Текст книги "Рядом с алкоголиком. Исповедь жены"

10

Осень того года я помню весьма смутно. Что и говорить, это было непростое время. Миранда подрастала. Йоахим только начинал связывать слова в предложения и мог жутко разозлиться из-за любого пустяка. Зачастую он становился в позу и упрямо отказывался уступить. Нередко болел. Вирусы, принесенные из детского сада, приходили и уходили. Порой мы сами себе казались узниками, перемещающимися по квартире, без надежды выйти на улицу. Йоахим ужасно кашлял, и случалось даже, что от напряжения его рвало. Я уже давно не мечтала о том, чтобы попросить Рихарда встать вместо меня посреди ночи и убрать за Йоахимом. Когда он бывал трезвым, он и сам это делал, но чаще всего его не было дома, а если и бывал, то в таком состоянии, что кашель Йоахима разбудить его не мог.

Я ходила, сгорбившись, и все время ворчала, как старая бабка, постоянно хмурая и жалующаяся на свою судьбу. Тешила себя мыслью, что подам на развод, и мне нравилось представлять, как я выставляю Рихарда вон, но, на самом деле, я была не в состоянии это сделать. Глубоко в сердце я все еще чувствовала отголоски нашей любви, мои чувства к нему были все еще живы. Поэтому я смирилась и лишь постоянно жаловалась и хныкала, требуя от него, чтобы он меньше пил. Иногда он даже соглашался со мной, но, как правило, ничего не обещал. Мы продолжали ругаться целыми ночами. То из-за того, что он поздно пришел, то из-за того, что не позвонил. Как обычно, он обвинял меня в том, что я противна, зла и вспыльчива. Мы были молодыми, красивыми людьми, идущими в ногу с модой, имеющими прекрасных детей, отличную работу, которые, перешагнув порог своего дома, попадали в бесконечный ад.

Зачем мы терзали друг друга? Зачем мне все это надо было? Вопрос, который сидел у меня в голове и который я вновь и вновь задавала себе. Я не могла ни избавиться от него, ни найти на него ответ. Может, потому что я все еще глубоко и страстно любила Рихарда? Скорее всего, да. Где-то в глубине души я все еще хранила образ его настоящего «я». Кроме того, он умел манипулировать мной, как хотел. Я поняла это, но было слишком поздно. Он крутил мной, как тряпкой на швабре. Он был силен, отважен и не собирался подчиняться кому бы то ни было. Это был тот тип одинокого ковбоя, перед которым нам, девушкам, не устоять. Нам хочется заботиться о них, спасать их. Нам хочется, чтобы в нас нуждались. Никогда ранее такой мужчина, как Рихард, не проявлял ко мне интереса. И хотя он был младше меня, в клубной тусовке у него был такой авторитет, о котором мне не приходилось и мечтать. Прежде чем я окунулась в его мир, я и не предполагала, что мне нечто такое может понравиться, во всяком случае на первых порах. Благодаря Рихарду я почувствовала себя особенной. Я была Его женщиной. Избранной. И в горе, и в радости.

Почему же меня притягивал мужчина, у которого были такие проблемы с алкоголем? Скорее всего, разумного ответа на этот вопрос не существовало.

Насколько я знаю, в нашей семье ни у кого никакой зависимости не было, разве что моя тетя с маминой стороны несколько раз слегка перепила водки. Когда мне было четыре года, ее вырвало в нашей гостиной. Этот случай я, будучи ребенком, с большой охотой рассказывала всем, кто готов был меня слушать, чего мама очень стыдилась.

Мои родители относили тех, кто страдал зависимостью, к низшей категории людей. «Те». Открыто ничего не говорилось, но считалось, что интеллигентный человек умеет обращаться с алкоголем. Умеет пить аристократично. Умеет вести себя в ресторане. Умеет выпить бокал вина к ужину. Умеет выпить на вечеринке коктейль. Вспоминается, что когда мы в семидесятые годы ездили на Майорку, то родители всегда заказывали коктейль «Cuba Libre». Каждый – один-единственный бокал. И когда он был выпит, никому и в голову не приходило заказывать следующий.

– Ты так боишься своего отца, – сказал Рихард. – Прямо испытываешь перед ним какой-то трепет… Когда ты уже наконец освободишься от всего этого?

– Лучше испытывать трепет, чем не иметь никакого отца, – отсекла я и в ту же секунду пожалела о сказанном. Это была ошибка.

Одним из самых распространенных аргументов в пользу того, почему кто-то начинает пить, является отсутствие в семье отца.

Классика. Боль молодого мужчины. Боль мужчины среднего возраста. Боль старика. Женщины, которые вырастали без матери, не спиваются так часто, как мужчины. Уход матери из семьи оставляет после себя множество вопросов и печали, но от этого прежде всего страдает ее собственный имидж, имидж женщины в обществе.

Что касается отца Рихарда, то это действительно была неприятная тема. Иногда Рихард с удовольствием говорил о нем, но я как-то не особенно прислушивалась. Я не вполне понимала, что тем самым он хочет восполнить чувство утраты, живущее в нем. Может, я была слишком наивной, потому что мне было трудно представить, каким образом человек может потерять отца. Мой отец был рядом, и я, и Шарлотта всегда могли положиться на него. Мы никогда не чувствовали себя покинутыми. Я всегда боялась только того, что папа умрет, но даже в этом случае я не могла себе представить, что он перестанет быть частью нашей жизни. Должна признаться, что я никогда так и не сумела проникнуться этим Рихардовым чувством одиночества.

Отец Рихарда никогда не искал его, хотя был довольно богат и проживал всего в паре часов езды от Стокгольма. Он бросил мать Рихарда, Марианну, за два месяца до того, как Рихард появился на свет. Он так никогда и не установил контакт со своим сыном. Марианна же старалась всеми средствами восполнить своему сыну эту утрату, но ей так и не удалось заменить Рихарду отца, в котором он так отчаянно нуждался. Марианна была хорошей матерью. Она купила себе и Рихарду дом, отдала ему самую лучшую комнату, покупала ему самые дорогие и красивые фирменные вещи, словом, все то, на что он указывал пальцем, было его. Она экономила, чтобы приобрести ему модную кожаную куртку. Занимала деньги у друзей, чтобы купить Рихарду новые кроссовки на физкультуру. На Рождественские каникулы они ездили в горы, в Лондон на мюзикл. Но никакая забота матери не могла заменить ему отца, уход которого оставил после себя болезненную пустоту.

И все же я иногда старалась прислушиваться к пьяным тирадам Рихарда о его отце, бросившем семью, но мне казалось, что все это говорилось лишь для того, чтобы показать, как страшно это отразилось на нем, Рихарде. Казалось, он ищет повод свалить вину за свое пьянство на кого-нибудь другого, что меня очень злило. Недостаток понимания с моей стороны спровоцировал злость, которая сменила его плаксивое настроение.

– Стерва, да кто ты такая, чтобы выпендриваться? – он схватил меня за плечи и встряхнул.

– Ой, мне больно! Перестань!

– Хватит мне рассказывать о своих надутых родственниках, и не говори мне, что у меня плохой отец. Ты ничего не знаешь о моем отце!

– И ты не знаешь!

Эту последнюю фразу я сказала специально, чтобы сделать ему больно. Насыпать соль на рану. Крутануть воткнутым в тело ножом. Во мне появилась ненависть, которая породила страшную злость. Я хотела, чтобы мои слова убили его. Чтобы он сломался.

– Ну, ты и стерва! Как ты вообще можешь такое говорить! Неужели ты не понимаешь, как я несчастен, – заорал он.

– Ну, естественно, а как же я? Ты понимаешь, что и я несчастна от того, что ты превратился в настоящего пропойцу! Я жалею о том, что у нас с тобой появились дети, как отец ты ничтожество!

Я с треском захлопнула двери спальни и накрылась с головой покрывалом.

Миранда, которая спала на нашей постели, беспокойно зашевелилась. Йоахим во сне заворочался. Рихард резко распахнул двери и влетел в спальню за мной.

– В задницу! Так ты опять хочешь ругаться всю ночь? Я больше не могу! Утром меня ждет важная встреча, а я устал, как не знаю кто, у меня нет настроения ругаться, я хочу спать. Ты что, не понимаешь этого? Мне надоели твои постоянные сцены посреди ночи!

Кто бы говорил.

– Об этом надо думать тогда, когда ты торчишь до утра в своем дурацком клубе! И перестань, заткнись уже, орешь, как павиан, разбудишь детей.

Мне хотелось, чтобы последнее слово было за мной. Хотелось указать ему его место.

– Ну, ясно, ты будешь затыкать мне рот? Так я тебе этого не позволю! Я сам о себе позабочусь! Я ухожу и никогда больше не вернусь!

Бах, бум!

В прихожей он с шумом натянул на себя одежду, порылся в карманах. Я лежала и считала. Если я успевала сосчитать до тридцати, он обычно раздумывал уходить. Девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два. Черт возьми! Он не уйдет. Да и куда бы ему идти. Естественно, он мог пойти в пивнушку, но где бы он потом ночевал? Может, у Симона? Это был его самый близкий друг. Симон обычно его поддерживал. Рихард и раньше не раз ночевал у него на диване. Симон был слишком хорошим человеком. В определенном смысле, он тоже являлся созависимым. Но, тем не менее, у Симона появилась подруга, поэтому ему не очень нравилось, когда Рихард оставался у него ночью.

…Двадцать пять, двадцать шесть. Я услышала, как он потушил свет в прихожей.

Снова вошел в спальню.

Я сжала кулаки и закрыла глаза.

Он сел на край постели. Потянул к себе одеяло.

– Почему ты не можешь понять, что мне недостает моего отца? – зашептал он. – Черт возьми, разве это так трудно? Ведь я люблю тебя, я всегда любил тебя. И я не хочу ссориться.

Мне вдруг показалось, что он выпил меньше, чем я предполагала. Я почувствовала, как мои губы растягиваются в скептической улыбке. Я не собиралась мириться с ним, мне хотелось, чтобы он страдал, был в отчаянии. Точно так же, как он приводил в отчаяние меня. Мне хотелось вернуть ему все нанесенные мне раны, всю сказанную ложь, все его бутылки без капли алкоголя на дне. Я не замечала, что он борется. Может, мне не хотелось этого замечать. Могла ли я помочь ему каким-то иным способом, если бы хотела? Я так никогда и не смогла найти ответы на собственные вопросы. Все познавалось методом проб и ошибок: ошибка – опыт, опыт – ошибка. Но, в основном, только: ошибка, ошибка, ошибка.

Человек ко всему должен прийти сам.

11

Осень перешла в Рождество, Рождество – в Новый год. Новый год в нашей семье был вообще отдельной песней. Уже в сочельник у меня свело желудок от мысли, что Рихард планирует большую новогоднюю вечеринку, и от стресса и напряжения он будет сходить с ума все рождественские праздники. Естественно, в сочельник он выпил вина больше обычного, однако перед моими родителями вел себя сдержанно. Наше первое совместное Рождество было совершенно иным. Тогда он отличился «гусарским» поступком: напился до чертиков и забыл в такси подарки, на которые было потрачено несколько тысяч. В том числе платье, которое он заказал специально для меня и за которое заплатил кучу денег. Он никогда не отличался бережливостью, даже в самом начале нашей совместной жизни. Затем модель катера с дистанционным управлением для Эдварда, украшение для моей мамы (наверное, собирался произвести впечатление). Когда он позвонил в службу такси, ему сказали, что никаких вещей они не находили. Уже позже, много лет спустя, я подумала, что, скорее всего, никаких рождественских подарков не было. Видимо, он просто пропил те деньги, о которых думал, что потратил их на рождественские подарки.

Естественно, Рождество было для нашей семьи временем, полным напряжения. Запасы пива и крепкого алкоголя покупались в большом количестве. Запасы… ну, здесь я не могу удержаться от скептической улыбки. Весь алкоголь успевал исчезнуть раньше, чем наступал канун Рождества. А ежегодные ссоры традиционно разражались раньше, чем по телевизору начинали дневной показ Качера Дональда.

А все эти новогодние вечеринки… Это было нечто. Нужно было столько всего организовать, что Рихард пребывал в постоянном стрессе и вынужден был все время пить, так что пьяным он был двадцать четыре часа в сутки. На его половине постели я находила пустые спреи от насморка. Однажды у него под подушкой я нашла и окровавленную бумажную салфетку.

– От постоянной нервотрепки у меня пошла из носа кровь, – объяснил он.

Потом кровь из носа уже текла каждый день.

– На Новый год, где-то в девять-десять, мне нужно будет уйти, – предупредил он меня за пару дней до праздника. – Ты же понимаешь, это большая тусовка на тысячу человек. Сумасшедшие расходы, наверное, самые большие, которые у меня до сих пор были.

Огромные расходы были постоянной темой. Как и важность акции. Все это я понимала, но большего уважения к нему от этого не испытывала.

– Мы же собирались позвать на новогодний ужин Монику и Калле.

– Ясное дело, позовем. Все будет в порядке, увидишь. Мне просто жаль, что я не смогу быть с вами до полуночи, – сказал он.

Рихард с большим удовольствием организовывал вечеринки, обеспечивал тусовку едой и салфетками, прожекторами, цветами и безалкогольными напитками, множеством подливок к чипсам. Он обожал конфетти, серпантин и детские пищалки. Он украсил всю нашу квартиру и купил дорогую говяжью вырезку, спаржу и омара, хотя у нас не было денег. Я разнервничалась, подсчитав, сколько он выложил за все это денег. Интересно, откуда взялись деньги. Кредитная карта была пуста.

– Да ладно тебе, успокойся, ведь на дворе Новый год. Выпей бокал шампанского, – отмахнулся Рихард, поцеловав меня.

Счастливая семья. Вот и пришло время играть роль счастливой семьи. Миранда получила в подарок новое платье из «NK». Рихард обожал фирму «NK» и, имей он возможность, покупал бы все там, а не в «Карр Ahl» или «Lindex», которые нравились мне и где я покупала детям все вещи. Но нет. Папиной маленькой принцессе все самое лучшее. Естественно, она должна была нарядиться в ненормально дорогое платье фирмы «Кеnzo». То, что через две недели оно будет ей мало, никого не интересовало. Неужели он не мог купить хотя бы на размер больше?

– Ну, понятно, опять тебе что-то не нравится, я ведь все делаю неправильно, – заворчал он раздраженно, когда я высказала свое недовольство. – Так давай это барахло выкинем. Вот и все! – Он схватил платьице, скомкал его и швырнул в мусорное ведро.

Я кинулась к ведру. Восемь сотенных, выброшенных к остаткам хлеба с сыром и детского питания. Низ платья уже украсили кроваво-красные пятна от томатной подливки.

– Иди в задницу, Рихард, почему ты вечно все так воспринимаешь! Я ведь всего лишь сказала, что ты мог бы купить платье чуть побольше, раз уж хотел выкинуть за него столько денег. Миранде всего семь месяцев, ей пока не нужна такая дорогая одежда, ну, ладно, хорошо, раз ты все же решил купить ей что-то, то купи хотя бы нужный размер!

– Деньги, деньги, деньги! Ты, противная жадная корова, ты можешь думать о чем-нибудь другом? Человек пытается что-то сделать для семьи, и единственное, что он слышит: «Это ужасно дорого!» – аффектированно пародировал он меня, гримасничая при этом.

– Если бы ты проводил с ней больше времени, ты бы знал, что она не влезет в дурацкий шестьдесят второй размер, к тому же это французская фирма, их дети – как лилипуты, а Миранда уже сейчас весит больше девяти килограммов. Когда ты последний раз был с ней у детского врача? Единственное, что для тебя важно – что это одежда из «NK»! Тебя не интересует твоя дочь, ты что, таким образом хочешь откупиться от нее?

Я чувствовала, что мое раздражение переходит все границы.

– О'кей, тебе удалось испортить и этот Новый год. Позвоним твоим друзьям и скажем, что обед отменяется? Я им позвоню! Вот так!

Он вылетел из комнаты и кинулся к телефону. Я бросилась за ним. Нет, мне совсем не хотелось, чтобы он куда-то звонил и что-то отменял. Моника была моей подругой, и я не видела ее больше года. Калле, ее муж – вполне приличный и очень приятный человек. У них были две стеснительные девочки, четырех и семи лет.

– Только попробуй, – завизжала я и попыталась вырвать трубку из его рук.

– Я сейчас же позвоню им! Я не собираюсь терпеть здесь твоих сраных тупых подруг! Дай мне телефон!

Я вырвала телефонный провод из розетки.

– Прошу тебя, не надо никуда звонить. Никуда! Давай попробуем успокоиться. Почему мы вообще ссоримся? Потому что я сказала что-то о платьице, которое ты купил, и это тебе не понравилось? Это же глупо.

– Но это ты начала! Ты очень хорошо умеешь портить мне настроение. Только жалуешься, ноешь и ругаешься, и все тебе не так. Почему ты никогда не можешь меня поддержать, почему, черт побери, не можешь сказать ничего хорошего, хотя бы один-единственный раз! Например, Рихард, любимый, ты купил такое красивое платье. Но нет, ты этого не скажешь! Ты хочешь, чтобы я чувствовал себя идиотом!

– Да нет, я совсем не хочу, чтобы ты…

– Хочешь! Это ведь ты должна быть той самой-самой, и тебе надо держать возле себя какого-то дебила, чтобы на его фоне ты могла казаться себе еще более прекрасной. Но только, милая моя, ты здесь не начальник! Ты ничего не решаешь! Тем более в отношении меня!

Да, что касается его, я ничего не решала. Я могла решить настолько ничтожное количество вопросов, что самой было противно.

Я вообще ничего не решала, зато он бегал по миру, накачивая себя шампанским, и когда вдруг потребовалось всего лишь повесить на люстру в гостиной серпантин, он умудрился поскользнуться, сорвать люстру, упасть со стола, удариться головой и потерять сознание.

В момент все стихло и смолкло. Мы испугались. Ну да, верная подруга опять взяла на себя всю ответственность и положила ему на голову компресс, а он тем временем так и лежал на полу, даже не подозревая, какой вызвал переполох. Так, компресс на голову и быстренько собрать все осколки…

– Папочка умер? – спросил Йоахим беспокойно, увидев Рихарда лежащим на осколках разбитой люстры, посреди конфетти.

– Нет, миленький, папочка просто отдыхает.

Каким-то чудом нам удалось, спустя всего пару часов, принять гостей – Монику и Калле с детьми. Гостиная выглядела красиво и празднично, Рихард надел смокинг, а я выбрала маленькое черное платье, туфли на высоком каблуке и новогоднее украшение, отливающее золотом. Эдвард и Йоахим были одеты в красивую одежду, а Миранду нарядили в платье от «Kenzo», хотя оно было ей маловато. Мы все очень мило улыбались гостям и чуть позже с удовольствием съели и омара, и спаржу, и вырезку. На десерт подавалось мороженое, так что дети были счастливы. Мы ни разу не поссорились, хотя отношения между нами были натянуты до предела и сравнимы разве что с напряжением в тысячу вольт. И хотя Рихарду было неприятно, что, падая, он порезал себе лицо, он прекрасно справился с ролью радушного хозяина. Более того, он подтрунивал над собственной неловкостью. Чуть позже он извинился и ушел, ровно в десять: десять, когда черное небо со снежными облаками начал озарять первый праздничный фейерверк.

Вернулся он уже в новом году, ближе к вечеру.

12

Мне помогали выжить какие-то странные механизмы. Одним из них была, естественно, любовь. Но как я могла продолжать любить того, кто так открыто ранил меня и остальных? Но ведь он не бывал таким постоянно. Он бывал классным. Иногда. Не очень часто. Но чем дальше, тем реже.

Созависимая. Именно так называется мое состояние. Тело постепенно наполняется беспокойством, нервозностью, проблемами.

Иногда я подолгу смотрела на себя в зеркало, размышляя над тем, что я делаю. Это было безумием, так дальше продолжаться не могло. Но продолжалось. Дни превращались в недели, недели – в месяцы. Часы, тикая, убегали, готовились котлеты и тефтели, дети набирали вес и росли. Миранда начала ползать на четвереньках и, держась за стол или стул, могла даже стоять. У нее прорезались два нижних зубика, и она научилась говорить «мама». «Папа» она говорила редко, потому что папы вечно не было дома. И это меня устраивало, потому что я боялась его возвращений и радовалась, когда он отсутствовал.

Я понимала, что мне надо поговорить с ним, когда он трезвый. И как-то февральским днем, после обеда, я решилась на разговор. Мы оба были дома. За Йоахимом в садик и за Эдвардом в школу надо было идти только через пару часов. Миранда спала.

– Рихард, присядь, пожалуйста, на минутку, мне нужно с тобой поговорить. Я не хочу ругаться, но поговорить надо.

– Хорошо.

Он был осторожен и подозрителен.

– Понимаешь, милый, так дальше продолжаться не может. Это невыносимо. Целыми ночами мы ругаемся, а в последнее время орем друг на друга даже днем. Атмосфера ужасно напряженная. Давай сходим на консультацию. Думаю, нам это необходимо.

Он мгновенно вспылил.

– Не верю я никаким консультациям. Мы что, должны сидеть там и рассказывать о наших отношениях какой-то бабе? Ты все равно будешь переиначивать все мои слова, и я опять буду выглядеть, как…

– Как кто?

– Как… ну, откуда я знаю? Я только знаю, что во всех проблемах ты будешь винить меня. Но я уверен, что это не моя вина. Ты меня уничтожаешь.

– Да ладно тебе. Я тебя уничтожаю? А мне кажется, что все как раз наоборот. Я сижу с детьми, пока ты вечно где-то пропадаешь, поздно приходишь, причем выпивший… Думаю, все дело в том, что ты слишком много пьешь.

– Ну вот, опять! Ты мне просто завидуешь, что я живу, как хочу! Понятно. Ты просто не можешь смириться с тем, что мне хорошо. Тебе непременно нужно найти способ меня укротить.

– Но если мне кажется, что ты слишком много пьешь, может, у тебя действительно с этим проблемы?

– Нет у меня никаких проблем! Моя самая большая проблема – это ты, ты как вошь в заднице…

Наш разговор вошел в обычное русло. Как всегда. Мы на всех парусах мчались к скандалу, и ничто нас не могло остановить. Мы разговаривали на повышенных тонах, как всегда, когда касались проблемы алкоголизма.

– Но я хочу пойти в семейную консультацию, – я пыталась настоять на своем. – Думаю, что это важно для нас. Подумай о детях!

– «Подумай о детях! Подумай о детях!», – передразнил он меня. – Что ты опять начинаешь, естественно, я думаю о детях. Постоянно о них думаю. Я хочу для них все самое лучшее.

– Так давай я договорюсь, чтобы нам назначили время.

– Никогда!

На этом разговор закончился. Я решила расслабиться и попробовала по-рассуждать. А вдруг Рихард действительно прав и я просто цепляюсь к разным мелочам? Я решила оставить его в покое и не дергать по пустякам. Что если он прав и я не оказываю ему достаточной поддержки? И я изо всех сил начала поддерживать его, как только могла. Ночные вечеринки, поздние возвращения. Дурацкая комбинация. Запах виски в спальне. Разбросанные повсюду пустые упаковки от незерила. По привычке я продолжала контролировать алкогольную тару, и мои ожидания оправдались: я нашла бутылочку, промыла ее водой, а через пару дней принюхалась к ней. Я попала в цель! Как всегда, я попала в цель.

Это было безнадежно, грустно и одновременно очень болезненно, даже при том, что вполне предсказуемо.