Текст книги "350 лет современной моды, или Социальная история одного обыденного явления"

И тем не менее Джованни Виллани, будучи членом банковских домов Перуцци и Буонаккорси и даже консулом всего цеха Калимала, в своих оценках роскоши как излишнего и постыдного, остается еще сыном Средневековья. Для Виллани важна его репутация флорентийского патриота, гвельфа, доброго католика, честного купца и приверженца умеренно-демократического правления зажиточных горожан, сторонника мирного решения общественных вопросов. И хотя его вторая супруга Монад деи Пацци в 1327 г. была уличена в нарушении законов против роскоши, он не защищает ее, а напротив, сокрушается в гл. 11, кн. X, что «неумеренные желания женщин берут верх над мужским здравомыслием». Как бы это ни звучало, но типичный уважаемый банкир и купец конца Средневековья Джованни Виллани, даже баснословно богатый, был человеком скромным, не склонным к расточительству и показной роскоши.

Опьяненные успехом, банкиры некоторых домов перестали быть осмотрительными в размещении капиталов. Была ли причина в том, что, поддавшись на уговоры царствующих особ, они стали выдавать им рискованные займы, от которых ожидались небывалые доходы: чистая прибыль до 33,3%, экспортные лицензии, освобождение от пошлин, в частности на английскую шерсть и сицилийскую пшеницу?

Каковы бы ни были истинные причины, компании обанкротились: Перуцци и Аччайуоли в 1343 г., Барди – в 1346 г. Банкротство компаний Барди и Буонаккорси привело к заключению престарелого Виллани в тюрьму на некоторое время как одного из главных акционеров. После такого унижения Виллани уже не смог заниматься политикой. К тому же он находился в оппозиции к новым правителям Флоренции. Под влиянием личных и политических неудач Виллани включил в свою Хронику предсказание, что Флоренция падет, как пал в свое время Рим. Умер Джованни Виллани скоропостижно во время эпидемии чумы в середине 1348 г. и был похоронен в монастыре Св. Аннунциаты. В рукописи (гл. 84 кн. XII) Хроники после слов «Чума продлилась до…» наш герой так и не проставил дату.

Да и во всех делах Флоренции наступил некоторый застой, связанный не только с разорением многих компаний, но и со страшной, свирепствовавшей по всей Европе, эпидемией чумы 1348—1350 гг., которая выкосила более двух третей населения. В городе, насчитывавшем когда-то 120 тыс. жителей, умерло больше 80 тыс. И всё же финансовый спрут Калималы, имея представительства в Брюсселе, Ипре, Дуэ, Шампани, в Центральной Европе, оставался одним из столпов экономического могущества Флоренции. Позже Калимала постепенно начнет сдавать позиции и уступит пальму первенства другому цеху – Лане. Лана начинала с производства простой шерстяной одежды для своего рынка, однако применение технологических новшеств позволило ей производить высококачественные ткани из привозной шерсти, благодаря чему она разбогатела. Лана занялась и широкой торговой деятельностью, вступив в прямую конкурентную схватку с Калималой. В середине XIV в., когда Лана, по мнению некоторых историков204204
  См.: Пьер Антонетти. Повседневная жизнь Флоренции во времена Данте. М.: Молодая гвардия, 2004.


[Закрыть], уже клонится к упадку, она всё еще производит до 10% объема всех сукон в Западной Европе.

Дела вновь оживятся благодаря новым компаниям, которые основали купцы кланов Альберта, Альбицци, Риччи, Строцци, Содерини, а также и главным героям уже новой ренессансной эпохи – клану Медичи. В отличие от своих предшественников, они уже не желали объединяться, а, наоборот, уничтожали друг друга всеми доступными средствами.

Около 1370 г. во Флоренции насчитывалось 150—200 семейных кланов, члены которых занимались коммерцией, что сравнимо по масштабам с Венецией. Через полвека, во время первого финансового ценза 1427 г., на общую, очень небольшую численность жителей в 37 тыс. приходилось 100 семейств, т.е. около 1,5 тысяч активных коммерсантов, 4% горожан, которые владели более чем четвертью городского состояния, или шестой частью богатства всей Тосканы. Таким образом, возник класс очень состоятельных людей, который обрушит существовавший до этого социальный статус-кво и приведет республику к тирании. Но это уже рассказ об эпохе Ренессанса, о котором речь пойдет в следующей главе.

Итак, одежда, которая на протяжении Средневековья была весьма скромной, ограниченной в средствах выражения и не всегда точно указывала социальный статус человека, к XIII в. начинает отражать изменения в стиле и образе жизни человека Запада. Ранее носить не ту одежду, которая подобала человеку по статусу, означало совершать грех гордыни или падения: если некто не одевается как король, значит, не ведет себя как король, и это моральная слабость. Таков был принцип. Но это не означало, что король Средневековья, как и всё рыцарское сословие, одевался неизмеримо богаче прочих. Один из героев нашего повествования – король Франции Людовик Святой – даже и в XIII в., следуя важнейшим для общества религиозным идеалам, требовал от приближенных избегать как роскоши, так и излишней простоты в костюме. Приведем классическую историю из Жуанвиля о том, как он бранился с мэтром Робером де Сорбоном в присутствии короля:

«Вы, конечно, достойны порицания, потому что одеты более изысканно, чем король. Вы надеваете беличий мех, носите красный и зеленые цвета, чего не делает король». – «Мэтр Робер, с вашего позволения, не стоит меня порицать за то, что я одеваюсь в ярко-красные одежды, украшенные мехом, ибо эти одежды достались мне от моего отца и матери. Это вас следует порицать, ибо вы сын крестьянина и крестьянки, а носите более богатую ткань, чем я». Вердикт короля был: «Вы должны одеваться хорошо и чисто, и тогда ваши жены будут сильнее любить вас, а ваши люди больше вас уважать. Одеваться и снаряжаться нужно так, чтобы честные люди не обвинили вас в излишествах, а молодежь — в бедности»205205
  Цит. по: Жак Ле Гофф. Цивилизация средневекового Запада / Пер. с фр., общ. ред. Ю. Л. Бессмертного. М.: Прогресс, Прогресс-Академия, 1992.


[Закрыть].

Мы увидим, каким контрастом будет выглядеть отношение к одежде потомка его шестого сына, Людовика XIV из династии Бурбонов, правившего Францией через четыре столетия.

Визуальным отличием рыцарей была не роскошь, а их вооружение, которое было настолько функционально, что не могло стать модой: это были шлем, латы, щит, шпага. И поэтому появились индивидуальные аристократические гербы, но герб – это не то, что может быть предметом моды.

Другой наш герой, флорентийский купец, банкир и политик Джованни Виллани, несмотря на свои занятия, также малопочтенно относился к роскоши и нововведениям в одежде, сожалел о «старых добрых временах», когда флорентийцы носили простую одежду. Даже экономическая заинтересованность в увеличении объемов торговли тканями не сделала из него поклонника модных перемен. Хотя в будущем именно из торговли тканью выросла вся модная система.

Есть еще один важный аспект – он касается эффективной экономической теории той эпохи, а вернее, ее отсутствия. Первые меркантилистские идеи и понимание необходимости поощрения и протекционизма национального производства и торговли появятся лишь в XV в.

Подводя итоги средневековому этапу истории Запада, мы можем твердо сказать, что такого понятия, как средневековая мода, в смысле свободной смены норм, пока еще практически нет.

Мода существует в своем базовом, «латинском» значении – образец, мера, способ. Любые перемены в этом образце и мере встречают сопротивление и осуждение представителей всех основных элит общества. Лишь к концу Средневековья начинается его движение. А пока это скудное общество, имея очень немногое, балансирует на грани выживания, его одолевает голод, чума, войны, а его мысли устремлены в мир горний. Но именно в Средние века цивилизация Запада закладывает те социальные основы и структуры, которые будут принципиально отличать ее от остального мира, дадут ей толчок в общество модерна, где одним из эндогенных, естественных социальных институтов станет мода в современном ее понимании.

И уже в то «темное время» Средневековья человек Запада был готов на многое ради движения вперед, изменений, расширения своей цивилизации и порой самого жесткого навязывания своих ценностей окружающему его миру. Пройдет еще 500—600 лет, и весь мир поддастся Западу, оденется на западный манер, будет следовать западной моде во всём – от политических институтов до длины юбок.

Глава 4
Протомода в Италии эпохи Возрождения

Великая Итальянская традиция

Что до меня, то меня не огорчает исчезновение форм общественной организации, которые использовали множество людей как хорошо удобренную почву, дабы на ней взращивать редкие и изящные цветы утонченной и изящной культуры.

Т. Добжански206206
  Dobzhansky Th. L’Homme en «evolution. Paris: Flammarion, 1966. P. 369.


[Закрыть]

Итальянцы XIII—XIV вв. – одни из самых деловых и «практических» людей Запада. Их торговая, финансовая, промышленная, политическая и культурная активность имела беспрецедентный международный размах. Путешествия, завоевания, международная торговля, финансовые операции, кредит, торговые и колониальные войны городов-государств, в том числе и друг с другом, – во всём этом итальянцы были первыми или единственными, полностью устраняя конкурентов мечом и золотом. Векселя, ломбарды и бухгалтерия, прозванная итальянской, хотя и были во многом заимствованы с Востока и у евреев, вошли в широкий обиход благодаря жителям Апеннинского полуострова. И, как это обычно бывает в истории, одновременно с великим богатством Италия завоевала общепризнанный авторитет культурной столицы Запада. Прагматичные и экспансивные итальянцы – купцы, пополаны207207
  Пополаны (от итал. popolo и/или от лат. populus – народ) – торгово-ремесленные слои городов Северной и Центральной Италии в XII—XIV вв., объединявшиеся в цехи. В кон. XII– нач. XIII вв. пополаны вели борьбу с нобилями-феодалами, к середине XIII в. установили свою власть в ряде городов: в Болонье (1245), во Флоренции (1250) и др. В этих городах-государствах была установлена выборная власть представителей цехов, а феодалы (кон. XIII в.) были лишены политических прав в законодательном порядке «Народными уставами» в Сиене (1277), «Установлениями справедливости» во Флоренции (1293). К XIV в. произошло расслоение пополанов на «жирный народ» (городская верхушка) и «тощий народ».


[Закрыть], тираны и политические деятели, венецианские патриции и даже папство – запечатлели себя в мировой культуре настолько ярко и общезначимо, что всё это стало уникальным прецедентом и установило правила жизни мировой элиты.

Культурность в качестве особой ценности стала национальным достоянием итальянцев и воспринималась ими как основа их идентичности, объединяющим началом общей политической и местной разнородности и разобщенности. Когда в литературе речь заходит о Великой итальянской традиции, которую столетиями пытались перенять и оспорить многие нации Запада, то речь идет именно о культурной традиции Италии. Суть ее не только в высочайших достижениях гигантов итальянского Ренессанса – Леонардо, Рафаэля, Микеланджело, – хотя обычно именно эти имена вместе с идеями «обращения к античности» и «секуляризации» первыми приходят на ум, когда речь заходит о сути Возрождения. А суть тут в более глубоких социокультурных основах: рациональное мышление в противовес господствовавшему в Средние века магическому мышлению, цивилизующая связь по принципу реальной или часто мнимой общности происхождения с Древним Римом, преемственность форм гражданской жизни (муниципальные традиции и римское право), существование влиятельной нормы итальянского литературного языка, развитые теории государственности. Всё это рождало новые, идеальные по характеру критерии духовной, интеллектуальной и даже политической жизни.

Человек Ренессанса и зарождение моды как культурной и социальной идеи

Ничего нет более замечательного, чем человек.

Джованни Пико делла Мирандола,

«Речь о достоинстве человека»

Ренессанс – самый ответственный этап изложения социальной истории моды, потому что именно он, на мой взгляд, знаменует точку возникновения если еще не самой моды, то ее принципиальной возможности для общества.

Высокое Возрождение не было долгим – всего три-четыре десятилетия. При этом всемирно-историческая плодотворность данного периода заключается даже не в том потрясающем воображение количестве шедевров культуры, которые были созданы за непродолжительное время небольшой группой людей на крошечном клочке суши, а в том, что в итоге был выкован новый тип цивилизации и культуры, новое отношение к самоформированию субъекта этой цивилизации, что сказалось на многовековом будущем не только Европы, но и всего мира.

Итальянское Возрождение – совершенно особый тип культуры в четко определенную эпоху, впервые выделенный швейцарским историком, стоявшим у истоков культурологии как самостоятельной дисциплины, – Якобом Буркхардтом (1818—1897). И хотя его концепция этой эпохи как некоего монолита подвергалась критике ученых уже с XIX в., особенно со стороны медиевистов, оставим этот взгляд как базовый. Я, во всяком случае, буду исходить из представлений об этой эпохе как философско-эстетической целостности. Отметим также, что в дальнейшем, в первую очередь марксистами, была установлена связь Ренессанса с социально-экономическими условиями, расцветом итальянских городов в XIII—XIV вв., появлением торгово-финансового капитала и мануфактур, а также изменениями в характере творческой среды и деятельности.

Всё это, как и некоторые другие аспекты социальной жизни Запада накануне Высокого Возрождения, было описано выше. Теперь мы подходим к главному – к мировоззрению. Потому что отнюдь не только расцвет городов, великолепие текстильных производств или развитые мануфактуры, но и новое мировоззрение определило путь цивилизации Запада, а вместе с ним – и появление моды. Как уже не раз подчеркивалось, схожие материальные условия периодически возникали во многих цивилизациях мира, однако это никогда не приводило к прогрессу, капиталистическому способу производства, демократии и прочим реалиям Нового времени, в том числе и возникновению уникального социального института моды.

Ренессанс стал духовно-мировоззренческим переворотом всемирного значения, хотя поначалу он был абсолютно уникален и произошел в небольшом регионе, всего в нескольких городах: Флоренции, Риме, Венеции, Неаполе и др. На фоне предшествующих глобальных культурных эпох он выделяется удивительной скоротечностью. В Италии это около 1350—1550-х гг., а в нескольких западноевропейских регионах – чуть позже в XV—XVI вв. И всё же это короткое, с глобальной исторической точки зрения, время перевернуло ход движения Запада. Мы попробуем понять итальянское Возрождение как новый способ мышления и мировоззрения, поначалу совершенно неотделимый от особенностей итальянской городской жизни XIV—XVI вв., от его питательной социально-психологической почвы, от западноевропейского античного наследия и одновременно христианского содержания. Затем, выделив эти новые черты мышления Человека Ренессанса, мы рассмотрим, какое влияние они оказали на формирование цивилизации Запада Нового времени и одного из ее новых социальных институтов и форм – моды.

Что выделяет ренессансную личность? Ведь очевидно, что при всех различиях этих гигантов человечества – Леонардо, Рафаэля, представителей династий Сфорца и Медичи – есть нечто, что позволяет нам безошибочно отнести их к определенной эпохе. Гуманистическая ренессансная концепция «божественного человека», наделенного безграничными возможностями, не сопровождалась в это удивительное время сколько-нибудь ясной концепцией личности. Более того, в эпоху Возрождения не существовало самого понятия индивидуальной личности. Но как иначе понять людей, самим своим существованием обосновавших дерзкую безудержность в проявлениях индивидуальности, дороживших честолюбивым усердием, витальностью, жизненной силой и свершениями? Как понять людей, которые исповедовали индивидуализм, отождествляя свои личные амбиции и заслуги с требованиями общественного блага, уподоблением Творцу? Как понять людей, конструировавших идеальный, разумный, нормативный мир, в котором при этом отправной точкой был Человек, с его особенностью, «казусом», и одновременно – родством этого же Человека с Богом? Какова эта культура, возжелавшая земное возвысить до небес, а небесное низвести до земного, – одновременно и античная, и христианская, и религиозная, и светская? Как понять культуру, которая завершала собой Средневековье и начинала Новое время, сформировав Человека как личность, культуру, воплотившуюся в Гении? А что есть более индивидуальное и одновременно абсолютное, человеческое и в то же время божественное, чем Гений?

Человек Ренессанса никогда не отрицал Христа, сколько бы ему ни приписывали т.н. антиклерикализм и даже богоборчество, – напротив, он воплощал Его в себе, в своем индивидуальном творчестве. У Средневековья никакое восхваление человека не стало и не могло стать основой и системой мировоззрения, перейти в антропоцентризм. И, напротив, идея Человека как центра мироздания – это то общее, что присутствует и в мысли, и в гуманизме, и в искусстве, и в ренессансном типе культуры в целом.

Первый герой, в полной мере демонстрирующий черты и взгляды Человека Возрождения, – безусловно, один из достойнейших представителей этой эпохи. К тому же он – автор произведения, которое как никакое другое показывает нам ее суть – «Речь о достоинстве человека». Итак, это Джованни Пико делла Мирандола (1463—1494) – владетельный сеньор из лучших семей Италии, мыслитель, гуманист, каббалист и мистик, беженец от инквизиции, натурфилософ, астролог и прорицатель, доминиканский монах, товарищ Савонаролы, отравленный мышьяком совсем еще молодым – в 31 год. Его биография достойна романа, а его произведения пробуждают даже в читателях XXI в. всё лучшее, что есть в душе человека, так же, как Мадонны Леонардо или росписи Сикстинской Капеллы Микеланджело. Они человечны и надчеловечны одновременно.

В 1486 г. 23-летний философ Пико делла Мирандола составил «900 тезисов по диалектике, морали, физике, математике для публичного обсуждения», представлявшие, по сути, собственную философскую систему, которую он рассчитывал защищать на философском диспуте в Риме. Для участия в Диспуте приглашались ученые всей Европы, при этом проезд в оба конца брался оплатить сам автор тезисов. «Речь о достоинстве человека» – вступительное слово, которым он должен был открыться. Этот поистине манифест Ренессанса, так и не прозвучавший на несостоявшемся Диспуте, был посвящен двум главным темам: особому предназначению человека в мироздании и исходному внутреннему единству всех положений человеческой мысли.

«Я прочитал, уважаемые отцы, в писании арабов, что когда спросили Абдаллу Сарацина, что кажется ему самым удивительным в мире, то он ответил, что ничего нет более замечательного, чем человек», – такими словами открывается один из самых гуманных и романтичных текстов человечества. Ничего нет более замечательного, чем человек… Как это утверждение противоречит идеям собственной глубинной греховности, которые мучили людей на протяжении всего Средневековья…

«Тогда принял Бог человека как творение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: „Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать всё, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные.“ О, высшая щедрость Бога-отца! О высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет!» – свобода воли, свобода выбора, свобода быть тем или кем возжелаешь, свобода создавать свой образ, – вот что ставит Пико делла Мирандолу в центр идеи о месте человека в мире. Помимо понимания революционности такого подхода, для нас эти слова – маркер идеологического разрешения на моду. Уже не обычай, не закон, не традиция определяют образ человека, в чём бы этот образ ни выражался. Нет, сам человек, этот «свободный и славный мастер», по словам философа, решает быть тем, чем хочет. Это новая идеология, позволившая культуре Ренессанса полностью преобразовать и преобразить весь стиль жизни людей, включая и такую, казалось бы, мелочь, как костюм.

«И кто не будет восхищаться человеком, который в священных еврейских и христианских писаниях справедливо называется именем то всякой плоти, то всякого творения, так как сам формирует и превращает себя в любую плоть и приобретает свойства любого создания! Поэтому перс Эвант, излагая философию халдеев, пишет, что у человека нет собственного природного образа, но есть много чужих внешних обликов. Отсюда и выражение у халдеев: человек – животное многообразной и изменчивой природы». Как далека позиция этого юного философа Ренессанса от представлений о стабильной трёхчастности общества Средневековья – «те, кто молится; те, кто воюет; те, кто пашет», – где человек рождался тем, кем должен был прожить всю жизнь, придя к своему финалу в той же социальной роли, со всем ее набором атрибутов – занятием, образом жизни, статусом, поведением, одеждой.

Пико делла Мирандола был членом Платоновской академии – объединения итальянских литераторов и философов-неоплатоников гуманистического направления. Ее основал в 1462 г. богатейший банкир, практически полноправный властитель Флоренции, меценат и покровитель искусств Козимо Медичи (1389—1464), предоставив ученым и творцам виллу в Кареджи вместе с корпусом греческих рукописей сочинений Платона. Это был такой своеобразный первый в мире творческий сквот. Платоновская академия стала абсолютно новой формой самоорганизации интеллигенции, свободным ученым сообществом, отличным от университетов, с их корпоративизмом и поклонением Аристотелю. В целом, если говорить о «главном слове» Ренессанса, то это будет, безусловно, слово свобода. А, как мы помним, это важнейшее слово и для моды.

Основателем и главой этого объединения неоплатоников был другой герой Возрождения – Марсилио Фичино (1433—1499), философ, гуманист, астролог, католический священник, автор одного из самых влиятельных текстов в истории Запада – Трактата «Платоновская теология о бессмертии душ». Когда знакомишься с личностями этих гигантов человечества, то просто захватывает дух от истории их жизни и объема того вклада, который они внесли в наш мир. Апология земной красоты и достоинства человека Фичино способствовала преодолению средневекового аскетизма и оказала влияние на развитие свободы в изобразительном искусстве, литературе и всех видах самовыражения. Человек Фичино – это деятель, в своей деятельности становящийся подобным Творцу:

«Человек не только пользуется элементами, но придает им красоту, что не делает ни одно животное. Сколь чудесна возделанность всего земного круга! Сколь поразительно строение зданий и городов! Сколь искусно орошение! Наподобие Бога ведет себя тот, кто пребывает во всех элементах, совершенствуя их, и, присутствуя на земле, не покидает эфира!»

Фичино – один из «ключей» к ренессансному миропониманию с его воспеванием и созерцания, и действия, где нет такого противостояния «низких» и «высоких» дел и занятий, как в Средневековье и после – в Новое время: «И что удивительно, человеческие искусства творят из себя (per seipas), как и сама природа, словно мы не слуги природы, а ее соперники». И далее Марсилио Фичино наравне упоминает о Зевксисе, Апеллесе, Праксителе, египетских статуях и пирамидах, об архитектуре, металлургии, стеклодувном деле и т. д. Шелкоткацое и шелкодельческое ремесло оказываются у философа рядом с живописью и строительством, причем человек во всём этом не преследует «никакой телесной пользы», но только испытывает радость от проявления своей «добродетели»208208
  Баткин Л. M. Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления. М.: Искусство, 1990. С. 35.


[Закрыть]. Вот оно – первое воспевание идеи моды: ценность красоты тканей и шелков, приравненная к искусству сама по себе, без «телесной пользы». И эта ценность утилитарных по своему изначальному предназначению вещей для человека Ренессанса ни в чём не уступает ценности других человеческих творений.

Считается, что Возрождение с наибольшей мощью раскрывается в искусстве. Это, как пишет Л. М. Баткин в своем прекрасном труде о Леонардо да Винчи, «очень „земное“ искусство, с любовью к пластической объемности, к телесному, вещному, зримому миру, отчего некоторые искусствоведы и литературоведы склонны видеть в нём даже первую форму художественного реализма»209209
  Там же. С. 46.


[Закрыть]. Эта телесность столь явно противостоит в мировосприятии Человека Возрождения средневековой отчужденности от собственной плоти. Без этой телесности, зримости, чувственности не может быть и моды с ее направленностью именно на тело. И даже философ-неоплатоник Марсилио Фичино провозглашает, что человека делает человеком разумная и бессмертная душа, но человек – это также душа в прекрасном теле и телесные способности души, без которых не было бы уникального посреднического положения человека в космосе – «скрепы мира». Ему вторит Джаноццо Манетти, о котором речь пойдет ниже, в трактате «О достоинстве и превосходстве человека»:

«Впрочем, если прародители наши не согрешили бы вовсе, Христос тем не менее сошел бы на землю с небес — не для того, чтобы искупить вину человеческого рода, который в этом случае был бы не запятнан прегрешением и свободен от вины; он непременно пришел бы в мир, чтобы прославить человека чудесным и неслыханным образом благодаря этому смиренному принятию человеческой плоти».

Бесплотный, обращенный взором лишь в небо, Человек Средневековья, переродившись в Человека Ренессанса, обретает тело, а тело – прекрасные одежды, которые создают руки «свободного и славного мастера». Свободный, деятельный, обретший свою телесность Человек Ренессанса отворачивается от аскезы Средневековья и видит изобилие и многообразие мира, созданного Богом. Мода не могла бы существовать в ограниченном несколькими формами мире идеальных социальных типов Средних веков. Моде нужна любовь к многообразию, потому что, вечно стремясь к идеалу, она признает этот идеал временным и не единственным. Мода – это всегда выбор из многообразия. Возрождение было той эпохой, когда это многообразие стало видимой Человеку ценностью. Л. М. Баткин считает «разнообразие» (varietà или diversità) – «словом, ключевым для понимания типа культуры»210210
  Там же. С. 68.


[Закрыть] Ренессанса. При всей дискуссионности этого утверждения, разнообразие действительно стало неоспоримой ценностью именно в итальянском мировоззрении эпохи Возрождения.

И вот перед нами еще один гений Ренессанса – Джаноццо Манетти (1396—1459) и его великий гимн человеку «О достоинстве и превосходстве человека», написанный ок. 1451—1452 гг. Это произведение – настоящий пир многообразия, цель которого «дать людям такие разнообразные и вызывающие удовольствие виды, и одушевленных существ, и неодушевленные вещи; ведь оно создало в изобилии и расселило вдоволь на земле, в воде и в воздухе многие и разнообразные виды живых существ, созданных для пользы людей». Манетти – флорентийский гуманист, государственный деятель и оратор, посол в Риме, Венеции, Неаполитанском королевстве, апостольский секретарь при курии Николая V, переводчик Аристотеля, Псалмов и всего Нового Завета. Настоящий гражданский гуманист, отстаивавший идеалы активной общественной жизни («человек рождается именно для действий и познания, словно некий смертный бог»), он отвергал принижение природы человека, свойственное средневековому христианству, а аскетизму противопоставлял изобилие и разнообразие мира.

Мир Манетти – это пиршество разнообразия, созданного Богом для человеческого могущества и удовольствия: «…что скажем мы о богатстве и могуществе людей? Наши — земли, наши — поля, наши — города, наши — холмы, наши долины, наши — фиги, наши — персики, наши — вишни, наши — сливы, наши — грецкие орехи, наши — лесные орехи, наши — апельсиновые деревья, наша — мушмула, наша — рябина, наши — каштаны, наши — дубы, наши — каменные дубы, наши — ясени, наши — платаны, наши — ели, наши – кипарисы, наши — сосны, наши, наконец, чтобы не говорить о каждом в отдельности, все как культурные, так и дикорастущие деревья, которых так много, что и число их кажется почти бесконечным. Наши — лошади, наши — мулы, наши — ослы, наши — быки, наши — волы, наши – верблюды, наши — собаки, наш — мелкий скот, наш — весь крупный скот, наши — свиньи, наши — овцы, наши — козы, наши — ягнята, наши — козлята, наши — бараны, наши — все какие ни есть стада. И чтобы не казалось, что мы говорим только о домашних животных, заметим, что, кроме того, наши — зайцы, наши — серны, наши — вепри, наши — олени, наши — лисы, наши — волки, наши — водяные змеи и прочие пресмыкающиеся, наши — все какие ни есть звери и все лесные обитатели. Наши — реки, наши — воды, наши — течения, наши — потоки, наши — озёра, наши — болота, наши — источники, наши — ручьи, наши — моря и все рыбы, виды которых бесчисленны. Равным образом наши — два оставшихся элемента: воздух и эфир, ибо наши — птицы. И столь многообразны и велики различия всего названного, что божественное провидение… видимо, было эпикурейским, раз пожелало уготовить и дать людям такие разнообразные и вызывающие удовольствие виды и одушевленных существ, и неодушевленные вещи; ведь оно создало в изобилии и расселило вдоволь на земле, в воде и в воздухе многие и разнообразные виды живых существ, созданных для пользы людей…

К чему говорить более? Наши — небеса, наши — светила, наши — созвездия, наши — звёзды, наши — планеты и, что может показаться более удивительным, наши — ангелы, которые, по словам апостола, считаются созданными для пользы людей, как духовные руководители…

Из всего сказанного нами выше и подтвержденного более чем достаточно следует прямо и безусловно, что человек является самым богатым и самым могущественным, поскольку он может пользоваться по собственной воле всем, что было создано, и по собственной воле господствовать надо всем и повелевать».

В этой обширной цитате – лишь часть из того, что флорентийский философ и приближенный к папе государственный деятель описывает в качестве изобильных и разнообразных даров, преподнесенных человеку Богом для активной и плодотворной работы. Аскеза, бездеятельное, неблагодарное неприятие даров Бога, которые столь прекрасны и разнообразны, противостоит самой идее мира, созданного для человека: «Поскольку велики, непоколебимы и восхитительны сила, разум и могущество человека, ради которого, как мы показали, был создан и сам мир и всё, что в нём есть, то равным образом прямой, неизменный и единственный долг человека состоит, думается нам, в том, чтобы иметь и быть в состоянии руководить и управлять миром, созданным ради человека, и в особенности всем тем, что мы видим находящимся на земле. И человек никоим образом не смог бы осуществить это в совершенстве и вообще выполнить без действия и познания. Следовательно, мы с полным правом можем сказать, что обязанность действовать и познавать и составляет собственный долг человека…». Что нам это дает в плане понимания момента рождения моды? Человек получает не просто индульгенцию на действие, на взаимодействие с изобильным миром, более того – это его прямая обязанность. Как мир разнообразен, изобилен и богат вокруг него, так и он должен творить многообразие, не противореча замыслу Бога скудостью собственной жизни и не ограничивая себя в творчестве. Средневековые примитивные одежды сменяются «изобильным» костюмом Ренессанса, полным заимствований с Востока и поражающим воображение богатством тканей, вышивок, драгоценностей. Роскошь и разнообразие теперь оправдана самим Богом, ведь он и сам «эпикуреец», по словам Джанноццо Манетти, и не терпит скудости в мире. В результате лучшие и самые роскошные шелковые ткани Европы в XV—XVI вв. производились в Италии. Канаус, атласы и бархат, а также шерстяные и полотняные ткани украшались вышивкой, золотой и серебряной тесьмой, блестками или ажурным рисунком, сделанным из небольших дырочек и разрезов, расположенных в виде узора, сквозь который на одежде просвечивала не менее роскошная подкладка другого цвета. Знаменитые итальянские узорчатые шелка включали: дамаск с одноцветными узорами; одно– или двухцветную парчу, порой вышитую золотом; узорчатый бархат, производство которого в XV—XVI вв. достигло такого совершенства, что его более никогда и нигде не смогли превзойти. Узор этого бархата находился на золотом фоне под густым шелковым ворсом, вытканным в два-три уровня с группами золотых петель для завершения отделки. Этот бархат был самой роскошной тканью эпохи Возрождения, когда богатство стало принято и приемлемо благодаря новому мировоззрению выставлять его напоказ.