Текст книги "Высокочувствительная мама. Ресурсы и проблемы"

Прекрасная сказка, чудесный миф, почему бы в него не поверить?! Более того, в нашем обществе просто недопустимо сказать что-то отклоняющееся от этого мифа. Возможно, кто-то из вас уже чувствует закипающее внутри возмущение. Как! Радость материнства – это святое! И это правда. Но с некоторыми поправками. Радость – это часть материнства. Большая часть, значимая, поощряющая все наши бессонные ночи, множественные усилия по выращиванию и воспитанию наших детей. Но этот миф опасен тем, что женщина строит нереальные ожидания, и, когда она сталкивается с действительностью, это часто вызывает тяжелейшее чувство вины, ощущение собственной неполноценности, несостоятельности в роли матери. Порой стыда, иной раз даже аутоагрессии. Заставляет погружаться в себя все глубже, теряя из виду ребенка, разрушая тот самый важный период, когда отношения с ним начинают развиваться, когда для успешного развития малышу нужно быть увиденным и почувствованным. Я думаю, что одной из причин послеродовой депрессии оказывается то, что женщина сталкивается с этой ошибочной установкой и испытывает разочарование и растерянность, когда ее собственные чувства отличаются от прописанных в стереотипе.

Мое предположение также подтверждается словами многих высокочувствительных мам, с которыми я работала и которые описывали это состояние диссонанса.

Вот как они сами говорят об этом:

С первым ребенком я примерно первые полгода вообще не понимала, что такого прекрасного в материнстве, что про это все так пишут и рассказывают. Не было того счастья и радости, была тревога за ребенка, за его уязвимость, за то, что с ним что-то не так. Было постоянное ощущение собственной уязвимости, того, что я какая-то неумелая и неправильная мать, много неуверенности в собственных решениях и действиях. Со вторым ребенком было проще, радость появилась практически с первых дней, хотя мы еще какое-то время привыкали друг к другу.

Наверное, я представляла себе все намного проще и по эмоциям ребенка, и по своим, и вообще весь процесс, а оказывается, что есть так много полутонов, что все намного сложнее. В реальности все сложнее, глубже, требует внимания, времени, настойчивости, чтобы вникнуть, разобраться. Мне кажется, настоящую глубокую радость от материнства я стала получать уже после того, как сознательно поработала над нашими отношениями с сыном.

В момент первой встречи с ребенком не было снизошедшей бурным потоком радуги материнской любви, как я представляла это себе. Было любопытство и облегчение – жизнь в безопасности, а с чувствами разберусь попозже!

У меня не было этого чувства, которое описывают другие мамы: весь мир озарился радугой, когда появился ребенок. Не было радуги, было только желание как можно скорее остаться наедине с собой, скрутиться в клубок и выключиться на какое-то время. Признаваться в этом другому человеку мне до сих пор стыдно, раньше я никому об этом не рассказывала!

Самым прекрасным после родов было, пожалуй, чувство облегчения, что все наконец закончилось! А какие-то глубокие материнские чувства пришли, пожалуй, намного позже, когда мы уже строили отношения, общались с малышом.

Когда мне положили сына на живот, я не испытала никаких особых чувств… Я была измотана болью, и на мне просто лежал мокрый кусочек мяса. Мне потом понадобилось несколько месяцев, чтобы пропустить сквозь себя всю массу тех чувств, включая впоследствии возникшее чувство вины, что я ничего не испытала к ребенку и, более того, даже как-то забыла про него на все время послеродовых манипуляций с моим телом!

Я начала чувствовать радость в материнстве только в последнее время, но мне стоило многих усилий, чтобы прийти к этому чувству. До этого преобладали уныние и безысходность!

До выхода из симбиоза я чувствовала в материнстве постоянную тяжесть, подавленность, раздражение. После сепарации я почувствовала наконец, как ни странно, своего ребенка, его чувства, мне стало интересно, радостно. Почувствовала ответственность, заботу, нежность, воодушевление! Но для меня это был долгий путь, эти чувства не свалились на меня сами собой, как я думала по рассказам других, это то, что я создавала своим внутренним трудом! И теперь у меня нет ни тени сомнения, что я могу это потерять или оно, так же как пришло, не может пропасть куда-то.

После родов, какими они были у меня, я не смогла даже порадоваться, когда увидела малыша, не смогла даже потрогать его и обнять. Все было как через какой-то туман. И в этом моменте, я думаю, у меня осталось больше всего боли и тяжести.

Первая встреча вызвала у меня странные ощущения – у меня были слезы, я была рада, что ребенок жив, здоров, что все с ним в порядке и что наконец все закончилось. Но при этом какого-то чувства родства, привязанности не было, еще пока не осознавалось и не воспринималось состояние, что это мой ребенок! И от этого чувствовала себя странно – ну как же так? Ты же его хотела? Носила, ждала?

Первые полгода у меня было странное ощущение, что я какая-то неправильная мама, так как я не испытывала сильной радости или любви к ребенку, но при этом я все необходимое делала, заботилась о нем. В первые три месяца я ловила себя на мысли, что сержусь на себя: почему я так себя чувствую?! Примерно в пять-шесть месяцев постепенно я стала ощущать тепло, потихонечку и удовольствие приходило от заботы о ребенке. Стало нравиться быть мамой. Сейчас, когда у меня трое детей, мне кажется, что чувства проявляются постепенно, мы с ребенком узнаем друг друга, приспосабливаемся друг к другу: и привязанность становится все глубже, и эмоций становится все больше!

Я как-то очень спокойно относилась к сыну – меня это настораживало тогда. Сейчас ему четыре, и я его люблю уже красочно и глубоко!

У каждой из этих мам был свой опыт, безусловно, можно предположить, что то, как проходили роды, оказывало влияние на их чувства и контакт с малышом. Но я захотела поделиться этим моментом с вами здесь, в этой книге, потому что я вижу, как много сложных чувств вызывает, особенно у высокочувствительных мам, то, что ожидания, связанные с огромной радостью первой встречи с малышом не реализовались так, как им это представлялось. Иногда женщина переживает годами… А ребенок? А он в это время растет, хочет ее внимания, исследует мир через нее, но она оказывается малодоступна для него, находясь в коконе своего чувства вины, стыда, ощущения своей несостоятельности в роли мамы.

Отношения с ребенком – это всегда отношения. И как любые отношения, они развиваются, строятся, состоят из массы разных нюансов. И в них участвуют двое. И да, отношения мамы и ребенка совершенно особенные, они не похожи ни на какие другие, но над ними тоже стоит сознательно работать. Надо понимать: какими я хочу видеть эти отношения? Что им мешает быть такими? Что я могу сделать, чтобы они стали такими, как я хочу. И тогда они расцветают, становятся сложнее, объемнее, многограннее, глубже. И чувства появляются тоже разные. Но именно это делает эти особые отношения для высокочувствительных мам столь ценными и привлекательными.

Иногда течению чувства радости, удовольствия от общения с ребенком, легкости, любви мешают детские травмы матери. Ребенок вольно или невольно заставляет нас встретиться с собственным детством, в котором могут храниться непроработанные тяжелые воспоминания, чувства, ситуации. С детской непосредственностью ваш малыш широко распахивает двери в тот чулан, который вы, возможно, закрыли давно, повесили большой замок и надеялись больше никогда не открывать. Об этом мы поговорим отдельно.

Дети – это тяжело!

Еще один стереотип, пришедший к нам из непростой истории нашего государства и утвердившийся в некоторых семьях. Неудивительно, что зачастую наши бабушки и прабабушки воспринимали материнство как тяжесть, надрываясь во время пятилеток, сутками стоя у станка в войну, впрягаясь в пахотный плуг вместо лошадей и при этом как-то еще рожая и воспитывая детей. Иногда память о сложных родах кого-то из женщин рода играет роковую роль и буквально с раннего возраста девочка – будущая мама – слышит, что детки даются тяжело. Порой она не понимает – о чем это? Но эмпатичные высокочувствительные дети легко считывают эмоции взрослых, наполненные тяжестью незавершенных травм. И со временем начинает казаться, что это их эмоции. У девочки, ставшей женщиной, появляется ребенок, и открывается ящик Пандоры – скрытые в нем чувства начинают выходить на поверхность, запускается программа «тяжело».

Иногда программа столь сильна, что ни о какой радости материнства уже не идет речь. Порой женщина воспринимает это выражение едва ли не как издевку. Радость материнства? Да о чем это вы?!

Утро, ты просыпаешься, уже осознала себя, глаза еще закрыты, и ты чувствуешь луч солнышка на занавеске, слышишь утренние звуки: птиц на улице, гул машин под окном, шуршание мужа на кухне. Пора вставать! И, едва открыв глаза, ты вспоминаешь: сейчас проснется ребенок, нужно приготовить кашу, отвести его в ванную чистить зубы. Потом еще заправить постель и уговорить надеть штаны. Потом будут машинки, эти вечные машинки, которые он гоняет по всей квартире. Попытка приготовить суп, сборы на прогулку, обед, «хочу мультик», еще на почту пришла посылка, квитанции за квартиру, опять варить этот компот, который он любит. Мама позвонит в самый неподходящий момент, ребенок убежит, я опять буду разрываться между мамой, ловлей бегающего кругами в одной штанине ребенка, молоко за это время убежит или я вовсе забуду включить под ним газ. И где-то в животе появляется тугой комок, хочется затаить дыхание, замереть, слиться с одеялом и уснуть лет на… много, чтобы не нашли, чтобы ушла эта нарастающая спираль тревоги и тяжести. Ноги, руки, тело отзываются тягучей, протестной ломотой – еще один день. И где-то на фоне всегда этот голос: «Детки даются с трудом!» Чей он? Мамин? Бабушкин? Той соседки, которая часто сидела со мной, пока мама бегала на работу? Неужели материнство – это бесконечная тяжесть? Так и должно быть? Или это я такая неумелая, бестолковая, вечно уставшая?

Узнаете в этом описании свой день? Ваши чувства напоминают эту маленькую зарисовку? Мне часто приходится работать с женщинами, которые примерно так ощущают себя в материнстве. Особенно трудно бывает высокочувствительным мамам, ведь их мозг выдает больше ассоциативных совпадений. На ниточку бус дней мы начинаем нанизывать преимущественно черные бусины: вот и вчера он не хотел идти на прогулку и носился по всему дому. Опять варить этот ужасный суп, который у меня вечно забирает столько сил. Снова в поликлинике будет очередь, а ребенок будет орать, мешать всем, а мне будет стыдно, и придется отлавливать его, извиняясь перед всеми и каждым. Обращайте внимание на те моменты, когда у вас включается обобщение. Нет жизни «всегда». Есть здесь и сейчас. И попытка негативного: вечно ты… опять… как всегда… – может помочь увидеть, что вы попали в некую ловушку своего ума.

Наш мозг устроен удивительным образом. Он практически одинаково воспринимает внешнюю реальность и ту, которую мы создаем мысленно. Нервная система будет испытывать напряжение, если вам грозит реальная опасность от агрессивно настроенной собаки и если вы боитесь, представляя себе возможную встречу с такой собакой. Именно поэтому мы порой чувствуем усталость, еще не начав что-либо делать. И дети превращаются в ожидаемую нами тяжесть.

Как высокочувствительная мама вы замечаете много деталей и быстрее испытываете раздражение от тяжести ситуации, которая зачастую создается в вашем воображении и потом воплощается в совершенно реальных ощущениях. Вы видите миллион подробностей реакции вашего ребенка, скажем, на отказ включить мультики. Это гамма разных чувств: вы видите хмурые бровки, изменение ритмики дыхания. Еще нет никакой истерики, буря еще не началась, но вы замечаете многие нюансы-предвестники, на которые, возможно, менее чувствительная по природе мама даже не обратит внимания. Может быть, ребенок справился бы со своим разочарованием, но ваша ассоциативная зона коры головного мозга работает активно. И вот вы уже реагируете на предвестники бури как на нее саму, добавляя свое возбуждение и раздражение (по поводу вероятной истерики из-за мультика) к возбуждению и раздражению ребенка. Ваши чувства входят в резонанс, и это может оказаться последней каплей – буря разразилась! А вы в очередной раз подтвердили свои ассоциации: материнство – это очень тяжело.

Я вовсе не хочу утверждать, что дети – это сплошная радость. С этим пунктом мы разобрались в прошлой главе. Дети – это всегда по-разному. И если вам удается остаться открытой грядущему дню, то вероятность, что он пройдет позитивно, возрастает. Если вы часто ощущаете эту беспричинную тяжесть, еще не имеющую под собой реальной основы, то просто постарайтесь разбить этот ком, состоящий из многих дел и сложностей, на отдельные части. Посмотрите на них как на задачи: вот мне предстоит завтрак, как я хочу его провести? Что мне хочется приготовить? Может, не все ваши желания сбудутся, но это просто завтрак, просто прогулка. И ваши дети тоже хотели бы мирного радостного дня со своей мамой, хотя их баловство, опыты (в том числе игру на маминых нервах) никто не отменял. Но добавьте разнообразных красок в свой день. Бусы жизни не могут состоять только из белых или только из черных бусин! Позвольте им быть разными, яркими, и вы начнете получать чуть больше удовольствия от своего материнства.

В той или иной степени каждая из высокочувствительных мам знакома со своей чувствительностью с раннего детства. Хотя понимание аспектов своей чувствительности, знакомство со своими потребностями, умение учитывать их, организовывать свою жизнь, презентовать ее другим людям – этому мы учимся годами! И продолжаем учиться всю жизнь. Отношение к своей чувствительности складывается на основании того, как мы были приняты, поняты и поддержаны нашими родителями, в какой мере среда, где мы росли, была позитивна в восприятии проявлений нашей чувствительности.

Для многих из нынешних высокочувствительных мам, детство которых прошло в советском и постсоветском пространстве, история знакомства со своей чувствительностью довольно сложна и не однозначна. Только недавно мы получили возможность познакомиться с достоверной научной информацией о наших особенностях. Понять их суть и снять многие ярлыки, которые мы носили с детства, постепенно принимая их за истинное положение вещей и глядя на себя сквозь них. Возможно, многим из вас с детства говорили: неженка, лентяйка, плакса, застенчивая, рохля, тормоз, истеричка… Большинство таких «терминов», говорящих о нашей чувствительности, носило негативный характер.

Если мы вспомним историческую эпоху, на которую пришлось наше детство, то мы поймем, что общество, в которое мы пришли открытыми, восприимчивыми детьми, было мало ориентировано на особенности высокочувствительных людей и мало ценило их. Период распада СССР, 1980-1990-е годы, – тяжелейшая в экономическом плане обстановка, неожиданно свалившееся понимание, что выживает сильнейший, что каждый за себя. А еще высокая конкурентность, тяжелая криминогенная обстановка, разлитая в обществе тревога за завтрашний день. Наши замотанные заботой о выживании родители, которые не имели порой ресурса ни на внимание, ни на понимание, ни на эмоции, находились в состоянии длительного стресса. Мир, к которому их готовили, рухнул, а новая реальность скорее пугала, чем была благоприятной. Историческое наследие травм «смутного времени» всколыхнулось в каждой семье с новой силой. Наши родители были выращены в системе, где не было признано право личности на приоритет ее интересов и реализацию ее индивидуальности. Наши мамы росли в среде, где общественное десятилетиями ставилось выше личного, где эмоциональность считалась недостатком, где истины вводились директивно разнарядками и не подлежали обсуждению.

Иногда, вспоминая детство, мы испытываем глубокую обиду на родителей за то, что не получили от них той поддержки своей индивидуальности, которая была нам очень нужна. Но очевидно, что в большинстве случаев наши родители просто не могли нам дать того, в чем мы нуждались. Это больная истина, но признание ее дает нам силы идти дальше, а не оставаться в этих незаконченных отношениях взаимных претензий с родителями. Наша боль, принесенная из детства, может стать нашей энергией развития сейчас. Она может дать нам соединиться с собой, понять себя глубже и дать нашим собственным детям совершенно другие условия, нежели мы получили сами.

В своей работе с мамами я встречаюсь с самыми разными и порой противоречивыми чувствами женщин, которые узнают информацию о характеристиках высокой чувствительности и понимают, что это во многом про них самих. У кого-то это вызывает восторг: вот оно, я всегда знала, что со мной все в порядке. Что я просто вот такая, что должны быть (и есть) другие похожие на меня люди.

У кого-то это вызывает опаску: не знаю, я привыкла относиться к этому как к своим недостаткам. Я боюсь передать их своим детям. Я много страдала от своих качеств и не уверена, что это поможет мне сейчас.

Кто-то опасается ошибиться: да, во мне отзывается то, что я узнаю, это во многом мне знакомо и близко. Но вдруг я ошибусь, и потом мне будет неловко за эту ошибку? Вдруг другие люди решат, что я пытаюсь выделиться, показаться особенной? Вдруг это привлечет ко мне излишнее внимание?

Вопросов много. Много сомнений. Много и индивидуальных вариантов того, как представлены характеристики высокой чувствительности у каждого конкретного человека. Важно не определение, которое вы даете себе, а то, что вы узнаете себя лучше, глубже, а значит, можете лучше распорядиться своими качествами, легче вписывать их в задачи каждодневной жизни, в том числе в такую важную часть вашей жизни, как материнство.

Вот как описывали свое отношение к своей высокой чувствительности женщины, которым я задавала вопрос: помогает или мешает вам повышенная чувствительность в материнстве, как вы относитесь к ней сейчас?

Мне мешает – часто чувствую «передоз» из-за постоянной включенности в ребенка и мужа. В этом вижу причину своих срывов и усталости. Иногда хочется быть «попроще»!

Я думаю, что скорее помогает. Она позволяет быть чуткой к детям, лучше получается вставать на их место, когда силы есть на это. Сейчас я отношусь к ней как к качеству, которое является частью меня. Когда я даю себе труд рефлексировать, то просто принимаю ее во внимание и даю ситуации более уравновешенную и здравую оценку. Когда не рефлексирую, то повышенная чувствительность в моем случае может принять самые разные формы, не все из них приятные, прямо скажем!

Помогает в том, чтобы лучше почувствовать настроение, потребности ребенка, но очень мешает в том плане, что я чрезмерно сильно все переживаю, все пропускаю через себя. Это переживание очень выматывает!

Я до сих пор не поняла однозначно и не приняла в полной мере свою сверхчувствительность. С одной стороны, я очень эмпатична к детям, чувствую их, у нас есть глубокое общение, связь, общая духовность. С другой – есть перегруз тревогами и много волнений и перепадов, большой резонанс от незначительных событий, когда, например, мелочь порождает волну ассоциаций и страхов.

Есть и плюс, и минус. Минус в том, что некоторые вещи воспринимаются слишком близко к сердцу. Сначала все кипит, а потом уже включается логика и удается успокоиться. Плюс – я больше слышу ребенка, глубже реагирую на его желания, особенно мне важно, что он чувствует, и сейчас я свою чувствительность воспринимаю как дар, ведь он тоже высокочувствительный и строит свое отношение к своим качествам, глядя на меня! И я хвалю себя все чаще и горжусь не только ребенком, но и собой!

Наверное, помогает, у меня, несмотря ни на что, очень хороший контакт с ребенком, я его хорошо чувствую, могу понять, что с ним происходит.

Пока мне сложно сказать, ибо о том, что я высокочувствительна, я знаю не так давно. Нужно еще время, чтобы понять, как мне это помогает, потому что до этого момента было ощущение, что повышенная чувствительность создает много напряжения.

Я не могу сравнить, как это – быть мамой без повышенной чувствительности, поэтому я принимаю себя в материнстве такой, какая я есть.

Нет, чувствительность не мешает мне, привыкла и приняла «как и должно быть»!

Во-первых, я наконец о ней знаю! То есть теперь я понимаю, что я не монстр, как меня уверяли с детства, не гадкий утенок, не «в семье не без урода», а обладаю определенным типом нервной системы, складом эмоционального восприятия и так далее. Знание, что я во многом отличаюсь от большинства тех, с кем сталкиваюсь по жизни, придает мне уверенности. Я не боюсь своей высокой чувствительности. Я отношусь к ней и как к определенной кондиции, с которой надо научиться жить, и как к очень полезному инструменту в материнстве, и как к источнику моего личностного развития и роста.

В какой-то мере мне очень повезло, к моей высокой чувствительности всегда относились в детстве как к данности и части моего творческого дара музыкальности. Поэтому я всегда органично воспринимала свою эмоциональность, стремление к деталям и нюансам смыслов, звуков, чувств, ощущений. Думаю, поэтому я легко применила все лучшие черты своей высокой чувствительности в своем материнском опыте как части моего общего жизненного опыта. Хотя, безусловно, некоторые аспекты были и остаются для меня своего рода вызовом! Я просто ужасно реагирую на резкие звуки; младенческий плач сына доставлял мне прямо физические страдания, и сейчас, когда дети начинают носиться с естественными для них криками, я мгновенно испытываю волну острого раздражения. Но я понимаю природу этого явления, и это помогает мне не срываться на них, а организовывать все так, чтобы сделать ситуацию приемлемой и для них, и для себя.

Однозначно только помогает, чувствуешь своего ребенка хорошо! Рада, что у меня есть повышенная чувствительность, так как это позволяет понять не только своих детей, но и себя – прежде всего!

Тяжело. Когда не знаешь, как с ней работать. Тонешь в себе и не можешь вытянуть себя, как Мюнхгаузен! Сейчас я счастлива, что благодаря работе со своей чувствительностью знаю о себе больше, могу применять ее в материнстве осознанно. Ощущение бессилия перед своими чувствами и чувствами ребенка практически перестало посещать меня после программы по выходу из симбиоза. Еще могу раздражаться на звуки: чем выше звук – тем выше раздражение, но пока это единственное слабое звено, и я отношусь сейчас к этому намного спокойнее, чем раньше. Если что-то не так, то главное – успокоиться и поговорить с собой. Разложить все по полочкам. Иногда мы забываем о себе за суетой – и тогда начинаются проблемы!

Мешает, когда я не пойму, как с ней управляться правильно. Помогает настроиться на ребенка и его потребности, его суть и путь. Сейчас я все еще учусь ею пользоваться. Сейчас сын стал старше, ему уже нужнее четкое руководство, которое хочется отдать папе, но я вижу жестокость папы, меня это ранит, поэтому приходит желание смягчить и не навредить ребенку… Моя чувствительность, мне кажется, еще связана и с моими границами, которые непросто ощущать и охранять. А напористость сына, его проверки меня на прочность цепляют и задевают; чувствительность отключается, включается контроль.