Текст книги "Учитель"

Майлз и Грей вошли в рабочую комнату и остолбенели от обилия красного цвета: вся стена была увешана фотографиям тела Кевина Харта. Точнее, даже не тела, а его разрозненных частей.

– Начнем, коллеги, – строго произнес Моррис. Все разговоры мгновенно стихли, а глаза устремились на начальника. – Кевина Харта убили и расчленили, однако необязательно именно в данной последовательности. Патологоанатом пока не может установить точное время смерти.

– Почему?

– Практически все жизненно важные органы отсутствуют. – Моррис помолчал, тяжело вздохнул и продолжил: – Судя по всему, убийство совершено между шестью часами вечера и сегодняшним утром, однако если учесть свертываемость крови, то времени прошло немало. В последний раз Харта видели около шести: инспектор дорожного движения попытался оштрафовать его, за что услышал отборную брань.

– А кто-нибудь уже занимается этим делом? – спросил Эдриан.

– Майлз, если сунешь свой нос, отправлю в какую-нибудь глухую деревню в Корнуолле. Будешь там охранять крабов и ловить браконьеров.

– А куда делись органы, сэр?

– Не имею ни малейшего понятия, можно только гадать. Полиция уже задержала Райана Харта, так что он в надежном месте. – Говоря это, Моррис предостерегающе взглянул на Эдриана. – Дэниелс, необходимо побеседовать с женой, она живет в Северном Девоне. Я бы поставил на сына, парень того стоит. Фрейзер, можешь допросить его. В любом случае за ним тянется след нескольких тяжких преступлений – Моррис снова пристально посмотрел на Эдриана. – Надо разобраться, ребята! Нельзя позволить мерзавцу снова улизнуть!

Все встали, чтобы разойтись по своим рабочим местам. Грей присела на краешек стола.

– Ну и как? – осведомилась она, когда Эдриан удрученно откинулся на спинку стула, не представляя, что делать дальше.

О Райане Харте он знал больше любого из коллег, однако помнил и то, что в прошлый раз провалил дело. Именно из-за него Райан до сих пор свободно расхаживал по улицам. Хотелось вмешаться, схватить преступника и убрать, но ведь тогда с этого все и началось – при абсолютной уверенности в собственной правоте. И при упрямой настойчивости, едва не стоившей рассудка. Нельзя допустить повторения провала и подвести коллег – всех, кто мужественно поддерживал в тяжелые времена. Как ни печально признавать, его помощь в данном случае принесет больше вреда, чем пользы. Дело Райана Харта придется уступить другим: у него перспектив нет.

Глава одиннадцатая
Мамочка

С Азиатской комнатой наконец разобрались. Работа заняла шесть недель, но Эбби и Паркер справились, причем даже раньше назначенного срока. Помещение представляло собой заброшенный старинный бальный зал, который решили восстановить к столетнему юбилею музея. В течение двух следующих недель следовало перенести отобранных для реставрации животных в одну из маленьких кладовок, чтобы вернуть комнате былое великолепие и создать условия для проведения торжественного ужина с участием мэра, авторитетных ученых из университета и местных знаменитостей, в том числе и нескольких попечителей школы Черчилл.

Эбби с радостью принимала бескорыстную помощь Паркера: благодаря его глубоким знаниям дело продвигалось быстрее. Теперь ей нравилось работать с новым сотрудником: он изменился. С каждым днем все меньше времени проводил, уткнувшись в свой блокнот, и чаще обсуждал интересные находки. Да и держался свободнее; кажется, они даже подружились. А когда пришло время заселять животными заново созданные диорамы, брал то ондатру, то длиннохвостую ласку и подробно рассказывал о предпочтениях маленьких существ, об их привычках и особенностях, щедро делясь совершенно новыми для Эбби сведениями. Паркер много знал о повадках и манере охоты диких обитателей планеты Земля, с таким увлечением рассуждая о жизни животных в естественных условиях, что Эбби с трудом сдерживала улыбку. Впрочем, даже если она бы улыбнулась, он бы все равно не заметил, загипнотизированный воображаемой погоней или видением далекого райского сада.

Эбби и Паркер стояли рядом и смотрели, как помеченные красными ярлыками животные безжалостно отправлялись в большие картонные ящики. Эбби с трудом дышала и пыталась подавить слезы, наблюдая за безрадостным концом близких сердцу друзей. Уборщики не церемонились, не уважали историю, к которой прикасались, а попросту небрежно швыряли экспонаты, чтобы отнести в подвал и отправить в топку. Беспомощно опустив руки, Эбби вдруг ощутила, как теплые пальцы Паркера скользнули по запястью и сочувственно сжали ее ладонь. В душе родилась благодарность за понимание. Одна слеза все-таки скатилась по щеке, и пальцы сжались крепче – мягкие, нежные. Неожиданно вспомнилась маленькая американская подружка – мамочка, которую она так и не смогла опознать. Не выпуская руки удивленного Паркера и увлекая его за собой, Эбби бросилась туда, где оставила экспонат. Скоро рабочие доберутся и до дальней комнаты. Обязательно нужно выяснить, кто это, а Паркер наверняка знает. Они остановились, чтобы перевести дух. Эбби заметила на лице Паркера растерянное выражение, но что-то объяснять было некогда: витражные окна пропускали мало света, и вечером стертый идентификационный номер становился практически неразличимым. Эбби побежала дальше по длинному коридору и остановилась, когда увидела неведомое существо на том самом месте, где оставила.

– Кто это? – едва отдышавшись, спросила она.

Паркер бережно взял зверушку и взглянул на нее с нескрываемой нежностью:

– Думаю, разновидность рыси. Трудно сказать, потому что нет меха – самой яркой отличительной черты. Очень молодая самка. Как правило, они достигают бо́льших размеров. Родом из Северной Америки, скорее всего из Миннесоты или соседних штатов. Знаешь, что название Миннесота происходит из языка индейцев сиу и буквально означает следующее: «небо, отраженное в воде»?

Паркер поэтично описывал прекрасную природу, и Эбби уже не сдерживала слез. Она измучилась, обессилела – не только от напряженной работы, но и от необходимости оставаться собой – той, какой она была последние пять лет. Старательно возведенные стены рушились, не подчиняясь воле. Хотелось оставаться рядом, слушать захватывающие рассказы, не опасаясь обмана и манипуляций.

Не успев понять, что делает, Эбби схватила Паркера за воротник, притянула к себе и поцеловала в губы. Он удивленно отпрянул, но уже в следующее мгновение взгляд потеплел, стал искренним и доверчивым. Легкий поцелуй смахнул повисшую слезу, углубился и продолжился – не похожий ни на что испытанное прежде, полный самообладания и предвкушения.

В объятиях Паркера груз воспоминаний растворился, хотя он не пытался ни отвлечь, ни успокоить Эбби. Она любила его красноречие в сочетании с очаровательными заминками в тех случаях, когда приходилось говорить о себе. Забавно, что за данную привлекательную черту Паркер постоянно извинялся. Было ясно, что каждое слово обдумано и взвешено, даже если произнести фразу с первого раза не удавалось. Эбби понимала, что он не до конца с ней честен, однако ничего не имела против сдержанности, принимая умолчания и отговорки за то, чем они и являлись на самом деле – за маленькие милости, попытки защитить. Но от чего? От неловкости? От правды, которую, как Паркер полагал, она не смогла бы принять? Он вовсе не был легким и обаятельным собеседником – скорее неуклюжим, отчужденным и в то же время наивным. И все же, если бы представилась возможность, Эбби навсегда остановила бы время, чтобы существовать вне реальности, без страха и унижений. Заморозила бы волшебное мгновение и никогда, никуда больше не двинулась. Вдруг представилось, как они с Паркером целуются возле витражного окна, замурованные в снежном шаре, где чистая красота живет вечно.

Все, что произойдет позднее, неизбежно приведет к разочарованию. Пусть не сразу, но рано или поздно случится что-нибудь плохое. Так бывает всегда. Бросив университет, Эбби не раз пыталась сблизиться с мужчинами, однако отношения не продолжались. Те требовали того, что Эбби просто не была готова дать. Мысленно она так и осталась сидеть на кровати Кристиана и, наверное, останется там навсегда.

Наконец Паркер прервал поцелуй и отстранился. Эбби с трудом дышала, голова кружилась. Впервые она позволила себе заглянуть в его глаза – светлые, холодные и прозрачные, как горные озера. Вспомнилась недавняя фраза: небо, отраженное в воде. Он крепко держал ее за руку, и в кончиках пальцев отдавалось гулкое, частое биение его сердца.

– Пора приниматься за эти экспонаты! – Голос одного из рабочих разрушил чары.

Эбби вспомнила, где находится, а невидимый магнит ослаб. Она выпустила руки Паркера и снова превратилась в организатора уборки. А когда обернулась, его уже не было.

Глава двенадцатая
Друг

Тогда

Поцелуи Кристиана становились все более настойчивыми, жадными и требовательными. Эбби приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что в пьяном ступоре не начала целоваться с кем-то другим. Рука скользнула по трусам. Она вспомнила о своих бежевых штанишках и пожалела, что все-таки не надела танга.

Дверь щелкнула, открываясь, и Эбби испуганно обернулась. К счастью, вместо Дэни вошел Джейми, но пальцы Кристиана так и остались у нее между ног. Эбби положила ладонь на запястье и попыталась убрать руку, однако он не послушался, а продолжал поглаживать в запретном месте. Эбби посмотрела на Джейми, ожидая, что тот поспешно скроется, но вместо этого верный оруженосец вошел и закрыл за собой дверь.

– Кристиан? – Она потянула его за руку, но ничего не изменилось.

– Не думай о нем. – Кристиан склонился и поцеловал с новой страстью. Бабочки в животе превратились в больших черных мотыльков, которые попали в неволю и теперь отчаянно пытались выбраться на свет.

– Мне пора идти.

Эбби попыталась встать, но Кристиан властно удержал ее за плечо, а Джейми направился к кровати, на ходу расстегивая ремень. В этот миг стало ясно, что из комнаты выбраться не удастся, по крайней мере сейчас. Эбби посмотрела в лицо Кристиана, надеясь убедиться, что ошиблась, и не увидела ничего утешительного. Да и лицо это стало совсем другим, неузнаваемым.

– Дэни будет беспокоиться.

– Она уже ушла. Сказала, что тебе надо протрезветь и отоспаться.

Быстрым движением Кристиан разомкнул пряжку на платье. Эбби не раз представляла, как он это делает, но подобного сценария воображение не допускало. Она скрестила руки, чтобы прикрыться, и тут же осознала, что представлявшийся дерзким выбор на деле оказался худшим из всех возможных решений. Внимание переключилось на доносившийся снизу шум: сквозь громкий развязный смех пробивалась музыка – звуки любимой песни. Эбби прислушалась, сознавая, что отныне и впредь нежная мелодия навсегда соединится в сознании с тем, что происходит в этот отвратительный момент и что случится через мгновение. Вера в людей разрушилась, а на смену пришло понимание хрупкости фантазии и горькое осознание обмана: чем выше возносишь кумира, тем дальше ему придется падать.

Разочарование захлестывало – главным образом в самой себе и в собственном разуме. Эбби посмотрела на дверь – недостижимо далеко. Джейми неторопливо, уверенно подступал, и от ужаса ее охватила дрожь. Во рту пересохло, дыхание вырывалось мучительными толчками, и все же Эбби пыталась не паниковать. Почему-то больше всего не хотелось показаться слабой. Надо как-то держаться. Убежать? Нет, невозможно. Вырваться? Нужно вырваться. Она закрыла глаза и постаралась не думать о том, что происходит. Джейми сел на кровать с другой стороны и холодными липкими губами начал целовать в шею. Любимая песня продолжала звучать, но сейчас романтические слова складывались в зловещую угрозу. С каждым поцелуем, с каждым прикосновением Эбби ускользала все дальше, глубже. Что случится, если попытаться уйти? Очень хотелось уйти.

– Мне пора. Надо готовиться к занятиям, завтра контрольная. – В тишине комнаты голос прозвучал слабо, едва слышно. Над ухом раздавалось тяжелое дыхание, издалека доносилась музыка. – Пожалуйста, прекратите…

Парни не обратили внимания. Джейми прижался губами к ее губам и повалил на кровать. Эбби попыталась подняться, однако плечи оказались прижатыми с обеих сторон. Джейми отстранился, уступив место Кристиану, и Эбби с трудом вспомнила, что чувствовала, когда совсем недавно тот поцеловал ее в первый раз. С тех пор все изменилось, за короткое время мир стал иным. Единственное, о чем Эбби могла думать, когда поцелуи уступили место наглым ласкам, а ласки превратились в нечто невообразимое, это собственная глупость. Интересно, если закричать, кто-нибудь услышит, придет на помощь? Не только чья-то реакция, но и сам крик казался чрезмерным действием, будто она устраивала шум из-за ерунды. Дура.

Эбби закрыла глаза и постаралась не думать о том, что происходит. Почувствовала, как колено вторгается между сжатых из последних сил ног. Она знала: это Кристиан. Он не уступит первенство Джейми. Во рту появился странный металлический привкус: искусанные до крови, распухшие губы болели. Эбби пыталась сосредоточиться на музыке, но все равно ощущала, как недавний принц возится с брюками и срывает с нее трусики. Перестала дышать, когда тот грубо вонзился. Поймет ли, что для нее это впервые? Замерла, когда он начал раскачиваться и наконец то ли со стоном, то ли с рычанием рухнул, придавив своим немалым весом. От довольного хриплого пыхтения снова затошнило. Эбби позволила себе дышать. А когда Кристиан встал, приоткрыла глаза и увидела, что Джейми расстегивает ширинку, а Кристиан ободряюще хлопает приятеля по спине. На сей раз боли не было – наверное, Эбби вообще перестала что-либо чувствовать. Джейми оказался быстрее, яростнее; хотелось посмотреть ему в лицо, но Эбби снова зажмурилась, дожидаясь конца. Слышала, как парни разговаривают, но не разбирала слов – звуки сливались в бессмысленную массу. Зато в мыслях четко выстроились все до единого доводы: винить следовало только себя.

Когда все закончилось и парни ушли, Эбби осталась сидеть на кровати, не в силах сделать что-то еще, кроме как застегнуть пряжку на груди и вытереться футболкой, найденной в корзине для грязного белья. Комната Кристиана, холодная на первый взгляд, теперь казалась стерильной, ледяной, пустынной. Ни характера, ни настроения в ней не ощущалось – у Кристиана не было души. Золотой мальчик открыл свое истинное лицо, и лицо это напоминало жуткую маску.

Эбби сидела измученная, сломленная и опустошенная. Дура. Еще сегодня днем она мечтала ощутить, как обнаженное тело Кристиана прижимается к ее телу. А теперь, когда это случилось, возненавидела себя за наивную симпатию и низкое, первобытное влечение.

Неожиданно Эбби подумала, что придется идти домой одной, в мерзком платье, которое и платьем-то не назовешь. Она схватила со стула свитер и попыталась прикрыться, чтобы выбраться отсюда и спрятаться в своей комнате, в своем убежище. Протрезвев, Эбби спустилась по лестнице, пробралась сквозь веселую толпу, вышла через французское окно и увидела Кристиана и Джейми, которые беспечно болтали и смеялись в кругу друзей.

– Вот ты где! – послышался голос.

Эбби повернулась: Дэни стояла, накинув на плечи не по размеру просторный пиджак Кристиана – недвусмысленное предупреждение присутствующим парням: не трогать, это мое. Тут же захотелось сорвать свитер, чтобы не ощущать зависимости и не давать повода для досужих разговоров.

– А я решила, что ты ушла, – промолвила Эбби после заминки. В это мгновение она лихорадочно решала, что лучше: разрыдаться или поскорее убраться отсюда.

– Нет, собиралась зайти за тобой. Ты изрядно утомилась, вот и хотела дать тебе отдохнуть.

Надо зайти в аптеку и попросить защитную таблетку. Срочно что-нибудь предпринять.

– Уже все в порядке. Можно идти домой.

Дом. Дом был не в одной с Дэни комнате, дом был у папы. Господи! Папа! Какое нестерпимое разочарование постигнет его! Эбби мечтала свернуться клубочком в своей розовой комнате, принять из теплых рук отца стакан «Хорликса» и весь день вместе с ним смотреть черно-белые фильмы. Завтра воскресенье. Если позвонить, он обязательно приедет за ней. Отчаянно хотелось позвонить. И ехать-то всего час, не более. Если позвонить просто так, без особой причины, отец поймет, что случилось нечто ужасное? Наверное, лучше притвориться, что надо приехать домой, чтобы как следует помыться и постирать. Да, точно. Утром она обязательно позвонит – сразу, как только проснется.

Глава тринадцатая
Викарий

В Париже был необычайно жаркий для августа вечер. Липкий зной казался тем более непереносимым, что, куда бы ни направился преподобный Стивен Коллинз, повсюду его окружали потные иностранцы. Он брел по кварталу Пигаль в сторону отеля «Шангри-Ла» – бывшего дома семьи Бонапарт, из окон которого открывался величественный вид на Сену и Эйфелеву башню, не имевший ничего общего с этой убогой, неряшливой частью города. Как правило, Стивен не решался ходить этой дорогой, зная, что именно здесь сосредоточен парижский разврат, однако сегодня он возвращался с Монмартра, из базилики Сакре-Кёр. Воздух сгустился, став почти осязаемым, так что гроза казалась неизбежной. Через минуту небо разорвала молния, пророкотали первые громовые раскаты, и упали первые капли дождя. Прохожие поспешили спрятаться под навесами ближайших увеселительных заведений.

В Париж Коллинз приехал не впервые. Оставив школьный приход и отказавшись от веры, он занялся поисками истины, способной возродить связь с Церковью, но обнаружил лишь новые причины для сомнений в существовании Всевышнего. Да и сам Стивен всей своей жизнью являл убедительный пример против Божественного присутствия. Он колесил по Европе, чтобы побывать в знаменитых соборах, однако ноги безошибочно приводили в иную часть города, словно какой-то глубоко спрятанный инстинкт указывал запретное направление. Уже через несколько секунд ливень обрушился со стихийной силой и насквозь промочил все вокруг. На неровной земле образовались глубокие лужи, будто кто-то открыл водопроводный кран. Стивен прыгал, выбирая высокие места, пока не очутился на некоем подобии тротуара.

Несколько лет назад умерла от рака его жена Элен, и одиночество навалилось непереносимым грузом. Замены не существовало. Не было на свете женщины, способной терпеть и Стивена, и его склонность к саморазрушению. О местах, подобных этому, он услышал в мужском клубе, завсегдатаем которого являлся в родном городе. Джентльмены обсуждали молодых красавиц, готовых подарить любовь и ласку пожилому человеку в обмен на хороший ужин и умеренное денежное вознаграждение. Оказавшись в Париже впервые, Стивен почувствовал себя неловко, однако доступные женщины умеют раскрепостить и внушить ощущение собственной важности. Стоило лишь войти в бар, как девушка раза в три-четыре моложе его уже оказывалась рядом и улыбалась, как давняя, добрая знакомая.

Сегодня Стивен собирался наведаться в какое-нибудь новое местечко: посещению обычного пристанища погода не благоприятствовала, да и смена обстановки представлялась нелишней. Он спрятался от дождя в темном клубе с неоновой вывеской над дверью и указывающей внутрь стрелой.

– Здравствуйте, сэр! – Немолодая тайка широко улыбнулась, показав безупречно белые зубы. Наверное, заведение принадлежало ей.

– Добрый вечер.

– Желаете выпить?

– Да, пожалуйста.

– Желаете девушку? – Хозяйка лукаво и в то же время требовательно посмотрела ему в лицо. Хотя все в квартале знали, зачем сюда приходят посетители, Стивен смущенно опустил голову и отвел взгляд.

– Да.

– Присаживайтесь, девушка выйдет. – Она проводила гостя к столу в углу пустынной комнаты; дождь спугнул потенциальных клиентов.

Не успел Стивен устроиться на мягком диване, как рядом появилась девушка с красивым добрым лицом. Никакой косметики, только естественная привлекательность молодости.

– Добрый вечер, мистер, – проговорила она тихим, едва пробивающимся сквозь звуки музыки голосом.

– Стивен. – Он улыбнулся.

– Привет, мистер Стивен, меня зовут Лили. – Стивен усомнился, что это ее настоящее имя. Он знал, что девушкам рекомендуют представляться клиентам на западный манер.

– Приятно познакомиться, Лили!

Она придвинулась ближе, накрыла маленькой ладошкой его руку и замерла, будто в растерянности.

– Хотите пойти в отдельную комнату?

– Нет, – ответил Стивен, немного обидевшись.

Не все определяется сексом. Он просто соскучился по общению – такому, которое с трудом дается старику; такому, когда не нужно отвечать, кто ты и откуда; такому, за какое следует платить. Дома он пробовал приглашать британских девушек по вызову, однако те предлагали не дружбу, а накладные ресницы и фальшивый загар. Тайских проституток Стивен любил за то, что они держались так, как должны держаться женщины – с уважением и со спокойным достоинством. К тому же языковой барьер сводил до минимума угрозу содержательного разговора. Британки же неизменно вели себя развязно и напористо.

– В отдельной комнате я дам вам секс. – Лили улыбнулась.

Хотелось, чтобы она замолчала. Если закрыть глаза, можно забыть и об этом ужасном месте, и о том, почему он сюда пришел. А вот от голоса отделаться нельзя. Нежный тембр больно напоминал о мучительном одиночестве – абсолютном и безысходном.

– Хотите, чтобы я танцевала? – спросила Лили с ноткой отчаяния.

Стивен понимал, что она боится не понравиться, и он отошлет обратно, потребуя замены. Вообще-то подобная мысль уже промелькнула, но он знал, какие последствия ожидают бедняжку, и не мог решиться. Заметил на сгибах локтей следы от уколов и сообразил, что Лили и без того живется несладко.

– Нет, ничего не надо, просто посиди со мной.

Прикосновение теплой ладони согревало и успокаивало. Стивен вспомнил свою комнату в отеле, подумав, как приятно было бы снова заснуть рядом с кем-нибудь и проснуться не в одиночестве. Пока была жива его жена, все эти тихие радости принимались как должное.

Хотелось вернуться в прошлое и изменить многое, не только свое обращение с Элен. Раннюю смерть Элен Стивен воспринял как наказание за тайную жизнь, которую вел долгие годы. Люди шли к нему со своими проблемами, искали ответов на вопросы, а он говорил уверенно и авторитетно, будто знал все и верил в ту единственную истину, что больше и выше человеческого разумения. И постоянно лгал. Изображал сочувствие и сострадание, однако за закрытой дверью оставался несчастным одиноким стариком, ждал, чтобы кто-нибудь солгал ему, уверяя, будто все еще исправится, что спасение возможно. Нечто помимо пустого, бессмысленного, бесцельного существования.

Стивен посмотрел на Лили: она сидела тихо и кусала губы, недоумевая, что делать, если он не хочет ее трахать. Он завидовал ее простоте, ясному пониманию своей роли в жизни. Роль заключалась в том, чтобы служить объектом вожделения для старого путешественника. А сам Стивен больше не понимал своей роли. Перестав служить викарием, нигде не работал и проживал скромное состояние. К счастью, женился Стивен на деньгах, так что после смерти Элен мог не работать. Ни друзей, ни родственников у него не было, если не считать племянника, которого он ни разу не видел и скорее всего уже никогда не увидит. Никто в нем не нуждался, разве только Лили в этот самый момент. Она ловила каждое слово и ждала приказаний, готовясь честно исполнить свое предназначение. Может, надеялась, что он спасет ее, заберет отсюда и увезет туда, где жить лучше? Но Стивен знал, что безвозвратно испорчен и навредит ей, как в свое время навредил Элен и многим другим. Нанесет увечья, оставляющие не только физические следы. Хотелось бы знать, живо ли еще его наказание, сохраняет ли память о прошлых грехах, дожидается ли второго шанса, хотя вторых шансов не существует. Горькая правда заключалась в том, что Стивен нес в душе смертельный яд. Вот почему он позволял себе лишь изредка, ненадолго нарушать одиночество, зная, что не заслуживает ничего иного.

Лили положила руку ему на бедро, однако прикосновение не вызвало ответа, как это случилось бы раньше. Ожидания лишь подчеркнули мрачную безысходность. Стивен сунул руку в карман, достал несколько банкнот и под столом вложил ей в ладошку. Она спрятала деньги в чулок и продолжила свое примитивное соблазнение. Хотелось, конечно, продолжения, однако после смерти Элен Стивен стал суеверным и почти чувствовал, как жена укоризненно смотрит с небес. Нельзя и после смерти огорчать ее, как огорчал при жизни. Порой в борьбе с самим собой побеждала совесть, иногда верх одерживал змий-искуситель. Сегодня отчаяние во взгляде Лили заставило Стивена усомниться, вспомнить, зачем он совершает эти путешествия или, по крайней мере, как объясняет себе их цель.

– Нет, Лили, спасибо. Пожалуй, мне пора.

Девушка посмотрела с обидой и с затаенной благодарностью.

Стивен вышел из кабинки и направился к сидевшей у входа мадам.

– Не понравилась? У меня есть совсем молодая, девственница.

– Что? Нет… нет, спасибо.

Он достал еще денег и отдал хозяйке. Та сразу же успокоилась, и он ушел, ненавидя себя. Надо было идти в свой обычный бар, где девушки хотя бы делают вид, что не беспомощны, притворяются взрослыми и опытными.

Стивен приблизился к двери своего номера и приложил карточку к пластине электронного замка. Он жил на четвертом этаже отеля и мечтал посмотреть в окно на вечерний город, чтобы острее почувствовать свою оторванность от мира. Дверь щелкнула и открылась, в комнате горел свет. Мгновенно сработало шестое чувство, однако Стивен подавил тревогу и вошел.

На столе в гостиной стояла подарочная коробка, завернутая в яркую бумагу и обвязанная лентой. Он тяжело опустился на диван и долго сидел, глядя на коробку и сознавая, что с насквозь промокшей одежды прямо на ковер стекают ручьи. Открыть коробку не спешил, потому что знал, что внутри – видел такую же коробку раньше, сам ее дарил. В памяти до сих пор сохранился наивный восторг ожидания, сменившийся, едва крышка открылась, страхом и покорностью.

– Ты здесь? – спросил Стивен.

– Да. – Мужской голос раздался из-за спины и прозвучал ниже, чем он предполагал, старше, чем помнил. Безжизненно.

– А я гадал, встречу ли тебя снова.

– Ты знал, что встретишь.

– Да, наверное. Собираешься убить меня? – Стивен понимал, что вопрос глупый.

– Открой коробку!

Стивен заглянул внутрь и увидел то, что ожидал: ошейник с прикрепленной спереди металлической планкой, снабженной четырьмя острыми зубцами – по два на каждом конце. Конструкция напоминала двойную вилку для барбекю, одним концом упирающуюся в грудь, а другим в шею. Тот самый ошейник, та самая коробка.

– Рад, что тебе удалось вырваться, чего бы это ни стоило. Я надеялся, что все будет хорошо.

– Что-то в этом тебе кажется хорошим? – Голос слегка дрогнул, в словах послышалась боль.

– Нет. Скорее всего нет.

Стивен медленно встал, снял пиджак, бросил на диван и подошел к окну, чтобы в последний раз посмотреть на сияющий город. Не стал обращать внимания на появившуюся за спиной тень. Он не боялся и не собирался спасаться бегством.

– Я распорядился два дня в номер не заходить и не беспокоить.

– Вряд ли потребуется столько времени, – произнес мужчина, связав ему за спиной руки и толкнув его в спальню.

– Можно хотя бы остаться тут? Знаю, что не имею права о чем-либо просить, но если уж этому суждено случиться, то лучше здесь.

Мужчина вздохнул, толкнул Стивена обратно к окну и привязал к укрепленному возле стены высокому комоду. Несколько раз обмотал веревку вокруг запястий, и кровообращение сразу нарушилось. Руки онемели, и почему-то вспомнились нежные пальцы Лили.

Настала очередь ошейника. Стивен послушно поднял голову, чтобы палач укрепил вилку между подбородком и грудью. Острие заставляло сохранять неестественную позу, но даже если силы оставляли и голова падала, раны не приводили к смерти, а лишь усиливали боль и ожесточали мучения. Впрочем, Стивен надеялся, что долго не протянет, и благодарил судьбу за милосердие. Без обычных сердечных таблеток хватит и ночи.

Жестокое орудие пытки, известное как вилка еретика, явилось из мрачного Средневековья и настигло в сияющем огнями городе. Точное название! Краем глаза Стивен Коллинз заметил, как мститель вышел из комнаты. Вот и все. Он остался наедине со смертью.