Текст книги "Со всей любовью"

Я совсем измучена. Час уже поздний. А я так и не рассказала тебе, как все это произошло. Но я не вынесу. Слушая Пирса, я словно слышала свой смертный приговор, а я не хочу умирать дважды.

В эту самую минуту он где-то обедает с ней при свечах, следуя всем красивым романтичным клише: смотрит в ее большие глаза, держит за руку, нашептывает обещания, которые когда-то давал мне. Джейнис, я этого не вынесу – я должна что-то предпринять.

* * *

Вчера вечером я не смогла продолжать письмо. И решила напиться. Однако после первой же стопки у меня осталось только одно желание – спать. Огромная кровать теперь всецело в моем распоряжении. Пирс виновато ускользает в комнату для гостей. Мне нравится свертываться клубком, точно я раненый зверь в моей пещере.

Потом я услышала, как он вернулся – ты знаешь ту особую робость, с какой люди поворачивают ключ в замке, терзаясь муками совести. Ты же, конечно, привыкла к этому звуку с Гарри, а впрочем, он, возможно, никогда не терзался и отпирал дверь, весело насвистывая. Я не удержалась и посмотрела на часы возле кровати. Было еще рано, так что, вполне вероятно, в постель он с ней не ложился. Маленькое, но облегчение. Как начинаешь цепляться за эти унизительные мелочи в надежде найти в них что-нибудь ободряющее!

Не знаю как, но я заснула. Наверное, горе отнимает все силы, или же мы просто отступаем в ночное забытье. А когда я проснулась, светило солнце. Меня это удивило. Значит, я как-то пережила ночь. Но каким образом? Следовательно, все не так трагично, как я воображала. И тут меня охватила ярость. Я чувствовала, как во мне, бурля, нарастает гнев, и мне начало казаться, что я вот-вот взорвусь. Я привскочила и села на кровати. Ну что, что я могу сделать?

Мне требовалась мишень – такая, чтобы я могла поразить ее без промаха. Но где ее взять? И тут меня осенило: библиотека! Обитель греха, как ни кинь, ее владения. Мне представилась эта долгогривая сирена. Я видела ее удивительно ясно: нахальные грудки, джинсы, обтягивающие ее жопку, точно клейкая лента, воздушное пространство между ее ногами (вероятно, и между ее ушами), проблеск живота, когда она дотягивается до верхних полок за книгами, о которых даже не слышала, и вручает их с улыбкой Эсте Лаудер стоящему рядом Пирсу. Моему Пирсу – моему законному мужу (еврейский обряд, христианское благословение, регистрационное бюро – это ли не законнейший брак?). Действительно ли он ей нужен? ЗАЧЕМ он ей нужен? Или ей просто лестно, что этот изысканный ухажер оказал ей дивную милость, положив на нее глаз? И разговаривают ли они обо мне, когда остаются вдвоем? Черт, Джейнис! Только подумать, что он говорит ей все те вещи, которые мужья других женщин столько раз говорили мне. «Она, меня не понимает» и прочие дерьмовости, избитейшие клише, но они же их ГОВОРЯТ! И даже думают так, хотя бы пока лишь пытаются уложить тебя в постель. И она искренне наслаждается Пирсом в роли любовника? И он так замечательно играет эту роль, сучий сын. Держу пари, она наслаждается. Просто вижу, как этот хорошенький ребенок улыбается самодовольной улыбочкой совсем юных, когда они знают, что взяли верх над «старыми песочницами» (это я!).

Я знала, что для начала должна стереть эту улыбочку с этого свежего, нежного, очаровательного личика.

Я нашла номер Британского совета в телефонной книге, а затем попыталась утихомирить осиное гнездо у меня под ложечкой и только тогда собралась с духом позвонить. Долгие гудки в трубке и такие долгие, что я уже почти сдалась – то есть почти уговорила себя сдаться, – но тут в трубке раздался голос. Трепеща, я спросила библиотеку: у меня наготове были два разных голоса – мой собственный, если мне ответят на чистом испанском, и хриплое «No le comprendo,[8]8
  Не понимаю (исп.).


[Закрыть] если ответит провинциальный английский голос: «Библиотека. Чем могу помочь?», то есть предположительно сама девица. К моему большому облегчению голос оказался мужским: «Buenos dias. Biblioteca».[9]9
  Добрый день. Библиотека (исп.).


[Закрыть]

Его английский был не ахти, но я не стала полагаться на свой испанский во избежание накладок.

– Говорят из английского посольства, – сказала я внушительно. – Мне хотелось бы заказать несколько книг для поверенного в делах сеньора Конвея. Вы можете организовать доставку? «Si, si, senora,[10]10
  Да, да, сеньора (исп.).


[Закрыть] с удовольствием, – сумел ответить он не только на родном языке. На заднем фоне послышалось настойчивое перешептывание, и я подумала, что, возможно, он советуется с девицей. «Пожалуйста», – сказал он затем в трубку. «Да». Я перевела дух. «То, что у вас может быть на две темы: порнография и педофилия». Трубка надолго замолчала. Я ощущала себя террористом, который только что подложил бомбу и рвется убежать. «Извините меня, скажите еще раз», – произнес его голос. «Порнография и педофилия, – повторила я громче с максимальной деловитостью. – Продиктовать по буквам?» Новая пауза и новые перешептывания, а затем: «Все в порядке, senora». «И как можно скорее», – добавила я твердо. «Благодарю вас, senora», – услышала я, кладя трубку.

Потом я сидела там и думала об этой тикающей бомбочке. Помнишь мемуары, которые я начала писать в Греции? «Увы-с в Стране Чудес» намеревалась я их назвать. Пожалуй, уместнее было бы «Месть в Стране Чудес». Но какая детская месть! Как по-детски я себя вела. Никакой гордости я не испытывала, а просто чувствовала, что веду себя глупо.

Это было сегодня утром. Сейчас пять вечера, а Пирс обычно возвращается из посольства около шести. Раньше он всегда появлялся такой бодрый: «А как насчет выпить?» Теперь он проскальзывает в дверь, тактично съежившись. Боже ты мой! Он заполучил девушку его сновидений (и моих тоже, увы) и умудряется выглядеть несчастным. Хорошей рекламой любви его не назовешь. Как и меня.

Джейнис, мы живем в смелые времена, но смела ли я.

Как всегда с любовью,

Рут.

Речное Подворье 1 28 марта

Рут, миленькая!

Хочется думать, что вот я пишу, а письменный стол Пирса в посольстве погребен под очень наперченным материалом для чтения. Том, боюсь, оценивает ситуацию куда скептичнее. По его мнению, в библиотеке Британского совета наиболее наперченный материал для чтения – это история Лондона и Северо-Восточной железной дороги.

Надеюсь, он ошибается.

А теперь – вполне серьезно – может, ты хочешь, чтобы я приехала в Мадрид? В любую минуту, едва кончатся пасхальные каникулы Клайва. Приеду в мгновение ока. А может, мне удастся заманить тебя сюда? Укройся в этой изысканно свихнутой улочке, обитателей которых ты знаешь так близко, хотя официально с ними незнакома.

Если ни то и ни другое, так не съездить ли нам куда-нибудь на неделю? Меня всегда влекла мысль постранствовать по Бургундии от виноградника до виноградника, упиваясь жизнью и винами, как Бог пошлет. «Шамбертен». «Вон-Романе». «Бон». «Поммар». «Вольне». «Монтраше». «Пуйи». «Сен-Веран». «Флери». «Мулен-а-Ван». Как тебе маршрут? Устремляясь на машине все на юг, на юг по окольным дорогам, чтобы не дышать в трубочку? А заодно включить «Сент-Амур» и «Нюи-Сен-Жорж»,[11]11
  «Святая любовь», «Ночи святого Георгия» (фр.) – названия вин.


[Закрыть] если представится удобный случай. Что скажешь?

От этого предложения тебе стало лучше или хуже?

Они все остаются в силе, чего бы ты ни пожелала. Помни: ты красива, умна, на редкость находчива. Неделя-другая – и Пирс будет дивиться, какой он счастливец, если, конечно, ты все еще останешься в окрестностях.

А теперь я немножко поболтаю в надежде, что капелька безобидного развлечения тебе не помешает.

Гордо отвергнув алименты Гарри, я начинаю об этом жалеть. Особенно на меня воздействует то обстоятельство, что архитектурная практика Билла рухнула в воздушную яму – его арабские клиенты втягивают рожки из-за Войны в Заливе и Ливийского кризиса. Он отчаянно старается заполучить строительство нового квартала в Бейсингстоке, но, даже если он его получит, я как-то не могу вообразить, чтобы совет графства в Хэмпшире заказал бы панно Шекспировского Края в каждой комнате 10 на 12 футов. А ты можешь? Пока плавательный бассейн моего индийского любителя поло поддержит меня на плаву. Никакой «Кама-Сутры», как ты узнаешь с облегчением. Он открыл для себя Дэвида Хокни и желает что-нибудь покрупнее с калифорнийскими пальмами. Так что нынче днем – Ботанический сад в Кью. Вопрос в том, хочет ли он, чтобы я включила возлежащего мальчика а-ля Хокни? Мне как-то трудно спросить прямо, поскольку его склонности мне неизвестны. Кевин рекомендует: «Валяй на всю катушку, детка. Конечно, он извращенец – да еще черномазый. Почему бы тебе не уговорить позировать Аттилу Бимбожьего? Бьюсь об заклад, выйдет еще крупнее!»

Да, кстати об Аттиле. Приходила Лотти и покаялась во всем. Касательно вооружения я была права – Аттила явно предпочитает женщин постарше. Считается, что он тренируется к крикетному сезону и все излишества полностью исключены. Лотти краснела, рассказывая мне, как атлетически он себя ведет, но ее – добросердечное создание – тревожит мысль, что его упражнения, возможно, не совсем те, какие имел в виду Суррейский крикетный клуб, подписывая контракт с вест-индским подающим 6 футов 9 дюймов ростом. «И все в пропорции к шести футам девяти дюймам?» – спросила я (в конце-то концов, это всех интересует, правда?), но Лотти либо не поняла, либо притворилась, будто не понимает. Крайне трудно выслушивать исповеди женщин, которые жаждут рассказать тебе то, о чем стыдятся рассказывать. Впрочем, ее лицо рассказывает практически все. Морис в Макклесфилде, и она наслаждается жизнью – возможно, впервые в жизни. Я ощущаю себя тетушкой.

Вчера Билл и Нина устроили выпивон в честь супругов Ползеров, новых обитателей № 6. Присутствовали все – «toute la rue»,[12]12
  Вся улица (фр.).


[Закрыть] как выразилась Ах-махн-дах. После провала с самоубийством она стала совсем уж огромной. Кевин утверждает, что причина – снотворные гомеопатические пилюльки, которые она проглотила. Просто ужас, как мы жестоки по отношению к ней. «Лицемерка! – обвинил меня Кевин. – Как-никак она увела твоего мужа. Кого мне, бля, подбить, чтоб он увел мою жену? От женатости я скоро совсем свихнусь». Супруги Ползеры услышали его, и на их лицах отобразился ужас, который удвоился, когда он добавил: «А у нас с тобой ни фига с того раза перед тем, как твой ‘Арри съехал. Преступление и ничего больше!» Вскоре затем супруги Ползеры прервали беседу с преподобным Хоупом и пожелали познакомиться со мной – так, будто я нуждалась в особом внимании и уходе. Видимо, они решили, что у меня СПИД. Видимо, они думают, что все, кто занимается сексом, обязательно больны СПИДом. Тут Кевин, который принимает приглашения на «коктейль» со всем усердием, еще подлил масла в огонь, заявив: «Самая сексуальная киска на всей улице, верно, мистер Ползучер?» Не знаю, нарочно он или нечаянно спутал фамилию, но теперь они Ползучие Ползеры. Он все время улыбается и кивает головой, как пластмассовые собачки, которых ставят у заднего стекла машин. Она смахивает на выцветший плакат, призывающий к нравственному перевооружению. Они обещали навестить меня – о Господи! Прирожденные спасители.

Когда я одна, то страшно радуюсь, что сама себя спасла.

Том, можно и не упоминать, глубоко убежден, что ни одна женщина не может считать себя спасенной, пока не воспользуется его членом.

На этой ноте я расстаюсь с тобой – в нетерпеливом ожидании твоего письма.

С огромной любовью,

Джейнис.

Паласио Писарро Трухильо Эстермадура Испания 30 марта

Милая Джейнис!

Я сбежала.

Ни слова Пирсу – просто смылась. Адрес вверху – мое убежище на несколько дней – у фантастичной Эстеллы, супруги министра внутренних дел, с которым я познакомилась несколько недель назад. Дон Хавьер – помнишь? Прославленная сбором пожертвований, и – черт! – я понимаю, почему. Эстелла – единственная в своем роде. И друг в тяжелую минуту. Я все тебе расскажу.

После еще одной бессонной ночи, проведенной за втыканием булавок в силиконовое изображение секс-бомбочки Пирса, я позвонила Хавьеру, как он предлагал. Я старалась говорить спокойно, объяснила, как мне хочется помочь со сбором средств на его музей. Он сказал, что в восторге. Разумеется, я должна погостить у его жены – я буду в восторге, она будет в восторге. Черт, такое море разливанное восторга, что меня подмывало спросить, нельзя ли и Пирсу с его любовницей погостить там.

«Сегодня? – сказал он. – Сейчас же? Вы серьезно? Замечательно! Я позвоню Эстелле».

Через десять минут он снова взял трубку. Все чудесно. Меня ждут в Трухильо ко второму завтраку. Три часа на машине – он немедленно вышлет ее в мое распоряжение. Он чрезвычайно доволен. Он ведь рассказал Эстелле про меня все.

Я прикинула, что именно он рассказал Эстелле. Хавьер – сама сдержанность. Чего не скажешь обо мне.

Точно в десять подъехала машина. В дверь позвонил личный секретарь министра, как он важно мне объяснил. И вручил инструкции, собственноручно написанные Хавьером, как доехать до Трухильо и как найти дом. (Дом! Только взгляни на адрес.) Эстелла ждет меня. Она чрезвычайно рада. Погостите несколько дней – столько, сколько мне будет угодно.

Именно то, что мне требовалось. При одной мысли об этом мне полегчало.

Секретарь Хавьера взял мою сумку, вручил мне ключи и указал на «мерседес» с открывающимся верхом – ослепительно белый. Он все еще посверкивал каплями воды – прислужники изрядно потрудились. «С наилучшими пожеланиями министра, ваше превосходительство», – сказал доверенный секретарь. Он поклонился, открыл дверцу, поклонился еще раз и удалился широким шагом. На пассажирском сиденье лежала развернутая дорожная карта. Музыкальные записи были аккуратно уложены у стерео – в том числе «Концерт для виолончели» Элгара, заметила я. Совсем новенькая кассета. Все предусмотрено для Первой Леди английского посольства?

И я помчалась через бедлам Мадрида к пыльным загородным просторам.

Нажатие кнопки опустило верх. Нажатие другой кнопки включило музыку. Миля следовала за милей. И движение вперед начало вымывать мусор из моей психики, возвращать мои мысли к тому, что вне меня. Эстермадура – не знаю, бывала ли ты там, но это пустыня Испании. Равнины. Далекие холмы. Еще равнины. Еще далекие холмы. Черный скот, пасущийся среди гигантского чертополоха. Миля за милей посаженных вдоль шоссе падуболистных дубов – два ряда зеленых зонтиков. Узоры весенних цветов по сторонам шоссе и среди полей молодой кукурузы. Удивительная красота. А я и забыла, что могу ее воспринять: мне казалось, красота это что-то, принадлежащее любовнице моего мужа. Мой дух начал воспарять среди этих просторов. Но какого черта я тут делаю? Собираю пожертвования в новехоньком министерском лимузине! Я наслаждалась ветром, бьющим мне в лицо, и чувствовала себя школьницей, сбежавшей с уроков. Я люблю приключения: не знать заранее, никогда не знать. Пирс, кстати, этого не любит. Все должно быть предписано. Возможно, оттого у него и почечуй.

Я заглянула в инструкцию Хавьера. «Паласио Писарро, – гласила она. – Поднимитесь на холм над городом. Мимо вы не проедете». Он был прав. Надпись на указателе «Замок». Древний булыжник. Желтофиоль на обрушившихся зданиях. Зеленая ящерица. Далеко внизу лежала Пласа Майор. Мне было видно, как аисты в гнездах на всех шпилях срыгивают всякую пакость и щелкают клювами (мне припомнились дипломатические обеды в Северном Йемене). Я остановила машину, потому что дорогу преградила массивная стена с положенными зубцами, подъемной решеткой и воротами, рядом с которыми Троянский конь показался бы пони. Видимо, я добралась до места.

Мужчина с усилием распахнул створки ворот, посмотрел на ведьму, всю в спутанных волосах, и сказал: «Маркиза вас ждет».

Я въехала в средневековье под хруст разровненного гравия.

Да уж!

Джейнис, необходимо тебя размистифицировать. Сейчас раннее утро, и я пишу тебе у амбразуры моей спальни в башне – у скважины, из которой открывается вид на всю Эстермадуру. Не думаю, чтобы тут кто-нибудь проснулся раньше чем через час, так что я тебе расскажу про вчерашнее и о том, как я вспомнила позвонить Пирсу, пока он еще не заснул и был вне себя от ярости и уже поставил на ноги полицию, а может быть, и армию. «Ты не можешь так поступать со мной», – закулдыкал он в трубку. «Извини, Пирс, уже поступила, сучий ты сын».

Хавьер заверял меня, что Эстелла мне понравится. Но только он не озаботился сказать, что на самом деле их ТРИ! Познакомилась я с ними в следующем порядке: утром покойная герцогиня Виндзорская, вечером Мей Уэст; Екатерина Великая ночью. (А днем – никто. Долгая сиеста).

Она встретила меня на террасе. Возраст пятьдесят и сколько-то там. Кто может что-либо определить с женщинами на далеко зашедшей стадии ухода за своей внешностью? Выяснилось, что она француженка. Безупречный английский. Красива, если тебе нравится белый фарфор. Лицо пластически освежено, а потом и еще раз, как я определила. Тонка, как угорь. Платье – чехол в обтяжку. Немыслимые ноги – я даже ахнула. Бряцающие браслеты. Предельно официальное приветствие («Мой муж мне о вас рассказывал» и прочее в том же духе). После того как я привела себя в пристойный вид в своей темной башне, молодой красавец цыганского склада в черно-белом костюме подал нам коктейли в ухоженном саду, который орошается вращающимся разбрызгивателем из тех, что обдают тебе задницу, стоит зазеваться. Мы сели, и Эстелла завела беседу на всякие светские темы, а затем о сборе пожертвований – труде всей ее жизни: «Дети в беде» по всем уголкам мира. За него ее наградили французским орденом Почетного Легиона, не преминула она обронить. Музей – это больше труд на покое, и занялась она им ради Хавьера. Все это время я оставалась сплошным декорумом и иногда дипломатически кивала. Нет, Джейнис, ты мной гордилась бы. Солнце пекло, несмотря на март. Тут лето захватывает зиму врасплох и убивает наповал. Мы ели восхитительный рыбный салат, пили «Маркиз де Какарес» («родственник») и восхищались видом («почти все это принадлежит нам»). Затем она объяснила, насколько полезной я могу быть («представитель иностранной монархии может смазать столько колес, моя дорогая: увы, мои предки были низложены в восемнадцатом веке»). Наконец она удалилась для сиесты («надеюсь, вы найдете кровать удобной. Мария Каллас жаловалась, что она слишком мягкая. Но вы же знаете Марию!»).

Я редко испытываю благоговение, но, признаюсь, вечера я ждала без особого восторга. Я видела герцогиню Виндзорскую и понятия не имела о Мей Уэст, которой ей предстояло стать.

Под вечер паласио все еще был погружен в тишину, а потом я познакомилась с городком – очень милым, выпила limon granizado[13]13
  Лимонад со льдом (исп.).


[Закрыть] в кафе и полюбовалась аистами на крышах вокруг. Уже секс-бомбочка отодвинулась куда-то далеко-далеко. Вернулась я, когда уже смеркалось. Поскрипывающий всеми суставами служитель сообщил, что маркиза у бассейна («бассейн с подогревом», вспомнилось мне). Собственно говоря, она была не у, а в – с молодым человеком, который подавал нам коктейли в саду. «А, вот и вы! – крикнула она. – Не приглашаю вас присоединиться к нам, я присоединюсь к вам». И она выбралась из воды. Абсолютно голая. В полусвете она выглядела на тридцать. «Люблю окунуться с Луисом вечерком», – сказала она, заворачиваясь в полотенце. – Он принесет нам выпить, когда оденется, но в таком виде он очень мил, вы не находите?»

Луис вылез из бассейна. Не такой голый, как маркиза, но на самую чуточку – веревочка с перехватом в промежности, какие носят стриптизерки. «Немножко смахивает на пакетик чая для заварки, не правда ли, – заметила она небрежно. – Но уверяю вас: ничего общего».

Меня так потрясла метаморфоза Эстеллы, что я онемела. Неужели это утренняя женщина? Я прищурилась в сумрак, чтобы убедиться. Уютно свернувшись в полотенце, Эстелла удовлетворенно замурлыкала какой-то мотивчик. «Мне так нравится здесь, – сказала она через некоторое время. – Этот мирный покой. Конечно, в разгар лета жарко невыносимо. У нас есть крытый бассейн. Луис его предпочитает, правда, Луис? – сказала она по-испански. Молодой красавец вернулся, вновь безупречно элегантный в черно-белом костюме, и наливал вино. Уже совсем стемнело. Он зажег фонарь и поставил между нами. – Хавьер прозвал его моим игрушечным мальчиком, – добавила она задумчиво. Лично я не сказала бы, что он такой уж «игрушечный»… Нет, не беспокойтесь, дорогая. Он не понимает по-английски».

Эстелла осушила свой бокал. Луис немедленно снова его наполнил. Она махнула, чтобы он ушел. «Знаете, – продолжала она, – одна из привилегий старости – доставлять удовольствие молодым». Я услышала ее смешок. Потом она протянула руку и погладила меня по плечу. «А знаете, вы мне нравитесь. Мы сможем разговаривать». За все это время я не произнесла ни слова.

Обедали мы поздно вечером – за столом опять прислуживал Луис. «А Хавьер не возражает?» – спросила я опасливо, боясь, как бы Эстелла вновь не преобразилась в герцогиню Виндзорскую. «Нет, нет, нет, – сказала она. – Хавьер очень милый человек, но каплун. Когда-то он умудрялся несколько раз в году, чаще в праздник того или иного святого. Но с тех пор, как ему стукнуло пятьдесят, он продолжал подниматься по политической лестнице, но подниматься у него перестало вовсе. Однако в винах он понимает, не правда ли?» И она сделала знак Луису.

Умягченная марочными винами Хавьера Эстелла начала выкладывать кусочки мозаики своей жизни. Замуж она вышла в восемнадцать лет. («Брак, естественно, был устроен через третьих лиц. Балканский князь. Фамилию не помню. Просто блистательный титул в парадном мундире»). Брак кончился прежде, чем на свет появился сын. Теперь у нее есть внуки, которых она обожает. Благотворительностью она занялась от скуки, и потому что ни для чего другого, предположительно, не годилась. «Добывать деньги я просто не способна – у меня всегда их было слишком много». Бессмысленность всего этого ввергла ее в депрессию. Она спала допоздна, пила допоздна, а день заполняла лежанием в ванне. Даже сбором пожертвований занималась из ванны.

Так вот все и началось. Председатели банков, магнаты, капитаны промышленности, когда ей удавалось дозвониться до них («мой титул очень помогал»), обязательно интересовались, где плещет вода. «Я в ванне», – объясняла она. И это их крайне возбуждало. Внезапно деньги потекли к ней с такой же быстротой, с какой вода выливалась из ванны. А кроме того, предложения руки и сердца, не говоря уж не о столь официальных предложениях. «О, я добилась феноменального успеха. Собрала этим способом миллионы для детишек на шести континентах. В Англии у вас ведь есть орден Бани? Никто не заслужил его больше меня. Но мне пришлось довольствоваться Почетным Легионом».

«Один совет, как собирать пожертвования, – сказала она в заключение, похлопывая меня по руке, точно маленькую девочку. – Не важно, для чего – на детей или постройку музея, – но заставить человека раскошелиться есть только одно средство: внушить ему, что вы оказываете ему большое одолжение, и быть готовой действительно его оказать в случае необходимости».

После обеда мы сидели у огня почти до рассвета. Радость общения с Эстеллой заключается в том, что она считает меня столь же вольной душой, как она сама, и у меня возникает ощущение, что вдруг это правда. Словно вижу, как она командует оккупационной армии, «а идите вы на!» И они идут. А ей, вероятно, принесут шампанского.

«А теперь я хочу послушать про вас», – внезапно потребовала она. «Ну, для начала, – сказала я, – я только что сбежала от мужа». Эстелла только кивнула. «Очень разумно. Навсегда?» Собственно, я об этом еще не думала и пришла в ужас. Я сказала, что нет, то есть так я надеюсь; а кроме того у меня есть обязанности как супруги поверенного в делах. Эстелла ужаснулась. «Вздор! Очень многие умеют нарезать сандвичи. Вы должны поступать, как вам заблагорассудится».

Ну, и я рассказала ей про Пирса и его сдобную булочку. Эстелла сидела, глядя в огонь, и ее длинные пальцы скрещивались, как китайские палочки. Потом она обернулась и посмотрела на меня с недоумением. «Это слово «любовь» ставит меня в тупик, – сказала она. – У него ведь столько разных значений, не правда ли? В свое время я дарила и получала много любви, но мне в голову не приходило, что ее орудием должен быть мой муж. Для меня брак – это контракт, как с адвокатом или подрядчиком. Его назначение – обеспечивать стабильность в зыбком мире, а также удовлетворение материальных потребностей. Надежное партнерство, если вам угодно. Но мне и в голову не пришло бы завязывать «отношения» с моим адвокатом или подрядчиком, или, как в вашем случае, с дипломатом. А потому я вам глубоко сочувствую, дорогая, но я слишком мало осведомлена в таком вопросе. Мне необходимо его хорошенько обдумать, что я и сделаю. Но сейчас, вы меня извините?»

Она протянула руку за колокольчиком и позвонила. Появился Луис, и она очень нежно взяла его за руку. «Любовь! – сказала она. – Как чудесно и как печально. Теперь платить должна уже я, а скоро, полагаю, я буду слишком стара и для этого. Видите, мое имя, конечно, означает «звезда», но я уже звезда падающая. Как вы счастливы, что еще молоды».

Я очень давно не воспринимала себя как молодую.

Она с нежностью смотрела на Луиса. «Самое замечательное в испанцах, что они живут ради ночи. Это нам, северянам, внушили, что ночью спят». Затем она встала, опираясь на его руку. «Спокойной ночи, моя милая Рут. Обещаю поразмыслить над вашим затруднением и найти ответ. Убеждена, что он окажется очень простым. Я вам сообщу. А пока не поднимайтесь утром слишком рано. По утрам я не в лучшей моей форме. А очень скоро это не ограничится одним только утром».

И вот так она удалилась в своей третьей роли – Екатерины Великой.

Я услышала, как часы пробили три. Мне удалось проспать несколько часов, прежде чем меня разбудило солнце. Теперь оно поднялось уже высоко, а вокруг царит полная тишина. За моим окном хлопают крыльями аисты, прилетая и улетая. Завтра я поеду назад, в Мадрид, и потягаюсь с моим мужем лицом к лицу. Мой гнев против его гнева. Он взял любовницу без моего разрешения, а потому я без его разрешения отправилась на.

Зачем я тебе все это рассказываю? Как, по-твоему, я оказалась на распутье? Стану ли я такой, как Эстелла, через двадцать лет? А Пирс – как Хавьер, и будет взбираться по своей лестнице все дальше и дальше от меня? На меня веет холодом пожилого возраста.

А к черту! Может быть, меня устроит Аттила Бимбожий. Твои письма меня подбодряют. Ты одна – в лучшем положении, чем я с мужем. Ну а что до оппортуниста Тома Бренда, да, он мне писал и даже признался в покушении на тебя. Ты находишь его опасным. Наверное, он такой. Полагаю, ты найдешь в нем хорошего любовника, пока это будет длиться. А тогда ты просто займешь свое место в длинной веренице экс, экс, экс…

Наверное, вернуться в Речное Подворье было как вернуться в Верден. В каждом доме в саду должен бы выситься крест «…пал на поле боя 16 нояб… 8 янв… 22 марта… 21 апреля» (Нет, Боже упаси, не 21 апреля, это же День рождения королевы, и я должна организовать перестрелку хлебным мякишем.) Этот день вдобавок к Пирсу, влюбленному в свою сдобную булочку, – нет, это уже слишком.

Однако у меня есть «мерседес» с открывающимся верхом – по крайней мере на сегодня.

Со всей любовью.

Рут.