начинаешь складывать сумку. Надеваешь куртку в прихожей, останавливаешься в дверях, словно собираясь еще что-то сказать. Я вышла вслед за тобой, стою напротив тебя, пытаясь встретиться с тобой глазами. Ты говоришь, что пошел на работу, что мы созвонимся позже. Я делаю шаг к тебе – теперь я так близко, что, если ты протянешь руки, мы сможем обняться. Но мы не обнимаемся. Ты не протягиваешь руки, и я тоже. Вместо этого я прошу меня поцеловать. Но поцелуя мне не достается. Ты смотришь на меня – впервые с того момента, как узнал, что мы ждем ребенка. «Я должен это переварить, – снова произносишь ты. – Прости». И ты уходишь. Я стою, уставившись в закрытую дверь. Твои шаги быстро спускаются по лестнице. Я слышу, как дверь подъезда захлопывается за тобой. Скоро ты будешь сидеть в метро, по пути на одну из своих работ. Меня волнует, что ты чувствуешь, о чем думаешь, почему не хочешь поделиться этим со мной. Думаю, я не заслужила того, чтобы со мной делиться.

Я возвращаюсь в гостиную, где кошка уже покинула свое место на диване. Я слышу, как она мяукает возле входной двери. Ее тоже потряс твой неожиданный уход. На диване – в том месте, где ты только что сидел и работал, – еще виднеется мягкое углубление. На журнальном столике рядом с твоими наушниками лежит тест на беременность. Не помню, чтобы я его туда клала. Пытаясь привести в порядок мысли, я делаю глубокий вдох. Не расстраиваться. Подождать. Вести себя по-взрослому. Ты должен это переварить. С этого момента я буду для тебя идеальной партнершей. Я буду такой безупречной, что у тебя не возникнет никакой возможности почувствовать негатив по поводу этой новости. Ведь мы ждем ребенка. У нас будет семья. Нас станет трое. Это же правда хорошая новость. Даже для тебя.

Ноябрь 2014

Апатия сменилась другим чувством – теперь я не нахожу себе места. Мне нужно что-то делать, мысленно ставить галочки, но я не справляюсь даже с самыми простыми задачами, потому они совершенно меня изматывают и отбрасывают обратно, в полную апатию и горизонтальное положение на диване. Это проблема. Сегодня я вышла на прогулку с Иваном. У меня есть дело в библиотеке, и еще надо купить марки. Такая программа должна быть мне по силам.

В одной из книг о горевании – которую я скоро верну в библиотеку – я прочла, что скорбящие часто так поступают. Воплощают свои иррациональные поиски того, кого он потеряли, придумывают себе одно дело за другим. Подсознание пытается найти смысл, вернуться в исходное положение, а сознание отправляется по делам, придумывает себе занятия.

Другая проблема, в которой, судя по книгам, я тоже не одинока, – теперь я вижу тебя везде. На дорожке между продуктовым магазином «Ика» и нашим домом нам навстречу идет долговязая фигура в толстовке с капюшоном. Солнце слепит глаза, я вижу только силуэт. Все тело реагирует инстинктивно: это же ты. Это ты идешь мне навстречу, чтобы помочь донести тяжелый пакет из магазина, как ты делал много раз до этого.

Или нет.

Ах да, конечно.

Это не ты.

Это никогда уже не будешь ты.

Теперь я буду таскать свои пакеты сама. От этого осознания мне так больно, что на какое-то время все тело немеет. Я механически двигаюсь вперед. Пакет висит на запястье, лежащем на ручке коляски, от тяжести на руке потом останется след, но я ничего не замечаю. Сейчас я не чувствую ничего. Мозг собирается с силами, снова настраивается на практическую сторону жизни. Что мне нужно сделать? Куда пойти? Чем я только что занималась?

Потом проходит несколько часов или минут. Я забываю, что мне нужно напоминать себе не искать тебя. И тут я вижу тебя снова, и все повторяется. Вот же ты! Нет. Это не ты. Это кто-то другой, кто по-прежнему жив.

Внезапно все оказываются такого же роста, что и ты. Все по метр девяносто ростом, носят синие толстовки с капюшоном и идут мне навстречу точно так же, как это делал ты.

Вот снова ты. И вот. И вот. Нет. И это тоже не ты.

Август 2013

Снова настало лето, и я снова потею. Возможно, все дело во мне – но разве лето не становится с каждым годом все жарче? Не помню, чтобы в детстве мне приходилось так потеть летом. Может быть, у меня что-то не в порядке со щитовидкой? Или я просто беременна.

На Стокгольм опять навалилась тропическая жара, и именно в этот день пот льет с меня ручьями, когда мы едем в машине. Пока мы пробираемся мимо Турильдсплан, потом Кристинеберг, Альвика и Стора Моссен, я проклинаю себя за то, что не сообразила добавить еще пару-тройку тысяч и купить машину с кондиционером. В апреле, когда мы покупали наш подержанный «Фольксваген Поло» двухтысячного года выпуска, казалось разумным сэкономить и купить машину старой модели. В ней было вполне прохладно в апреле и в мае. Мы ведь собирались ездить разве что в магазин, да еще я в конюшню. Простенькая машина, которую, по словам твоего папы, проще будет починить, если что. Но потом настало лето, а с ним – обязательная жара, и в нашей машине невозможно передвигаться иначе как рано утром и после заката солнца. Тем не менее сейчас, в середине дня, мы едем – машина забита так, что я ничего не вижу в зеркало заднего вида со стороны пассажирского сиденья – на дачу, которую мы сняли на две недели, начиная с сегодняшнего дня.

Вчера я вступила в двенадцатую неделю. Пока беременность протекала почти незаметно. Пару раз я ощущала легкую тошноту, в остальном же все как обычно. Живот пока не виден, и пока никто, кроме ближайших подруг и семьи, не знает о моем положении. Думаю, ты не рассказал никому, кроме своих родителей, братьев и лучшего друга. Ты говоришь, что хочешь подождать. К тому же сейчас время отпусков, почти все наши знакомые разъехались, и сами мы едем на дачу, которую сняли на Фэрингсё. За рулем, как обычно, я – поскольку у тебя нет прав, а ты сидишь на переднем сиденье с кошачьей переноской и воющей кошкой на коленях. Я еду так осторожно, как только могу. Меня раздражает обилие красных светофоров на участке между Фридхемсплан и Броммаплан, где нам предстоит свернуть в сторону Экерё. Как светофоры могут всегда быть красными? Как их может быть так много? Как кому-то вообще удается куда-то доехать по этой дороге? В машине не меньше тридцати градусов. Меня раздражает все: жара, машина, кошка, недовольно пищащая в переноске, – я хочу поскорее добраться до места.

После странного начала беременности в июне, когда ты замкнулся в себе и попросил тайм-аут, чтобы самостоятельно переработать свои чувства – как я понимаю, страхи, а я последовала твоему примеру и замкнулась в себе, чтобы переработать собственные чувства гнева и одиночества, наша жизнь постепенно вошла в обычную колею. Я продолжала заниматься своими делами – ходить на занятия по верховой езде, иногда встречаться с подругами и работать на полную ставку. Ты продолжил заниматься своей работой, и мы редко говорили о моей беременности. Когда это все же случалось, возникало чувство неловкости, так что мы вскоре перестали. Я обнаружила, что получаю больше удовольствия от беременности, не делясь ею с тобой. Уговорила себя, что на начальной стадии так даже лучше, что тебе, естественно, трудно испытывать какие-либо чувства по поводу того, что происходит в моем теле, пока оно не стало заметно и очевидно. Тогда уж лучше я позабочусь о себе сама.

Я загрузила на телефон приложения, которые рассказывали мне, как развивается плод и что происходит в моем организме. Обсуждала свои мысли с теми лучшими подругами, которые сами прошли через беременность. С членами семьи я разговаривала по телефону, пока ехала в метро на работу и с работы, чтобы избавить тебя от этих разговоров и напоминаний. Каждую неделю я просила коллег по работе фотографировать мой животик в профиль. Сохраняла фотографии в собственном альбоме в телефоне, не делясь с тобой. Избегала совать тебе под нос свою беременность, отягощенная чувством вины за то, что все получилось именно так – да к тому же еще и так быстро. Надеялась, что потом станет легче. Когда будет виден живот. Когда родится ребеночек. Когда ребеночек появится, все точно изменится.

Июнь сменился июлем, а теперь уже наступил август. И вот наша голубая машина проезжает мимо замка Дроттнигхольм, и мы приближаемся к Фэрингсё. Когда мы доберемся до дачи, то распакуем вещи, я застелю постель нашим свежевыстиранным бельем, приму душ, включу радио в кухне, а вечером мы будем жарить мясо на углях. Вероятно, мы дойдем до купальных мостков – может быть, ты даже захочешь окунуться. Завтра нас навестит одна из моих лучших подруг – она приедет после работы, а еще через пару дней приедут мой брат и невестка. После этого – твой хороший друг. Позднее на неделе – твои родители и моя мама. Я с нетерпением жду этих двух недель. Предвкушаю, какие книги успею прочесть – и как буду с тобой круглые сутки. Впервые мы снимаем домик в Швеции, но если это будет хоть немножко напоминать то состояние, в котором мы находимся, когда путешествуем и живем в мире исключений в другом месте, то этот отдых пойдет нам очень на пользу – как раз то, что нам сейчас нужно. Нам надо немного развеяться. Взять паузу. Побыть друг с другом.

Когда машина сворачивает на дорожку, ведущую к нашему съемному домику, кошка у тебя на коленях давно смолкла, мы уже почти полчаса легко и свободно разговариваем, и один раз ты даже спонтанно положил левую руку мне на бедро. Тепло распространилось через тонкую ткань моих брюк. Твое прикосновение тронуло меня почти до слез. Давно ты так не прикасался ко мне. Я вдруг понимаю, что мне этого очень не хватало. Понимаю, как мне не хватало тебя. Этот отпуск как нельзя кстати.