Текст книги "Девушка полночи"

– Святой отец, машина ждет, – сказал он, наклонив голову. И добавил с укором: – Все ждут.

Ксендз посмотрел на Залусскую, но она не решалась подойти ближе.

– Можете ехать, – обратился он к викарию.

Викарий смотрел с непониманием. У него начала дрожать нижняя губа.

– Архиепископ просил, чтобы вы… – пытался убедить помощник. – Святой отец, это очень далеко. Отсюда на Стоги около двадцати километров.

– Вы, Гжесек, не волнуйтесь. – Ксендз Старонь улыбнулся. – У меня есть ноги. Угости гостей, чем хата богата. Пусть пани Кристина позаботится обо всех.

Викарий удостоил Залусскую внимательным взглядом, после чего, почти бегом, удалился.

Саша по-прежнему стояла без движения. Она понятия не имела, что сейчас сказать, к тому же чувствовала себя виноватой из-за того, что ксендз отказался от транспорта. «Неужели у меня вид человека, настолько нуждающегося в помощи?» – подумала она. Ксендз тоже молчал. Ждал, что скажет Саша. Тишина становилась мучительной. Костел постепенно пустел. Наконец Залусская сглотнула, почувствовав неожиданную сухость в горле.

– Не могли бы вы, святой отец, отслужить мессу по одному человеку?

Только произнеся эти слова, Саша подумала, что это довольно бесцеремонно с ее стороны. Вместо того чтобы занимать время у известного духовника, можно было сделать это в канцелярии костела.

– Этого человека семь лет нет в живых, – добавила она, как будто оправдываясь.

Он вынул из кармана блокнот и дешевую пластиковую ручку.

– Обычно я служу в другом приходе, – объявил он и деликатно улыбнулся.

Сашу уже не удивляло, почему женщин так тянет к нему. Правильные черты лица, светлые глаза, выразительный подбородок. Если бы на нем не было сутаны, он мог бы сыграть одну из главных ролей в «Одиннадцати друзьях Оушена».

– Здесь я иногда гастролирую.

– Мне все равно где, – ответила она. – Мне бы хотелось, чтобы именно вы помолились за этого человека. Знаю, что придется подождать. Ничего.

– Имя?

– Саша.

Он поднял голову.

– Точная дата смерти?

Залусская спохватилась:

– Простите. Это мое имя. Тот человек – мужчина. Умер 23 июня 2006 года.

– Как его звали?

– Это обязательно?

Ксендз внимательно на нее посмотрел:

– В случае поминальной мессы я должен знать имя по крещению. Бог всеведущ, но у Него полно работы.

– Лукас, – произнесла Саша очень тихо. – Хотя я не уверена, что именно этим именем он был крещен. Все его так называли.

– Через месяц в четверг вас устроит? – спросил.

Саша подтвердила, вынула кошелек.

– Там есть ящик для пожертвований. Бросьте столько, сколько можете, – сказал ксендз и вышел из костела.

В этот момент выглянуло солнце. Силуэт священника исчез в белом свечении. Саше показалось, что ей это уже когда-то снилось.

На спидометре было сто сорок. Елена только сейчас сняла темные очки. Она перестала плакать, но глаза все еще были красными. Поворачивая с Грюнвальдской на Шопена, она с трудом справилась с управлением на скользкой дороге. В эту минуту она подумала, что глупо было бы вот так сейчас взять и разбиться. Елена переключила на нейтралку, и стрелка постепенно опустилась до восьмидесяти. «Все как-то утрясется, все барьеры и препятствия внутри меня», – подумала она и начала мысленно молиться.

Буль ждал ее в их апартаментах на Выпочинковой в Гданьске. В Пасху во дворе становилось людно, как во время летних каникул. На протяжении почти всего года большинство квартир пустовало. С тех пор как они поселились там, Елена ни разу не видела соседей со второго этажа. Ей нравилась уединенность. Она не нуждалась в обществе. В течение ее сорокалетней жизни людей вокруг нее вращалось намного больше, чем хотелось бы.

Чемоданы уже были уложены в багажник. Муж сам предложил ей сходить в костел, если есть желание, и вовсе не удивился, когда она сказала, что поедет помолиться в храм Святого Георгия в Сопоте.

– Ничего не случится, если мы выедем на час позже, – пожал он плечами. – Мы ведь едем кататься на лыжах, а не в командировку.

Ей показалось подозрительным его смирение. Такого с ним прежде не бывало. И она знала свое место. Не спрашивать, не интересоваться. Любопытство – первая ступень в ад. Буль не был верующим, но понимал ее потребность в молитве. Сегодня Пасха, важный день для христианки. Благодаря возвращению к вере она перестала болеть. На протяжении долгих лет ее приступы называли болезнью. Павел не мог произнести слово «одержимость». Врачи прописывали лекарства, психотерапевты заставляли копаться в прошлом. Она равнодушно рассказывала о расстреле младших братьев и сестер хорватскими солдатами и групповом изнасиловании, после которого она хотела покончить с собой. Елена пришла в себя после огнестрельного ранения в ветеринарной клинике, в городке Овчара неподалеку от Вуковара. Пуля только поцарапала плечо, но оглушила ее. С тех пор она почти не слышала правым ухом. Операция прошла удачно. Она никому не призналась, что стреляла сама. Ветеринар, который ее выхаживал, отказался от предлагаемых денег.

В лечебнице жили еще шесть девушек ее возраста. Они боялись возвращаться в брошенные дома. Мужчины, которые могли бы их защитить, были на войне или уже убиты. Кроме ухода за скотиной и работы в поле, они ничего не умели. Во время войны коровы имели большую ценность, чем они сами. Отец Елены с ее старшим братом около двух лет назад ушли в горы, прихватив пистолет Макарова. Ходили слухи, что ни один из партизан не выжил. Солдаты приезжали в лечебницу по нескольку раз в неделю. Привозили водку, еду, иногда мыло и одежду с убитых и все это отдавали девушкам. Большинство из них быстро нашли себя в новой роли, добывая себе таким образом не только пропитание, но и чулки, а иногда даже флакон духов. Елена едва ходила после операции, но тем не менее вынуждена была начать выплачивать долг. Им говорили, что они должны благодарить Господа, что не попали в руки врага, а некоторые из них, несмотря на все пережитое, по-прежнему красивы. Благодаря молодым телам у них есть шанс выжить в этой войне. Елена быстро поняла, что все это сказки. Достаточно одного протеста, небольшой ошибки или прихоти кого-нибудь из военных, и любая из них закончит с пулей в голове или петлей на шее. В такие времена очень легко вывести человека из равновесия.

Елена сбежала при первой возможности. Капитан, чуть старше возрастом, вывез ее в Вуковар, где уже ждали двадцать отважных сербских воинов. Подходили по очереди. Около полуночи она потеряла сознание, но им это не помешало. Когда под утро они уснули от усталости и избытка водки, она украла несколько гранатометов и бутылку ракии. И заплатила ими за дорогу в Берлин. Добиралась неделю, главным образом по лесам. По дороге ее изнасиловали еще несколько раз. Она научилась не сопротивляться, благодаря этому меньше били. Соглашалась на все, лишь бы как можно скорее сбежать с так называемой отчизны. Уже тогда она поняла, что, кроме собственного тела, у нее нет ничего ценного.

Когда ее высадили в предместьях города, она уже ничего не чувствовала. Неделю бродяжничала, копаясь в мусорных баках и ночуя под лестницами. У нее не было документов, языка она не знала, но была рада тому, что не слышит обстрелов и звуков разрывающихся бомб. Если и умрет, то, по крайней мере, в тишине. Ей помогли женщины с улицы. Объяснили, каковы ставки, научили завлекать клиентов жестами, без слов. Ей было двадцать лет. Через несколько месяцев Елена уже была профессионалом. Многие клиенты считали ее немой. То, что она не слышала правым ухом, очень помогало. К сожалению, она все больше понимала по-немецки.

Из берлинского борделя ее выдернул поляк. Сутенер добавил ее в качестве бонуса во время продажи автомобиля. Вальдемар приезжал за машинами дважды в месяц. Он не был таким брутальным, как другие. Даже спросил, хочет ли она с ним ехать. Она удивилась тому, что у нее есть выбор. Можно было сказать «нет» и остаться в Германии. Женщины не советовали ей уезжать, но Елена влюбилась. Она говорила с ним по-русски, а он понимал. Польский очень похож на русский, она быстро это уяснила. В скором времени она говорила уже на сербском, хорватском, немецком, русском и польском. Это казалось ей весомым достоинством. Елена всегда любила шить, хотела найти работу в ателье. Вальдемар купил ей новенькую швейную машину, которую она решила взять с собой в Польшу, как свой единственный багаж.

По приезде в Гдыню, на заправочной станции, поляк передал ее вместе с украденным авто толстяку в спортивном костюме, а тот заточил ее в обшарпанном блочном доме вместе с семью другими девушками. С тех пор она никогда больше не задумывалась о шитье, а при виде машины ее рвало. В так называемом агентстве имелись польки, украинки, иногда встречались болгарки. Все было не так плохо, у нее появились постоянные клиенты. Большинство – моряки, желтые очень быстро напивались. Один норвежский капитан приезжал специально ради нее. Было несколько придурков. Худшим из всех оказался тот лопоухий. Слон приходил, главным образом чтобы пьянствовать. После аварии у него были серьезные проблемы с водоснабжением и канализацией. Бывало, ей приходилось по часу торчать под богато заставленным столом с осознанием того, что, если ее действия не увенчаются успехом, клиент приставит к ее виску дуло пистолета и спустит курок. Говорят, что уже не одна девица напортачила и теперь лежит где-то в лесу рядом с остальными подругами по профнепригодности. У Елены пока получалось, а Слон не жалел валюты. Со временем стало полегче. Он доверял ей, она никогда не позволяла себе обсуждать его с кем-либо и соглашалась на все, что он требовал. Пребывая в хорошем настроении, он оставлял ей еще и наркотики, говоря, что нет в этом городе девки лучше ее, а он отвечает за свои слова, так как проверил всех. Елена всегда благодарила за комплимент.

Клиенты много говорили, а она слушала. У нее была хорошая память на лица и подробности. Однажды к ним пришел крепыш с челочкой. Елена сразу догадалась, что это полицейский или военный. Его называли Фронцеком. Он предложил ей сотрудничество, от которого глупо было бы отказываться. Обещал помочь с документами, ее же заданием был сбор информации. Фронцека не интересовали бандиты, ему нужны были данные для военной контрразведки. Он занимался поиском шпионов. Часто приводил с собой русских. Только в первый раз он потребовал больше чем просто информацию. Она согласилась на эти условия. Через несколько дней привезли ее землячку. Подругами они не стали, соотечественница слишком много говорила о войне. Вечером их посадили в машину несколько мужчин в светящихся кроссовках.

– Курвы, водка и дубинки при нас. Развлечемся, – подслушала она, как они докладывали инвалиду-колясочнику.

Кроме Елены они выбрали еще трех девушек. Все без документов, то есть можно было сказать, что их не существует. Праздник продолжался больше суток. Ноги Елены были полностью в запекшейся крови. Под утро их привязали за ноги к суку дерева, головой вниз. Болгарке подожгли волосы, потому что слишком сильно брыкалась. Она умоляла, чтобы ее добили. Елене повезло больше, она всего лишь потеряла три зуба. После удара в голову подумала, что это конец, но, видимо, время еще не пришло. Немой фильм, в котором она играла одну из ролей, нескоро подойдет к концу. По возвращении в квартиру она опять перестала говорить.

Фронцек сдержал слово, но все пошло не так. Левые документы были найдены, а самого его вскоре уволили. Однажды они случайно встретились в торговом центре. В то время он был уже представителем Русова, бизнесмена из Калининграда. Жаловался, что работа у него неблагодарная и опасная. Люди изменились, настали тяжелые времена. Много говорил о Боге. Елену мутило от его проповедей. Тогда Фронцек предложил ей кое-что. Он поведал, что выехал из военного городка и купил квартиру в Сопоте. Жена осталась в казармах, не захотела менять среду, у нее там был буфет, и дела шли неплохо. Супруги развелись по обоюдному согласию, хотя Фронцек подозревал, что у нее кто-то был. Он предложил Елене переехать к нему, в сопотскую квартиру. Никто, кроме него, не должен был к ней прикасаться.

– Ну как? Неплохое предложение? – спросил он. И добавил, что это Иисус приказал ему спасти ее. Для него она всегда будет Магдалиной. Она другая, не такая, как все остальные девки в борделе. Тех он сжег бы на костре.

Она отказалась. Сказала, что боится. Ее могли найти и наказать. Он не настаивал.

– У меня кишка тонка, чтобы защитить тебя от них. Могу предложить только освобождение, – сказал он, как будто речь шла о торговле яблоками на рынке. И добавил, что уважает ее, что для него не имеет значения то, кем она была, и, если появится необходимость в его помощи, она всегда может к нему обратиться.

Елена не поверила ему и вернулась в свой мир.

Теперь она танцевала у шеста в сопотском мотеле «Роза». Это было единственное занятие, которое ей на самом деле нравилось. Елена закрывала глаза и представляла себе, что ей все это снится. В клубе она часто видела Вальдемара. Он подходил к ней, они болтали ни о чем, бывало, он оставлял ей наркотики и никогда не брал за них денег. Она знала, что он пользовался услугами других девушек, но ее не трогал. Ей было тогда двадцать два года. Она считала себя старой. Однажды, когда в клуб ворвалась полиция, в ее сумке обнаружилось полкилограмма кокаина. Сумка была открыта и стояла рядом с входной дверью. Елена никогда в жизни не видела такого количества наркотика. Ее задержали сразу на три месяца. Арестовывал ее полицейский, сотрудничавший с группировкой, членом которой был Вальдемар. Она много раз видела Буля в «Розе» вместе с людьми Слона. Он наверняка боялся, что Елена выдаст его, потому что в первый же день пришел к ней в СИЗО. Она молчала не только во время его визита, но и в течение всего судебного процесса. Вину она взяла на себя, попросив только, чтобы ее не экстрадировали в Сербию. Она хотела отбывать наказание в Польше.

В тюрьме ей нравился установленный размеренный режим, тишина и то, что никто от нее ничего не хотел. Общения с кем-либо она избегала. Зато читала очень много книг на польском языке. Исключительно любовные романы и юмор. Выучила наизусть уголовный и гражданский кодексы, а также Библию. Стала посещать часовню. Это успокаивало ее. От полицейского приходили хорошие посылки: кофе, косметика, сладости. Сигареты были разменной монетой за разные услуги. Она так и не научилась курить. Когда пришло время первой побывки на воле, она увидела его у ворот тюрьмы и очень этого испугалась. Оказалось, что его стараниями ее освободили условно-досрочно и, чтобы ее не депортировали, он женился на ней.

– Теперь у тебя есть документы, с проституцией покончено, – объявил он и заверил, что ничего не хочет взамен.

Она не поверила ему, но он действительно не тронул ее и пальцем. В ЗАГСе она не приняла фамилию Блавицкого, зарегистрировалась как Тамара Соха. Имя Тамара было в течение многих лет ее артистическим псевдонимом. После разочарования в Вальдемаре она никому не позволяла называть себя Еленой. Фамилию Соха она выбрала осознанно. Она подходила к имени Тамара и взята была из романа, прочитанного в тюрьме. История героини была наивной, но в итоге хорошо закончилась. Елене хотелось, чтобы у нее была именно такая жизнь.

На двадцать шестой день рождения Павел вручил ей конверт с толстой пачкой денег внутри. Помог открыть первый солярий. Бизнес шел хорошо. Однажды в салон пришел Вальдемар с юной, не старше пятнадцати лет, девушкой. Елена увидела в ней себя, но к ней Вальдемар никогда не относился с таким уважением. Он не узнал Елену, и это было больнее всего. Ей стало ясно, что она никогда не имела для него большого значения. Тогда она выставила их обоих. Сказала, что закрывается.

В этот день она впервые закрыла солярий около полудня. Вернулась домой, сказала мужу, что у нее болит голова, а когда легла, картинки из прошлого вернулись. Сначала она никому ничего не говорила. Работала, чтобы не думать об этом. Открыла еще несколько точек в разных местах. С тех пор ей начали слышаться голоса, требующие мести, бывали странные видения. У нее так сильно болела голова, что она билась ею о стену. Спали они отдельно, но Буль быстро догадался о ее страданиях. Сначала он был уверен, что жена притворяется. Она рассказала ему все, но чем больше говорила, тем было хуже. В конце концов всплыло все то, чего она помнить не хотела. Психологи утверждали, что это нормально – незатянувшаяся рана, оставленная войной. Тогда Буль привел ксендза Староня. Уже первая молитва принесла облегчение. Тамара постепенно чувствовала себя все лучше. Она каждый день молила Господа о помиловании.

– Аминь, – сказала она и вынула из сумочки телефон. Увидела семь пропущенных звонков от мужа и нажала «вызов», Буль не отвечал. Она прослушала сообщения с автоответчика. В одном из них Буль говорил, что должен ненадолго подъехать в «Иглу». Они встретятся у клуба. Там Тамара оставит свою машину.

Она резко развернулась и поехала на Пулаского. Когда она подъезжала к пешеходному переходу перед перекрестком на Собеского, на проезжую часть выбежал мужчина. Резкое торможение. Сумка, лежащая на переднем сиденье, упала на пол. Тамара выскочила из машины. Мужчина лежал перед бампером без движения.

– Боже, почему именно со мной случается все это? – завопила она по-сербски.

Мужчина с трудом поднялся.

– Откуда ты здесь? – едва выдавила она.

– Все в порядке. – Он улыбнулся и обнял ее, помогая унять дрожь. Ее нос учуял одеколон с перечной ноткой. Она подумала, что этот запах очень ему подходит, хотя он никогда раньше не пользовался парфюмерией.

Джекил вынул из багажника металлический кейс со всем необходимым для работы. Вызов он принял пятнадцать минут назад, его вытащили из-за праздничного стола. Ни один из гостей не обратил внимания на то, что Яцек уходит. Он попросту обменялся взглядами с женой. Она должна была от его имени попрощаться с гостями, поскольку они наверняка разъедутся по домам задолго до того, как эксперт-криминалист вернется домой после первого осмотра места происшествия.

Он сам записался на сегодняшнее дежурство.

– Пусть коллеги попразднуют, как Господь Бог повелел, – объявил он на последней пятиминутке. – Джекил перебьется.

Он знал, что этим жестом укрепляет и без того безупречную преданность своей команды. Майор Яцек Бухвиц был начальником криминалистической лаборатории Главного управления полиции в Гданьске. На него никогда не поступало даже малейших жалоб. Совсем немногие помнили, откуда взялось его прозвище. Он сам делал все, чтобы ему не напоминали о подробностях этой истории. Несмотря на то что он давно уже мог быть на пенсии, ни ему самому и никому другому это даже не пришло в голову. Его уход закончил бы целую эпоху в истории полиции. Все были уверены, что Джекил будет жить сто лет и работать до самой смерти.

По пути он прокрался в ванную и стащил с полки жены новенький аэрозольный лак для волос, спрятал за пазуху и как ни в чем не бывало спустился в гараж. Там он взял дополнительную упаковку аргентората, набор стеклышек для микроскопа и комплект поглотителей. Дежурный предупредил его, что на месте происшествия очень много крови. Две жертвы, выстрелы с небольшого расстояния. Музыкальный клуб «Игла» – младшая дочь Бухвица каждую субботу ходила туда на дискотеки. А потом, несмотря на то что выезжать на место следовало как можно быстрее, вернулся за банкой и деревянной ложкой, так как подумал, что, раз уж до сих пор лежит снег, возможно, ему удастся снять трасологический образец с помощью спорного метода профессора Леонарды Родович.

Спустя четверть часа он уже проезжал мимо натянутых красно-белых полицейских лент на улице Пулаского. Свою четырехлетнюю «хонду», которую жена выиграла в лотерею и которая была их самым дорогим сокровищем, он припарковал чуть дальше, на углу Собеского. Несмотря на бодрящий морозец, он снял куртку и положил ее в багажник. Надел комбинезон танкиста, подарок друга, а на него набросил флизелиновый халат, которым пользовался лишь однажды; остальные были в куда худшем состоянии. Новая партия должна была прийти только после праздников. У него не было денег, чтобы сделать заказ пораньше. Такие предметы роскоши приходилось покупать за собственные средства. Большинство польских криминалистов видят одноразовые халаты только в сериале «Секретные материалы». Если кому-то из них удавалось получить от отчизны хоть какую-нибудь робу, чтобы не извозить в чужой крови собственную одежду, это была редкая удача.

К великому сожалению Джекила, его руководству было наплевать на контаминацию[17]17
  Контаминация – случайное загрязнение объекта чужеродной ДНК. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Едва услышав это трудное слово, они покрывались нервной сыпью. Однако оставление собственных следов поверх следов с места преступления может серьезно повлиять на результаты осмотра. Джекил пекся об этом вместо них и никогда не произносил трудных слов в присутствии боссов. Сейчас из кармана на дверце машины он извлек пачку латексных перчаток и сунул их в кейс. Перчатки не помещались, поэтому пришлось вытащить из кейса налобный фонарик с двойным источником света и сразу надеть его на голову поверх шапки. Убийство было совершено в подвальном помещении. Преступник сначала повредил проводку, по-видимому, чтобы тела не сразу обнаружили. Пожарные должны были прибыть через несколько минут с двумя мощными генераторами, чтобы осветить пространство, в котором он будет работать. Точечный источник света в этой ситуации был просто необходим.

Джекил еще раз проверил, запер ли машину. По оптимистическим подсчетам, ему предстояло провести здесь около суток. Он был бы счастлив, если бы ему удалось так быстро закончить осмотр. Угони в это время кто-либо их любимую «хонду», жена проедала бы ему плешь как минимум месяц. Машину, возможно, удалось бы найти, но, например, стекло для такой культовой модели стоит половину его зарплаты. Джекилу ни к чему были нарекания супруги. Она была фармацевтом. «Еще подсыплет мне слабительного в суп, и плакали тогда мои соревнования по стрельбе», – подумал он вполне серьезно.

Опять пошел снег. Джекил прибавил шагу. Труп-то не убежит, но вот время – злейший враг осмотра места преступления, еще чуть-чуть – и от метода профессора Родович останется только горстка белого пуха. Криминалист входил в ворота двора, в котором было совершено убийство, и заметил, как какая-то женщина выглянула в окно и, увидев его, сразу же спряталась. Он улыбнулся, понимая, что выглядит так, как будто собрался как минимум в космический полет. Джекил в космосе. Неплохое название для мультсериала.

Да, жена была бы рада, если бы Джекил хоть на какое-то время исчез из поля ее зрения, потому что, если не считать грязной работы эксперта-криминалиста, соревнований по стрельбе и страсти к фалеристике, он был стопроцентным домоседом. Каждую свободную минуту он готов был просиживать дома, с ней и детьми. Даже выпить пива с коллегами по цеху отправлялся очень редко. Если бы ему оплатили полет на другую планету, жена сама бы его туда снарядила. Сейчас она наверняка обрадовалась двойному убийству, он был в этом уверен. В ближайшие сутки дом был в полном ее распоряжении. Наверняка она соберет своих подружек, которые считали его фриком. Не слишком и ошибались, да он и не собирался спорить.

Полиции на месте происшествия было пока не так много. Джекил, однако, был уверен, что скоро здесь соберутся все шишки из Главного управления. Обнаружив след от ботинка при входе в здание, он не скрывал своей радости. Четко просматривались отпечатки каблука и рифленой подошвы. Джекил мысленно похвалил себя за то, что вернулся за банкой, такой возможности он ждал уже много лет. Криминалист присел, вытащил банку, поставил ее в снег, рядом со следом. Налил в банку воды и всыпал чайную ложку соли, а потом стал разводить хирургический гипс, медленно мешая деревянной ложкой. После того как масса достигла консистенции густой сметаны, он начал покрывать ею отпечаток. Никакой спешки. Первый слой должен был хорошо застыть, чтобы последующие не нарушили рисунок. Потом он вырезал кусок снега со следом, положил его в картонную коробку от обуви и передал сотрудникам, приказав немедленно доставить в лабораторию.

– Поставь коробку у меня на батарее. И осторожно, – наказал он молодому сержанту таким тоном, как будто внутри было как минимум яйцо Фаберже.

Джекил любил свою работу. Некоторые считали, что даже слишком любил. Он был маниакально дотошен, работал медленно и обстоятельно. Следователи знали, что если Джекил проведет осмотр, то у них будет все, что можно было добыть на месте преступления. Он, возможно, собирал много лишнего, но верил, что незначительная на первый взгляд деталь может оказаться существенной. Осмотр места происшествия – дело неповторимое. Джекил частенько терроризировал молодых полицейских, требуя как следует охранять огороженную территорию, на которой он собирал кровь или запахи, и грубо поносил тех, кто топтался по исследуемому участку. У него всегда были при себе все мыслимые и немыслимые инструменты. Алюминиевая фольга, несколько видов пинцетов, набор кисточек, включая кисть из пуха марабу для снятия следов с гладких поверхностей, различные спреи, порошки, клей, стеклышки для микроскопа, хирургический гипс для слепков, силикон, щипцы, лопатки и даже молоток. Все это он носил с собой, так как невозможно было заранее предположить, что и когда может понадобиться.

Перед теми, кто мешал ему, он в долгу не оставался. Например, после недавнего взлома квартиры одной назойливой учительницы он так снял отпечатки пальцев, что полированную стенку ей пришлось потом отчищать около полугода. Аргенторат, или алюминиевый порошок, – средство довольно легко поддающееся уборке, если его смывать холодной водой. А из-за того, что пострадавшая беспрерывно вмешивалась в процесс, указывала, как и откуда ему снимать «пальчики», он сообщил ей со сладенькой улыбочкой, что разводы от порошка лучше всего удаляются горячей водой с мылом. Пани учительница воспользовалась его советом. В результате она размазала и сделала крайне стойкими серебряные подтеки на всей поверхности мебели. Трижды приходила жаловаться, а все управление потешалось над ней.

Джекил бывал злым, но по сути своей – душа-человек. Профессионалов такого уровня в Польше было немного. Он пахал как вол и, кроме того, умел предвидеть действия преступника. Мог дать отпор, когда прокурор требовал невозможного. С ним было очень трудно спорить. Он не обращал внимания на идиотские замечания наблюдателей, при необходимости мог запросто загнуть трехэтажным. Зато действовал он безотказно и четко, что для человека его профессии было важнее, чем темп работы. «Этот все равно никуда не убежит», – говорил он, указывая на тело жертвы.

– Сколько займет дорога от Вжешча до Сопота? – пробасил вместо приветствия капитан Роберт Духновский по кличке Дух, с которым они сотрудничали уже много лет и дружили вне работы. Костлявый брюнет с волосами заплетенными в косичку прямо позеленел от злости. В отличие от Джекила он был порывист и ожидал немедленных результатов. Однако первое слово было за Бухвицем, главным образом по причине более высокого звания и опыта, и Духновский, кстати, только к нему и прислушивался. Это было полезно в ситуациях, когда обстановка накалялась и Дух орал на всех и матерился как сапожник. Духновский на протяжении всей своей карьеры пробыл опером целых три дня. Он был слишком заметен. Каким-то только ему известным, естественным образом он сразу занимал позицию альфа-самца. Миндалевидные глаза, смуглая кожа. В повязке с перышком на голове и кожаной куртке с бахромой Дух запросто мог бы сняться в массовке какого-нибудь вестерна.

– Хвала[18]18
  Аллюзия на начало католической молитвы.


[Закрыть] Духу, – произнес Бухвиц очень спокойно, после чего взглянул на часы. – Тринадцать минут – это только три Ave Maria. А я, как вижу, все равно прибыл раньше прокурора, не говоря уж об остальном начальстве. Как только пожарные будут готовы, начинаю «обедню». – Он огляделся и принялся методично раскладывать документы. – А где молодняк? Мне нужна будет помощь. Вызывай патруль. Через двенадцать часов я немного вздремну, а потом продолжим. Чтоб мне тут ни одна масонская задница не влезла.

– Давай начинай. Прокурора ждать не будем, – добавил чуть спокойнее Духновский. – БМВ уже едет. Чем больше ты успеешь, пока нет этой мегеры, тем лучше для нас. Беру ее на себя, если что.

– Упаси тебя боже, – ойкнул Джекил. – Хотя вынужден признать, что не такая уж она и страшная.

Дух рассмеялся, теперь уже совсем по-доброму.

– Я не об этом. Она, может, и не страшная, но мелкая и гадкая – это уж точно. Говорю тебе, лучше скорей берись за работу, пока она не начала тут генерировать свои гениальные идеи.

– Переспал бы с ней кто-нибудь хоть разок.

– Найди такого смельчака, я лично поставлю ему литр «Шопена»[19]19
  Имеется в виду водка «Шопен».


[Закрыть].

– Я ноль пять добавлю от себя, но на меня не рассчитывай.

– Там темно, как у негра в заднице, – заметил Духновский. – Неисправность проводки сильно затруднит осмотр.

В это время пожарные внесли рефлекторы. Джекил выбрал место и показал, под каким углом их закрепить.

– Да будет свет, – объявил он, включив лампы. – Слава Господу Богу и Афроамериканцам Его.

Он протянул Духу бахилы и двинулся к входу. Вдали был слышен сигнал приближающейся машины скорой помощи.

Джекил направил луч своего налобного фонарика под нужным углом и осмотрел помещение. Кровь была на полу и стенах. Он начал со сбора образцов запаха, пока никто другой не вошел внутрь. Потом вытащил упаковки с тупферами, пластиковые стерильные конверты и ампулы с водой для инъекций. Затем покрыл аргенторатом обе двери, подоконники и оконные ручки, чтобы снять дактилоскопические следы. Когда появился молодой техник, он выдал ему распоряжения, а сам занялся столешницей и кассой.

Тело мужчины лежало на антресолях для диджеев спиной вверх. На первый взгляд никаких следов побоев не было. На футболке с рисунком виднелись следы крови. Вместо головы – кровавое месиво, мозг частично вытек на кафельный пол, но черты лица были видны довольно отчетливо. Джекил уже сейчас мог сказать, что убийца стрелял с небольшого расстояния, но не в упор. Он заметил гильзу, которая закатилась под тело, поднял ее и положил в баночку от фотопленки. Потом снял с ладони жертвы не видимые невооруженным глазом возможные следы пороха. То же самое проделал и со второй ладонью, каждый раз используя по два стеклышка. Благодаря этому можно будет подтвердить либо исключить самоубийство.

В соседнем помещении лежала вторая жертва. Молодая упитанная женщина. Джекил принялся за рутинную работу и вдруг замер. Средний палец правой руки жертвы еле заметно пошевелился.