Текст книги "Белоснежка и семь клонов"

Уже в аэропорту города Дюссельдорфа, едва успев перекинуться парой фраз с Алиной, Вика объявила, что через пятнадцать минут за ней приедет некий Клаус, первый из претендентов на ее руку и сердце. Алина удивленно захлопала глазами:

– Я думала мы посидим, поболтаем… Ведь не виделись давно. На Михаэля моего посмотришь…

– Не дрейфь, все успеем! – как всегда безапелляционно ответила Викуля. – Сейчас гляну на него и, может, сразу дам от ворот поворот!

– Так тоже нельзя…

– Ладно, не учи меня! Я уже на этих делах могу докторскую защищать! Вот, думаю, попробую еще за импортного мужика сходить. Ты же довольна своим Маркусом?

– Не жалуюсь, но… я ведь и не искала себе специально мужа за границей. Мы случайно в интернете познакомились, я просто упражнялась в немецком – без общения ведь язык теряется…

– Ну да. Или вообще не находится! – засмеялась Вика. – Я с потенциальными женихами общаюсь по-английски. С немецким пока – никак. Но надо будет – выучу.

– Не сомневаюсь! Единственное, прошу тебя, не спеши с выводами!

Алина боковым зрением заметила, что в двух шагах от них стоит полный мужчина и прислушивается к их разговору.

– Извините, – наконец он подошел к подругам и обратился к Вике по-английски, – вы – фрау Виктория Кабанова? Меня зовут Клаус Хоффман…

– А-а-а! – холодно протянула Вика. – Я вас сразу не узнала. На фотографии вы смотритесь по-другому.

Клаус покраснел и продолжал:

– Если ваша подруга не против, приглашаю посмотреть, как я живу. Можете погостить у меня, присмотреться. Мы могли бы познакомиться… поближе…

– Наврал мне с три короба, фотографию двадцатилетней давности прислал, а теперь ягненком прикидывается и к себе приглашает, – прошептала Вика на ухо Алине. – Дом, небось, тоже старый и гнилой, а не дворец, как он мне расписывал.

– Ну, не знаю, что тебе сказать. Давай все-таки, сначала ко мне заедем, вещи оставишь, отдохнешь, а потом уже к нему или кому другому – смотри сама. И не оставляя времени на раздумья, ответила Клаусу по-немецки:

– Фрау Кабанова должна немного отдохнуть и привести себя в порядок, а вечером вы можете вместе посидеть в ресторанчике и за бокалом вина обсудить свои планы. Идет?

Заикаясь от смущения, Клаус произнес:

– Да, да, конечно, я вам позвоню ближе к вечеру, и мы договоримся…

С тех пор прошло три недели, но Клаус так и не позвонил, о чем Вика совершенно не сожалела. И сожалеть-то у нее времени не было. На утро после приезда она уже отправилась во Франкфурт к следующему претенденту. За три недели было рассмотрено пять кандидатур, но остановиться ни на ком из них Вика не решилась.

– Так когда ты успела прошмыгнуть, что я тебя не заметила?

– Да вы дрыхли все без задних ног! Я приехала в пять утра!

– Зачем ты ездишь по ночам одна?

Вика махнула рукой:

– Потом расскажу! Пришлось сматываться… Плесни мне кофе, а то не проснусь никак!

– Ты бы повалялась еще, не выспалась же совсем…

– Спать некогда! Дел полно. Ну, а вы как?

– Михаэль познакомился вчера с очаровательной девушкой, а сегодня ночью ее увезли в неизвестном направлении…

– Да ну? Оказывается, не только у нас в Москве детей похищают… И что? Требуют выкуп?

– Пока ничего не требуют. Дело в том, что ее похитила няня, которая, по всей видимости, убила человека. Он, кстати, русский… Дмитрий Коновалов.

– Дмитрий Коновалов? – испуганно переспросила Вика. – Точно – Коновалов! У меня совсем вылетело из головы! Я привезла из Москвы пакет для какого-то Д.Коновалова. Обещала позвонить и передать. Замоталась с этими женихами и совсем из головы вылетело! Что же теперь делать? А может, это другой Д.Коновалов? Фамилия ведь довольно распространенная.

– Ну да. Распространенная. В России. А в Германии все больше Шмидтов и Мюллеров, чем Ивановых, Петровых и Коноваловых… Пошли, посмотрим на пакет.

Они поднялись в гостевую комнату, которая была отдана в распоряжение Вики. Среди разбросанных по полу вещей они пробрались к чемодану, поверх которого громоздилась аккуратная стопка классических костюмов.

– Зачем они тебе? – искренне удивилась Алина.

– В Европу, все-таки, ехала. Хотелось выглядеть прилично.

– Ну да, в них ты как раз и будешь выглядеть как белая ворона.

– Я это уже сама поняла, поэтому и не стала костюмы развешивать – одевать-то вряд ли придется… А вот и пакетик…

Вика вытащила из самых дальних глубин чемодана простой серенький конверт:

– Смотри, вроде, внутри только бумаги. И адреса нет, только телефон…

– Тем проще. Сейчас сразу позвоним и узнаем, что это за Д.Коновалов.

Алина вытащила из кармана телефонную трубку и стала набирать номер:

– Телефон местный, дюссельдорфский… Алло, могу я поговорить с господином Коноваловым?… Извините… Мои соболезнования…

Алина нажала на кнопку отбоя и посмотрела на Вику:

– Да. Это тот самый Дмитрий Коновалов и есть…

Глава 4

Ирина положила телефонную трубку на зарядное устройство и задумчиво посмотрела в окно. Типичный немецкий дворик – небольшая площадка для машин, аккуратно подстриженные кусты, ухоженное травяное покрытие, песочница для малышей, а возле нее – скамеечка, чтобы молодым мамам было удобнее наблюдать за своими чадами. Ближе к вечеру детский крик и женский смех, доносившиеся в течение дня со стороны площадки, сменяют грубые и крикливые мужские голоса.

Этот уютный закуток их двора стал своеобразным клубом местных любителей пива. Пьянчужек – в российском понимании этого слова – в Германии встретишь не так уж и часто. Зато любителей пива – хоть отбавляй. По большому счету, наряду с футболом, пиво можно назвать одной из главных жизненных привязанностей немецкого бюргера.

Пивные сообщества, как и все в нашей жизни, могут быть в той или иной степени престижными, завязанные на общих интересах, а могут быть и просто случайным сборищем любителей выпить. К последней категории как раз и относились шумные вечерние посиделки во дворе дома, где два с половиной года назад поселились Ирина и Дмитрий Коноваловы.

Район, в котором они жили, был сплошь заселен иностранцами или асоциальными немцами – кто еще захочет жить в домах, которые в послевоенные годы на скорую руку построили для новых немецких граждан, переселявшихся «на большую землю» из Восточной Пруссии? Все чаще в их районе слышалась русская речь. Правда, осталось и несколько старожилов – как раз из тех переселенцев, для которых все это и строилось. Возраста они уже были, понятное дело, весьма почтенного, и по естественным причинам их квартиры в последние годы стали освобождаться все чаще. Молодые немцы в них селиться не хотели – они предпочитают хоть и значительно более дорогие, но современные квартиры в престижных новых домах. Диме эти послевоенные постройки чем-то напоминали советские «хрущовки», и он окрестил похожие, как однояйцевые близнецы, дома с малогабаритными квартирками, «импортными хрущобами».

Ирину соображения престижа совершенно не беспокоили. Она, конечно, отдавала себе отчет, что доведись ей родиться на родине предков, жизнь могла развиваться совсем по-другому. И ей – учительнице немецкого и французского языков, и тем более, ее мужу-врачу не пришлось бы жить в скромной трехкомнатной съемной квартире в бедненьком районе Дюссельдорфа. Но все в жизни относительно – в родном Томске их жилищные условия были куда хуже. Даже несмотря на то, что оба они работали всю жизнь по специальности.

«Всю жизнь?» – Ирина горько вздохнула. Она любила Диму всю жизнь, сколько помнила вообще в себе это чувство. Собственно, для нее это было одно и то же.

Если Ирина говорила «люблю», то дальше речь не могла идти о рыбках, птичках, собачках, работе, учениках, и даже, как это ни кощунственно звучит, – о собственном сыне или отце. Для нее существовал только один человек, который занимал все мысли и к которому были обращены все ее чувства и эмоции – это Дима Коновалов.

Она прекрасно помнила тот день тридцать два года назад, когда она увидела Диму в первый раз. Ирина могла рассказать, в какой рубашке он был одет тогда, какого цвета были занавески на окне кабинета молодого доктора Коновалова, к которому она привела своего маленького сына Тимура на консультацию.

С отцом Тимура она развелась через месяц после его рождения. Ситуация совершенно банальная – молодой мужчина счел для себя вынужденное воздержание излишним испытанием и пригласил домой подружку жены, в то время, как она сама лежала в больнице на сохранении. Было жаркое лето, жили они в Джамбуле, так что на прохладный дождик рассчитывать не приходилось, а в больнице, как назло, отключили воду. Ирочка целый день надеялась, что к вечеру воду все-таки дадут, но в семь часов все работы закончились, а в кранах так и продолжал свистеть воздух. Обостренная беременностью чувствительность к запахам и всякого рода раздражителям доводила ее до исступления. В половине восьмого она не выдержала, сорвалась, поймала такси и через полчаса была дома. Картину, которую застала в своем маленьком семейном гнездышке, она вспоминать не любила.

За пять минут она потеряла мужа и лучшую подругу, а ночью родился Тимурчик. Появившись на свет семимесячным, он доставлял Ирине массу беспокойств. Тем более, что самое тяжелое для любой женщины послеродовое время совпало у нее с беготней по адвокатам, судам, выяснением отношений с блудливым супругом и его мамой.

Иришка всего два года назад окончила среднюю школу. Для многих девчонок из благополучных семей – еще совсем детский возраст. Заботливая мамочка заворачивает бутербродик и яблочко, чтобы деточка перекусила между лекциями в институте, а любящий папочка мечется в поисках дополнительного заработка: необходимо купить своей красавице золотые сережки не хуже, чем у других.

Такой заботы Иришка не ощущала. По правде сказать, нечто подобное она припоминала из далекого детства, когда жива еще была ее мама. Недолгая жизнь девятнадцатилетней Ирины делилась на две неравные и неравноценные части: с мамой и без нее.

Алевтина Петровна Нойфельд, иришкина мама, болела долго и тяжело – у нее был рак кожи. Последние полтора года жизни она вообще не выходила на улицу – стеснялась своего изуродованного болезнью лица, привлекавшего бесцеремонные взгляды прохожих и провоцировавшего сочувственные вопросы и причитания соседок. Ее муж и иришкин папа Степан Гаврилович безропотно нес всю тяжесть навалившихся на семью проблем. Если раньше его вклад в хозяйственные дела ограничивался походом в магазин или на рынок, и то исключительно в качестве тягловой силы, то теперь он стоял в очередях, готовил еду для себя и дочки, когда жена лежала в больнице, стирал, убирал – в общем, делал все то, что считают совершенно нормальным и само собой разумеющимся для женщины-хозяйки, но абсолютно противоестественным, когда заходит речь об отце семейства. Особенно, если учесть традиционные восточные понятия о месте мужа и жены в семье.

Родители Иришки были по происхождению поволжскими немцами и, еще будучи детьми, вместе со своими семьями были в срочном порядке высланы в начале войны подальше от приближающейся армии Гитлера. Возможно, Сталин со свойственной ему во всем подозрительностью, видел в каждом советском гражданине, носящем немецкую фамилию, потенциального предателя. Впрочем, и не немецкую – тоже.

Как бы то ни было, в годы войны в Джамбуле образовался «мини-СССР» из высланных всех мастей и разновидностей. Если учесть, что джамбульцев и до этого нельзя было охарактеризовать как однородную этническую массу ввиду специфического месторасположения их родного города на перекрестке среднеазиатских дорог, то после войны население Джамбула по праву можно было назвать «большой семьей советских народов». Многие из высланных прижились в гостеприимном теплом городе, и даже когда появилась возможность вернуться назад, приняли решение остаться.

Иришка с благодарностью вспоминала свою старую учительницу немецкого и французского – Вилену Федоровну Сурье. Именно она, питерская барышня, воспитанная родителями-большевиками, соратниками и личными друзьями Кирова, стала жертвой анонимки и по «политической» статье загремела в лагерь, а потом – на поселение в Джамбул. И таких преподавателей в их школе была добрая половина. Благодаря этой не особо счастливой случайности, джамбульские школьники получали образование не хуже столичного и без проблем поступали в самые престижные вузы страны.

Иришка выскочила замуж сразу после школы. По большому счету, ей было все равно за кого – главное уйти из ненавистного дома, где через год после смерти матери стала хозяйничать «царица Тамара» – так про себя Иришка называла свою мачеху. Вспоминая те годы, Ирина до сих пор чувствовала горькую обиду на отца, так быстро забывшего свою первую жену и утешившегося в объятиях молодой жены.

Жених он был, надо сказать, по тем временам завидный – главный инженер городского строительного управления, уважаемый человек. А кто такой уважаемый человек на востоке? Это тот, кто «сидит на дефиците». Так, кажется, говорилось в одной из интермедий Аркадия Райкина.

Стройматериалы во времена застоя – почти такая же валюта, как водка, когда она была по талонам. Возле Степана Гавриловича «заинтересованные» дамы вились еще при жизни жены, а после ее смерти количество претенденток значительно возросло.

При всем при том, выбор его удивил многих. Да, Тамара моложе его на восемнадцать лет. Это сомнительное достоинство было первым и последним в списке.

Внешность скорее отталкивающая, чем даже вообще никакая – излишне полная, с редкими волосишками, носиком-пятачком и поросячьими глазками. Хозяйка – отвратительная: неряха, лентяйка, венцом кулинарных творений которой была прогоревшая насквозь яичница. А уж если открывала рот – только держись! Ушат грязи выливался на любого встречного-поперечного, который осмелился на нее не так посмотреть или просто, проходя мимо, ей не понравился.

Откопал такое чудо Степан Гаврилович на одной из подведомственных строительных площадок – Томочка была маляршей. После удачного замужества она, естественно, работу оставила.

«Мне теперь надо заниматься воспитанием ребенка и вести хозяйство!» – с достоинством говорила она и глубокомысленно вздыхала, давая понять, какой непосильный труд она взвалила на свои хрупкие плечи. В качестве основного плацдарма по воспитанию и ведению хозяйства она выбрала диван. Примостившись на него на следующий день после посещения загса, вставала с обволакивающих подушечек исключительно, чтобы запустить руку в холодильник.

Из деревни она привезла свою мать, которая добросовестно исполняла роль кухарки и домработницы, оберегая семейный очаг любимой дочурки, которую наконец-то удалось выдать замуж. Да еще так удачно… если не считать, конечно, балласта в лице падчерицы.

Но, это дело временное. Девчушка самостоятельная, еще пара-тройка лет и можно ее аккуратненько выпихнуть в самостоятельную жизнь. А пока… пока она должна знать свое место!

Злобная сухонькая старушка с первого взгляда невзлюбила Иришку и не утруждала себя тем, чтобы скрывать свои чувства. В присутствии Степана Гавриловича она, приторно улыбаясь, сюсюкала с приемной внучкой, как будто ей было не тринадцать, а три года. Оставшись с Иришкой вдвоем, она игнорировала ее, как лишний предмет интерьера, который, к сожалению, никак нельзя выбросить, потому что к нему привязан хозяин. С одной стороны, девушку такое отношение вполне устраивало – она была предоставлена сама себе и не должна была отчитываться – куда и когда пошла, но с другой – ужасно обидно было ощущать себя лишней, никому не нужной, нелюбимой. Особенно тяжело было держать эту боль в себе – Иришка не привыкла с детства жаловаться, капризничать и шумно бороться за справедливость.

В десятом классе она начала встречаться с Алимом, парнишкой из многодетной татарской семьи. Одна из его сестричек училась с Ирой Нойфельд в одном классе. За него она и выскочила замуж, как только ей исполнилось восемнадцать.

Родители Алима были безумно рады столь ценному приобретению для их семьи. Породниться со «стройматериалами» – такая удача выпадает не каждому. Тем более, такому бедному жениху, как Алим, рассчитывать на такое везение не приходилось. И это же надо – сумел очаровать единственную дочку уважаемого Степана Гавриловича Нойфельда!

Насчет «сумел очаровать», конечно, громко сказано. Ирочка Нойфельд, как и любая шестнадцатилетняя девчонка, подстегиваемая разыгравшимися гормонами, готова была видеть в любом молодом человеке исключительно одни только достоинства.

«Моя принцесса, цветок души моей!»

Алим разговаривал с ней такими красивыми словами, какие до этого она читала только в книжках о необыкновенной романтической любви. Неопытная девушка, конечно, не догадывалась в то время, что целые цитаты из «дурацких сопливых женских романчиков» он просто заучивал наизусть и повторял их как стихи на уроке литературы. Она не сразу обратила внимание, что прекрасные эпитеты и сравнения постоянно повторяются, причем, не меняясь местами, в строгом порядке, как «Отче наш». Не удивляло ее и то, что, отходя от любовной темы, он становился сразу туповатым и косноязычным. Вспоминала позже, о чем они вообще разговаривали. И вспомнить не могла, потому что – ни о чем. То есть, были какие-то обывательские темы… И все. Но…

«Ты моя принцесса… Самая красивая… Твои глаза, как звезды…»

Эти слова и бархатный взгляд окруженных пушистыми ресницами карих глаз перевесили на чаше весов все остальные, совершенно незаметные влюбленной девушке, недостатки.

«– Кем быть лучше – дураком или лысым?

– Лысым!

– Почему?

– Потому что не так заметно!»

Этот старый анекдот пришел как-то Иришке в голову, когда она вспоминала первого мужа. До свадьбы, действительно, было многое незаметно.

Степан Гаврилович не был в восторге от выбора дочери, но его молодая супруга, обрадованная перспективой освободиться от присутствия падчерицы, сумела его убедить, что Алим – скромный, порядочный, воспитанный и к тому же красивый мальчик – будет хорошей партией для его нескладной затворницы-дочки.

– Смотри, так и просидит с книжками своими всю жизнь в девках, может такого шанса больше и не подвернется! И детки у них будут красивые… – прозвучал последний аргумент из уст мачехи, и Степан Гаврилович сдался.

Свадьба была по восточным представлениям довольно скромная, зато свадебный подарок Степан Гаврилович сделал молодоженам приличный – оплатил первый взнос за двухкомнатную кооперативную квартиру и на свадьбе вручил новоиспеченному зятю ключи от нее. Родители жениха, жалуясь на бедность и скромно потупив глаза, вручили невестке пару керамических ваз и набор дешевеньких эмалированных кастрюль.

У Иришки и в мыслях не было сравнивать значимость и ценность подарков. «Дорого внимание, а не цена подаренного!» – с детства учила ее мама, и сомневаться в справедливости этих слов девушка не собиралась.

Дальше пошли скучные и однообразные будни, разительно отличающиеся от яркой и насыщенной событиями и эмоциями жизни книжных молодоженов. Потребность в заучивании цитат у Алима отпала, а сам он был в состоянии более-менее членораздельно говорить только о том, кто сколько зарабатывает, какой дом строит, какую тачку купил. Еще совсем немного – и он тоже станет солидным и уважаемым человеком. Тесть пристроил его кладовщиком на склад стройматериалов.

Заводить ребенка так рано? Нет, в его планы это не входило… Но раз уж так получилось, пусть Ирина занимается тем, чем положено порядочной семейной женщине – мужем, кухней и ребенком. А то, что это такое – сидит за своими книжками целыми вечерами, когда она должна быть рядом с мужем, который пришел с работы и жаждет внимания. Она и сама работает лаборанткой в школе, а по вечерам занимается, потому что поступила на заочное отделение факультета иностранных языков Томского университета? А кто ее заставлял учиться? Зачем вообще женщине образование?

Дед Алима, старый и уважаемый человек, говорил, что образованная женщина – это не мужняя жена, и в былые времена грамотной татарской девушке вообще тяжело было найти мужа – никто не хотел иметь умную жену.

Мало того, что сидит со своими книжками, а еще и два раза в году летает в Томск на сессию. И чем она там, спрашивается, занимается – одна, без мужа?

Чем занимался в это время сам Алим, Ирина узнала уже после развода. Он прекрасно проводил время все с той же ее подружкой Лялькой Кобзаревской, с которой она и застала его в тот злополучный вечер, когда не вовремя приехала из больницы принять душ.

После оформления всех необходимых бумаг Ирина занялась разменом квартиры. В Джамбуле ее больше ничего не держало, а единственный близкий человек – ее тетя Таня, сестра покойной матери, жила в Томске. Собственно, этим и был обусловлен выбор университета, а позже – и места жительства Ирины с маленьким Тимуром.

Алим капризничал, выбирая себе квартиру. Второй такой шанс ему в жизни вряд ли подвернется, так что надо при разводе отхватить по максимуму. Возможно, и хлебное место кладовщика придется скоро оставить. Он теперь Степану Гавриловичу никто, а охотников на теплое местечко – полно. О своем новорожденном сыне Алим думал в тот момент меньше всего. Говорил Ирке – таблетки противозачаточные пей, а она… Умную из себя строит. А сама – дура дурой.

Наконец, Ирина нашла подходящий обмен – себе квартирку в Томске, а Алиму – рядом с родителями. Все остались довольны, Ирине было совершенно все равно, что квартира, по большому счету, принадлежала ей, поскольку была куплена на деньги отца, и что ее новое жилище в Томске было куда скромней, чем квартира Алима.

Она считала себя выигравшей – рядом любимая тетя, университет, где она учится на заочном отделении, а все неприятности – далеко, в прошлой жизни, которую ей хотелось выкинуть из памяти, как она это сделала с вазочками и кастрюльками, подаренными бывшей свекровью на свадьбу.

Жизнь в Томске ей нравилась куда больше, чем в родном Джамбуле. Ей казалось, что она попала из дикого средневековья в цивилизацию молодых, умных и красивых людей. В Томске она увидела абсолютно пустые прилавки магазинов, километровые очереди за вареной колбасой, но это совершенно не поколебало ее уверенности в том, что судьба ее двинулась в нужное русло.

Она устроила Тимурчика в ясли, а сама пошла работать препаратором в виварий университетского биофака. Тетя предлагала перевестись ей на вечернее отделение – легче, все-таки учиться, когда регулярно слушаешь лекции и можешь в любую минуту задать вопрос преподавателю, а Тимурчика она забирала бы вечером из яслей к себе. Иришка подумала и отказалась – привыкла уже сама заниматься, да и слишком уж щепетильной была, чтобы воспользоваться тетиным добрым расположением.

– Ну хоть в кино сходи в воскресенье или на танцы. Нельзя же все время только дома и с ребенком, – уговаривала ее тетка.

Изредка она стала позволять себе развлечения – встречи с новыми подружками по работе. Но и в гости чаще всего ходила вместе с сыном. Общение с отцом и его женой ограничилось телефонными звонками в дни рождения и открытками к праздникам.

В университетском виварии работало много молодых девчонок – иришкиных ровесниц или немного постарше, уже окончивших университет и занимающихся в аспирантуре. Одна из аспиранток Мила Коновалова – красивая блондинка с большой грудью и тонкой талией – как-то в разговоре о детских болезнях со знанием дела безапелляционно заявила:

– Я считаю, что детям надо делать абсолютно все прививки, хотя многие сейчас утверждают, что это совсем не обязательно.

Ирочка, особо мнительная во всем, что касалось ее мальчика, переспросила:

– Почему ты так утверждаешь? Ты ведь не врач?!

– Да, я не врач. Но зато мой муж – детский врач, и между прочим, кандидат наук! – гордо ответила красавица и снисходительно посмотрела в сторону скромницы Иришки.

«Хм… скромница скромницей, а ребеночка в девятнадцать лет от кого-то родила. В тихом болоте…» – подумала Мила и перевела разговор на другую тему.

У Иришки целый день крутилась в голове мысль, что вдруг она не успеет, не сделает вовремя какую-то необходимую прививку Тимурчику, и он заболеет страшной неизлечимой болезнью.

К концу рабочего дня она набралась смелости и подошла к Милочке с просьбой:

– Ты не могла бы попросить своего мужа посмотреть моего сына и… и сделать прививки. А то я была у нашего участкового педиатра, но она мне ничего не посоветовала. Сказала, что все в норме – и до свидания. Конечно, у нее двадцать человек под кабинетом ждут приема, а потом еще по домам надо больных оббежать. Я хотела бы… частным образом… договориться с хорошим специалистом, чтобы все было, как надо. По договоренности, конечно, – испуганно добавила Ирина, чтобы Мила не подумала, что она хочет просто воспользоваться знакомством с ней и бесплатно получить консультацию высококлассного специалиста.

– Ладно, спрошу у Димы когда и куда тебе с сыном подойти.

– Спасибо, спасибо! Я в долгу не останусь!

– Да ну! – махнула рукой Мила. – Не стоит благодарности. Свои люди – сочтемся! У нас ведь тоже есть маленькая дочка. Почти ровесница твоего мальчика!

– Правда? Вот никогда бы не подумала! Когда ты все успеваешь – всегда с прической и маникюром, и это с маленьким ребенком! Да еще диссертацию готовишь…

– С дочкой мне мама помогает. Ну а следить за собой надо обязательно – иначе глазом не успеешь моргнуть – мужа уведут. Сама знаешь, сколько в Томске молоденьких свеженьких студенточек…

– Да… – вздохнула Иришка.

– А твой-то муж, отец мальчика, где? – бесцеремонно поинтересовалась Мила.

– Увела его красотка-подруженька. Но я не виню ее в этом. Сам виноват. И я виновата. Не она – так была бы другая. А я думала – раз поженились, значит уже мой. Навсегда.

– Да, такой наивной можно быть только в восемнадцать. Хотя, ты и сейчас, вроде, не намного старше…

– Зато уже жизнью наученная…

На следующий день Мила принесла Иришке листок, на котором было написано – где и во сколько ее будет ждать доктор Дмитрий Коновалов.