Текст книги "Вне зоны доступа"

Пейдж

Выходные были адом, хуже, чем большинство выходных, потому что я не могла подрабатывать удаленно или проводить тренинги для персонала, чтобы заполнить долгие скучные часы между обедом и ужином. Я старалась держаться подальше от Pictey, но не могла. Я пыталась отказаться от поиска новой информации о моей сестре и терпела в этом неудачу. Я пыталась гулять и читать и даже открыла свой единственный флакон лака для ногтей и попыталась покрасить ногти на ногах. Это было утомительно и бессмысленно, и я выбросила лак после четырех покрашенных пальцев. Наверное, это было идеальное время для употребления легких наркотиков, но я их не принимаю, а поэтому не знаю, с чего начать.

Моя квартира, все пятьсот квадратных футов, начала сжиматься вокруг меня. Телевизор, которым я так наслаждалась после наступления темноты, издевался надо мной днем, когда я была слишком взволнована, чтобы сосредоточиться только на одном экране. Мне очень нравится ходить в кино, но фильм, который я хотела посмотреть, шел в кинотеатрах только первую неделю, и эти толпы народа были слишком велики для меня даже в самые лучшие времена. Я чувствовала неестественную, позорную роскошь безделья и ненавидела это. Должно быть, мне нужно сделать сотню вещей – интересно, когда я в последний раз меняла машинное масло? – Но абсолютно ничего, что я хотела бы сделать прямо сейчас.

Благодаря сочетанию скуки и погружению в интернет-бездну я дожила до вечера воскресенья, но когда я проснулась в понедельник, у меня не было абсолютно никаких сомнений в том, что я должна сделать сейчас – я должна вернуться на свою работу. Я не выдержала бы еще двух недель или даже двух дней, проведенных так же, как последние. Что я собиралась сделать, так это поговорить с Кэррин о новом фрагменте кода, который я хотела опробовать, чтобы засекать то, что я считала обычными угрозами пользователей, которые раз в неделю кричат о самоубийстве в посте знаменитости. В принципе, если мы сможем просматривать их во время изучения жалоб пользователей, мы будем знать, что это не по-настоящему, когда будем анализировать контент. У меня были некоторые сомнения в реальной жизнеспособности этой идеи, я и сама с подозрением отнесусь к любому программисту, который говорит, что может использовать искусственный интеллект для выявления клинической депрессии, но Кэррин это может понравиться. Возможно, именно это заставило меня засесть за рабочий стол с утра пораньше. Это стоило попробовать.

Но я недооценила не только проницательность Кэррин, но и уровень ее поддержки Pictey. Моя карта для входа не сработала, когда я приложила ее к входной двери нашего офиса. Я не могла не встретиться здесь с Суметой, а она явно знала, что я в отпуске, потому что она подняла свои безупречные брови, когда я проскользнула в здание позади нее.

– Ты должна была прийти? – удивилась она, и я ответила:

– Да. – Но я не села с ней в лифт, вместо этого я выбрала лестницу, а, значит, и выход из этого разговора. Когда я вышла с лестничного пролета, то снова застряла: у входа в наш офис была еще одна, более специфическая входная дверь с ключ-картой. Это было сделано для того, чтобы только сотрудники Службы безопасности Pictey, подписавшие соглашения о неразглашении длиной в десять миль, находились в пределах мили от той работы, которую мы здесь выполняли.

Мой идентификатор также не сработал на этих дверях, но Кэррин, очевидно, ждала меня, потому что двери распахнулись, и я увидела, что она стоит на пороге.

– Доброе утро, Пейдж, – тепло поприветствовала она меня. – Не хочешь присоединиться ко мне в моем кабинете?

Я не очень-то хотела. Я хотела бы подойти к своему компьютеру и просмотреть несколько жалоб. Я подумала, что если бы я сегодня утром поудаляла несколько фотографий интимных мест и немного пропаганды расизма, то смогла бы обрести душевное равновесие. Но не могла же я сказать ей этого.

– Это было бы здорово. Я кое-что придумала.

– Я уверена, что так и есть, – согласилась она.

– Ты… ты знала, что я приду? – Я не могла ее не спросить.

Она слабо улыбнулась.

– Я включила твой идентификатор в список запрещенных к проходу, – призналась она, имея в виду тот код, который Pictey присваивал людям, которые были уволены или признаны неуравновешенными при обследовании на психическое здоровье. – Но не потому, что ты для кого-то опасна, – быстро добавила она, – а потому, что хотела знать, когда ты придешь. Быть предупрежденной и все такое. – Ее улыбка была на удивление непринужденная. – Моя работа, помни, состоит в том, чтобы поддерживать тебя. Иногда мы не делаем выбор, который соответствует нашим интересам. Иногда мы можем даже навредить сами себе, несмотря на лучшие намерения.

Я закатила глаза.

– Я никому не причиняла вреда. Я просто пыталась понять, что пошло не так, вот и все.

Кэррин вздохнула.

– Давай поговорим в моем кабинете.

Ее глаза скользнули в сторону, как будто она искала кого-то, кто мог бы услышать. Я последовала за ней в кабинет и почувствовала себя странно дезориентированной. Неужели я узнала о Джессике только в пятницу? С тех пор я безуспешно пыталась не копать глубже в онлайн-жизнь моей сестры. Я нашла ее детские фотографии, которые моя мама загрузила много лет назад, посмотрела видео с ее первым сольным концертом, сделала ряд обоснованных предположений о ее подростковом возрасте, совершила виртуальную экскурсию по квартире на Airbnb, в которой она останавливалась в прошлом году, и прочитала все ее онлайн-отзывы. Включая восторг от чего-то под названием «Волшебная палочка для волос» с заголовком «Биббити-Боббити-ДУ»!

Я еще не придумала, как позвонить ей и поздороваться.

Как только я села, Кэррин начала:

«Я просто хочу подчеркнуть, не только с юридической точки зрения, но также и с психологической, что Pictey не сделал ничего плохого в этой ситуации и ты тоже. Крик твоей сестры о помощи не входил в твои обязанности. То, что она разместила это на нашей платформе, – печальное совпадение. И есть сотни различных способов, которыми этот пост мог быть истолкован. Жалоба пользователя, которую ты увидела – а я посмотрела ее со всех сторон – в лучшем случае была неубедительной, и то, как мы здесь работаем, страхует от многого и иногда дает гарантии, и все же, даже если бы мы каким-то образом улавливали каждый момент отчаяния в нашем маленьком уголке Интернета, даже если бы мы отправляли экстренные службы в каждом подобном случае, этого было бы недостаточно для некоторых людей. Мы не можем помешать кому-то покончить с собой. Никто не может, если человек настроен решительно. И ты должна усвоить более важный факт: самоубийство – это череда событий, состояний здоровья и личных ситуаций. Это не результат какого-то одного инцидента. Это одна из величайших печалей общества, но, безусловно, несправедливо возлагать ответственность за нее на код мобильного приложения.

Я кивала на все это, потому что за последние три дня я несколько раз разговаривала сама с собой и об этом же.

И все же я все еще уверена, что могла бы все изменить.

– Дело не в том, что я не понимаю всего того, что ты рассказала, – начала я. – Я просто заинтересована в том, чтобы изменить расстановку сил.

Кэррин откинулась назад.

– Это потрясающе с твоей стороны, – проговорила она. – Просто супер круто. Проблема в том, что ты не можешь сделать это прямо сейчас.

– Почему нет? Разве мне повредит немного работы над кодом за моим столом? – спросила я.

– Это может причинить тебе боль, Пейдж. Ты упала в обморок от паники три дня назад, и теперь, похоже, демонстрируешь чувство вины выжившего. Тебе нужно время, чтобы все это обдумать, прежде чем ты снова ринешься в бой.

– Это не настоящая причина, – отмахнулась я. – Если бы ты просто беспокоилась о чувстве вины выжившего, ты бы даже не рассказала мне о самоубийстве. Я бы ни за что не узнала об этом. Дело в судебном процессе.

Она сделала паузу. Начала что-то говорить, но потом остановила себя.

– Но моя сестра не умерла, – заметила я. – Разве это не сокращает ущерб? – Кэррин молчала, но внимательно наблюдала за мной.

– Коллективный иск, – добавила я.

Кэррин положила руки на стол, мягко, медленно, будто погружалась в аккорд фортепианного ноктюрна.

– Пейдж, – начала она. – Ты поделилась со мной тем, что не очень близка с семьей матери. Мы не хотим… подливать масла в огонь.

Я закатила глаза.

– Моя мама не пойдет на такое. Она даже не скажет ни единой живой душе, что именно произошло. Она бы никогда не позволила, чтобы это стало достоянием общественности. – Когда то же самое случилось со мной, она даже не произносила слова «попытка самоубийства», даже после того, как соседи начали болтать. Она назвала это «маленьким несчастным случаем с Пейдж». Если она вообще это как-то называла.

Кэррин покачала головой.

– Я не могу прокомментировать это, Пейдж, даже если бы захотела. И я не хочу этого делать, потому что моя миссия здесь проста: я здесь для того, чтобы поддерживать и защищать нашу команду. Это означает, что я хочу помочь тебе правильно воспринять эти события. И пребывание здесь, в этом офисе, обдумывание тех идей, которые у тебя возникают, не способствует твоему здоровью. Тебе нужно пойти домой, погрузиться в книги и фильмы и, если ты чувствуешь себя готовой, провести время со своей большой семьей. Обратись к своим ценностям и прими решение о том, хочешь ли ты вернуться сюда или пришло время перейти в другой отдел. Ты преуспеваешь в программировании, а здесь его почти нет. Может быть, ты будешь счастливее где-нибудь в другом месте.

Мои глаза широко распахнулись.

– Я думала, что меня не уволят!

– Конечно же нет. Однако у тебя появятся новые возможности. Если они тебе нужны.

Я прищурила глаза.

– Я не знаю. Я хочу вернуться в наш отдел. Сейчас. – Я сказала это, потому что я не знала, чем еще себя занять. Я занималась этим уже много лет. Я не знала, помню ли я, как делать что-нибудь еще.

– У тебя есть время все обдумать.

Я положила голову на стол Кэррин. Мне все равно, видит ли она, как я раздражена или разочарована. В конце концов, это всего лишь Кэррин.

Опустив лицо вниз, окруженная темнотой, я думала об одном из многочисленных исследований, проведенных Pictey, чтобы выяснить, как сделать так, чтобы люди хотели возвращаться на нашу платформу снова, снова и снова. Одним из выводов этой инициативы было то, что мы должны при любых обстоятельствах сохранять счастливый мир вокруг инфлюенсеров. Такие люди, как @Mia&Mike, являются причиной того, что миллионы пользователей открывают Pictey десять раз в день, каждый раз, когда они садятся пописать, поесть или стоят в очереди в магазине. Миа Белл должна быть счастлива всегда.

Однако счастье одного обычного пользователя не имеет значения для будущего платформы. Как, например, счастье моей сестры.

– Мне нужно посмотреть кое-что в телефоне, – предупредила я Кэррин. Я вытащила его, сняла блокировку и снова посмотрела ленту @Mia&Mike. К моему удивлению, со вчерашнего дня появилось несколько новых постов. Там были фотографии ее свадебных цветов, торта, красивого деревянного навеса, увитого пионами, с пяти новых ракурсов. На одном из них Миа, одетая в кружевное белое свадебное платье, обнимала женщину, которая была так похожа на нее, что она, должно быть, была ее матерью или старшей сестрой. Я не читала подписи, по крайней мере, в эту секунду. Как и в субботнем посте, во всех них было что-то странное, и фотографии были больше похожи на снимки с телефона, чем на идеально поставленные художественные фотографии, которые она обычно публиковала.

Я закрыла глаза, покопавшись глубоко в своей памяти, пытаясь понять, что же пытается донести до меня подсознание, но ничего не получилось. Когда я снова открыла глаза, я на мгновение увидела прекрасные предгорья на заднем плане и солнце на холмах, покрытых дикими цветами, и не в первый раз пожалела, что я Пейдж Миллер, проверяющая жалобы пользователей и бросившая свою сводную сестру в трудную минуту, а не Миа Белл, скучная, но красивая гуру идеального образа жизни и интернет-знаменитость, скачущая вверх и вниз по Скалистым горам под июньским солнцем, в окружении полевых цветов, тепличных пионов и любящей семьи.

– Хорошо, – наконец согласилась я. – Я уеду на некоторое время, если смогу вернуться на работу через две недели. Хорошо?

Кэррин кивнула.

– Две недели. А потом возвращайся, и мы проведем небольшую поведенческую проверку, и если все подтвердится – а я уверена, что к тому времени так и будет, – ты сможешь вернуться к своему обычному образу жизни.

– Хорошо, – бросила я снова и начала собираться, чтобы уйти.

– Пейдж? – окликнула меня Кэррин. – Могу я спросить, куда ты направишься?

Думаю, обратно в свою квартиру. Вернусь к слежке за жизнью моей сестры и продолжу жить опосредованно через совершенно незнакомого человека и, возможно, просто поменяю чертово масло, нужно мне это или нет.

Боже, даже я должна признать, что это звучит ужасно.

Вместо этого я подняла экран своего телефона, показывая ей одну из фотографий Мии с горами, солнцем и цветами.

– Вот, – сказала я. – Я поеду сюда.

Она улыбнулась.

– Выглядит идеально. Я уверена, твоя сестра будет так рада, что ты приехала!

– Может быть, – кивнула я. – Но даже если этого не произойдет, я все равно приду в норму, как ты и сказала. Буду читать книги, ходить на прогулки или что-то в этом роде.

– Все, что посчитаешь нужным, – заявила Кэррин, протягивая мне на подпись еще одно соглашение о неразглашении. – Но в пределах возможностей нашего адвоката.

Миа

Эй, #отряд, хотела бы я иметь больше времени, чтобы писать вам, но только послушайте: вчера сбылась моя мечта, а сегодня все мое внимание посвящено общению с семьей, особенно с моей мамой. Это человек, который постоянно успокаивает меня. А кто этот человек для вас? Если у вас нет ответа на этот вопрос, задумайтесь, что вы можете сделать, чтобы построить такие отношения? Подсказка: Эти отношения могут быть с самим собой. Делаю репост любимой управляемой #медитации, которую я делала и раньше в этом году, чтобы познакомить вас с некоторыми успокаивающими визуализациями на случай, если это то, что нужно вашей душе прямо сейчас. Спасибо вам за всю любовь и добрые пожелания, друзья мои. Я не могу представить жизнь без вас. Целую, Миа

К воскресному обеду у меня будут готовы все спонсорские посты. Я разместила цветы, торт, платье, хупу, косметику, обувь и даже некоторые вещи, которые не были спонсированы, например, гостиницу, просто потому что мне нравится парень, который ею управляет. Я заставила маму одеться и сфотографироваться со мной. Я использовала штатив и сделала еще больше фото: мое фото, фото гор, фото мамы. Хотя она и хиппи, она необычайно красива, как и я, но лучше, потому что мне нужна тушь, хайлатер, румяна и пудра, чтобы быть готовой к съемке, а ей нужно только бесформенное шелковое платье и заколка, чтобы поддерживать ее серебристые волосы до плеч подальше от ее поразительного лица. Ее кожа остается приятного оливкового цвета с апреля по ноябрь, а губы розово-коричневые без помады. Хотя она раздражает меня во многих, многих отношениях, это единственное, что я нахожу в ней милым, эта легкость и фотогеничность. Это создает своего рода баланс между нами, позволяет нам общаться.

– Дай мне посмотреть, – попросила она, когда мы закончили. Я показала ей фото, и она улыбнулась, довольная собой. – Думаю, мне бы не помешали филлеры, если бы я была из тех людей, которым они вообще нужны, – заметила она, явно напрашиваясь на комплименты.

– Ну уж нет, мам, – включилась в игру я. – Оставь филлеры нам, смертным. – Я не стала рассказывать ей, что на самом деле я уже использовала инъекцию, прямо у себя под носом, где к моим губам начала тянуться тонкая морщинка. Ей бы это не понравилось.

Но после того, как я распланировала фотографии на следующую неделю, собрала материалы для репоста, сняла несколько видео, заблокировала троллей, написавших за последние три часа, и быстро и выборочно поотвечала на комментарии, мое настроение снова начало падать. Мне пора было выписываться из отеля и возвращаться в Лос-Анджелес, а затем придет время снова остаться наедине собой и начать новый рабочий проект: операция «Не женаты», в ходе которой мне придется рассказать моим подписчикам, что свадьба была ошибкой и что мы собираемся аннулировать ее и продолжить нашу жизнь, умолять их быть добрыми к Такеру, сказать, что это была моя вина, и перевести Такеру большую сумму денег. А потом, после этого, личный проект: забыть Такера и продолжать жить своей жизнью.

Говоря о плюсах ситуации, «аутсайдер Миа» работает внутри своего бренда. Концепция @Mia&Mike временами сводилась к тому, чтобы собирать себя по кусочкам после утраты. В конце концов, хотя я была восходящей звездой Pictey, когда Майк все еще был со мной, именно его уход обеспечил мне настоящую преданность моих подписчиков. Когда рак пришел за моим трехногим лучшим другом слишком рано, именно мои подписчики на Pictey удержали меня от короткого путешествия от горя к отчаянию.

В реальной жизни срок давности для социально приемлемой скорби был слишком коротким. «Настоящие» люди в моей жизни забыли о нем в течение нескольких минут. Они спрашивали меня, почему у меня такой красный нос, и я отвечала, что у моей собаки рак, который не вылечить, и они говорили: «О, твоя собака была такой милой! Это так печально. Как думаешь, ты можешь сменить меня завтра в 6:45 утра? Я собираюсь пойти куда-нибудь».

Потом, позже, когда приходило время помочь ему перейти на небеса, люди говорили: «О, я думал, он уже умер. Так жаль. Как думаешь, можно ли как бы случайно упомянуть мой магазин в твоей ленте?» Ночью я возвращалась домой, а его там не было, он не приветствовал меня, не садился прямо на меня и не блокировал мою руку, тянущуюся к пульту, не заползал в изгиб моих ног, туда, где колени сгибались, когда я спала на боку. Иногда я просыпалась посреди ночи, дезориентированная, и обнаруживала, что плакала, пока не уснула на его собачьей кровати.

Именно мои подписчики на Pictey дали мне то утешение, в котором я нуждалась. Когда я лежала в своей темной квартире и плакала из-за Майка, они не спрашивали меня, что случилось. Они просили больше памятных фотографий, больше видео, больше воспоминаний. Меня окружали тысячи людей, которые тоже скучали по нему. Которые сами потеряли домашних животных, и им потребовалось много времени, чтобы пройти через это. Которые поощряли меня делать то же самое, что и они, чтобы меньше скучать без моего лучшего друга. Осознание того, как Майк был любим, осознание того, что я не скорблю в одиночестве, изменило весь мир. Это помогло мне пройти через это.

И мысли о Майке снова помогут мне пройти через это. Мне все равно, как это звучит – но потерять собаку было в тысячу раз больнее, чем потерять жениха. Любовь, которую я испытывала к этому мужчине, была любовью людей, с ссорами и взаимными обвинениями и всегда возможностью предательства, шансом на то, что наше сияющее притяжение превратится во что-то тусклое и скучное. С Майком не было никакой возможности предательства. Он был предан мне, абсолютно надежен, ходячее, трепещущее сердце и два ярких глаза цвета агата. Весь его руководящий принцип, от рассвета до заката, заключался в следующем: «Как я могу заставить всех чувствовать себя любимыми сегодня?» И он был так хорош в этом!

###

У нас с Майком было наше облюбованное бордовое кресло. Оно напоминало мини-диван, должно быть, я купила его из вторых рук. Теперь это кажется совершенно непохожим на меня, скорее подобное можно было найти в мамином доме. Оно было плюшевым, неряшливым и низким; оно никогда не выглядело иначе, как помятое. Я клала на него одеяло, потому что тканевая обивка действовала на шерсть Майка как липучка, а шерсти у него было очень много. Одеяло было старым, еще с колледжа, его моя мама дала мне в день переезда. У него был шелковистый край, и Майк много раз лизал этот край, когда впервые оказался в моем доме. Ветеринар сказал, что это было беспокойство, то же самое, которое заставляло его ковырять свою культю и грызть плинтуса в той старой квартире всякий раз, когда я уходила на работу.

Через две недели нашего совместного проживания я оглядела потрепанную лепнину и наполовину обглоданные ножки стула и сказала Майку, что так уж и быть, он может пойти со мной в студию йоги. Но, добавила я, он не должен там ничего метить, я сказала это ясно и твердо, и, как мне показалось, он все уяснил. Я привела его в заднюю комнату, устроила ему гнездышко в открытой конуре с любимыми игрушками и шумной машинкой. Я установила в студии очиститель воздуха и каждый вечер включал пылесос, и никого, казалось, это не беспокоило. Тревога Майка быстро ушла, и со временем он отважился войти в студию и начал сидеть со мной на платформе во время занятий. Он часто пытался вздремнуть на моем коврике для йоги, пока я была в позе собаки лицом вниз, и он был страшно удивлен, когда я переходила в чатурангу – позу, похожую на отжимание, зависая прямо над ним. Он переворачивался на другой бок на случай, если я захочу как-нибудь погладить его животик локтями. Он дышал своим горячим щенячьим дыханием мне в лицо.

Тем не менее, никто не жаловался. На самом деле, стало приходить все больше людей.

Майк заметил. Он знал, что студенты были там ради него. Он начал сидеть рядом со мной во время открытия. Во время самого занятия он пробирался между рядами ковриков, совсем как если бы он был моим помощником, готовым обратить мое внимание на потенциально опасное положение спины в повороте или особенно красивую позу треугольника. Его когти, как бы коротко я их ни обстригала, слегка постукивали по пробковому полу, когда он двигался. Когда мои ученики были в инверсии, он склонял голову набок в задней части студии и, казалось, улыбался им. Они все улыбались в ответ.

В конце каждого занятия я ставила учеников в позу покоя, они лежали на спине, чтобы достичь спокойной осознанности. Майк, казалось, сразу замечал этот переход, и ему не нравилось находиться на полу, когда это происходило. К третьему или четвертому классу он научился возвращаться на платформу вместе со мной за несколько фраз до того, как я начинала эту часть урока, и к тому времени его дыхание было очень громким от всех его усилий. Мои ученики улыбались от удовольствия, когда начинали слышать его тяжелое дыхание через мою гарнитуру, потому что они знали, что самые трудные части урока почти закончились. Как по волшебству, их тела расслаблялись, отдавая им силы еще на пять минут, зная, что после этого я позволю им отдохнуть.

Мы с Майком провели вместе сотни занятий. Я записала его имя в расписание рядом со своим, с небольшой пометкой для страдающих аллергией о том, что я буду смывать пыль и шерсть до и после занятий, используя фильтры для аллергенов. Огромное количество сложностей, через которые мы проходили, вероятно, остановили бы некоторых людей. Но для меня это было возможностью больше не преподавать без него. Он и я стали единым целым. Мия и Майк. Я не провела ни одного оффлайн-занятия с тех пор, как осталась наедине с собой.

Мама повернулась ко мне на кровати в гостинице, где мы обе лежали бок о бок.

– Милая, нам нужно собираться. – Ее слова были мягче, чем обычно, и так добры! Хотя она не совсем сочувствовала тому, что Такер бросил меня, она, кажется, понимала, что следующие недели и месяцы будут трудными.

– Я никуда не хочу, – ответила я ей, и она кивнула.

– Знаю. Но ты не можешь оставаться здесь, – проговорила она.

Я откинула голову на спинку кровати.

– Я все испортила, – сказала я.

– О, совсем нет. Должно быть, ты сделала что-то очень хорошее, раз смогла увернуться от этой пули.

– Не все браки заканчиваются плохо, – заметила я ей.

– Конечно нет. Но этот, должно быть, так и закончился бы. Иначе все было бы совсем по-другому, верно?

В этом она, конечно, была права. Я вспомнила разговор с Такером. Я не хотела бы провести свою жизнь с человеком, который считает меня мошенницей. Меня не волновало, насколько он был прав.

– Когда я вернусь домой в Лос-Анджелес, – начала я, – мне придется рассказать всем. Я должна найти способ объяснить все это стольким людям. Что, черт возьми, я буду говорить своим подписчикам?

Моя мама зацокала языком.

– Тебе не нужно им ничего говорить. Ты ничего не должна этим людям. Они тебе совершенно незнакомы! Ты могла бы бросить все это завтра, и никто бы тебе и слова не сказал.

– Мама! – возмутилась я. – Они обвиняли бы меня, были бы жутко возмущены, чувствовали себя преданными. Они бы отвернулись от меня. Им было бы больно.

– Ты слишком высоко ценишь свои маленькие послания с картинками, дорогая, – произнесла мама.

– Ты не понимаешь, мам! – Я не знаю, почему я думаю, что она когда-нибудь поймет, но, похоже, перестать пытаться не в моих силах. – Мои подписчики рассчитывают на меня. Вместе мы создаем сообщество. Я даю им то, что им небезразлично. Я пишу о важных ценностях и начинаю разговоры о том, что важнее всего.

Мама закатила глаза.

– Миа. Ну брось. Ты размещаешь фотографии свадебных платьев на веб-сайте. Отвлекаешь людей от их реальной жизни и создаешь ложное чувство близости, которое стоит между ними и истинной связью, истинным сообществом. Твои образы, которые невозможно воплотить в жизнь, заставляют людей думать, что нет смысла даже пытаться наслаждаться дурацкой реальной жизнью, которая у них есть.

Я выпятила подбородок, может быть, чтобы выглядеть сильнее, чем я есть, или, может быть, чтобы попытаться сдержать слезы. Я сглотнула.

– Ты действительно сейчас имеешь в виду все это, – спросила я ее, – или ты просто пытаешься заставить меня смириться с проблемой?

Мама повернулась на кровати, оказавшись в позе, которую я называю сукхасаной, а она – «ноги крест-накрест», лицом ко мне. Она взяла мои руки в свои.

– Я имею в виду то, что говорю. Но больше всего мне грустно, когда ты проживаешь всю свою жизнь на крошечном экране. Ты замечательный учитель йоги, или была им раньше, и когда я слышу, как ты говоришь о потере своего брата или Майка, у меня мурашки бегут по коже. У тебя есть дар. В глубине души я думаю, что ты просто ищешь способ отдавать этот дар. – Она тяжело вздохнула. – Я только хотела бы, чтобы ты нашла более продуктивный способ делиться им. Если бы ты была фотографом или каким-нибудь художником, я бы сказала: «Здорово! Размещай свои фотографии в Интернете». Но ты, как это называется, «инфлюенсер»? Инфлюенсером ты мечтала быть, когда тебе было восемь лет? Нет! Когда тебе было восемь лет, ты хотела быть учителем.

– Я и есть учитель, – возразила я. Я подумала о тех сообщениях, которые были опубликованы после того печального комментария несколько дней назад. Конечно, Pictey все это удалил, но я видела, как формируются связи. Может быть, каким-то образом мои подписчики сделали что-то хорошее в тот день для кого-то, кто чувствовал себя потерянным. Разве это не то, что стоит делать?

Моя мама понизила голос.

– Когда я смотрю на твой аккаунт, а я иногда смотрю, я не вижу тебя, моя чудесная девочка. Я вижу Мию&МайкаТМ[5]5
    ТМ – торговая марка.


[Закрыть]. Я вижу дешево отфильтрованные телефонные фотографии, фальшь и подделку.

Я съежилась. Опять это слово. У меня сдавило горло, а в глазах стало жарко.

Она, кажется, ничего не заметила.

– И посмотри, как ты отреагировала на эту неудачу. Ты не создала истину, красоту или честное сообщество. Ты все сфальсифицировала.

Я кашлянула.

– Не критикуешь меня, значит, – сухо прокомментировала я, но внутри у меня все переворачивалось. Сначала Такер, а потом моя собственная мама. Если у людей так много проблем со мной, почему я слышу об этом только сейчас?

Но, может быть, я только сейчас захотела слушать? Моя мама никогда не делала секрета из того, как она относится к онлайн-знаменитостям. Просто я никогда особо не возражала. В конце концов, я зарабатываю на жизнь, мне каждый день присылают хорошие вещи по почте, и мне так повезло, что большую часть времени даже трудно поверить. А еще есть подписчики. Неважно, как люди могут относиться к моему сообществу, я забочусь о них и я верю в них. Я хочу, чтобы у них было то, что есть у меня.

Только, может быть, не то, что у меня есть сейчас.

– Все эти разговоры, – начала я, отказываясь плакать, – просто разговоры. Возможно, ты права. Может быть это стеклянные замки, карточные домики или любая другая архитектурная метафора. Но это то, что есть. Моя карьера. Моя цель. Мне нужно продолжать в том же духе, и я не знаю, как сделать это завтра.

– Не надо, – просит мама. – Просто не делай этого. Пойдем со мной домой. Поднимись по плоскому склону горы Уайлер. Сделай снимок сверху, опубликуй его и скажи своим подписчикам, что с тобой все в порядке, и все хорошо, и вы увидитесь в нужное время. Затем выбрось этот чертов телефон в каньон и поживи некоторое время в автономном режиме. Посмотри, на что похожа жизнь, когда ты смотришь на нее в реальности, а не через крошечный экран. – Она сделала паузу. – Потрать немного времени, чтобы вспомнить, каковы твои мечты на самом деле.

Я покачала головой.

– Я никогда не смогла бы этого сделать, – отрезала я. – Я бы бросила людей в беде. Я бы всех разочаровала. Я бы потеряла позиции в своем и так переполненном маркетинговом пространстве.

Но даже когда я запротестовала, что-то во мне начало петь. Камертон узнавания завибрировал в моей душе. Он пел в идеальном тоне: «Сделай это».

– Я никогда не смогла бы этого сделать, – повторила я снова, но теперь это казалось уже не таким истинным. – Это было бы плохо для моей карьеры. Это отбросило бы меня на годы назад.

Мама встала с кровати и потянула меня за собой.

– Правда? – спросила она, и в ее глазах появился огонек. – Или это продвинуло бы тебя вперед?