Текст книги "Со всей любовью"

Она сообщила мне, что наконец порвала с Гарри. Это меня не удивляет. Я недавно наткнулся на него в Вашингтоне, и он трахался направо и налево с такой тоской, что я посоветовал ему подбодриться и повоздерживаться. А он только помрачнел еще больше и увлек какую-то секс-бомбочку во тьму для еще одного раунда страданий. Немножко Гарри в темноте ночной, как сказал Шекспир.

И подумать, что он мог бы жить с Джейнис, которая любила его с преданностью, которой я всегда завидовал. Мне же только удавалось вызывать нечто куда более липкое – точно живешь в банке из-под сиропа. Конечно, ты, моя сладчайшая, но ни в чем не липкая любовь, – именно то, что требуется человеку с таким разборчивым вкусом, как мой. А потому я не оставлю своих попыток рано или поздно покорить тебя моей рыцарственностью и интеллектом.

А пока я снова вольная птица в этой каморке, именуемой квартирой. Лондон усеян чудесными домами, некогда моими, где теперь проживают экс-жены, которым я плачу огромные суммы, лишь бы их больше не видеть (ни единая, черт бы их побрал, вновь замуж не выйдет!). Отсюда мне открывается вид на фешенебельную школу для мальчиков: по утрам они поют духовные гимны, точно хор ангелов, и я говорю себе: «Бренд, вот и ты когда-то пел так». Теперь, если я пою даже в ванне, соседи протестуют.

Не верю, что буду стариться благообразно.

Скоро увидимся.

Ole![6]6
  Привет! (исп.)


[Закрыть]

Том.

Английское посольство Мадрид 10 марта

Дорогой Гарри!

Твоя работа в Вашингтоне идет как будто успешно. Поскольку у меня нет доступа к английским телепередачам, я не вижу твоих сообщений. Но второй секретарь, недавно вернувшийся из отпуска, говорит, что ты просто превосходен, чему, разумеется, я легко верю. Может быть, когда президент США прибудет сюда на евроконференцию, ты будешь в числе сопровождающих и я смогу предложить тебе гостеприимство в возможностях поверенного в делах.

Касательно чего: среди первых распоряжений, которые я отдал по прибытии сюда, была инвентаризация посольского погреба. Рад сказать, что вкус покойного посла не ограничивался альпинизмом в связке с его любовью.

За первый месяц моего пребывания в Мадриде я могу претендовать только на еще одно открытие в качестве главы миссии. Собственно, я работал над ним на протяжении всей моей карьеры, но только теперь получил возможность проверить его на практике. Назову его «закон Конвея», и гласит он следующее: работа испаряется, едва те, кто должен ее выполнять, исчезают. Конкретно: я, по сути, замещаю три должности – посла (скончался), его № 2 (тоже) и первого секретаря (маразм). Далее: по мнению министерства ресурсы посольства на пределе, объем работы превышает возможности штата. Да ничего подобного. Выполняя обязанности троих, я практически сижу без дела. Почему? Не будучи аккредитованным послом, я не могу исполнять его официальные обязанности. Каковые остаются невыполненными и – насколько я могу судить – ко всеобщему удовольствию. Не могу я выполнять и обязанности, по обычаю возлагаемые на № 2, поскольку нет № 1, чтобы их возлагать. Так что и они исчезают в никуда. А что до обязанностей первого секретаря, так ведь, когда винтики у него в голове развинтились, их уже безболезненно распределили между вторым и третьим секретарями, которые еще достаточно молоды, чтобы ревностно заниматься бессмысленностями, как, вероятно, когда-то занимался ими и я.

Так что я абсолютно излишен, что и требовалось доказать.

Во всяком случае, так обстоят дела пока. Возможно, система меня нагонит: найдутся документы, которые у меня есть право подписывать, и церемонии, от которых у меня уже не будет права уклоняться. Пока же, да будет закон Конвея действовать как можно дольше.

Твой в нирване безделья,

Пирс.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 13 марта

Дорогой Том!

Ты бесспорно не меняешься. Всякий раз, разводясь, ты просишь меня лечь с тобой в постель. И всякий раз, снова женясь, ты просишь меня о том же. А в промежутках ты исчезаешь: возможно, эта твоя желтая газетенка становится твоей истинной любовью.

Да, конечно, приезжай. Буду очень рада тебя видеть. Почему бы не в следующем месяце, и я любезно приглашу тебя на междусобойчик по поводу Дня рождения королевы, который организовать должна я, если верить Пирсу. Чтоб ему! Оказывается, у меня гораздо больше работы, чем у него, – визиты дипломатических жен. Ох уж эти жены! Я отработала три темы для разговора: 1) достоинства мадридского футбольного клуба «Реал», о котором им неизвестно ничего (как и мне); 2) поразительное возрождение современной испанской живописи (вранье, но я веселилась, придумывая его, а они в любом случае дальше Эль Греко не пошли); 3) величественность полета испанского имперского орла (Пирс одного один раз видел, но я спала). Если эти увлекательные темы не подводят визит к близкому концу, у меня есть в запасе еще один сокрушительный козырь – римская канализационная система, в которую мы смываем содержимое наших унитазов по сей день – неужели они этого не знали? (Поразительно, но нет, не знали, поскольку и это неправда.)

Итак, я занята. А Пирс – нет. Перетасовывает документы, занимается йогой и читает. Его величайшее открытие – библиотека Британского совета. Он решил стать культурным, говорит он. Беда Пирса в том, что он уже культурный. Но, прошу у тебя прощения, вовсе не «занудный». И кроме того, хорош в постели. Уверена, что и ты тоже – готова положиться на твое слово. Видимо, ты первый человек в истории, с которым разводились пять раз за то, что он замечательный любовник.

Да, Джейнис, кажется, цветет. Я должна завлечь ее сюда. Почему посольству не обзавестись панно взамен всех этих портретов герцога Веллингтона?

Не забудь Дня рождения королевы. Я, увы, не могу.

Как всегда,

Рут.

P.S. Сегодня обед с министром внутренних дел. Последний министр внутренних дел, с которым я обедала, пытался заглянуть внутрь меня.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид15 марта

Милая Джейнис!

Ну-ну! У меня для тебя новость. Я занялась БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬЮ. Наконец-то я знаю, что такое быть дамой с положением и влиянием. Теперь можешь видеть во мне Рут Конвей, патронессу и благодетельницу. Меня вчера даже назвали (ошибочно) «ваше превосходительство». Вот превосходительностью я никогда в жизни не отличалась. Даже Пирс говорит о моих превосходных качествах только с глубоким сарказмом. Веселая – пожалуй. Кое-чего стою – зависит от того, что вы цените. Презентабельна – когда трезва. Даже красива – во всяком случае, французский посол в Афинах считал меня такой. Но превосходна? Никогда!

Обстоятельства дела. Ну, мы здесь примерно полтора месяца. И за это время Пирс, к своей радости, обнаружил, что, будучи лишь временным главой дипломатической миссии, он может увертываться практически от всех официальных функций посла. Он называет это «проделывать веронику», что на жаргоне арены, видимо, означает увернуться от бычьего рога: он демонстрирует его у нас в спальне, размахивая перед собой красным банным полотенцем, а затем выскальзывая из-за него – зрелище не всегда очень приятное. «Очень ловко, – говорю я, – но мне это, очевидно, не подходит».

И правда так. Он, возможно, и излишен, но я – нет. Абсолютно. Госпожа поверенная в делах пользуется жутким спросом по всему социальному спектру. Теперь я поняла, каково быть принцессой Ди, и отрабатываю перед зеркалом взгляд лани и застенчивую улыбку. Испытала их на Пирсе, который тут же спросил, не вызвал ли у меня омар, которого мы ели на обед, очередного несварения желудка. Однако королевское рукопожатие у меня получается безупречно, хотя мне следует помнить о том, чтобы при этом не держать в другой руке бокал с вином.

Ну а теперь о благотворительности. Позавчера мы обедали у министра внутренних дел. Памятуя об Афинах, Пирс меня тщательно проинструктировал. Министр очень важная особа («Господи, Пирс, у меня от зевоты челюсти сводит».), получил великолепное образование на трех континентах, президент банка, если не двух, и нагружен титулами, наприобрести которые умудрилась только испанская аристократия. Хавьер, маркиз де Трухильо и Толедо – сильно сокращенный вариант, насколько я поняла, в дружеском кругу известный как дон Хавьер. «А как его называть мне? Хавви?» Пирс меня проигнорировал. Общество будет самое утонченное, заверил он меня (Господи, до чего же скучным способен быть мой муж!). «Вырез или без?» – спросила я. Он вновь меня проигнорировал.

Утонченное? Как бы не так. Тяжелейшее. Люстры. Набриллиантиненные лакеи. Серебряные подносы. Все брякают орденами и медалями. Пирс надел что-то вроде шарфа через плечо, и впечатление было такое, будто в него вшили патроны. Из большинства присутствующих сыпался песок, а общим знаменателем шести языков оказались права на прибрежное рыболовство. Моим соседом за столом был посол из Швейцарии, где нет ни единого моря, так что он хранил полное молчание. С тем же успехом я могла быть солонкой. Вскоре Пирс заметил, что я созреваю для одного из лучших моих моментов, и начал посылать мне убийственные взгляды. Так что никаких еврейских анекдотов, ни даже упоминания о высокогорном блудодействии нашего покойного посла. Я была абсолютной паинькой. Видимо, я учусь.

Вот только – Пирса на – я выбрала глубокий вырез – мое ярко-зеленое, о-очень облегающее. В качестве первой леди я решила показать преданность флагу («и еще черт-те сколько другого», – угрюмо бурчал Пирс, когда мы сели в машину). Ну, вознаграждена я была ощутимо: меня пощупал марокканский первый секретарь, от которого разило послебритвенным лосьоном: он до того возбудился, что пощупал и Пирса, а мой муж стоически это игнорировал благодаря воспитанию в аристократической школе для мальчиков.

Однако истинным вознаграждением стал дон Хавьер, маркиз де Всего и Всюду. Абсолютная прелесть. Культурен до запонок. «А чем занимаетесь вы?» – осведомился он, когда мы пили кофе. (Черт, был уже час ночи по меньшей мере! Этот мне испанский суточный режим!) «Главным образом пью чай с женами дипломатов», – ответила я. «А это, – он доверительно наклонился через свою чашку, – бывает весьма неплодотворным занятием. Моя жена отказывается участвовать в подобном. И живет в деревне. Вам необходимо с ней познакомиться. Она вам понравится, я знаю».

Ну, ветеранша вроде меня сразу улавливает, что приглашение нанести визит жене министра означает, что он навряд ли пригласит меня нанести визит его постели. И я не ошиблась. У дона Хавьера были на меня совсем другие виды – а именно, сделать из меня сборщицу пожертвований. На что? Ни за что не отгадаешь. Звучит более чем невероятно, а особенно мое участие, но дон Хавьер объяснил, что любимая его мечта – создать Музей испанских конкистадоров в провинции Эстермадура, откуда были родом почти все великие conquistadores. У него уже набралась целая коллекция будущих экспонатов, есть и подходящее здание – по-видимому, заброшенный монастырь – в городке Трухильо (тут я вспомнила, что название это входит в титул маркиза, так что ему, наверное, принадлежит там все). Выходцем из Трухильо был Писарро, завоеватель Перу, продолжал Хавьер (а Перу ему тоже принадлежит? – прикинула я). Возглавляет сбор пожертвований его собственная дорогая жена. «Она много лет занимается подобной деятельностью. С поразительным успехом. Не соглашусь ли я помочь?» Лондонский Музей Виктории и Альберта уже дал согласие на устройство выставки. Необходима широчайшая реклама, и вот тут-то мое участие было бы бесценным. Такая дама, как я, с таким высоким положением и столь любезная, патронесса столь знаменательного события и т. д. и т. д. Изъяснялся он именно такими фразами – тонкая лесть Старого Света. «Если вы украсите его своим участием, люди будут одалживать или даже дарить для экспозиции драгоценные реликвии. Ну и деньги, разумеется. В наши дни нам приходится бывать порой вульгарными».

Я сильно колебалась, но тут он добавил с неотразимой величественностью: «Как-никак Испания и Англия, каждая в свое время, завоевывали почти весь мир. И скромным памятником этим достижениям станет совместное дело, которым можно гордиться, не так ли, миледи?

Как я могла отказаться? Только вот я за свою жизнь не собрала ни единого пожертвования.

Тут Хавьер поставил окончательную точку на нашем договоре, продемонстрировав поразительное умение читать чужие мыли: «Это мой племянник, Эстебан Пелайо». И внезапно рядом со мной возник небеснейшего вида молодой человек, подобных какому я не видела много лет. Где он был на протяжении обеда? «Эстебан координирует наше начинание здесь, в Мадриде, – весьма успешно. Он коммерсант. Полезные связи. У него вы найдете всю необходимую вам помощь».

А также и многое другое в случае необходимости, подумала я с надеждой и внезапно заметила, что успела выпить порядочное количество «Дона Карлоса Примеро».

«Мне это доставит большое удовольствие», – помнится, сказала я, одаряя прекрасного незнакомца многозначительной улыбкой, и тут срыгнутая капля коньяка упала мне на грудь и поползла все ниже, ниже. Наступила странная тишина, пока глаза Эстебана следовали путем капли, точно пара фонариков. Я пожалела, что это не его руки.

«Если вы пожелаете познакомиться с моей женой, я мог бы прислать за вами машину, – продолжал дон Хавьер, а коньяк тем временем нырнул в глубину и теперь высыхал на моем бюстгальтере. – В любой день. Поездка займет около трех часов. Полагаю, вы предпочтете вести машину сами. И можете погостить у Эстеллы. Она будет в восторге».

Я толком этого не восприняла – Эстебан был совсем рядом, и я сознавала, что Пирс энергично прощается. «Да, в любой день», – повторила я тупо. Твердая рука моего мужа направляла меня за локоть к двери. «Вам надо только сказать когда, милая дама». «Как вы жутко любезны, – кажется, сказала я. – И благодарю вас за чудесный вечер».

Дон Хавьер оказался не по зубам моему настойчивому мужу. «Нет, это я должен благодарить вас. Завтра я позвоню Эстелле и сообщу ей прекрасную новость. Машина будет в вашем распоряжении, когда вы пожелаете».

«Благодарю вас», – сказала я еще раз. Эстебан исчез. Пирс не исчез. Он злился. «Что ты, по-твоему, делаешь?» – вопросил он в такси. «Принимаю пожертвования», – ответила я и заснула. Предположительно он отвез меня домой.

Мысли о фигуре Эстебана вторгались в мое похмелье. Похмелье прошло, мысли остались.

«А кто был этот туповатый молодой человек?» – спросил Пирс, когда мы перестали не разговаривать друг с другом на следующий вечер. Милый прелестный Пирс, подумала я, есть вещи, не включенные в твое классическое образование.

В любом случае буду держать тебя в курсе моей новой жизни на поприще благотворительности.

Со всей любовью,

Рут.

ЛОНДОН W6 14 ч 17 МАРТА

ТЕЛЕГРАММА: РУТ КОНВЕЙ

АВЕНИДА СЕРВАНТЕС 93 МАДРИД ИСПАНИЯ ФУЭВЫЙ ТЕЛЕФОН ПРИКОНЧИЛ СОБСТВЕННОРУЧНО ТАК КАК ПОСТОЯННО ПРОСЛУШИВАЛ МУДИЛЬНЫЙ СКОТЛАНД ЯРД ПОДОЗРЕВАЯ МЕНЯ НАРКОАГЕНТОМ ТОЧКА

СОСТРЯПАЛ СЕНСАЦИОННУЮ ИСТОРИЮ МАДРИДЕ СОВПАДАЕТ ПРАЗДНОВАНИЕМ ДНЯ РОЖДЕНИЯ КОРОЛЕВЫ ТОЧКА

ВОЖДЕЛЕЯ ТОМ

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 18 марта

Дорогой Гарри!

Твои жалобы на пресс-релизы Белого Дома обращены к глухому. Я дипломат и другого языка не знаю. А вот Рут, к сожалению, знает. На днях во время министерского обеда ее мнения были столько открыто откровенными, как и ее грудь. А подогретые «Доном Карлосом Примеро», они обрели еще большую очевидность. Мне пришлось почти нести ее вверх по лестнице к нашей квартире. Она отрицает, что угостила спящих обитателей № 93 импровизированным стишком про епископа Хереса. Тому, кто отгадает сложную рифму в следующей строке, никакого приза не положено.

Признаюсь, я озабочен. Не знаю, просить ли у тебя совета, раз твой собственный брак с такой силой разбился о рифы, но все-таки мне хотелось бы поделиться с тобой некоторыми тревогами относительно моего брака. Мы с Рут, бывало, спорили с пеной у рта, и завершалось все постелью. В последнее время мы спорим с пеной у рта, и завершается все постелью с другим/другой. В Афинах связь Рут с французским послом, боюсь, приносила больше удовлетворения, чем моя с моей люмпеншей-секретаршей. (Прежде у меня вкус был лучше, а у Рут – хуже). Здесь пока воды остаются относительно незамутненными, но меня не покидает ощущение, что нас разносит в разные стороны. На поверхности – нет ничего, но поверхность скрывает подводные течения. Это меня удручает. Смущают меня и собственные симптомы. Может быть, ты поймешь. Дело сугубо книжное. Здесь Британский совет открыл превосходную библиотеку, а закон Конвея обеспечил меня избытком досуга, чтобы познакомиться с ней поближе, а также и с юной библиотекаршей, которая там распоряжается. Красный ковер Британского совета, конечно, фабричный, а не персидский, однако его склонны расстилать перед главой дипломатической миссии Ее Величества, и указанная барышня порхает вокруг меня самым очаровательным образом. Я слышу твой вопль: «Ах нет, оставь младенцев в покое, тебе ведь уже стукнуло сорок». Но, боюсь, не получается. Внушая себе, будто это просто благодарность за доставляемые мной хлопоты, я пригласил ее перекусить со мной. Перейдя этот мостик, в прошлое воскресение я пригласил ее пообедать со мной. Зовут ее Ангель – и не напрасно. Юный ангел – сама весна. Лицо прелестное. О ее теле я не осмеливаюсь даже думать. Грация газели. Ей только двадцать – оказалась тут благодаря дядюшке в Британском совете, в чьем доме она гостит и будет гостить еще несколько месяцев. А что дальше? Она не знает. Безграничный, неведомый мир. Быть может, неотразимы это изумление и предвкушения: ангел с крыльями в алмазах росы.

Это нелепо. И не должно продолжаться. Я могу полюбить ее, а тогда – конец. Но пока ее образ озаряет мои дни. Такого со мной еще никогда не случалось. У меня такое ощущение, будто мне одолжили ключ к райскому саду.

Мне кажется, закон Конвея имеет свою оборотную сторону. Главам миссий не следует иметь досуг для посещения библиотек.

Будь добр, наставь новичка. Пусть это будет тебе передышкой от пресс-релизов.

Наилучшие пожелания,

Пирс.

Речное Подворье 1 19 марта

Рут, миленькая!

Твой отчет о дипломатическом вечере наводит меня на мысль, что Пирс, пожалуй, начинает относиться к роли «главы миссии» чуточку слишком серьезно. (А он считает себя обязанным ограничиваться только миссионерской позой?) Я нежно люблю Пирса, ты знаешь, но неужели его превосходительство действительно предпочел бы ПРЕВОСХОДНУЮ жену, которая застегивает свой рот и свою грудь и известна повсюду как «жена мистера Конвея»?

Теперь мне приходится вести дипломатическую жизнь. Клайв опять взялся за свои штучки. Я надеялась, что смена школ сможет немножко его образумить, но мне преподан еще один урок для матерей, а именно обладание великим талантом вовсе не обязательно цивилизует обладающего. В Пасхальное воскресенье Клайв огласил Вестминстерское аббатство бравурным исполнением сонаты Моцарта, в которой было куда больше от Монти Питона, чем от Вольфганга-Амадея. Я готова была его убить. Клайв возразил, что в школе все время нажимают на важность овладения техникой, а эта вариация требует куда больше техники, чем оригинал. Он, казалось, не мог понять, что речь совсем не об этом. Директор изложил дело куда круче. Я написала ему письмо в моем стиле «оскорбленной невинности» и предупредила Клайва, что вылететь из двух школ за один год – это уже злоупотребление независимостью. Мальчишке ведь еще и тринадцати нет. Он утверждает, что у него в паху уже пять волосков. Акселерат бессовестный!

Твой друг Том Бренд начинает поворачивать орудия в мою сторону. Позавчера он пригласил меня пообедать в «Гавроше», что ясно указывало на его намерения. И он явно счел, что мое платье столь же ясно возвещает о моих намерениях – что было верным лишь наполовину. Голодание – привычка, от которой мне нравится отступать. Он действует из хладнокровной предпосылки, будто ни одна женщина не может и надеяться обрести любовь и счастье, если только не он их ей обеспечит – что, если вспомнить его биографию, немножко множко, Бог дал – Бог и взял! Должна сказать, в своем итальянском серебристо-сером костюме он выглядел прямо-таки великолепно. И все время разговаривал, разумеется, только о тебе. И я уверена – с полной искренностью: ты первый приз, который он так и не сумел получить. Однако он принадлежит к тем мужчинам, которые страстно говорят о других женщинах так, что у тебя возникает желание, чтобы такое же чувство он испытывал к тебе. Соблазнение по касательной.

В то же время обстоятельства не слишком милостивы к Тому. Когда мы выходили из ресторана, молодая актрисочка, которая весь вечер проверяла, чего стоит ее маленькая слава, приветствовала его многозначительным поцелуем, а меня – одарив мимолетным взглядом «а это еще кто такая?» «Знакомая», – объяснил Том после, уклоняясь от истины. «Просто знакомая или до мельчайших подробностей?» – сказала я. Он только засмеялся с самодовольнейшим видом. У него есть замечательная манера внушать мне, что я без него вполне обойдусь, – именно в тот момент, когда мне начинает казаться, что у нас могло бы что-то выйти.

Дежурная мысль: будь я мужчиной, который не занимался бы любовью такой длительный срок, как я, то меня грызла бы тревога, не забыла ли я, как это делается, и встанет ли он. Боюсь – или радуюсь, – что этой дилеммы Том может не опасаться. То есть надеюсь, что так, иначе я вновь окажусь на рынке.

Со всей любовью,

Джейнис.

Иффли-стрит 16-с Хаммерсмит Лондон W6 20 марта

Дорогая Рут Беспощадная!

Пятнадцать лет терпя неудачу покорить тебя моей красотой, обаянием, интеллектом и богатством, прошу твоего разрешения испробовать ревность.

Я угощаю изысканными блюдами и вином твою прелестную подружку Джейнис. У нее фигура сильфиды и язычок гадюки. Никак не могу решить, восхитительна ли она во всем или полнейшая стерва, но в одном я убедился: когда эти голубые глаза вдруг становятся больше и голубее над винными бокалами, я больше себе не принадлежу.

Ну, что же, значит, ты не ревнуешь. И еще я должен признаться, что единственный предмет туалета, который Джейнис склонна снимать, находясь в моем обществе, – это ее часы, на которые она подчеркнуто поглядывает, стоит мне проявить малейшую инициативу.

Рут, пожалуйста, ответь мне серьезно: раз уж ты навеки приковала себя к твоему высоколобому дипломатическому ослу, то, по твоему мнению, та ли Джейнис женщина, за которой мне следует гоняться? Не рискую написать «жениться на», поскольку я проделывал это так часто, что ты только посмеешься. Я знаю, она по меньшей мере на пятнадцать лет моложе меня (ну ладно-ладно – на двадцать), но согласись: на свой нереспектабельный лад я довольно-таки импозантен и сильно напрактиковался в том, как быть мужем. Ты без конца спрашиваешь меня, почему я столько раз женился, а ответ очень прост: мне это очень нравится. Я крайне романтичен. Когда профессионально занимаешься разгребанием грязи, как я, и притом с таким потрясающим умением, как я, то изнываешь от желания преуспеть в чем-то, чему можно целиком отдать свое мужское сердце. Единственная моя ошибка в том, что я вручаю его первой же женщине, которая является на вечеринку в юбке с разрезом и благоухая гардениями; а «да» отвечают всегда самые глупые. А когда я это обнаруживаю, уже поздно, и вот уже еще одна возмущенная миссис Бренд старается урвать побольше алиментов.

Так что не исключено, что позиция «прочь руки», которую заняла Джейнис, даже во благо: я смогу узнать ее получше.

Все еще не ревнуешь?

Как и предостерегала тебя моя телеграмма, я непременно приеду в Мадрид недели через три. И если ты решишь благоухать гардениями, я не стану жаловаться. Пусть Джейнис прелестна, Рут – это Рут. Всегда. Беспощадная. Беспощадно оставляющая меня безрутным. (Не ставишь ли ты мое остроумие даже выше остальных моих выдающихся качеств?)

Какой самый дорогой отель в городе? «Дейли Желтопресс» все оплатит. Привезти тебе стильтон? Или есть другие сыры, которые Пирс особенно не может терпеть?

Всегда и вечно, Том.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 21 марта

Милая Джейнис!

Дождь и в Испании дождь. Мадрид сер и сыр, как Манчестер. А настроение у меня еще серее. Отчасти из-за Пирса – со времени министерского обеда он пребывает в гнуснейшем расположении духа.

Нет, серьезно – я не понимаю, что с ним. Он не похож на себя. Но мужской климакс не может ведь сразить мужчину в сорок лет, верно? Даже Пирса. Полностью нарушая свой стиль, он взвился и купил спортивную машину (Пирс в спортивной машине!). Кажется, называется она «лотус». Я сказала, что, по-моему, она тесновата для позы «лотус», да и для любой другой позы, если на то пошло. Ему это не показалось остроумным.

Кроме того, он купил новый костюм – что тоже ему несвойственно. И очень щегольской. Придает приятную выпуклость его паху. И ему не понравилось, когда я это сказала, – вот так. И тут он заговорил о пересадке волос. «Тебе требуется пересадка мозгов», – сказала я, и он надулся. Он становится просто нелепым.

На званом вечере вновь встретилась с великолепным Эстебаном. Его глаза раздевали меня через всю комнату. Хотя не забывай: я была практически раздета, когда мы познакомились, так что, возможно, он просто освежал воспоминания. Я согласилась поговорить с ним о сборе пожертвований, и, думаю, пока этим и ограничиться. В настоящий момент мне не хочется себя связывать; видимо, заразилась от тебя.

Продолжение в ближайшее время

С большой любовью,

Рут.

Позднее. Едва я отправилась на почту, как дождь перестал. А потому я распечатала конверт, чтобы сообщить тебе про это. Я сижу в кафе на открытом воздухе и пью изумительный кофе. Я пришла к выводу, что этот город мне нравится. В садах Ретиро буйно раскрываются весенние цветы.

Речное Подворье 1 24 марта

Моя бедненькая миленькая Рут!

После этого телефонного звонка, мне хотелось броситься тут же писать тебе.

Стараюсь вспомнить, что ты говорила мне больше года назад, когда мы находились прямо в обратном положении. Ты была источником поддержки и утешения… и ярости… и смеха, когда я нуждалась в смехе. Благодаря тебе я чувствовала себя красивой и нужной. Ты помогла мне понять, что такое дружба. И ты заставила меня понять, что впереди завтрашний день.

Так что могу предложить я? Во всяком случае одну мысль: между мной тогда и тобой теперь есть огромное различие. Пирс любит тебя. Гарри любил только трахаться направо и налево. Пирс на время сорвался с катушек. Гарри никогда не срывался, он всегда был строго последовательным – все, что угодно в колготках. Пирс вернется. Гарри был способен только мячиком отлететь назад, и тут же снова отлететь куда-то.

Что еще могу я сказать? Со своим браком я так запуталась, что не рискну давать тебе советы о твоем. Но ты мой самый-самый близкий и дорогой друг.

Жду от тебя вестей.

Со всей любовью,

Джейнис.

P.S. Наверное, сейчас не слишком подходящий момент для такого рассказа, но Клайв говорит, что он «жутко рад», что мой развод на мази. Я твержу ему, что развод не причина для радости. Оказывается, у него уже есть планы. Первый – Гарри женится на Мадонне. Я говорю, что Гарри – занятой человек, и, возможно, еще не успел сделать ей предложение. А его планы на меня даже еще более фантастичны. Мне пришлось указать, что, если я художница, это еще не означает, что мне понравится быть замужем за Дэвидом Хокни. Для начала – и как говорить о подобном с двенадцатилетним подростком? – «у него другие интересы», – сказала я. А Энди Уоррол, указала я, собственно говоря, умер.

И еще Клайв жаждет познакомиться с нашим вест-индским крикетистом Баннокберном Макгрегором (Аттила Бимбожий). Оказывается, он жутко знаменитый, просветил меня Клайв. И бесспорно, жутко огромен, краснея, заверила меня Лотти. А она, думается, надежный источник.

Дальнейшие сообщения с фронта Речного Подворья в более подходящее время.

Д.

Авенида де Сервантес 93 Мадрид 24 марта

Моя самая милая Джейнис!

Как ты могла истолковать мой вчерашний звонок? Даже пока я вопила и рыдала в трубку, внутри меня нашептывал голосок: «Рут, на самом же деле это же вовсе не ты». Я понятия не имею, что я тебе наговорила, помню только, что подняла жуткий крик.

Я надеялась, что сегодня буду больше похожа на себя, но только что посмотрелась в зеркало. Вид у меня ужасный. Меньше шестидесяти мне никак не дашь. Чувствую я себя отвратительно. Попробую собраться с мыслями и расскажу тебе, что, собственно, произошло.

Во-первых, девица (видишь, даже сейчас я не способна излагать все по порядку). Хотя, естественно, на первом месте девица – во всяком случае, для меня. Я просто одержима этой сучкой. Корова. Воровка. Шлюха. (Ну почему в моем лексиконе не находятся слова получше, когда они мне особенно требуются?) Так бы и выдрала ее красивые волосы! Так бы и изуродовала ее смазливую мордашку! А она хорошенькая, не сомневаюсь. О Господи, Джейнис, она даже очень хорошенькая, держу пари. Двадцать лет. Всего двадцать. Девушкам следует запретить быть двадцатилетними, или их следует запирать в монастырях, пока у них не появятся морщины и груди не обвиснут. Вот тогда мы увидим, будет ли мой муж на них заглядываться.

И что, что она в нем находит, такая девка? Ему сорок. Он лысеет. Он стоит на голове в ванной. А то, что он – глава дипломатической миссии, это ведь не такой уж соблазн, верно? Почему она не облизывается на Джейсона Донована? Это похабно. Он пожилой человек. Сообщить ей, что у него почечуй? Или даже лучше: сообщить ей, что он помешан на крикете? Ах, Джейнис, мне просто необходимо узнать, побывали они уже в постели или нет? Это смертная мука, но знать я должна. Не рискую спросить у Пирса, потому что он солжет, а нет, так будет еще хуже. «Она прелестна, и я люблю ее», – вот что он сказал. Больно было невыносимо. Самые обычные слова, которые люди произносят постоянно, но когда он произнес их о ней, мне хотелось завизжать. Вид у него, когда он сказал это, был очень понурый, словно все случилось помимо него.

Нелепо то, что наш брак всегда был свободным. Донельзя цивилизованным. У нас обоих были связи на стороне – у меня много больше, не спорю. («Для тебя эрогенные зоны вроде ветрянки», – как-то сказал Пирс, и мы долго смеялись.) Но любовью это никогда не бывало – ее мы сохраняли друг для друга – всегда. «Она прелестна, и я люблю ее». Как он мог? Мне хочется плакать. Только вот слез у меня, по-моему, не осталось.

Что мне делать? Может быть, я проснусь завтра и буду знать ответ. Наверное, можно просто отрезать и засолить. А потом, состарившись, будем сидеть рядышком, глядеть на него в банке и вспоминать былые радости. А то я могу его убить. «В послов иногда стреляют», помнишь? Отличный будет сюжет для Тома Бренда, а к истории дипломатической миссии Ее Величества в Мадриде добавится еще одна грязная драма. Мне кажется, – нет, я вполне серьезно, – что на ней лежит проклятие. Последний посол скончался от coitus inerruptus,[7]7
  Прерванное совокупление (лат.).


[Закрыть] сорвавшись с уступа в Пиренеях. Его даму, его № 2, постигла та же участь. А теперь временный поверенный в делах добавляет к своему званию «любовных» и втюривается в длинноногую секс-бомбочку в библиотеке Британского совета. Я начинаю улавливать черный юмор всего этого. Странно, что боль может оборачиваться смешной стороной.