Текст книги "350 лет современной моды, или Социальная история одного обыденного явления"

В то время как я пишу эту книгу, Гринфилд продолжает работать по 6 дней в неделю на своей швейной фабрике в Бруклине, выступает с вдохновляющими речами и занимается общественной деятельностью.

Семья Гринфилда происходит из Павлова, деревни в тогдашней Чехословакии. Вся она погибла в нацистских лагерях. Его отец, инженер, сказал ему в Освенциме: «Мы должны разделиться. Ты молод и силен. Самостоятельно ты выживешь. Ты должен чтить нашу память, оставшись в живых». И он выжил, обучившись в концлагере портняжному делу у уже обреченных на смерть старших.

Родственники привезли его в Америку в 1947 г., где Мартин начал работать мальчиком для поручений на фабрике, которая теперь принадлежит ему. За очень короткий срок он стал ее лучшим портным, которому было доверено шить костюмы для Дуайта Эйзенхауэра до и после его избрания хозяином Белого дома в 1952 г. Существует легенда, что Гринфилд оставлял в карманах костюмов Эйзенхауэра записки со своими мыслями по поводу внешней политики.

В числе его клиентов – президенты Обама и Клинтон, Пол Ньюман, Фрэнк Синатра, Леонардо Ди Каприо и звёзды баскетбола П. Юинг и Ш. О’Нил. Один из любимых клиентов Гринфилда – государственный секретарь США Колин Пауэлл.

В 2015 г. Гринфилд получил звание почетного доктора наук в Йешива-университете (Нью-Йорк). Президент университета Р. Джоэл в своем выступлении привел цитату из автобиографии Гринфилда «Мерка человека»: «Каждый человек совершенен. Я должен изготовить костюм, который помогает ему верить, что он может достичь своей мечты».

Гринфилд с гордостью отметил, что он «одевает представителей обеих политических партий». В прошлом портной создал несколько костюмов и для Дональда Трампа. «Одевать президентов – это большая честь. Я делаю так, чтобы одежда всегда украшала человека.»

Жизнь и судьба портного Мартина Гринфилда могла бы стать метафорой истории еврейского народа: годы гонений и смертельной опасности закончились для него на земле, которую когда-то открыла экспедиция, снаряженная на деньги евреев. И на этой земле он обрел уважение и успех. Еврейский Портной прошел путь от бедного старьевщика, перешивающего обноски в европейских гетто, до легендарного портного американских президентов. Теперь большая часть элиты американской моды имеет еврейские корни. Эти талантливые люди успешны, богаты и уважаемы в мире, а столетия унижений и изгнаний евреев, верится, остались навсегда позади.

Закончить эту главу я хотела бы историей самого известного израильского дизайнера в мире и единственного представителя Haute Couture, отслужившего в Армии обороны Израиля, Альбера Эльбаза (р. 1961), одного из 100 наиболее влиятельных людей мира по версии Time 2007 г., а также кавалера Ордена Почетного легиона (2007) и Командора Ордена Почетного легиона (2016) за свои достижения на ниве Haute Couture и prêt-à-porter. Будучи евреем (он происходил из многодетной семьи марокканских евреев из Касабланки, прибывших на историческую родину, когда Эльбазу было 10 лет), он, безусловно, был человеком и дизайнером мира.

Я начинала с того, что израильская, да и вообще ближневосточная мода, в русле которой Эльбаз формировался как художник, довольно специфична. В будни израильтянки одеваются очень просто, красивые платья принято надевать только по большим праздникам вроде свадеб и бар-мицв – но это должны быть платья с большой буквы. То есть пышные, обильно украшенные, замысловатые. Весь творческий путь Эльбаза стал уходом от этой левантийской свадебно-вечерней избыточности, ее переосмыслением в пользу «барочного минимализма», как окрестили его стиль журналисты, прекрасно уживавшегося с тонким вкусом. Звучит как оксюморон, но это именно так: вершиной творчества израильтянина стали атласные платья со струящимися драпировками и свободными бантами, дополненные массивной бижутерией. Они стали его визитной карточкой в Доме Lanvin, куда его пригласили в 2001 г. Эльбаз дал основанному в 1889 г. Жанной Ланвен модному Дому, от которого к началу XXI в. осталось лишь великое имя, современное содержание. Несмотря на колоссальный коммерческий успех, в 2015 г., Эльбаза уволили из Lanvin6868
  Вслед за уходом Эльбаза продажи резко упали, и в конечном итоге бренд был куплен китайской компанией Fosun International.


[Закрыть]. После ухода из Дома Эльбаз продолжал много и плодотворно работать как дизайнер. В 2019 г., объединив усилия с fashion-гигантом Richemont для создания собственного бренд AZfashion. Этот Дом мог бы стать первым международным израильским брендом, но жизнь, к сожалению, внесла свои жестокие коррективы. Пока писалась эта книга, этого выдающегося дизайнера не стало. Он скоропостижно скончался от COVID-19 24 апреля 2021 г. в Париже в возрасте 59 лет.

Тем не менее, у нас навсегда останется перед глазами триумф Эльбаза на церемонии вручения «Оскара» в 2008 г., когда в его минималистичном, асимметричного кроя, струящемся черном атласном платье на красной дорожке появилась Тильда Суинтон – культовая в мире моды андрогинная «актриса-инопланетянка», ставшая в каком-то смысле символом современности, с ее новой простой элегантностью, ориентированной на индивидуальность, уводящей от жестких гендерных и национальных критериев в мир всечеловеческой универсальности.

Таковы были первые герои истории моды, проложившие нам путь от ее истоков с древних времен в мир европейского Средневековья и наметившие нам черты современной моды.

А теперь перейдем непосредственно к истории Запада. В следующих главах мы разберемся, почему говорить о моде в Средние века было бы исторической «модернизацией»6969
  Модернизация древности, модернизация истории – распространение понятий и объяснений современности на исторические события. Предполагает проведение принципиальных аналогий между явлениями разных эпох. Большей частью встречается для истории древнего мира – модернизация древней истории.


[Закрыть]. Одновременно увидим, что именно в Средневековье были заложены и основы западной цивилизации, и основы современного института моды.

Глава 3
Средневековье: Становление Запада

На развалинах Рима

Средневековый Запад представлял собой мир, находящийся на крайнем пределе.

Жак Ле Гофф, «Цивилизация средневекового Запада»

Там, где эллину сияла

Красота,

Мне из черных дыр зияла

Срамота.

Осип Мандельштам

Цивилизация Запада зародилась в Средневековье на развалинах Римского мира.

Несмотря на устоявшиеся в нашем сознании представления о том, что именно обращение к древнеримской цивилизации привело к резкому всплеску инноваций в эпоху Возрождения, Римская империя – это совсем другой мир. Жак Ле Гофф7070
  Жак Ле Гофф (1924—2014) – французский историк-медиевист, писатель, представитель «Новой исторической науки», верный концепции «тотальной истории», один из авторов и популяризаторов концепции т.н. «долгого Средневековья», согласно которой, данный период тянулся до окончания эпохи феодализма в конце XVIII в.


[Закрыть] назвал Рим шедевром консерватизма: «город занимался эксплуатацией и потреблением, сам ничего не производя: после эллинистической эпохи не появилось никаких технических новшеств, хозяйство поддерживалось за счет грабежа и победоносных войн, которые обеспечивали приток рабской силы и драгоценных металлов, черпаемых из накопленных на Востоке сокровищ. Он великолепно преуспел в искусстве самосохранения…»7171
  Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. С. 9.


[Закрыть]. Ле Гофф очень точно ухватил этот дух «стоячей воды» в римском обществе последних веков, который объясняет отсутствие какой-либо мало-мальски подвижной римской моды. Динамика общества была внешней, экстенсивной, потребительской, внутренне римлянин был уверен в незыблемости и вечности своего мира, где всё устойчиво и неизменно, где хлеб и зрелища гарантированы гражданством, в то время как активная политическая жизнь на излете империи постепенно деградировала. Однако и во времена расцвета демократии в Римской республике в III—I вв. до н.э. мы не находим каких-либо интересных модных процессов. Тут, возможно, стоит отметить, что для полисного мировоззрения согласие было обожествляемым понятием: в римском пантеоне существовала богиня Конкордия (Согласие), которой при республике было возведено два храма. Одной из причин консенсуса между элитой и обществом в Риме было то, что общество не воспринимало естественное неравенство между людьми как несправедливость. И это признание естественности и справедливости неравенства сочеталось с высокими требованиями морального характера к правящей элите. Поэтому вплоть до поздней Империи заимствование или оспаривание символов статуса, выраженных во внешнем облике, вряд ли могло восприниматься обществом как приемлемая норма. А «эффект просачивания»7272
  В 1904 г. немецкий социолог и философ Георг Зиммель (1858—1918) в своей работе «Мода» предложил так называемую элитарную теорию «просачивания вниз». Суть теории состоит в том, что в основе модных процессов лежит стремление низших социальных слоев копировать стиль одежды и моду высших слоев.


[Закрыть] культурных образцов из элиты в более низкие слои общества – один из важнейших источников модного процесса.

Античная одежда была открытой, что можно объяснить мягкостью средиземноморского климата, но не в меньшей степени – общими этическими и эстетическими принципами эпохи и любви к красоте человеческого тела.

В Риме на протяжении всей его истории костюм оставался практически неизменным. Одежда состояла из двух элементов: рубашки и плаща, которые обертывались вокруг тела и закреплялись застежкой или сшивались на плечах. Драпировка складками составляла практически единственный прием украшения античного костюма: существовали специальные правила, как драпировать римскую тогу – белоснежный шерстяной или льняной плащ, эллипсовидный кусок ткани, размером примерно 6×1,8 м. Политики Рима перед выступлением проводили часы в совершенствовании этой части туалета. Правая рука и ноги, обутые в сандалии, оставались открытыми, головные уборы мужчины не носили7373
  Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI—XIII веков. Эпоха, быт, костюм. М.: Искусство, 1978.


[Закрыть]. И по большому счету, это всё, что изобрела великая цивилизация в области костюма за более чем 1000 лет. Социальный статус маркировался цветом, длиной, нашитыми поверх полосами и качеством ткани. Функцию официальной одежды римлянина выполняла тога, чей размер зависел от статуса гражданина. Несколько разбавило это однообразие появление шелка к концу Империи.

Вот такие «минималистские» рекомендации дает в I в. н.э. древнеримский автор Овидий в «Науке любви» в области внешнего вида для мужчин:

 
Будь лишь опрятен и прост. Загаром на Марсовом поле
Тело покрой, подбери чистую тогу под рост,
Мягкий ремень башмака застегни нержавою пряжкой,
Чтоб не болталась нога, словно в широком мешке;
Не безобразь своей головы неумелою стрижкой —
Волосы и борода требуют ловкой руки;
Ногти пусть не торчат, окаймленные черною грязью,
И ни один не глядит волос из полой ноздри;
Пусть из чистого рта не пахнет несвежестью тяжкой
И из подмышек твоих стадный не дышит козел;
Всё остальное оставь — пускай этим тешатся девки
Или, Венере назло, ищут мужчины мужчин.
 

Унаследовавший от эллинов представления о безусловном социальном и эстетическом достоинстве тела самого по себе, гражданин Рима явно мало интересовался модными тенденциями в одежде.

Перенос столицы в Византию императором Константином Великим (306—337) разделил Римскую империю на Восток и Запад. И это положило начало разделению европейского мира, где Константинополь продлил жизнь и процветание империи еще на тысячу лет, до 1453 г., а Запад оскудел под набегами варваров и смог полностью возродиться уже совершенно другим обществом только к концу Средневековья. Города и дороги раннего Средневековья пребывали в разорении, территории обезлюдели, наступили темные века. Вот как описывает Жак Ле Гофф ситуацию V в. в западной части Римской империи: «Длинный меч великого варварского нашествия, который впоследствии стал и оружием рыцарства, накрыл Запад своей смертоносной тенью. Прежде чем постепенно возобновить созидание, Западом надолго овладела сила разрушения. Средневековые люди — это отпрыски тех варваров»7474
  Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. С. 22.


[Закрыть].

Единственным институтом, сохранявшим цивилизованность и устойчивость в этих условиях, была церковь. Главной задачей церкви было хоть какое-то окультуривание полчищ (хотя по некоторым подсчетам их было не более 5% европейского населения) варваров, расселившихся там, где ранее процветала культура и правил закон. Как утверждает Ле Гофф, в хаосе варварских нашествий церковники в какой-то момент стали универсальными руководителями разваливающегося общества – и к своей религиозной роли они прибавили политическую, вступая в переговоры с варварами; социальную, когда раздавали милостыню; военную – когда организовывали сопротивление и боролись «духовным оружием»7575
  Там же.


[Закрыть].

Но церковное сословие и само варваризировалось или оказалось не в силах бороться с дикостью новых хозяев и народа, поэтому постоянно шло на уступки, – как в духовной сфере, так и в религиозной практике. В то время значительное развитие получает культ мощей, вводятся новые сексуальные и пищевые ограничения. Помимо этого, церковь постоянно накапливала доходы и привилегии, привыкнув получать их в дар, что постепенно обескровливало хозяйственную жизнь.

И всё же церковь стала краеугольным камнем средневековой западной цивилизации, объединяя ее, являясь источником моральных принципов, ограничивая насилие, легитимируя власть, сохраняя в своих недрах культуру и знания до Новых времён. В костюме церковь внедрила новый этический идеал: в противовес варварской вседозволенности она объявила плоть греховной и потребовала от паствы наглухо закрывать тело. Это отвечало и климатическим условиям: легкая «южная» одежда римлян в центре и на севере Европы была бы холодной и неудобной. В обиход входят заимствованные, видимо, у варваров «накладная» рубаха и штаны, которые и легли в основу средневекового костюма, гораздо более закрытого и утилитарного, чем римский.

В VIII – «франкском» – веке король франков Пипин III Короткий (751—768) сделал решительный шаг по восстановлению католического приоритета на своих землях, заключив союз в 754 г. с папой Стефаном II (III), который в том же году короновал его. За римским понтификом признали светскую власть над частью Италии вокруг Рима.

Таким образом был заложен фундамент, на основе которого каролингская монархия к IX в. объединила большую часть христианского Запада и затем возродила Западную империю. На востоке ее подпирала Византия, славяне, болгары и авары, с юга вплоть до Иберийского полуострова – мир ислама, на севере – скандинавы. В 800 г. восшествие на престол Карла Великого7676
  Карл Великий (742/748—814) – король франков с 768 г., король лангобардов с 774 г., герцог Баварии c 788 г., император Запада с 800 г. Основатель империи Каролингов, впервые после падения Римской империи объединивший бо́льшую часть Западной и Центральной Европы.


[Закрыть] ознаменовало слияние варварского и римского миров, благодаря которому западная цивилизация обрела свой облик. Этот островок нового Запада, который отвоюет затем всю Европу, колонизирует Азию и Африку, захватит Американский и Австралийский континенты, в момент своего рождения был слаб и неустойчив. Но его цементировала единая христианская вера и церковь города Рима, которой канонически подчинялась вся территория; единый письменный язык – латынь, язык законов, богослужений, науки; близкие отношения с античным наследием – чеканка монет, дороги, римская юридическая традиция в законах; и одежда, костюм средневековой Европы, – насколько можно судить по сохранившимся изображениям. Во всяком случае, костюм ее господствующих сословий, оставивших о себе заметные следы в книжной миниатюре и в скульптурных памятниках, оказывается однотипным. Мы можем убедиться, что изолированность средневековых княжеств отнюдь не была абсолютной, информация преодолевала расстояния, хотя и медленно, и мода в значении «обычай» была единой повсюду, где говорили и писали на латинском языке7777
  Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.


[Закрыть]. В собственных глазах новый мир Запада считал себя не разрушителем, а наследником римской культуры. И вместе с этой унаследованной культурой его постоянно двигал вперед заложенный в нём изначально неспокойный, пытливый, воинственный и предприимчивый дух иудео-христианской культуры.

Рыцарство – элита Средневековья

Лицо любого, особенно домассового, общества определяет его элита – ее этика и этос7878
  Этика – учение о нравственности, морали. Термин «этос» в античной философии обозначал привычки, нравы, характеры, темпераменты, обычаи. Этос – стиль жизни какой-то общественной группы, общая ориентация какой-то культуры, принятая в ней иерархия ценностей, которая выражена в явном виде либо может быть выведена из поведения людей. Мы занимаемся этосом какой-либо группы, когда констатируем, например, что ее членам присуща склонность решать конфликты мирным путем или, напротив, постоянно утверждать свое превосходство с оружием в руках. Термин «этос» применяется к группам, а не к индивидам. Его объем выходит за рамки ценностей, которыми занимается этика. Это один из основных терминов социальной культуры.


[Закрыть]. Культура движется по элитам, развивается в них, и только к XIX в. станет достоянием масс, которые до этого момента остаются практически невидимы и нетронуты ею. Поэтому и мы традиционно судим о жизни общества прошлых времен по жизни его элиты. Элита средневекового общества – это рыцарство, выросшее к VIII в. из христианизированной варварской франкской конницы. Карл Великий обязал всех свободных людей своей империи носить оружие. Необходимость защищать себя, склонность к праздности и приключениям, предрасположенность в пользу воинской жизни привели во всей Европе к образованию военной аристократии. Это светский феодал или монах с мечом и крестом. Основное правило, которому должен был подчиняться этот своеобразный военный аристократ, – подражание Господу, который «хранит пришельцев, поддерживает сироту и вдову, а путь нечестивых извращает» (Пс. 145, 8—9). Это же предписание определяло царское и королевское служение, обязанности правителя и главы этих воинов7979
  См.: Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.


[Закрыть].

Вот что предписывали рыцарские уставы, Кодексы чести европейских рыцарей:

«… – Щит рыцарей должен быть прибежищем слабого и угнетенного; мужество рыцарей должно поддерживать всегда и во всём правое дело того, кто к ним обратится.

– Да не обидят рыцари никогда и никого и да убоятся более всего злословием оскорблять дружбу, непорочность отсутствующих, скорбящих и бедных.

– Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость и мщение да не руководят их поступками, но да будут они везде и во всём вдохновляемы честью и правдою.

– Они не должны вступать в неравный бой, не должны идти несколько против одного, и должны избегать всякого обмана и лжи.

– Да не положат они оружия, пока не окончат начатого по обету дела, каково бы оно ни было.

– Да не допускают они разорения жатв и виноградников; да наказуется ими строго воин, который убьет курицу вдовы или собаку пастуха или нанесет малейший вред на земле союзников»8080
  Руа Ж.-Ж. История рыцарства. М.: Алетейя, 1996. С. 52—54.


[Закрыть].

Помимо мужества, чести, верности сюзерену, защита веры была важнейшей целью и ценностью рыцарства. Чтобы стать рыцарем, человек должен был «начать новую жизнь»: молиться, избегать греха, высокомерия и низких поступков. Защищать церковь, вдов и сирот, заботиться о поданных, быть верным слову и храбрым в бою. Об этом говорит самая ранняя из дошедших формулировок посвящения в рыцари XII в. Ordinatio militis: «Твой меч – это меч Духа Святого… Следуя этому образу, поддержи же истину, защити Церковь, сирот, вдов, тех, кто молится, и тех, кто трудится. Воспрянь против тех, кто нападет на Святую Церковь, с тем чтобы в жизни вечной предстать перед Христом во славе, с мечом Истины и Справедливости»8181
  Цит. по: Кухтенкова О. А. Рыцарская этика. Содержание понятия благородства в представлениях средневекового общества (XI—XIII века) // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2010. Т. 11. №2. С. 216—224.


[Закрыть].

Славу рыцарю приносила не столько сама победа, сколько его «стиль» поведения в битве. Правила, обязательные в сражении, диктовались уважением к противнику, гордостью и гуманностью. Использование слабостей противника не приносило рыцарю славы, убийство безоружного врага покрывало его позором до конца дней. Гибель в бою была самым достойным завершением биографии, так как рыцарь не мог смириться с ролью беспомощного старика. Предательство рыцарем своего господина было сходно с предательством Иуды. Во исполнение долга чести рыцарь должен был пожертвовать всем, даже дружескими узами и жизнью.

Кодекс рыцарской чести – это некий идеал, ожидания и требования общества, миф, по которому судили о рыцарской культуре и этике в последующие эпохи. Реальность же, при более тщательном рассмотрении, сильно отличалась от этого идеала. Церковь, как самая цивилизованная и устойчивая структура Средневековья, старалась морально подчинить рыцарство и использовать его в своих интересах. Но христианская оболочка средневекового человека, в том числе рыцаря, была очень тонка. Рыцарская средневековая культура – это в чём-то культура подростков, погибающих на поле брани в юном возрасте и не доживающих до взросления, с ее вспышками неконтролируемой агрессии, юношеским максимализмом, товариществом и любовью к прекрасной даме. Вместо смирения – гордость, вместо прощения – месть, часто полное непонимание ценности как своей, так и чужой жизни. Рыцарство критиковали и духовенство, и мещане, и крестьяне, и сами рыцари. Их обвиняли в жадности, в нападениях на путешественников, в ограблении церквей, в нарушении клятвы, в разврате, в битье женщин, в несоблюдении правил, обязательных при поединках, в неуважении к жизни заложников. Рыцари чаще всего были невежественны и даже безграмотны.

С точки зрения российского исторического психолога В. Шкуратова, для современного человека «рыцарь мог оказаться существом небезопасным. С ним, конечно, можно было бы поговорить, но не исключено, что после этого он содрал бы с вас кожу, если бы вы показались ему каким-то неправильным»8282
  Интервью с В. Шкуратовым. «Поговорить с кроманьонцем» // Русский репортёр. №21 (199). (Дата публикации: 01.06.2011).


[Закрыть]. Возьмем для примера французского короля из династии Капетингов Людовика IX Святого (1226—1270). Представьте себе короля-крестоносца, рыцаря и святого в одном лице. Он был высокоморальным средневековым человеком, поэтому считал нужным и правильным портить себе удовольствие. Он любил рыбу, но поскольку считал чревоугодие грехом, ел рыбу мелкую и костистую. А если ел суп, то разбавлял водой – чтобы не было слишком вкусно. Он был крайне набожен и имел исповедника, которого очень уважал. После исповеди тот короля порол, наказывая его плоть, а потом король «по дружбе» порол исповедника. Он был моралист, идеальный рыцарь-крестоносец. И поэтому, отправляясь в Крестовый поход, он изгнал из Франции часть евреев, а оставшихся поместил в гетто. Кстати, именно этот святой придумал нашивать евреям на одежду желтые звезды. Из тех же моральных соображений он запретил ростовщичество, чем в то время окончательно подорвал французскую экономику. Можем ли мы представить этого рыцаря-крестоносца, хоть в какой-то роли участвующего в модном процессе? Думаю, одежда для него – это нечто, что прикрывает тело от взглядов и холода, или латы рыцаря, защищающие от стрел врага.

Но то был святой. В целом же, скромность – далеко не обязательное качество средневекового рыцаря. В рыцарской литературе часто связываются понятия чести, могущества и богатства: чем сильнее и могущественнее рыцарь, тем, как правило, он состоятельнее. Богатство являлось знаком не только могущества, но и военной доблести и удачливости. Ведь его источником были не столько ленные доходы, сколько война и связанный с нею грабеж побежденных, а также выкупы за пленных.

Щедрость – вот знак могущества и удачливости рыцаря. Кодекс чести рыцаря включал в себя щедрость как обязательную максиму поведения, которая в раннюю эпоху носила особенно избыточный характер. Склонность рыцарей публично демонстрировать и «расточать» богатство была сильна даже тогда, когда реальность диктовала требования жизни «по средствам». Эта избыточная, нерациональная щедрость проявляла себя в пирах, празднествах, роскошной по тем временам одежде, дорогом оружии, подарках. За обильными пирами часто следовали, – по крайней мере, для не особо богатой части рыцарства, – дни скудного рациона и воздержания.

У Кретьена де Труа8383
  Кретьен де Труа (ок. 1135—1180/1190?) – средневековый французский поэт, основоположник куртуазного романа.


[Закрыть] в самом раннем из известных нам рыцарских романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола «Эрек и Энида» (ок. 1160 г.) рыцарь Эрек попадает в дом к старому обедневшему рыцарю. Его приглашают к столу и, несмотря на крайнюю нужду, от души угощают:

 
Но в кухне даром не возясь,
Всё приготовил он тотчас —
И мясо, и к нему приправу,
И дичь зажарена на славу.
Чтоб руки мыть перед едой,
Несет два тазика с водой.
Стол белой скатертью покрыт,
Хлеб подан и вино стоит,
И мясо подано, и птица.
И время за еду садиться.
За трапезою каждый съел
И выпил, сколько захотел.
 

И одновременно дочь старого рыцаря одета в рубище, что вызывает недоумение у Эрека:

 
Любезный друг: молчать невмочь —
Прелестнейшая ваша дочь
В такое рубище одета.
Как допускаете вы это?»
«Ах, друг мой, – тот ему в ответ, —
Достатка в доме нашем нет.
Да, горько мне, что вижу я
Любимое свое дитя
В одежде нищенской такой.
Да кто же властен над судьбой?
Вся жизнь – походы и сраженья,
А без хозяина именья
Пошли в продажу и в заклад.8484
  Кретьен де Труа. Эрек и Энида / Перевод Н. Я. Рыковой. М.: Наука, 1980.


[Закрыть]
 

В Средние века Европа представляла собой «натурально-хозяйственный мир деревень и замков, в которых ценность сокровищ, особенно денег, была принципиально иной, нежели в современном мире»8585
  История западноевропейской средневековой культуры: Метод. пособие / Сост.: Николаева И. Ю., Карначук Н. В. Томский государственный университет, 2001.


[Закрыть], публичная расточительность органично соответствовала рыцарскому мироощущению с его гипертрофированной потребностью в демонстративном поведении. Надо учитывать, что средняя продолжительность жизни в Европе тогда не превышала тридцати лет. Можно было погибнуть от любой инфекции, чумы, а у рыцаря была еще и постоянная опасность погибнуть в бою от ран или сгинуть в очередном Крестовом походе. Поэтому ценность мига была высока. Однако и в более позднюю эпоху, когда развитие товарно-денежных отношений, казалось бы, должно было привести к необходимости счета денег, идеал избыточной демонстративной расточительности8686
  Это понятие мы подробно рассмотрим позже в истории о социологе Торстейне Веблене.


[Закрыть] оставался значимым для рыцаря, что часто оборачивалось курьезами трагикомического характера. Вообще рыцари были на редкость нерациональны, их кодекс более подходил для войн, но в мирной жизни им оставались лишь турниры, охота да разгульные пиры. Никакие хозяйственные или административные задачи в число их жизненных приоритетов не входили.

О своеобразности представлений о гуманизме того времени можно судить по истории с уже упомянутым ранее королем-рыцарем Людовиком IX. Он считался современниками человеком добрым и даже «по-хорошему» простым. Прикосновением исцелял людей, любил сидеть на земле, словно простолюдин, был человеком милосердным. Однако милосердие это было весьма специфичным. Так, некая зажиточная дама подговорила любовника убить своего мужа. Женщина во всём призналась и покаялась. Всё окружение короля, в том числе королева, епископ, братья-монахи, просили ее помиловать. Людовик посоветовался со своим исповедником – и приказал сжечь ее на костре, причем публично, что считалось страшным позором. В общем, милосердие в рыцарском кодексе было одной из главных добродетелей, однако формула этого милосердия была такова: доставить мучение телу ради спасения души, что было следствием средневековых представлений о разделённости души и тела. Поэтому в Средние века в Европе были ужасающие казни, которые длились по несколько часов. К казнимому приставляли специального чиновника, который спрашивал, что тот чувствует, и записывал ответы. Во Франции этот обычай сохранился до просвещенных времен Вольтера и Руссо – второй половины XVIII в. К чиновнику тогда добавлялись и журналисты. Так что от рыцарского кодекса Европа унаследовала многое – и не только культ Прекрасной Дамы.

Таков был средневековый рыцарь и его мир. Могла ли его волновать мода как способ социального отличения посредством одежды, если своё превосходство он мог в любую минуту доказать мечом? Думаю, нет. Он не был озабочен соблюдением дистанции с простолюдином. Эта дистанция была заложена во всей системе социальных отношений средневековой эпохи. Его костюм – вначале это была броня, туника из кожи или материи, покрытая металлическими бляхами, с конца IX в. ее вытеснила кольчуга, а в XIV в. появились рыцарские доспехи из металлических пластин и шлем с забралом, остававшиеся в ходу до XVII в., – мог быть богатым, если позволяли средства, но это был не вопрос моды, а показатель его личного достатка, часто являвшегося результатом грабежа побежденных врагов. Вот мы читаем у Кретьена де Труа в «Эреке и Эниде»:

 
Я одолжу вам всё своё:
И меч, и доброе копьё,
Прочнейшую из всех кольчуг,
Что выбрана из сотни штук,
Дам и сапожки дорогие
Удобные, хоть и стальные, —
Они вам подойдут – затем
Отличный воронёный шлем,
И щит мой новый, и коня.
Всё, что вам нужно, у меня
Берите из вооруженья.
Мне радость – это одолженье».
«Спасибо, друг! Но меч – со мной,
И верный он пособник мой.8787
  Кретьен де Труа. Эрек и Энида / Перевод Н. Я. Рыковой. М.: Наука, 1980.


[Закрыть]
 

Никаких угроз жестко закрепленному статусу вооруженного рыцаря простолюдин не мог представлять ни физически, ни символически. Необходимость сложного, меняющегося визуального модного кода для демонстрации социального статуса, ставшая впоследствии одним из основных стимулов следования моде для аристократии в эпоху упадка классического феодализма, в то время еще не существовала.

Это рыцарское восприятие мира, жесткая эстетика покорителя, закованного в латы, долгое время находилась в поле морали и поведенческих кодов западных элит. Многих европейских монархов на парадных портретах вплоть до XVII в. мы видим в рыцарских доспехах. И даже испанский придворный костюм, главенствовавший в Европе XVI – первой половины XVII вв., – это всё те же рыцарские доспехи недавно завершивших Реконкисту испанцев, но пошитые из атласа и бархата. Только тогда рыцарство утрачивает специфику особого сословия и окончательно входит в состав дворянства. Воспитанные в военных традициях своих легендарных предков, представители старых рыцарских родов составляли костяк офицерского корпуса армий эпохи формирования национальных государств и имперских захватов, бесстрашно действуя в военных походах и осуществляя колониальные завоевания по всему миру. Дворянская этика последующих веков, включая принципы верности долгу и достойного служения отечеству, несомненно, несет в себе влияние рыцарской эпохи. Дворянский мундир – это, прежде всего, военный мундир, а непременный дворянский атрибут – шпага – это всё тот же рыцарский меч. Однако и аристократический личностный образец сменится затем буржуазным – и тогда мы, наконец, увидим более существенные перемены в костюме вместе с рождением социального института моды, окончательно сменившего традицию.