Текст книги "Прикид"

О Господи, а я-то думала, что начинаю респектабельный бизнес! А он, не успев начаться, превратился в сущую вакханалию.

Мужчины не верили своим глазам и удаче. Кое-кто из них последовал примеру дам, видимо, сообразив, что некоторые предметы туалета подходят для обоих полов, особенно те, что ближе к телу. Шел оживленный обмен жилетками. Мельком я заметила Патрика – он пытался натянуть на голый торс крохотную маечку, которую дала ему манекенщица. Сама же девушка выставила напоказ свои тощие прелести перед тем, как накинуть его анилиново-красный бархатный пиджак. Кэролайн наблюдала за всем этим с каменным лицом – пиджак она подарила мужу на Рождество, и стоил он, по ее словам, четыреста фунтов. Рядом с ней маячила безмолвная мужская фигура. Сей джентльмен был представлен мне как посол одного государства в бассейне Персидского залива, и теперь он просто лишился дара речи от изумления. Гейл уверяла, что за весь вечер он ни разу не взглянул на шампанское, зато теперь был не в силах отвести глаз от всей этой красоты. Разве увидишь такое в арабских странах? Возможно, ему казалось, что он очутился на страницах «Сатанинских стихов». Интересно, подумала я, чем в это время занимается его жена? Одно несомненно, после подобной встряски он предпримет паломничество в Мекку.

– Послушай… а это всегда так бывает? – робко спросила я Гейл.

– О да, если повезет! – ответила она, активно пережевывая каштан. – Люди просто сходят с ума от шмоток. Сами себя забывают. Становятся совсем другими. Ну, да ты сама видишь… – Она хихикнула. – К тому же и шампанское помогло.

Теперь мы стояли у открытых дверей во дворик. Рик все еще колдовал над жаровней, силуэт его вырисовывался на фоне огня. Он раздавал коричневые пакетики с каштанами другим силуэтам – судя по очертаниям, одетым и полуодетым.

Тут вдруг сверкнула яркая вспышка. Затем – вторая. Гейл радостно засмеялась:

– Что ж, тем лучше! Пусть все это войдет в историю. Согласна?

С этими словами она схватила за руку молодого человека в щегольском костюме, который пробивал себе путь в зал в сопровождении мужчины с фотокамерой.

– Анжела, знакомься, это Конор! Он обещал сделать нас знаменитыми, не так ли, дорогой?

О Господи, подумала я, пресса! Только ее не хватало. Стало быть, не случайно на столе рядом с бокалом шампанского я заметила магнитофон, когда говорила с Джошем Келвином. Мы попадем в колонку светских новостей. Мероприятие явно выходило из-под контроля. И только Богу ведомо, какие жуткие сплетни я прочту завтра в бульварных газетенках.

– Нам это очень на руку, дорогая. Очень! – уверяла меня Гейл, когда Конор отошел. – Теперь народ повалит сюда просто толпами!

Затем и она исчезла, и я время от времени видела лишь рыжие волосы да радужную шаль, мелькавшие среди вспышек и света жаровни. Она порхала от гостя к гостю, в каждой руке по бутылке шампанского, смех эхом разносился по внутреннему дворику. Теперь я бы не узнала людей, с которыми меня знакомили, – на многих была другая одежда или вовсе никакой. Патрик, все же умудрившийся втиснуться в маечку, теперь безуспешно пытался вылезти из нее и найти свой бархатный пиджак. Но тощенькая девица испарилась. Внезапно среди шума прозвучал отчетливый и злобный голос Кэролайн:

– Где пиджак, идиот ты эдакий? Как собираешься ехать домой в таком виде?

Но похоже, наследнику самого маленького графства в Англии все было нипочем. Он сжимал в ладони крохотную маечку, словно то был любовный талисман, и, похоже, напрочь забыл и о Ратленде, и о завтрашнем совете директоров, на который наверняка опоздает.

Я была настолько ошеломлена всей этой пантомимой, что появление двух полицейских в форме – нисколько меня не удивило. И не удивляло до тех пор, пока снова не послышался голос Кэролайн. Только тут я сообразила, что полицейские – самые настоящие, а не маскарадные.

– Что это значит? Оргия? – возмущенно вопрошала она. Вокруг собиралась толпа. – Мне плевать, кто там жалуется! Неужели не ясно, что здесь собирают одежду для «Оксфам»? Более чем респектабельное благотворительное мероприятие, к тому же у нас есть разрешение от главного комиссара полиции… И он, между прочим, доводится мне отцом! А теперь, офицер, в знак доброй воли и в целях благотворительности не откажитесь выпить со мной по бокалу шампанского. Анжела, дай еще два бокала!

В конце концов изрядно повеселевшие полицейские удалились – это послужило сигналом и для других гостей. Они начали расходиться по домам, некоторым удалось сохранить наряды, в которых прибыли другие.

Нет, я так и не удостоилась чести лицезреть супругу посла-фундаменталиста, зато мельком заметила Джоша – он шел со двора к двери в компании с какой-то молоденькой блондинкой. Пропустив девушку вперед, он легонько ущипнул ее за ягодицу, обтянутую джинсами. Истинный джентльмен, с горечью подумала я. А потом увидела, как рука его ползет выше, к неприкрытой блузкой полоске тела. И тут оба они скрылись из виду.

Я решила, что и мне пора домой. Гейл сказала, что они с Риком все запрут и что увидимся мы завтра утром – «только не слишком рано, дорогая». Радужная шаль ее выглядела так, словно намокла от дождя, но, полагаю, то было шампанское. Я стала искать глазами Ральфа. И вскоре увидела его в темном уголке двора. Он тоже заметил меня, но с некоторым опозданием – не успел отдернуть руку от чьей-то светлой полурасстегнутой блузки.

Да, думала я по дороге домой, ничего себе презентация! Ральф не проронил ни слова, я, примерно по той же причине, тоже хранила молчание. Ведя машину, я опасалась, что меня в любой момент могут остановить и взять пробу на алкоголь, но вскоре страхи эти, к собственному моему удивлению, сменило совсем другое чувство. Ревность, причем двойная. Странное, болезненное и неожиданно эротическое ощущение. В ту ночь мы занимались любовью в свете апрельской луны, тела наши отливали серебристо-голубоватым блеском. Я словно вспоминала нечто давным-давно забытое, хотя не могу поклясться, что думала лишь о Ральфе, даже тогда, когда он находился глубоко во мне. Затем пришла вторая мысль: возможно, и он так возбудился вовсе не от созерцания одного лишь моего тела.

Мы спали в одной постели, но сны нам снились разные.

Глава 4
ПИМЛИКО-СКВЕР

Утром действительность предстала передо мной во всем своем унылом, неприкрашенном виде. Не считая денег, отложенных на хозяйство примерно на месяц, и сегодняшних расходов на транспорт, у меня не осталось ни пенни. Ральф без работы. Машина тоже вот-вот откажет. Крыша протекает, стиральная машина обрела еще одну функцию – рвать белье на мелкие ленточки. Мало того, до дня рождения Рейчел оставалось меньше месяца, и она уже прожужжала мне все уши: «А у Саманты новое ожерелье с такими красивенькими блестящими штучками, я тоже хочу такое. Ладно, мам?»

Занимаясь этими печальными подсчетами, я услышала, как почтальон сует в щель для почты целую кипу корреспонденции. По большей части она состояла из счетов, они всегда падали на коврик с таким характерным противным шелестом.

К тому же на улице шел дождь.

Да лучше б его не было, этого утра!

Я пыталась растолкать Ральфа. Он лишь перевернулся на другой бок и продолжал сопеть. На постель вспрыгнула Фатва, впилась ему в пятку.

– Ой! Чертова кошка!

Я была на стороне Фатвы:

– Поделом тебе! За то, что лапал ту женщину прошлой ночью! Кстати, кто она такая?

Ральф выглядел разбитым и загнанным в угол.

– Понятия не имею. Просто был пьян. Извини, – сказал он.

Но и это не улучшило моего настроения. Я ожидала от него других, более подобающих джентльмену объяснений. Ну, к примеру: «Бедняжка! Она уронила за ворот блузки горячий каштан, и я помогал ей достать». Тогда бы я влепила ему пощечину и засмеялась.

Я лежала в постели и чувствовала себя лицемеркой. Ведь в конце концов Ральф на этой вечеринке не сделал ничего такого, что могло бы сравниться с моим поведением. С моим самым бесстыдным кокетством с Джошем Келвином. Это меня беспокоило. Но куда более удручающей казалась другая мысль: я разорена, полностью разорена. Вот настоящая беда, и я содрогнулась. Я истратила свои последние деньги на дурацкую, экстравагантную прихоть, и теперь уже поздно… Но зачем, зачем я только это сделала?..

Хорошее начало дня, ничего не скажешь.

Кстати, Гейл сказала: «Только не слишком рано». Да и Ральф, похоже, не способен везти детей в школу. А дойдя до дома Кэролайн и позвонив в дверь, я убедилась, что Саманта не готова. В саду валялся разбитый цветочный горшок, кругом блестели осколки стекла. Я подняла голову. Из разбитого окна доносились дикие крики. Затем вылетела маечка, полученная Патриком в обмен на бархатный пиджак. Она опустилась на смятую герань, точно крохотный саван. Затем снова раздались крики, ураган под названием Кэролайн не желал утихать.

Я прождала еще полчаса. Наконец появилась Саманта.

– Мама в гневе, – объявила она, видимо, довольная тем обстоятельством, что в кои-то веки гнев этот направлен не на нее. – А папа ранен, – добавила она.

Лишь в десять утра села я наконец в автобус с ощущением, что скверные утренние предчувствия меня не обманывают.

Однако, приехав на Пимлико-сквер, я увидела, что дождь перестал, молодая зелень на платанах блистает свежестью в лучах пробившегося через облака солнца. Ренато, стоявший на пороге ресторана, махнул мне рукой:

– Анжела! Ангел! Чудесная вечеринка! И вы были так ослепительно хороши собой!

Тут я сразу почувствовала себя лучше. Махнула рукой ему в ответ и послала воздушный поцелуй.

На площади оказалось неожиданно людно. По обе стороны от дороги выстроились автомобили, слышались гудки и нервные возгласы. Только теперь я поняла, в чем причина, – у многих машин дверцы и багажники были распахнуты настежь. Женщина-полисмен с торчащими из-под кепи пергидрольными волосами прилежно строчила в блокнотик и засовывала под дворники на ветровых стеклах талоны на штраф за неправильную парковку. Но водители, похоже, этого не замечали. Им было не до того – они выгружали из автомобилей горы вещей и тащили их куда-то вперед по улице.

И все равно я не понимала, что происходит. Пока не заметила Гейл, стоявшую в дверях нашего магазина. Все они направлялись в «Прикид». Все несли туда вещи. Процессия по большей части состояла из женщин, но были и мужчины, в том числе несколько шоферов в форменной одежде. И еще я начала узнавать некоторых наших вчерашних гостей.

Гейл увидела меня и расплылась в улыбке. А потом, когда я подошла, подмигнула.

– Джекпот, дорогая! – шепнула она. – Вся эта кутерьма продолжается уже больше часа!

И действительно, лавка Теперь походила на склад. Повсюду, куда ни глянь, громоздились горы одежды. Гейл металась среди этих куч, перешагивала через них, нагибалась, разглядывая вновь прибывшие вещи. Кое-что отвергала, не переставая болтать, выписывала квитанции и совала их всем и каждому. Словом, настоящий бедлам. Я, совершенно ошеломленная, так и застыла на месте.

– Чего стоишь? Развешивай! Просто вешай пока куда попало, – говорила Гейл, отбрасывая со лба летящие волосы. – Святая Дева Мария, что же это делается! Даже с похмелья поправиться некогда!

Наконец к часу дня она разгребла проход к двери и повесила на нее табличку: «Закрыто на обед до двух».

– Просто с голоду помираю! – заявила она. – Да и выпить бы не мешало. Ренато нас приглашал.

– Придется перекусить в долг, – сказала я. – Лично у меня ни пенни.

– Тогда я угощаю, дорогая!.. И кстати, ты забыла снять с этой тетки в окне свои штанишки и лифчик. Знаешь, уже человек десять хотели их купить.

И она понеслась через дорогу, потрясая гривой волос и мурлыкая какую-то ирландскую песенку. Для женщины, страдающей от похмелья, энергии у нее было хоть отбавляй. Я тащилась за ней, все еще не в силах осознать, что же произошло за последние несколько часов. Остается надеяться, что сейчас, сидя за рюмочкой, Гейл все-таки объяснит, что творится.

К тому же я жалела, что она не продала мои панталоны и бюстгальтер. Хоть какие-то деньги были бы в кошельке.

Мы сидели за маленьким столиком у окна. Ренато обслуживал нас лично – в крайне учтивой и даже несколько игривой манере, выработанной за долгие годы общения с людьми. И усовершенствованной до такой степени, что он научился незаметно обсчитывать тех, кто ему не нравился, и делать скидки тем, кто ему приглянулся. Вообще Ренато был истинным итальянским джентльменом, уверенным в своих оценках и превыше всего ценившим привлекательных женщин. И сейчас, смущенная и обнищавшая, я была страшно благодарна ему за это.

Сложив пальцы, он поднес их к губам, словно собирался съесть клубнику, и послал мне воздушный поцелуй:

– Bella 2424
  Красивая, прекрасная (ит.).


[Закрыть] Анжела!

За кассой сидело воздушное создание, его дочь. Она отбросила волосы, и на губах ее заиграла улыбка. Улыбка, которой она словно признавала, что отец ее – великий мастак морочить головы женщинам. Ренато, стоявший к ней спиной, разгладил ладонями скатерть и взглянул сперва на Гейл, затем – на меня.

– Только для вас, – сказал он и легонько дотронулся до моего плеча. – Сегодня у меня есть потрясающий…

Я выбрала risotto 2525
  Блюдо из риса (ит.).


[Закрыть] с грибами и зеленый салат. Гейл заказала нечто более существенное. Затем, утолив первый голод, заговорила.

Оказывается, мы все сделали правильно, сказала она. Что именно правильно, она не объяснила, но уверила, что за десять лет, проведенные в бизнесе, научилась кое в чем разбираться. И то, что утром началось нашествие клиентов, – добрый знак. Это означает, что о нас заговорили, что люди проявляют нетерпение, а нетерпение – весьма важный для торговли фактор. Я должна научиться понимать, насколько разнообразен и сложно устроен этот мир. Большинству женщин все надоело, не только мужья, хотя и они тоже, но прежде всего они сами себе надоели. Им хочется перемен. Большинство из них не может позволить себе сменить мужа, или же они просто не отваживаются это сделать, но вот изменить внешность им вполне по плечу. А одновременно с внешностью – и внутренние свои ощущения, и отношение к миру в целом. На вечеринках, подобных вчерашней, все эти желания пробуждаются в них с особой остротой. Наутро они просыпаются, разглядывают содержимое своих гардеробов и хотят избавиться от всего и начать жизнь сначала. Новые наряды – это своего рода заменитель любовной интрижки.

– Днем их будет поменьше, вот увидишь, – сказала Гейл и покосилась на строй бутылок за стойкой бара. Но затем, видимо, решила, что это будет неразумно. – Теперь они ждут меня.

– Ждут для чего? – спросила я.

Гейл не выдержала и налила себе еще полбокала. С грустью посмотрела на него, потом со вздохом наполнила до краев.

– Чтоб я им позвонила, дорогая. – Приподняв бокал, она откинула волосы со лба и осушила его залпом. Затем подняла на меня глаза: – Позвоню и скажу, без чего они не смогут обойтись. Потому что я знаю эту породу, знаю, что они собой представляют! Знаю, кем им хочется стать или казаться. – Она рассмеялась. – А потому сегодня мы должны действовать особенно аккуратно. И начнем прямо сейчас!

Она взглянула на часы и поднялась. И даже не дождавшись Ренато, сунула его воздушной дочери кредитную карту. Та приняла ее с ангельской улыбкой.

Ренато подошел ко мне.

– Там вчера был ваш муж, верно, Анжела? – заявил он. – Я сразу понял, видел, как вы на него смотрели… – Я была приятно удивлена. – Да, я узнал его! Совершенно потрясающий фотограф!

Я так и разинула рот, а потом пробормотала нечто нечленораздельное. Гейл подхватила меня под руку.

– Главная работа начнется у нас завтра, – говорила она, пока мы переходили площадь. – Весь день, а может, и вечер буду висеть на телефоне. А потом…

Но фраза так и осталась неоконченной. У нашей лавки стоял древний «роллс-ройс».

– Господи! – воскликнула она. – Да это же гребаная герцогиня собственной персоной! Я ошиблась, милочка. Все начнется прямо сейчас!

Если так, с облегчением подумала я, то завтра, пожалуй, мне хватит на транспортные расходы и не придется трогать Денег, отложенных на хозяйство. И с благодарностью подумала о том, как замечательно устроен мир, в котором живу!

Бедные, а может, просто очень скупые герцогини всегда готовы покупать подержанные туалеты от знаменитых кутюрье.

И, заготовив на лице приветливую улыбку, я прошла вслед за Гейл в магазин, мысленно поднимая тост за нищету британского правящего класса.

На первой неделе нам удалось наторговать на общую сумму в двадцать тысяч фунтов. Учитывая, что комиссионные составляли двадцать процентов, чистый доход равнялся четырем тысячам. Я просто не могла в это поверить – до тех пор, пока не подписала чек на причитающуюся мне половину. И в субботу утром помчалась в «Барклайс», банк на Хай-стрит, чтобы быстренько оплатить все счета, пока, не дай Бог, не набежали пени. Запыхавшаяся и сияющая, встала я в очередь – люди, стоявшие передо мной, взирали на меня с неодобрением. В банке смеяться не полагается. Если бы не пуленепробиваемое стекло, отделявшее меня от прыщавого клерка, я бы непременно расцеловала его в обе щеки.

На обратном пути я купила ожерелье для Рейчел, то самое, о котором она так мечтала. А потом еще – рубашку для Ральфа в надежде, что этот подарок поднимет ему настроение на сорокалетие.

Затем заскочила к Кэролайн. Вот этого, наверное, делать не следовало, но я радостно выложила новости и увидела, как тут же окаменело ее лицо.

Меня так и подмывало сказать ей: «Ты, избалованная сучка, да ты в своей жизни и пенни не заработала!» Но я сдержалась и заметила сдержанно:

– Кто мог знать?

Кэролайн полулежала на диване, неистово сверкая глазами. Вокруг были разбросаны воскресные журналы и газеты. Судя по состоянию, в котором она пребывала, чтение не доставило ей особого удовольствия. Я поняла, что вот-вот последует взрыв – весь вопрос в том, стоит ли мне дожидаться. И не успела решить, что, наверное, все же не стоит, как она потянулась к журналу в глянцевой обложке и, злобно насупившись, сунула его мне.

– Ты только посмотри, какое дерьмо этот Патрик!

Я посмотрела. На одной из страниц под зазывными заголовками размещалось несколько снимков. Кэролайн ткнула пальцем. То был снимок нашего новоселья. Вспышка высветила очаровательную девицу, с которой Патрик проболтал весь вечер. Высветила как раз в тот момент, когда она застегивала на себе бархатный пиджак Патрика и напоминала при этом страшно соблазнительную конфетку в яркой обертке.

– Это ты пригласила прессу? – рявкнула Кэролайн. – Или эта твоя совершенно чудовищная ирландка?

Но я не слушала ее. Рядом с этой вызывающей фотографией красовалась еще одна. На ней был Джош Келвин с девицей, демонстрирующей ему все свои прелести, которых, следовало признать, у нее имелось в достатке. Но еще более откровенным был взгляд Джоша, устремленный на красотку. В точности так же он смотрел в тот вечер и на меня.

И я почувствовала себя глупой, обманутой, по-детски беспомощной и глубоко несчастной. О Господи! Мне двадцать восемь, я – жена и мать! Откуда только взялись эти дурацкие фантазии? Эти мысли о мужчине, с которым мы обменялись всего парой слов и о котором я совершенно ничего не знала? Кроме разве того, что он не прочь трахнуть любую попавшуюся под руку юбку. Безобразие! Это следует немедленно прекратить. Я люблю своего мужа, твердо сказала я себе.

Кэролайн забрала у меня журнал, еще раз взглянула на снимки. Затем вдруг прищурилась.

– Скажи-ка, а это, случайно, не твой дружок-фотограф?

Я пробормотала нечто невнятное и поднялась.

– Урод! – выразительно заметила Кэролайн. – Но наверняка хорош в постели. Кажется, Аманда говорила мне… Или Гарриет, точно не помню.

О, Кэролайн, в каком только спецотряде тебя обучали? И вообще, отдавала ли ты себе отчет в своих словах и поступках?..

– Как это он тебя пропустил, просто ума не приложу! – ехидно парировала я.

Она окинула меня испепеляющим взглядом. И ушла. И уже начала забывать о том, как славно начался день.

В течение нескольких недель бизнес в «Прикиде» шел на удивление хорошо. Нет, наверняка после таких успехов нас должна подстерегать неудача. Так просто не бывает, долго это не продлится. Вскоре клиентки накупят себе горы вещей, и в магазине станет пусто и тихо.

Обуреваемая дурными предчувствиями, я ожидала, что Гейл меня успокоит. Похоже, она понимала это и весело и снисходительно принималась утешать.

– Ты наивна до невозможности! – твердила она. – Ничего не знаешь и не соображаешь. Женщинам всегда мало! – Она хихикнула. – Честно сказать, это меня не удивляет, стоит только посмотреть на их мужей! Но суть в том, дорогая, что у всех у них имеются подруги. И они мелют языком. Потому как больше им просто нечем заняться. Только молоть языком. Они сравнивают свои тряпки, как сравнивают мужчин. И это заставляет мир вертеться. Ты уж поверь!

В конце концов я ей все же поверила. Правда, на это ушло какое-то время.

А поверив, вдруг сразу успокоилась. Какого черта я ною? У меня есть деньги в банке. Все замечательно, и я счастлива. Я вставала рано и пела. Готовила ужин и пела. Даже убирая квартиру, все равно пела. Рейчел была заинтригована. Кэролайн считала, что у меня завелся любовник. Давно пора.

И я перестала думать о том, что дело может закончиться крахом.

Жизнь в «Прикиде» постепенно вошла в колею. В центре этой колеи красовался мой замечательный автомат для варки кофе-экспрессо, который так уютно посвистывал и побулькивал и распространял из дальнего угла торгового зала божественный аромат. Почти сразу же машина уже сама по себе стала целью визита – реликвией, а не реликтом. И даже если и ломалась, то тут словно из-под земли возникал Рик, оглядывал ее цепким и острым взором горностая, затем уносился куда-то и возвращался с нужной деталью. Я постоянно опасалась, что походы Рика однажды закончатся тем, что вслед за ним в магазин войдет какой-нибудь взбешенный владелец кафе в сопровождении полиции. Но этого не случалось. И я никогда не задавала вопросов. Перед уходом Рик всегда сощурившись смотрел на меня, потом поворачивал кепи козырьком назад.

– Ну ладно, цыпленок! – говорил он. – Я побежал. Есть кое-какие делишки.

О том, что это за делишки, я тоже не спрашивала. Полагаю, Гейл была в курсе. Но и она свято хранила молчание.

Куда менее рьяно хранила она тайны других, в особенности – наших клиенток. Большинство из них, как выяснилось, вовсе не были напыщенными идиотками, какими она их описывала. И когда я упрекнула Гейл в несправедливости, оправдываться она не стала, лишь пожала плечами и весело призналась, что язычок у нее, что называется, без костей и мне следовало бы заметить это раньше. А потом заразительно расхохоталась.

Вполне естественно, что большую часть нашей клиентуры составляли женщины – самые разные, как и в любом другом магазине. Жены адвокатов и врачей, актрисы, преподавательницы университетов, постоянные посетительницы «Харродс» 2626
  «Харродс» – один из самых фешенебельных и дорогих универмагов в Лондоне.


[Закрыть], секретарши, продавщицы, жены иностранных дипломатов, разведенки всех возрастов и видов, любовницы, пользующиеся или не пользующиеся кредитными картами своих любовников, девушки из аристократических семей, снимавшие квартиры на двух-трех человек в самых фешенебельных районах Лондона, манекенщицы, члены парламента, ведьмы из разных комитетов, патронажные сестры, телеведущие, светские дамы, стюардессы, художницы, танцовщицы, девушки по вызову, девушки, которые походили на мужчин, девушки, которые мужчинами являлись, и девушки, ненавидевшие мужчин.

Попадались и настоящие мужчины, многие были из местных – сосед-виноторговец, портной из дома напротив, пара антикваров, агент по продаже недвижимости (нет, слава Богу, не мистер Энструтер и не мистер Прэтт), а также несколько жильцов из квартир по соседству. Они день заднем вдыхали аромат кофе, врывавшийся в их распахнутые окна, и, не в силах устоять перед искушением, спешили проверить, где же находится источник этого волшебного притягательного запаха.

Кроме того, некоторые мужчины сопровождали дам. Вот они-то особенно оценили наш автомат-экспрессо, поскольку, пока шли бесконечные переодевания и примерки, заняться им было просто нечем.

Часть мужчин заходили по той причине, что очень любили своих жен и хотели разделить с ними радость по поводу обнаружения потрясающего костюма от Ланвен, пусть даже и сидел он на нескладных фигурах дам как на корове седло.

Другие приходили потому, что, напротив, страшно не любили своих жен и хотели убедиться, что те тратят не слишком много на свои наряды. Однако благодаря усилиям Гейл обычно становились свидетелями совсем обратной картины.

Были также мужчины, сопровождавшие чужих жен. Их отличала от остальных одна особенность: они всегда отказывались от предложенной им чашки кофе из опасения, что я втяну их в беседу, и тогда выяснится, кто они такие и зачем сюда пришли.

Но самыми заядлыми любителями кофе были управляющие и менеджеры, которых приводили с собой их секретарши, сотрудницы и подружки легкого поведения. Или же некие роскошные нимфы, чье присутствие приятно щекотало их самолюбие и которые отщипывали изрядные куски от их банковских счетов. Этих посетителей было просто отличить от остальных. Они вышагивали легкой, пружинистой походкой, словно по полю для гольфа, обращались к своим спутницам громко и в третьем лице, точно жизнерадостные дядюшки, решившие побаловать своих хорошеньких племянниц или крестниц, взяв их на прогулку после школы. Они также были самыми болтливыми и, попивая капучино и притворяясь, что вовсе и не думают бросать похотливых взглядов в сторону примерочной кабинки, развлекали Гейл или меня сплетнями и неутомимой светской болтовней.

Когда они расплачивались, Гейл записывала их имена, а потом, стоило жене кого-нибудь из этих господ зайти в магазин, игриво подталкивала меня локтем в бок. Иногда эти дамы заходили с другими мужчинами – мужчинами, чьи жены также являлись нашими покупательницами.

– Видишь, какая тут у нас карусель, дорогая? – восклицала Гейл. – Меняются одеждой, меняются партнерами. И все – польза для дела. И мы тоже крутимся как белки в колесе.

Наиболее преданными нашими посетителями были мойщики окон. Правда, их больше интересовал кофе, нежели окна, за исключением одного маленького оконца в полуподвальном помещении, откуда прекрасно просматривалась кабинка для переодевания. Они были готовы мыть его чуть ли не каждый день, и в конце концов Гейл решила вставить матовое стекло, после чего по некой таинственной причине они решили, что мыть это окно вовсе ни к чему.

Ну и, конечно же, заглядывали наши друзья. Время от времени заходил Патрик – продлить обеденный перерыв в Сити. Первый раз он явился якобы по приказу Кэролайн проверить, не принесли ли на продажу его красный бархатный пиджак. На самом деле он лелеял надежду выследить его новую владелицу. Потом начал приходить просто так – пококетничать и пофлиртовать со мной.

Гораздо чаще заходил Ренато, приносил маленькие подарки – по большей части то были какие-то совершенно отвратительные итальянские пирожные. По его словам, любимые пирожные его покойной матушки. Как-то я отнесла одно домой – к нему не притронулся даже черный дрозд, залетающий к нам в сад.

Частенько забегал Рик, и тоже не с пустыми руками. Он приносил колечки, брелоки, наручные часы, шелковые шарфики. Скорее то были не подарки, а экспонаты, предоставленные для временного пользования, потому как вскоре все эти вещи столь же таинственным образом исчезали. Гейл даже завела специальный ящик для этих подношений, где они хранились словно в сейфе, как бы в благодарность за те многочисленные услуги, что оказывал нам Рик. Оставалось лишь надеяться, что она отдает себе отчет в поступках, и я снова делала вид, что ничего не замечаю.

Самым экзотичным нашим посетителем был Данте Горовиц – довольно странное имя для мужчины и уж совсем неподходящее для модельера. Впрочем, оно было столь же невероятным, сколь и его творения. Итальянец по матери, полурусский-полуеврей по отцу, с лицом Ивана Грозного, Данте был знаменитостью в мире самой современной моды. Об этом с благоговением и даже с каким-то трепетом (абсолютно для нее не характерным) сообщила мне Гейл. По большей части клиентуру его составляли поп-певцы и рок-звезды. Изредка среди этого созвездия вдруг начинала мерцать какая-нибудь голливудская звезда первой величины. По словам Гейл, весь этот народец объединяло стремление непременно попасть в объективы теле– и видеокамер, и Данте их в этом никогда не подводил.

Впрочем, иногда Данте заходит слишком далеко: вакханалия обуревавших его идей создавала творения, которые отказывались носить даже самые смелые его заказчики. И вот тут на помощь приходили мы: у Гейл всегда имелось несколько клиентов, готовых напялить на себя что угодно.

Первое появление Данте в «Прикиде» состоялось примерно через месяц после открытия. Он ворвался в дверь, удостоил Гейл царственным кивком, затем развернулся и вышел. Он всегда так делает, объяснила Гейл, подобное поведение означает, что он намерен вернуться. Чтоб все заранее затаили дыхание, словно при поднятии занавеса на сцене.

И на следующий день он действительно вернулся. Оставил шофера дожидаться в «ламборгини» и вплыл в лавку, держа в руках огромный сверток, завязанный так изящно и нарядно, словно там находилось свадебное платье самой королевы.

Гейл не было, она пошла перекусить. В магазине было пусто, одна я. Данте сверкнул огненными очами и повелительным взмахом руки велел мне открыть сверток. В свертке оказались три платья, завернутые в папиросную бумагу. Я с невероятной осторожностью разворачивала их. Он продолжал сверлить меня взором, издавая какие-то непонятные горловые звуки. Затем я выложила платья на прилавок. Каждое было легче паутинки да и внешне напоминало паутинку – тончайший прозрачный шелк.

– Нравится? – с вызовом спросил он. – Тогда примерьте одно. Вот это.

И он приподнял самое паутинистое из трех – эдакое облачко серого тумана, повисшее в воздухе над его рукой. Я тихо ахнула и пробормотала нечто на тему того, что сейчас пойду в примерочную. Данте раздраженно прищелкнул пальцами.

– Надевайте! Здесь никого нет!

(Кроме него, разумеется.) – Быстрее! Хочу посмотреть!

(Посмотреть что? Меня, по всей очевидности?)

Но я повиновалась. Повернулась к нему спиной и, стараясь действовать как можно хладнокровнее, расстегнула молнию на платье. Затем взяла туманное облачко стоимостью в тысячу фунтов и накинула на голову и плечи. Но в нем не осталась. Наряд был не только прозрачен, он оказался без верха. Я возблагодарила Господа за то, что Он надоумил меня утром надеть бюстгальтер.

Но Данте не разделял моего мнения:

– Что за глупость! Снимайте сейчас же!