Текст книги "Призрак"

13

За Джейми заехал водитель. «Надо же, у нее есть личный шофер», – поразилась было я, но как только мы оказались на заднем сиденье, за звуконепроницаемым затемненным стеклом, она заверила меня, что водителя наняла телекомпания специально для этой программы. Машины у Джейми не было, да и зачем – дома она бывала нечасто, машина впустую стояла бы в гараже. Милуоки в двух часах езды от Чикаго, на самолете туда лететь – смысла нет. Водитель же – небольшая роскошь, приятное излишество для знаменитостей, широко известных в узком кругу.

День прошел в бизнес-центре гостиницы. Посетители заходили ненадолго, проверить электронную почту или отправить факс. Только один все никак не уходил. Ему было слегка за тридцать, и роскошный отель, куда его поселила компания, произвел на него впечатление, и он считал, что остальные должны это оценить. Убедившись, что ни его пребывание в гостинице, ни дорогой костюм не привлекает взгляда Джейми, он решил опробовать на ней современный эквивалент свежезабитой дичи на пороге пещеры, а именно – поразить ее своим знанием компьютера. Она заверила его, что справится сама, но настырный парень не ушел, а устроился за соседним терминалом, притворяясь, будто работает, и каждые пять минут проверял, как очаровательная соседка «со всем справляется». Видно, надеялся, что она безнадежно заблудится в сети, он мужественно бросится ей на выручку и заработает приглашение в номер и несколько счастливых часов сногсшибательного секса с огневолосой красоткой. А что, если верить письмам, публикуемым в журнале «Пентхауз», это случается сплошь и рядом!

Джейми закончила поиск в сети и сбежала, отделавшись от приставучего бизнесмена стандартной фразой: «Мне нужно в дамскую комнату…» Я бы на ее месте… но она не я, и мне пришлось промолчать.

Вернувшись в номер, моя помощница взяла со стола скотч и расклеила отпечатанные страницы по стенам, чтобы мне было удобнее читать. Описание двадцати трех дел занимало больше сотни страниц: горстка подозреваемых, не особо выдающиеся убийства, но с какими-нибудь странностями, которые гарантировали интерес прессы и широкой публики. Когда место на стенах закончилось, Джейми разложила листы по кровати и дивану и глянула на часы.

– Я должна быть в гримерной через двадцать минут.

– Иди-иди. – Я обозрела фронт работ. – Этого должно хватить.

– Только б горничная не явилась. Даже моя слава спиритуалиста не поможет объяснить эту выставку.

– Я произнесу запирающее заклятие.

Заклятие, разумеется, не сработает на двери в мире живых, но вреда от него не будет, особенно если это успокоит Джейми.

– Удачи, – пожелала я. – Береги себя. Джейми вяло улыбнулась.

– Иногда так и хочется себя изувечить, лишь бы шоу не проводить. – Ее взор на миг затуманился. – И тебе удачи. Если что-нибудь понадобится, приходи в студию. – Она поколебалась. – Но если решишь появиться…

– Не появляйся в самом деле. Усекла.

Она попрощалась, схватила сумочку и ушла.

* * *

На первую стену распечаток ушло около часа. Я мысленно составлял а два списка подозреваемых – первой и второй категории. Некоторые убийцы не подходили вовсе. Например уличная проститутка, случайно убившая клиента. Она ограбила его и решила, что убивать выгоднее, чем подстилаться. Или девочка-подросток, которая заложила бомбу в женском туалете во время тренировки группы поддержки спортивной команды, а потом заявила журналистам, что «эти паразитки получили по заслугам». Таким, как они, поддержки никсы для принятия решения не требовалось. Исключила я из списка и совершивших преступления под воздействием алкоголя или наркотиков. Никса подбирала для себя напарниц в особом состоянии духа – на грани убийства, никак не могущих набраться решимости. Сзади кто-то присвистнул.

– А ты не теряешь времени даром! – Кристоф подошел поближе, оглядел стены, увешанные распечатанными статьями. – Я подумал, что тебе понадобится помощь, пришлось поиграть в детектива.

– И тебе это удалось, как обычно, – улыбнулась я. – Меня даже пугает твоя проницательность.

– Я всего лишь отыскиваю то, что мне нужно. – Крис повернулся к стене. – Откуда начать?

Я поразмыслила, показала на разложенные по кровати страницы и перечислила ему мои критерии.

– Я отберу подходящие, – предложил он. – А ты потом их прочитаешь и решишь сама.

Чем больше я читала, тем больше хотела завершить эту часть задания. Насилие меня не пугает. Чтобы стать могущественной в сверхъестественном мире, ведьме приходится заниматься черной магией. Пейдж хочет изменить ситуацию, хвала и слава ей за это. В ее возрасте передо мной стояло два пути: стать черной ведьмой или смириться с тем, что моих сил хватит лишь на то, чтобы запереть заклинанием дверь и Дрожать за ней от страха.

Посему я пошла по стопам многих юных ведьм и вышла из шабаша. Вышла или выгнали – мнения разделились. После этого я взялась за изучение могущественной магии: чародейство, кое-какие ведьмовские заклинания из-под полы, с черного рынка. В поисках силы я спустилась на самое дно сверхъестественного мира и добилась уважения тех, кто не уважает ничего, кроме насилия. Оно стало для меня инструментом, которым я научилась пользоваться с той же осторожностью, с которой прорубаются сквозь джунгли с помощью мачете.

В приготовленных Джейми распечатках мне встретилось совсем другое насилие, не ради победы над врагами и не ради выживания. Зависть, трусость и многое другое, увиденное мной в сознании ублюдка из камеры смертников. Читая, я вспоминала испытанные ощущения, и хотела поскорее завершить работу.

Кристоф увидел или почувствовал, что мне нехорошо, но ничего не сказал. Никаких «С тобой все в порядке?», или, хуже того, «Хочешь, я все сделаю сам?» Он посматривал на меня, прекрасно зная, что если я захочу поговорить об этом или прерваться, то сама скажу.

Наконец на последней стене я нашла ту самую статью, из-за которой мой мозг отказался воспринимать дальнейшую информацию. «Мадам Медея убивает малышей». Заголовок, аллитерированный с развязной изобретательностью, разозлил меня не меньше самой статьи. Так и преставилась журналистка в бюро новостей, ломающая голову в поисках подходящего заголовка и совершенно не думающая о чудовищных подробностях преступления, о немыслимом ужасе содеянного. «Главное, что коротко и броско. И даже со ссылкой на классическую литературу – деньги на высшее образование потрачены не зря».

Я колледжей не кончала, но отлично знала, кто такая Медея и что она натворила. Как и следовало из заголовка, в статье шла речь о женщине, убивших детей из мести мужу. Троих детей, старшему не исполнилось и пяти лет, утопила в ванной, а потом положила в кроватки. Муж пришел домой, хотел поцеловать их, как обычно, и обнаружил, что все мертвые.

Его преступление: измена. А чем дети провинились? Да ничем. Жертвы бессмысленной, невообразимой мести.

Кристоф подошел поближе, прочел статью, ласково приобнял меня, и прежде чем отстраниться, я на минуточку прижалась к нему, чтобы передохнуть.

– Хочется верить, что для таких, как она, есть особое место в аду.

– Не сомневаюсь.

Я бы с радостью поместила преступление в список неподходящих и больше не думала про него, однако заявление одного из друзей семьи в самом конце статьи исключало такой вариант. Стоит сунуть микрофон под нос обывателю и спросить их мнения, как они начинают считать себя важными, нужными и незаменимым. Потом разговор с ними повторяют в новостях, и, слыша себя от раза к разу, им становится так неловко, что они готовы закричать: «Я ничего такого не имел в виду!» Ловятся, бедняжки. Так вот, друг семьи признал, что Салливан грозилась отомстить неверному мужу страшно и жестоко. Почему же никто не рассказал об этом властям? «Мы думали, что у нее не хватит смелости».

Я взглянула на Кристофа. Прочтя ту же строчку, он плотнее сжал губы.

– Думаю, что эта история возглавит мой список финалистов, – вздохнула я.

– Несомненно. Я подобрал еще парочку кандидатов. Мы расправились с последними статьями, и оказалось, что нашли три очень подходящих преступления и еще шесть – возможных.

– Первым делом следует разобраться с Медеей. Все трое – в тюрьме, и для этих городов у меня есть телепортационные коды.

– Возьмешь меня с тобой? Я покачала головой.

– Тогда пусть Джейми поможет отыскать первого, а пока тебя нет, я разыщу оставшихся двоих.

– Спасибо.

Мы договорились встретиться у меня дома, и я отправилась на поиски Джейми.

14

Я встретилась с Джейми в холле гостиницы – шоу уже закончилось. Бизнес-центр работал круглосуточно, она быстро отыскала адрес тюрьмы, и я телепортировалась в нужный город.

До тюрьмы Аманды Салливан пятнадцать миль ходу, но я преодолела это расстояние бегом. Мне хотелось размять мышцы и избавиться от чувства клаустрофобии, овладевающей мной всякий раз, как я долго сижу на одном месте. Впрочем, после прочтения статей меня подгоняла не только нелюбовь к бездействию. Судьбы сказали, что никса атакует в среднем раз в два года, и у меня создалось впечатление, что времени у нас полно. Может, это было сделано специально, чтобы я не подумала, что меня торопят, но выяснилось, что «раз в два года» не значит, что она сейчас не обрабатывает новую напарницу.

К утру я добралась до тюрьмы и вошла через дверь для посетителей, зато меня не обыскивали, что приятно, потому как очередь собралась изрядная.

Я проскользнула через металлоискатель, мимо двух женщин в самом начале очереди. Обе старше меня, одной около пятидесяти, другой за пятьдесят. Видно, матери заключенных.

Та, что постарше, с гордой и уверенной посадкой головы, была убеждена, что произошла ужасная ошибка, ее ребенок невиновен и кто-то еще поплатится за допущенную несправедливость. Другая, помоложе, прятала лицо, тихо отвечала на вопросы охранников и грустно улыбалась, избегая взглядов окружающих. Мать, чье дитя оказалось в тюрьме, винит себя, сама не зная за что: то ли за рюмку вина, выпитую во время беременности, то ли за пропущенное родительское собрание в пятом классе, толи еще за какую мелкую родительскую ошибку.

Я прошла мимо них в зал ожидания. Бетонная коробка без окон всем своим видом гласила: «Лучше бы вы не приходили, но раз уж явились, то это вам не «Хилтон»». Расставленные по залу обшарпанные стулья, обитые красным дерматином, смотрелись оспинами на лице больного. Судя по их виду, от них отказались даже благотворительные организации (да-да, случается и такое). Посетители обходили стулья стороной, они тоже не собирались к ним прикасаться.

Жены, любовницы, родители, друзья – все нетерпеливо ждали. Кто хотел поскорее увидеть любимых, кто – покончить с неприятной обязанностью. В дальнем углу, у поста охраны, стояла группа молодых людей студенческого возраста, по большей части – юноши со значками студентов школы полиции штата. Ребята с гордостью демонстрировали эти почетные знаки, не пряча их под одеждой, так, чтобы никто не принял студентов за настоящих посетителей и не подумал, что они знакомы с низшими слоями общества. С таким отношением на службе они не пропадут.

Мимо будущих полицейских, мимо поста охраны, сквозь плексигласовый барьер я, наконец, попала на территорию заключенных и направилась к одноэтажному тюремному блоку. Пара камер была пуста, но в них виднелись признаки жизни: в одной – брошенная на спинку стула рубашка, в другой – раскрытая книга в мягкой обложке. Должно быть, обитатели чем-то заняты: принудительные работы, трудотерапия, прогулка, да мало ли. Частности тюремной жизни так и остались для меня загадкой, хотя многие говорили, что я заслужила изучить их самым пристальным образом.

Хотелось верить, что Салливан где-то здесь. Во-первых, потому что это упростило бы мою задачу. Во-вторых, я надеялась, что она никогда не насладится жизнью за пределами тюрьмы, даже на каменоломнях под жарким техасским солнцем.

Я двинулась дальше вдоль ряда камер. Некоторые были заняты. Обитатели ждали посетителей или были лишены прогулок и свиданий, совсем как школьники, которых оставляют в классе и не берут на экскурсию. Я почти дошла до конца ряда, когда за моей спиной раздался смешок. Я обернулась и увидела маленькую фигурку, пролезающую сквозь решетку. Похоже, это был маленький мальчик.

Ребенок пронесся по проходу, остановился, заглядывая в камеры. Он что-то нес в ладонях, сложенных лодочкой.

Темноволосый негритенок, одетый в аккуратно залатанные и заштопанные обноски. Так одежду не чинили со времен появления мануфактур и дешевой вещей. Некогда синяя, несоразмерно большая, его рубашка вылиняла до серого цвета. На локтях красовались заплатки, равно как и на коленях слишком коротких, обтрепанных штанишек. Обуви у него не было вовсе.

Я молча догнала мальчонку и остановилась в нескольких ярдах у него за спиной, чтобы не напугать. Сомнений у меня не было – это призрак. И все же его присутствие не укладывалось у меня в голове. Судя по одежде, он родился в позапрошлом столетии, но божественные силы никогда не вынуждали души провести вечность в облике ребенка. Юные призраки взрослели, и на этом останавливались, не начиная стареть. Судьбы подбирали погибшим детям родителей, причем только самых лучших, обычно тех, кто мечтал о детях, но Бог не дал, или тех, кто все еще хотел ребенка после того, как природа лишила их такой возможности. К счастью, дети-призраки встречаются редко, что позволило Судьбам практиковать высокоизбирательный подход. Во всяком случае, воспитание никогда не доверили бы никому, кто разрешил бы ребенку шататься по тюрьме.

Я деликатно кашлянула, как просила Джейми. Мальчик не обратил на меня внимания. Вместо этого он подошел к следующей камере, заглянул туда и улыбнулся. Потом повернулся бочком и пролез внутрь. Вел он себя так, будто решетка была для него преградой, но на самом деле палец ноги прошел сквозь прутья, как у любого призрака. Я подобралась поближе и заглянула в камеру. Внутри лежала молодая женщина, не старше двадцати, вся горя в лихорадке.

Мальчик подошел к ее постели и раскрыл сложенные руки. На ладони оказалось крохотное голубое перышко. Он протянул его больной; та лишь застонала. Он нахмурился, но уже через мгновение на лицо вернулась солнечная улыбка. Малыш положил свой подарок на подушку, коснулся щеки страдалицы, на цыпочках подошел к решетке и протиснулся наружу.

Когда он попал в коридор, я присела на корточки, чтобы оказаться одного с ним роста. Тут мальчик, наконец, заметил меня и, склонив голову на бок, посмотрел не без интереса.

– Привет. Какое у тебя красивое перышко! Где ты его нашел?

Он улыбнулся, поманил меня за собой и рванул с места.

– Подожди! – крикнула я. – Я не про то…

Он исчез в боковом проходе, и мне пришлось двинуться следом. Медея могла подождать.

Мальчик ждал меня за углом, возле двери, приплясывая от нетерпения. Не успела я его окликнуть, как он ухватился за ручку двери и изобразил, будто открывает ее. Разумеется, она не поддалась, но его это не смутило: он прошел через воображаемый дверной проем.

За дверью оказался короткий коридор с полками по стенам и принадлежностями для уборки. В самом конце обнаружился заколоченный люк в полу. И снова малыш притворился, будто открывает его.

– Может быть, не надо…

Он спрыгнул вниз. Я подошла к люку, присела на корточки и опустила ноги в дыру. Все это непросто проделывать, очень напрягает интеллектуально, точно так же, как ходить по полу и пользоваться мебелью в мире живых. Может показаться, что это несложно, но учитывая, что ни полов, ни мебели в моем измерении нет… Так почему же мы не проваливаемся? Потому что сами себя обманываем. Если твердо верить в то, что пол и стул существуют, то можно пользоваться ими, как любым осязаемым предметом, во всяком случае, не проваливаться насквозь. Поэтому, пролезая через люк, я ухватилась за пол и осторожно полезла внутрь, хотя пальцы ничего не ощутили.

Просунув ноги через заколоченный люк, я произнесла заклинание света. Более сильная магия редко срабатывает в мире живых, однако на простейшие трюки я вполне могу положиться. Лестница под люком, шаткая, наполовину сгнившая, могла в любой момент рухнуть от любой нагрузки. К счастью, в последнее время я ничего не вешу.

В маленькой темной каморке по бетонным стенам стекала вода, источая запах нечистот. Я снова зажгла магический огонек. Смотреть здесь было не на что. Голые стены и земляной пол. Водной из стен – заколоченная крест-накрест деревянная дверь. Шагнув к ней, я почувствовала что-то под стопой, посветила себе под ноги и подскочила от изумления.

На земле лежал маленький зеленый шарик, наполовину зарывшийся в грязь. Я наклонилась и сунула его в карман. Обычный детский игральный шарик, нефритово-зеленый, весь исцарапанный. Я повертела его в руке и улыбнулась. Призрачный шарик, вроде того призрачного кресла-коляски, сотворенного Кристофом в клинике для душевнобольных. Я сунула находку в карман и прошла сквозь дверь.

За дверью тянулся длинный коридор. По одной стороне виднелись двери, толстые, обитые стальными полосками, сплошные, если не считать щели на уровне глаз, закрытой металлической планкой.

За третьей дверью послышался плач. Я прислушалась: так и есть, за дверью – маленькая каморка, пять на пять футов, не больше. На деревянный пол брошен полусгнивший соломенный тюфяк, чуть прикрытый проеденным молью грубым одеялом. Каморка была пуста, но плач не прекращался. Он доносился со всех сторон, словно рыдали сами стены.

– Я не хотела, не хотела, – шептал голос.

– Кто тут? – огляделась я вокруг, пытаясь отыскать источник голоса. – Это ты, солнышко? Ты ни в чем не виноват.

– Простите, простите, простите.

Теперь слова доносились громче, и говорила, несомненно, женщина. Оправдания прерывали приступы рыданий. Я заглянула в пустые камеры по соседству. Голос был слышен в обеих, но раздавался он из средней каморки.

– Радуйся, Мария, благодати полная, радуйся… – Всхлип. – Я не… не помню. Радуйся, Мария…

– Эй! – Я вернулась в каморку. – Не бойся, я тебя не обижу.

Ответом было тихое пощелкивание. Мне припомнился шарик в кармане.

– Радуйся, Мария, – шепнул голос. – Радуйся, Мария, благодати полная.

Бусины четок, так щелкают бусины четок. Вдали хлопнула дверь. Плачущая испуганно вздохнула, и молитва оборвалась на полуслове. В коридоре раздались шаги, топот тяжелых сапог. Я выглянула наружу. Никого. И все же шаги совершенно отчетливо приближались.

Из каморки донеслось приглушенное завывание. Я огляделась по сторонам, и тут раздался, появился новый звук, мерный, но куда тише, чем шаги. Шаги приближались, и звук все учащался. Стук перепуганного сердца.

– Святая Мария, матерь Божья.

Молитва, тихая, как вздох, раздавалась вокруг меня, едва различимая сквозь стук колотящегося сердца. Шаги замерли за дверью. Зазвенели ключи. Женский всхлип раздался у меня из-под ног. В замке повернулся ключ.

– Нет, нет, нет, нет.

Скрипнули дверные петли, послышался звук открываемой двери, но в реальном мире она оставалась закрытой. Женщина вскрикнула так громко, что я чуть не взлетела до потолка. Кругом никого. Заскрипели половицы, как будто кто-то пытался пробежать по полу и забиться в самый дальний угол.

– Радуйся Мария, благодати…

Молитву заглушил смех. Хлопнула дверь. Женщина закричала. В комнате прозвучал удар, такой звонкий, что я пошатнулась, хотя били не меня. И еще один крик, от которого кровь застыла в жилах. Крик ярости и боли.

Все стихло.

Я огляделась по сторонам, напряженно ожидая новых призрачных звуков, но расслышана только тихое царапанье крысиных коготков.

Я осторожно вышла из камеры. Мальчик ждал за дверью. Я вздрогнула, выругалась. Он погрозил мне пальцем, потом этим же пальцем поманил за собой и рванул с места.

Я помедлила, собралась с духом и двинулась следом.

15

Мальчик провел меня через еще одну заколоченную дверь в другую комнату, пропахшую затхлостью и гнилью. Там, между штабелями прогнивших деревянных ящиков, он хранил свои сокровища: пригоршню шариков, несколько разноцветных камешков, перышки, голубую жестяную кружку. Еще там был сшитый вручную игрушечный зверек, то ли собака, толи слон.

– Мне кажется, ты что-то потерял, – сказала я, присев на корточки рядом с кучей сокровищ, и вытащила из кармана зеленый шарик. Мальчик восторженно защебетал и обнял меня. Я смутилась от удивления и обняла его в ответ.

– Как тебя зовут? – спросила я.

Он взглянул на меня, улыбнулся и кивнул.

– Ева. Я Ева, – указала я на себя. – А ты…

Малыш просветлел еще на несколько ватт, но снова ответил лишь кивком.

– Я хочу помочь тебе выбраться отсюда. Отвести тебя в красивое место. Хочешь?

Он кивнул, все еще улыбаясь, хотя, подозреваю, предложи я ему прогулку на собаках по Сибири, он бы точно так же улыбнулся и радостно кивнул, совершенно не представляя, о чем я.

– Мы скоро уйдем отсюда, солнышко. Но мне надо кое-что сделать, найти здесь кое-кого. Ты мне не поможешь?

Он отчаянно закивал, видно, на сей раз, понял, о чем речь. Я описала Аманду Салливан, но на лице мальчика отразилось разочарование, и он медленно покачал головой. Он понял идею искать кого-то, но сравнить словесное описание с виденными им людьми было выше его сил.

Я сосредоточилась, представила статью с фотографией Салливан и попыталась материализовать ее. Ничего не произошло. Ну ладно. Здесь моя магия почти бессильна, но в нашем измерении я способна на многое. Пообещав вернуться, я заскочила в призрачный мир, создала фотографию и вернулась в мир живых.

– Вот кого я ищу.

Мальчик тоненько вскрикнул и юркнул за меня, обхватил мне ноги, уткнувшись в них лицом. Я опустилась на колени, и он спрятал лицом у меня на плече. Худое тельце испуганно вздрагивало, и я мысленно отругала себя. Он знал – или чувствовал – что совершила Салливан. Обняв его и гладя по спине, я нашептывала ему слова утешения. Когда он перестал дрожать, я спрятала фотографию в карман.

– Забудь о ней. Лучше пойдем…

Он схватил меня за руку и потянул за собой. На залитом слезами лице читалась решимость. Я не стронулась с места, но он выпустил мою руку и припустил вперед. Я помчалась вдогонку.

Вслед за мальчиком я прошла вдоль ряда подземных камер, вылезла через люк, пересекла верхний тюремный блок, еще несколько комнат, миновала очередной охранный пункт и бронированные двери, и очутилась во втором блоке, поменьше. Все камеры были заняты. Зона особо строгого режима. Малыш подвел меня к последней камере, в которой на кровати лежала Аманда Салливан, читая «Женский домашний журнал».

Я обернулась к мальчику. Он спрятался за стену камеры, чтобы Салливан его не заметила.

– Не бойся, она тебя не тронет. Обещаю.

Он улыбнулся и кивнул. Бросился ко мне и крепко обнял, а потом рванулся прочь и скрылся в конце коридора.

– Нет! – крикнула я, пытаясь догнать его. – Стой…

Меня схватили за руку.

Трсайель.

– Этот мальчик призрак!

– Джордж.

– Ты его знаешь?

– Его мать была заключенной. Он здесь родился и умер пять лет спустя. Оспа.

– Он жил здесь?

– Когда Джордж появился на свет, тюремный врач был дома. Решил не утруждать себя работой. Джордж родился с пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Соседка его матери откачала его, но мозг успел пострадать.

– Значит, он был никому не нужен, – прошептала я.

– Ему позволили остаться здесь, с матерью, – кивнул Трсайель.

– Почему он до сих пор здесь? Разве не стоило бы…

– Вытащить его отсюда? Мы пытались, но он все время возвращался сюда, как голубь в родную голубятню.

– Потому что ничего другого он не знает. А здесь ему хорошо. – Я припомнила, как мальчик изображал, будто открывает двери. – Он не понимает, что умер.

– И ты думаешь, что ему надо открыть глаза? Я медленно покачала головой.

– Пожалуй, нет.

– Все это, – Трсайель обвел вокруг рукой, – не простоит вечно. Когда тюрьму снесут или забросят, мы заберем ребенка и, вероятно, позволим ему переродиться. В таких обстоятельствах это лучшее, что можно сделать.

– А тем временем гуманнее всего оставить его здесь. – Я выбросила из головы мысли о ребенке и повернулась к Аманде Салливан. – Это кандидат номер один.

Трсайель посмотрел на нее, и глаза у него вспыхнули. Он сжал правую руку, будто нащупывал что-то… например, рукоять меча.

– Прекрасный выбор.

– Ты уже все увидел?

– Да, достаточно для того, чтобы понять, что выбор правильный. Для большего надо сосредоточиться. – Он бросил на меня взгляд. – Давай, я сам посмотрю.

– Нет, это моя работа. Приступим.

Замелькали смутные образы, да так быстро, что я видела только размытые цветные пятна. Потом беспорядочное мельтешение сменилось… тьмой. Я ждала, нетерпеливо, как зритель в театре ждет, когда же поднимут занавес.

– Я хочу, чтобы он из-за меня мучился, – раздался голос, – точно так же, как я из-за него.

Эту фразу можно сказать по-разному, эмоции способны придать словам любой оттенок – ярость, бешеную страсть, о которой потом сожалеешь, холодную ненависть. Здесь же слышалось нытье избалованного ребенка, выросшего в избалованного взрослого, так и не понявшего, что никто не обещал ему легкой жизни.

Ответил другой голос, шепот, делавшийся то тише, то громче, убаюкивающий, как лодка на волнах.

– И что ты для этого сделаешь?

– Я… я не знаю, – недовольным тоном требовательного дитяти, – подскажи мне.

– Нет… это ты скажи.

– Я хочу причинить ему боль. Пусть расплатится. – Пауза. – Он меня разлюбил. Он сам так сказал.

– И что тут можно поделать?

– Отобрать у него тех, кого он любит. – В голосе прозвучало самодовольство. Похоже, Аманда обрадовалась собственной сообразительности.

– Кого же?

– Детей.

– Так чего ты ждешь?

Я замерла в ожидании ответа, простого, очевидного. Замерла в напряжении, смешанном с ужасом – как такая мысль вообще могла возникнуть.

– Я боюсь.

– Чего боишься?

– Что меня поймают.

Я зарычала и забилась в путах охватившей меня темноты.

Голоса исчезли, и я оказалась в маленькой комнате. Я напевала, потирая руки. Взглянув на них, я увидела в одной мыло, в другой – мочалку. Раздался плеск и восторженный визг. Я подняла голову, все еще напевая, и увидела трех маленьких детей в ванной.

Я попыталась вырваться из сознания Салливан, отбиваясь и рыча. К счастью, все вокруг потемнело.

Меня окатила волна ненависти. Не моей ненависти к детоубийце, а ее к другому. Я вернулась в разум Аманды Салливан, в другое темное место. Темное и пустое. Никса исчезла.

Сбежала! Сволочь! Она бросила меня, оставила одну. Она обещала, что меня не поймают. Обещала, обещала, обещала!

Мир вокруг меня посветлел, будто туман рассеялся. Бесконечное нытье, ненависть, обвинение всех и вся, жалость к себе продолжали отдаваться в сознании. Передо мной сидел приятный молодой человек в костюме.

– Вы упомянули голос, – проговорил он ровным баритоном. – Расскажите о нем.

– Она мне приказала. Заставила.

Мужчина проницательно посмотрел на Салливан, явно не веря ни одному слову из ее бреда.

– Вы уверены?

– Разумеется. Она мне приказала.

– Но когда вы говорили с полицией, то убеждали всех, что она подстрекала вас. Это не то же самое, что прямой приказ.

– Мои дети мертвы. Мертвы! И я неправильно выразилась, так что можешь засудить меня, сукин сын. Я была не в себе. – Заученный всхлип. – Мой мир… рухнул.

– Вы сами его разрушили.

– Нет! Это она. Она… овладела моей волей. Это была ее идея…

– Вы говорили, что идея принадлежала вам. Вы думали об этом…

– Нет! – Салливан вскочила на ноги, брызжа слюной. – Не думала! Не думала! Это была ее идея! Ее! Только ее!

И снова все вокруг потемнело. Передо мной промелькнуло еще несколько сцен… Предъявление обвинения, слушание дела, где ей отказали в освобождении под залог, неудачная попытка быть признанной невменяемой, два покушения соседок по камере, которые, как и я, мечтали удавить эту тварь. Потом все закончилось.

Трсайель выпустил мою руку.

– Все, – сказал он.

– Никса вернулась обратно.

– Что?

– Вернулась в призрачный мир, скорее всего сразу после совершения преступления. Пока она там, связь между ней и ее напарницей разорвана. Пока она не вернется в это измерение.

– А если мы убьем ее?

Пришел черед Трсайеля спросить: «Чего?» Впрочем, он обошелся без слов, недоуменной гримасой.

– Если мы убьем Салливан, – продолжила я, – она попадет в призрачный мир и свяжется там с никсой.

Ангел сдвинул брови.

– А что? Думаешь, не сработает?

– Нет, во-первых, я не уверен, что сработает, а во-вторых, первая часть решения проблемы меня не устраивает.

– Тебя не устраивает убийство? Ну вот, начинается. Только не пори всякую чушь насчет человеческого правосудия, которое должно идти своим чередом. Плевала я на это. Она убила своих детей. Она заслужила смерть. Зачем тебе здоровенный меч? Для того чтобы справедливость восстанавливать, так? Вот и восстановим.

– Да, в целом, но…

– Ты не хочешь брать это на себя? Тогда дай я все сделаю. И с удовольствием.

Некоторое время ангел молча смотрел на меня. Потом покачал головой.

– Так нельзя. Даже если она умрет, я не уверен, что смогу связаться с никсой через нее.

– И что? Можем, по крайней мере, попытаться. В худшем случае она умрет, отправится в ад и… «Ой, у нас не сработало. Какая жалость».

– Нет, Ева. Так нельзя.

Я подошла к решетке, с ненавистью уставилась на Салливан, и с яростью обернулась к Трсайелю.

– Значит, ее жизнь дороже жизней следующих жертв никсы? Ах, Боже, нет, мы не можем прикончить эту сволочную убийцу, потому что это нехорошо. Да пошел ты!.. Знаешь что? Ты ведь меня предупредил, так? Ты свое дело сделал. Возвращайся на свое седьмое небо или где вы там обитаете, и оставь меня в покое. А я свое дело сделаю.

– У тебя не получится.

– Не получится проникнуть в ее сознание? Знаю. И в призрачный мир я не смогу за ней последовать. Это твоя работа. Мое дело – доставка.

– Как? Ты не можешь влиять на реальный мир, значит, не сумеешь убить ее. Вот я о чем. Я понимаю, что ты хочешь остановить никсу, пока она не отыскала себе новую жертву. Но она пока не собирается ее искать. Пока она в призрачном мире, то никому не приносит вреда. Нам всего лишь надо дождаться, пока она вернется…

– Сидеть на месте и ничего не делать?

Наши взгляды встретились.

– Так уже было и будет еще не раз. Оба ангела, искавшие ее, столкнулись с той же проблемой. Когда никса скрывается в призрачном мире, они не могут найти ее, пока она не вернется сюда. А нам надо всего лишь присматривать за этой. – Он указал на Салливан. – Когда никса вернется, наша убийца ее почувствует.

– Зачем она вообще все это делает?

Он непонимающе взглянул на Салливан.

– Нет, не она. Никса. Ты сказал, что она снует туда-сюда. Зачем?

Ангел пожал плечами.

– Мы незнаем.

– А зря. Не на Багамах же она загорает, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Она чем-то занята.