Текст книги "Вич-положительная"

– Вот стерва. – Клавдия откидывается на спинку стула. – Гребаная стерва.

– Угу. В общем, вот поэтому у моих родителей такое неадекватное отношение к сексу. Они не хотят, чтобы я кого-нибудь заразила.

– А, – говорит Клавдия. – Ну, это… хорошо, да?

– Наверное, – соглашаюсь я. – Просто они… так напрягают. Типа не будь у меня ВИЧ, они бы запросто держали презервативы в ванной.

– В смысле, – говорит она, – ты что, не…

Она замолкает под моим взглядом. Она знает моих родителей. Я знаю моих родителей. Спорить со мной не имеет смысла.

– Прости за все эти вопросы. – Лидия потирает лоб рукой. – Я просто… ничего про это не знаю.

– Угу, – говорит Клавдия. – И я рада, что тебя никто не заразил. В смысле мама заразила, но я переживала, что, может, тебя типа кто-то изнасиловал или что-то такое.

– Нет. – Я мотаю головой. – Ничего такого.

Мы погружаемся в молчание. Я знаю Лидию и Клавдию с начала учебного года, и такой неловкой тишины у нас еще ни разу не было. Пожалуй, они отреагировали неплохо, но все равно приятного мало.

– Ну, – откашливаюсь я, – наверное, сейчас самое время рассказать вам о записке.

Они недоуменно переглядываются.

– На днях кто-то подбросил записку в мой шкафчик. – Я барабаню пальцами по коленям. – И в ней написал, что всем расскажет, что у меня ВИЧ, если я не перестану общаться с Майлзом.

– Какого хрена? – Голос Клавдии звенит. – Не ему решать, с кем тебе можно разговаривать, а с кем нет. Да пошел он!

– Клавдия, ты не понимаешь, – вздыхаю я. – Ты не знаешь, что начнется, если об этом все узнают.

Я даже думать не могу о том, что случилось в моей прошлой школе. Не хочу вспоминать: посты в фейсбуке, мамаши, исходящие говном из-за того, что их дочки ели со мной в одной столовой и пользовались одним туалетом. Когда я снова прокручиваю это в голове, то отчетливее всего помню чувство полнейшей неподготовленности к тому, что на меня все набросились. Я и сейчас к этому не готова, в новой школе в двух часах езды.

– Нужно кому-то сообщить. – Лидия переводит взгляд с Клавдии на меня и обратно. – Может, учителю? Они ведь могут помочь, да?

Я морщусь.

– Слушай. – Клавдия хлопает в ладоши. – Мне наплевать, кто это. Да хоть сам президент, мне пофиг. Не ему за тебя решать. И если ты не хочешь говорить учителю, то я бы на твоем месте просто забила.

– Я не могу забить, – возражаю я. – За мной следят.

– Так чего ты тогда не скажешь директору? – спрашивает Лидия. – Она как раз должна разбираться с такими делами.

– Нет. – Я вздыхаю и закрываю лицо рукой. – Если я скажу директору про записку, то придется рассказать, что я инфицирована и вообще всю предысторию. А вдруг директор тоже боится ВИЧ, кто ее знает? Я не собираюсь так рисковать, пока совсем не припрет.

Лидия качает головой.

– Если не хочешь говорить взрослым, тогда я не знаю, что еще можно сделать. – Она грызет большой палец. – Я ужасно хочу тебе помочь, но как?

– Если хочешь, я могу выследить и убить шантажиста, – предлагает Клавдия. – Без проблем вообще.

– Нет, никого убивать ты не будешь. – Я откидываюсь на спинку стула. Вся эта ситуация начинает меня утомлять. – Я просто переживаю, что все узнают, особенно Майлз. Я понимаю, что мне придется ему сказать. Просто боюсь.

– Чего ты боишься? – спрашивает Лидия, наклоняя голову. – Что он не захочет с тобой общаться?

– Угу. – Я закусываю губу, уставившись в стол. – А еще что он не захочет заниматься со мной сексом.

Я поднимаю глаза на Лидию и Клавдию, они переглядываются.

– Не хочу звучать как твои родители, но на сексе свет клином не сошелся, – говорит Клавдия. – Я могу отлично проводить время с Эммой и без секса. Как это ни банально, но отношения не всегда на нем строятся.

– Да знаю я, но все равно хочу. Не хочу только, чтобы он об этом жалел. – Мой голос звучит так тихо, тише некуда. – Мы целуемся, и он не придает этому особого значения, потому что не знает. А как только узнает, боюсь, он даже дотронуться до меня не захочет. С какой стати?

– Не говори так, – резко обрывает Клавдия. Я смотрю в ее потемневшие глаза. – Никогда больше так не говори, поняла?

– Но это правда.

– Нет, неправда! – выпаливает она. Лидия смотрит на нас большими глазами. – Столько… Блин, Симона, ты не одна такая с ВИЧ. Столько людей с этим живут. Вы такие же люди, как и все остальные.

– Я в курсе, – отвечаю я громче. Клавдия так говорит, будто это она ВИЧ-инфицирована, но со статусом живу я. Это мне больно каждый раз, когда кто-то, не подумав, ляпнет что-нибудь дурацкое. – Клавдия, это другое. Всем вокруг наплевать, и я не думаю, что со мной бы кто-то тусовался, если бы знал.

– Ну, мы знаем, и мы все еще здесь, – говорит Лидия, сжимая мое плечо. – Я очень рада, что ты нам сказала.

Я быстро моргаю, чтобы сдержать подступившие слезы.

– Угу. – И вытираю глаза. – Боже, как же я это ненавижу. Почему я не могу просто быть асексуальной?

– Не так уж это и просто, подруга, – усмехается Клавдия. – Ты даже не представляешь, сколько у нас с Эммой об этом разговоров. Да чуть ли не каждую неделю: «Нет, любимая, мне не нравится, когда ты мне делаешь куни, хотя я не сомневаюсь, что у тебя очень хорошо получается».

Я начинаю тихо ржать.

– Да ну блин.

– Честно!

Мне хочется смеяться, но я не могу перестать думать о том, что она сказала до того. Я не единственная с ВИЧ. В больнице Святой Марии полно ребят, кто, как и я, приходит на регулярные осмотры. Не может быть, что все мы – одинокие, никому не нужные члены общества. Я бы даже и не хотела быть с тем, кто из-за вируса думает обо мне плохо.

– Не, я, конечно, понимаю, что кто-то будет более, не знаю, осторожен, – говорит Клавдия, понижая голос. – Но если ты расскажешь Майлзу, а он себя поведет как придурок, то он просто тебя недостоин.

– Знаю. – Я смотрю вниз: мы с Лидией держимся за руки. – Просто он мне очень сильно нравится. Как бы я хотела, чтобы мне не нужно было ему ничего говорить. Я переживаю, что он плохо отреагирует. Боюсь страшно.

– Это так нечестно, – говорит Лидия, притягивая меня к себе. – Мне ужасно жаль.

На этот раз я не могу сдержать слезы. Я кладу голову на плечо Лидии. Клавдия подсаживается ближе и кладет руку мне на спину. Хоть я и реву, утирая слезы, чтобы не привлекать внимание официантки, я не жалею, что им рассказала. Даже несмотря на странные комментарии и неловкое молчание. Они как минимум в миллион раз лучше Сары. Я об этом и раньше думала, но сегодня это просто, блин, факт.

9

Мой новый вибратор мал, да могуч.

Я выбрала «пулю», потому что искала что-то простое – по форме как бейсбольная бита, из силикона, без наворотов, – но я ошиблась. Здесь двадцать разных настроек. Я даже не знаю, с чего начать. Еще есть инструкция по применению, но, когда я вижу слова типа «непористый», «многоскоростной» и «режим вибрации», мне хочется уже самой все протестировать.

Я его включаю и смотрю, как с каждым новым уровнем дрожание усиливается. Когда я дотрагиваюсь до него пальцем, ничего особенного не происходит. Хорошо, что он почти беззвучный. По крайней мере, я знаю, что родители не услышат и не застанут меня врасплох.

Ладно. Я готова. Я одна, у меня есть время, и у меня есть прибор. Мне понравится. Наверное. Нужно только управиться до того, как придут Лидия и Клавдия, примерно через час. Я делаю глубокий вдох и плюхаюсь на кровать, потом переключаю вибратор на самую низкую скорость.

– Вау! – вырывается у меня в пустой комнате. Мой голос звучит с придыханием, как у порнозвезды, а глаза выпучены, как у мультяшного героя.

Рукой совсем не так, это уж точно, так что я тут же кончаю, заглушая стоны подушкой.

– Охренеть, – невнятно бормочу я. – Слава богу за «Сундук наслаждений».

После душа я все еще порхаю как бабочка. Потом спускаюсь вниз. Уже типа два месяца, как Лидия с Клавдией приходят к нам на ужин. Готовит чаще отец, что смешно, потому что он обычно или дежурит, или работает допоздна. Сегодня он жарит странных маленьких курочек, таких милых и бесповоротно мертвых.

– Они с розмариновой корочкой, – говорит он, когда я намекаю на их не слишком аппетитный вид. – Так что будет вкусно.

– О-о-о. – Я заглядываю ему через плечо. – Какой ты молодец!

Раздается звонок в дверь. Я иду открывать, но папа меня опережает. Мы расстались всего пару часов назад, однако мои подруги уже в полной готовности: у Клавдии в руках букет цветов, за ним прячется Лидия. Родители и так рады, что у меня есть друзья, поэтому девчонкам даже не нужно ничего с собой приносить, но они все равно приносят. Хоть я и единственный ребенок в семье, я как будто с ними соревнуюсь, кто у предков любимей.

Вообще, неправильно так говорить. Мой сводный брат по-прежнему живет с родней в Нью-Йорке, а мы переехали сюда в мои лет пять или шесть. Мне нельзя так его называть, но он именно сводный брат и есть. Ни со мной, ни с отцом он почти не общается, а когда мы навещаем его на летних каникулах, он откровенно скучает.

– Надеюсь, мы не слишком поздно, – говорит Лидия, свирепо поглядывая на Клавдию. – Тут кое-кто не умеет водить.

– Лидия просто хейтер. – Уголки губ Клавдии так и ползут вверх. – А мы вот цветы принесли.

– Это от моей мамы. – Лидия заходит внутрь. – Она вас благодарит за все приглашения.

– Как это мило. – Папа смотрит на цветы и улыбается. – Передай ей от меня спасибо.

Я прислоняюсь к Клавдии. Вроде дела у нас идут на поправку после того разговора.

– Эй. – Она подталкивает меня локтем. – Ты нам так и не сказала, было ли что-нибудь интересное сегодня на репетиции или нет.

На моих губах невольно расцветает улыбка.

– Симона расскажет нам всем за столом, – говорит отец. – Я что, зря столько цыплят наготовил? Девчонки, привет.

Они машут в ответ. Я фыркаю, пряча лицо на плече у Клавдии. Я уж точно не собираюсь рассказывать про Майлза перед родителями. Отец будто догадался еще до того, как Клавдия спросила. Клянусь, у родителей какое-то чутье на парней.

Клавдия снова пихает меня локтем, пока мы идем к столу.

– У тебя отличные предки, – шепчет она. – Не знаю, чего ты жалуешься.

Я сдерживаю вздох. Нечестно, когда она так делает.

– Я не жалуюсь, – бурчу я. – Я вообще ничего не говорила.

Она пожимает плечами:

– Могло быть гораздо хуже. Например, ты бы жила в моей семье.

С родителями у нее – полный мрак, и стало особенно сурово с тех пор, как они узнали, что Клавдия – асексуальная лесбиянка. Отец ее даже в психушку отправлял, я не гоню. Хорошо, что я не хожу к ним домой, а то бы я его ударила.

Мы садимся за стол, и папа поворачивается ко мне:

– Симона, как сегодня прошла репетиция?

Я лихорадочно перебираю в уме варианты. Нужно рассказать о чем-нибудь, не связанном с Майлзом: о песне, которую мы репетировали, о новых декорациях, да о чем угодно, но я могу думать лишь об одном – как мы с Майлзом болтали руками взад и вперед, будто были одни на сцене.

Боже, надеюсь, я не краснею. Я тыкаю вилкой в курицу – точнее, цыпленка – на блюде. Наверно, можно ляпнуть что-нибудь смешное.

– Я лучше расскажу, что было в школе в пятницу. Это веселая история. На психологии, значит, нам нужно было чем-то поделиться. Не знаю, почему я до сих пор это делаю, все вокруг такие идиоты. – Я пытаюсь переложить кусок к себе на тарелку. – Один парень все спрашивал и спрашивал, как я называю родителей, раз у меня два папы. А я его игнорила, потому что это и так понятно.

– Ну, Мони, вообще-то не факт, – говорит отец, разрезая своего цыпленка. – Легко представить, что для кого-то это не так очевидно…

– В ее защиту, – вступается за меня Лидия. – Мне кажется, он гомофобничал.

– Ладно. – Отец поджимает губы. – Принимается.

Клавдия хихикает.

– Так вот, – продолжаю я. – В итоге я ему сказала: «Я называю родителей Эбеновое дерево и Слоновая кость»[2]2
  «Ebony and Ivory» – песня в исполнении дуэта Пола Маккартни и Стиви Уандера, посвященная идее мирного и гармоничного сосуществования людей разных рас.


[Закрыть]. А он меня обвинил в расизме.

Папа прыскает со смеху, чуть не расплескав воду из кружки. Смотрит на отца:

– И как это мы сами до этого не додумались?

– Надо было видеть его лицо! – говорит Лидия. – Клавдия, жаль, ты пропустила.

– Стопудово, – подмигивает мне Клавдия. – Но уверена, что сегодня на репетиции было еще лучше.

Боже, вот она засранка. В первый раз за долгое время у меня наконец-то получилось думать о чем-то, кроме Майлза. Отец с папой обычно сразу все замечают, поэтому я хватаю стакан и пью воду, чтобы скрыть свою реакцию. Мне не нужна еще одна лекция о воздержании. Их нравоучений мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Ах да. – Отец переводит на меня взгляд. – Так что сегодня было на репетиции?

– Доктор Гарсия, а вы в курсе, Симона сказала, что хочет пятерых детей! – встревает Лидия, меняя тему. Господи, спасибо тебе за нее. – Это просто смешно.

– Пять? – усмехается отец. – Не знал.

– Дети – это волшебство и милота, – возражаю я. – Раз у меня не было ни братьев, ни сестер, почему бы не завести сразу ораву?

– Это так не работает, – говорит Клавдия. – Серьезно, Симона. Люди не поэтому заводят детей.

Я не обращаю на нее внимания:

– Чернокожих младенцев почти никогда не берут в приемные семьи, так что я буду как старая кошатница, только с малышами.

Мой мобильник начинает вибрировать. Мне не нужно смотреть на экран – я и так знаю, кто это. Ответить на сообщение Майлза прямо за ужином – решение так себе.

С другой стороны, не ответить будет невежливо.

– Милые черные малыши вырастают и становятся ворчливыми черными подростками, – замечает папа. – Поверь, мы-то знаем.

– Ну и пусть, – говорю я. – Я их тогда просто сдам в школу-пансион, как только им стукнет четыре.

Мобильный снова вибрирует, и я неловко ежусь. Папа изгибает бровь. Так-то я не общаюсь ни с кем, кроме Лидии и Клавдии, и они обе сейчас здесь. Я прямо слышу, как у него в голове скрипят шестеренки.

– Когда ты заводишь об этом разговор, я просто каждый раз отключаюсь, – говорит Клавдия. – Потому что ты произносишь «десять детей»…

– Пять.

– И я сразу вспоминаю, как мы ходили на новых «Мстителей»…

– Так нечестно, – протестую я. – Мне было типа пятнадцать.

– Да это было буквально месяц назад. В твои пятнадцать я тебя вообще даже не знала.

– Ах да, помню-помню! – встревает Лидия, с усмешкой в голосе. – Если ты не можешь один фильм потерпеть болтовню моего младшего брата, то я сильно сомневаюсь, что ты вытерпишь пятерых детей, которые будут каждый день носиться вокруг тебя и орать. Что станешь делать, если захочешь посмотреть фильм? Не кричать же на них, как ты кричала на Мэтта.

– У меня тогда был трудный день. – Я ковыряю своего цыпленка. – Я бы их выставила на улицу. Думаю, ничего страшного с ними за пару минут бы не случилось.

– О, напомни об этом, когда в следующий раз будешь у меня что-нибудь просить, – весело перебивает отец. – А то на курсах для молодых пап нам не говорили, что можно просто запереть входную дверь.

– Мне кажется, мои родители так бы и делали, если б могли, – говорит Лидия. – Вот только я – идеальный ребенок. Это им о втором нужно беспокоиться.

Я вытаскиваю мобильник, и на экране всплывают новые сообщения. Вообще-то у нас нет правила, запрещающего пользоваться телефоном за ужином. Но я все равно прячу его под столом, как в школе.

«Я смотрю “Суини Тодда” и не могу понять, зачем они с этим итальянцем устроили соревнование по бритью. Когда он уже начнет резать глотки?»

Я приглушаю смешок. Тим Бертон неплохо экранизировал мюзикл, но мне все еще горько, что он вырезал открывающий номер. Правда, я не знаю, зачем Майлз смотрит «Суини Тодда». Это уж точно не тот фильм, который стоит смотреть одному в субботу вечером.

– Может, всему классу расскажешь? Вместе посмеемся. – Папа меня как бы дразнит, но я-то знаю, что он допытывается.

– Да я просто вспомнила, как в школе кто-то взорвал бомбу-вонючку. – Я кладу телефон на колени. Впервые я рада, что папа не работает в моей школе. – Их уже отстранили?

– По-моему, учителя так и не узнали, кто это сделал, – говорит Клавдия, бросая на меня косой взгляд. – И надеюсь, что не узнают. Потому что тот, кто такое провернул, заслуживает свободы.

Я не глядя отправляю короткое сообщение:

«Позвоню тебе через час».

Ничего плохого, если я поговорю с ним после ужина о фильме, ведь правда? Гостей же я не игнорирую. К тому же он единственный готов обсуждать со мной «Суини Тодда».

– Так, – говорю я, глубоко вздыхая. – Что у нас на десерт?

10

Я еще никогда так быстро не сбегала из-за стола, но, как только Лидия и Клавдия уходят, я несусь наверх. С другой стороны, я никогда не получала тысячу сообщений от симпатичного парня.

– Блин, ну нельзя же так спамить! – Одной рукой я держу телефон, другой – захлопываю дверь в свою комнату. – Заведи блог, там, не знаю, начни постить в твиттере, как все остальные. Нельзя меня так бомбить сообщениями, а то родители догадаются.

– А что, есть о чем догадываться?

– Ну, в смысле… – говорю я. – Ты меня поцеловал и все такое.

– Угу. Это… – замирает он, – плохо? Ты меня тоже поцеловала, так что я думал…

– Нет, все нормально. Все здорово. Просто… – Я замолкаю. Что я ему скажу? Что все сложно? Это правда, но звучит как отговорка. – Слушай, тут просто много разных факторов…

– У тебя есть парень или что?

При этой мысли я чуть не прыскаю со смеху.

– Да нет, дело не в этом. – Я присаживаюсь на кровать. – Просто сейчас много всего происходит, понимаешь?

Он молчит пару секунд, и я слышу, как в трубке что-то шуршит. Я стараюсь не думать, где он сейчас – может быть, за столом после ужина или в своей комнате. Это так крипово – представлять кого-то в спальне.

– Тогда давай просто поговорим о фильме, – предлагает он. – Ты не против?

Я хочу снова его поцеловать – платонически. Ой, блин, какая-то чепуха получается.

– Мюзикл все равно лучше фильма, – говорю я, откидываясь на подушки. – Бертон там сократил уйму песен. И вышел обычный фильм, а не мюзикл. Где все веселье? Подпевать вообще нечему.

– Только не это! – восклицает он. Я представляю, как он улыбается. С ним это легко. – Просто поверить не могу, что не услышу ремикс от Симоны. Какой теперь смысл смотреть дальше?

Я усмехаюсь:

– Да фильм нормальный – много кровищи, и все умирают, как в «Игре престолов». И вообще, петь я нифига не умею. Радуйся, что ты этого не слышал.

– Не верю. Может, ты просто еще не нашла ту самую песню.

– По-моему, пение не так работает. – Я усаживаюсь поудобнее и подпираю спину подушками. – Хотя… Вот «Чикаго» у меня вроде получается неплохо.

– Надо будет нам как-нибудь его посмотреть, – говорит Майлз. – Я еще не видел.

– Я смотрела мюзикл на Бродвее, а потом фильм – миллион раз, не меньше.

– Я так и думал, что ты его знаешь наизусть. – В трубке снова что-то шуршит. – О, подожди. Он есть на нетфликсе. Давай вместе посмотрим.

– Я думала, это я здесь – большая фанатка. – Я достаю ноутбук из прикроватной тумбочки. – Погоди, ты что, после репетиции целый день только этим и занимался?

– Не совсем, – говорит он. – Я посмотрел «Бриолин», но тебе говорить не собирался, потому что он мне не понравился.

– Чего? – Я устраиваю ноутбук у себя на коленях и шарю рукой в поисках наушников. – «Бриолин» – это классика.

– А я жалею, что посмотрел. Все актеры там выглядят так, будто им под сорок. Сплошная тоска.

– Не драматизируй, – говорю я, открывая нетфликс. – Ну, давай смотреть. Но сначала уговор: ты будешь на телефоне все время. Понял?

– Так точно, – чеканит Майлз. – На счет три. Раз, два…

– Три. – Я нажимаю «воспроизвести» и слышу, как на другом конце начинается фильм и звучит джаз из заставки. – Если что-то будет непонятно, спрашивай.

– Я тебя умоляю, – усмехается он. – Ученик становится мастером.

– Ну конечно!

* * *

Когда я открываю глаза, свет из окна уже давно сменился темнотой. Вокруг тишина, лишь снизу доносится тихий шум кофемашины. Ноутбук все еще лежит у меня на коленях, теплый как одеяло. Фильм кончился, экран погас. В одном ухе у меня торчит наушник, но телефона нигде нет.

Я переворачиваюсь. Смотрю на часы на тумбочке – пять утра. Пять. Я так рано даже в школу не просыпаюсь. Пять – это значит, что уже воскресенье и я прожопила прекрасное утро, когда не надо вставать. Блин.

– Майлз?

Он уже какое-то время ничего не говорил. Ну или мне так показалось. Могло и присниться. Я точно потеряла счет времени, потому что вырубилась. Я шарю вокруг в поисках мобильного, подношу его к уху. На другом конце слышно мягкое дыхание. Сердце сжимается при мысли о том, что он сидит вот так в кровати, как и я, с компьютером на коленях. Я нажимаю «завершить вызов».

Уснуть я больше не смогу, поэтому бреду вниз, на первый этаж, следуя за приглушенным светом лампы. Трудно сказать, кто из родителей так рано проснулся. Насколько я знаю, они оба – ранние пташки. Просто отвратительно.

За кухонным столом папа читает газету и потягивает кофе из чашки с надписью «СЛЕЗЫ БЕЛЫХ». Увидев меня в дверях, он улыбается.

– Привет, папуль. – Я подхожу ближе. – Чего это ты встал раньше обычного?

– Да вот, что-то не спится, – говорит он. – Хочешь чашечку?

Я киваю. Мне никогда не нравился вкус кофе, но папа знает, как его приготовить. С тонной сливок и сахара я выпью что угодно. К тому же этот запах напоминает мне о детстве: я часто сидела у него на коленях, а он смешными голосами читал мне книжки-картинки. Я усаживаюсь на стул рядом с ним, пока он наливает кофе. Он двигается медленно, но уверенно.

– Не знаю, чего я проснулась в такую рань, – говорю я, пытаясь подавить зевок. – Ненавижу рано вставать в выходные. А кофе правда помогает проснуться?

– Когда на него подсядешь, помогает. – Он двигает ко мне чашку. Я подношу ее к губам и дую на кофе. Папа так хитро на меня смотрит, будто чего-то ждет. – Конечно, я бы тоже устал, если б всю ночь болтал по телефону.

Я чуть не захлебываюсь, обжигая язык. Понятно, что все видели, как я переписываюсь за ужином, но я не думала, что меня было слышно, когда мы смотрели нетфликс и чилились, в самом буквальном смысле. И ведь не соврешь, что я болтала с Лидией и Клавдией, потому что они только ушли, когда мы созвонились с Майлзом. Папа меня слишком хорошо знает – по его лицу все видно. Я его за это почти терпеть не могу.

Я ставлю чашку на стол, готовясь выслушать очередную лекцию. Нотации могут быть разные – сейчас он начнет говорить о воздержании, или о том, что у меня от него секреты, или даже о поздних разговорах по телефону.

– Э-э, – мычу я, уставившись на свой телефон на столе. Он бросает на него взгляд и снова смотрит на меня, изогнув бровь. – Ну, это… Знаешь…

– Симона, с кем ты говорила?

Я смотрю, как над чашкой кофе поднимается пар.

– Мы ничего такого не делали, – мямлю я, почесывая в затылке. Так как я вчера не успела заплести волосы, теперь у меня на голове спутанное гнездо. – Мы просто смотрели «Чикаго». Только и всего.

– Зачем смотреть мюзикл с кем-то на телефоне?

– Ну, не знаю. – Я пожимаю плечами. – Зачем Фиеро связался с Эльфабой[3]3
  Персонажи мюзикла «Злая».


[Закрыть], когда рядом была Глинда?

Я не могу понять, сердится папа или нет. Он делает странное лицо: глаза прищурены, губы сжаты. Барабаня пальцами по столу, я жду, что он что-нибудь скажет, но он молчит. Только делает длинный глоток кофе. Скажи уже что-нибудь. Последний раз, когда меня отчитывали родители, был… Я уже даже не помню когда.

– То есть ты всю ночь говорила с парнем? – спрашивает он. Я никогда не видела его в школе с учениками, но думаю, что с ними он примерно такой. – Я уже начал думать, что мальчики тебя не интересуют.

– Эм-м, вот и нет, – хмурюсь я. – Пап, мне нравятся мальчики.

– Я разве сказал, что это плохо?

– Между прочим, Лидии тоже нравятся мальчики, – говорю я, загибая пальцы. – Я не одна такая, кому нравятся парни. Это абсолютно нормально.

Да, я оправдываюсь и ничего не могу с этим поделать. Не знаю, получится ли у меня когда-нибудь говорить с ними о своих сексуальных предпочтениях спокойно, без неловкости. Сара все время повторяла, что би-девушки – это просто натуралки, которым нужно внимание. Я не хочу, чтобы папа тоже так обо мне думал.

– Ты права. – Он замолкает.

– Пап? – Я приподнимаю бровь. Обычно он никогда не говорит о том, что было до отца. Я знаю, что он не рассказывает про свою семью, потому что они гомофобы. Только от этого мне еще хуже, еще неудобнее – с моим: «А вдруг я би». Если папа встречается с отцом, все видят, что он квир. Если Клавдия встречается с Эммой, все видят, что она квир. А если ты би, как Лидия, ты можешь встречаться с парнем, и люди будут думать, что ты натуралка. Это нечестно.

– Нельзя так долго говорить по телефону. – Папа ставит чашку на стол, отвлекая меня от мыслей. – Это неприлично.

– Ну, утром в выходной хотя бы не нужно в школу, – замечаю я, помешивая ложкой кофе. – Так что…

Он собирается сказать что-то еще, но его прерывает жужжание моего мобильного. Я вздрагиваю и замираю, как кролик перед удавом. Я еще не добавила Майлза в контакты, так что на телефоне высвечивается просто неизвестный номер. Однако, судя по папиному выражению лица, он догадывается, кто это. Он смотрит на меня, а я лишь моргаю в ответ.

Телефон замолкает. Но через секунду снова начинает жужжать.

– Ну? Отвечать не собираешься? – с усмешкой спрашивает папа… Он что, издевается? – Игнорировать людей невежливо.

Мои щеки пылают. Говорить с Майлзом прямо на глазах у папы – хуже наказания не придумаешь.

– Для звонков слишком рано. – Я натягиваю улыбку. – Не хочу ни с кем говорить, когда я с тобой. Как там? Пусть весь мир подождет.

– Очень мило, – усмехается он. – Но уже почти шесть утра. Ты в это время встаешь в школу. Давай отвечай и поставь на громкую связь. Я хочу услышать парня, из-за которого ты не спала всю ночь.

– Фу, пап.

Я со вздохом отвечаю на звонок и включаю громкую связь.

– Привет, – говорю я, искоса поглядывая на папу. – Прежде чем ты что-нибудь скажешь, знай, что ты на громкой связи и я тут с одним из моих отцов.

– С одним из?

– У меня два папы, – поясняю я. – Они геи и хотят перезаселить Землю образчиками своего вида. По-моему, папа недоволен, что я оказалась натуралкой.

Я жду, что он повесит трубку. Любой бы повесил после такой дурацкой шутки. Но он только смеется. Не слишком громко, наверное потому, что еще не совсем проснулся. Солнце вот только встало, он наверняка еще сонный.

– Я думал, ты еще экспериментируешь, – говорит папа. – Или ты наврала?

– Пап, – шиплю я. – Серьезно?

Я еще даже подругам не говорила про свои эксперименты. А Майлзу и подавно не нужно об этом слышать, особенно от моего папы.

– Здравствуйте, э-э, мистер Хэмптон? Или это мистер Гарсия?

– Хэмптон. И правильно – доктор Гарсия, – заявляет папа своим учительским тоном. Я сверлю его взглядом. Он никогда так не разговаривает с моими друзьями, а Майлз теперь один из них. – Че как? Вы же так нынче говорите?

Я делаю фейспалм.

– Ты работаешь в школе. – Я потираю лоб. – И прекрасно знаешь, как мы говорим. Майлз, прости ради бога. Он просто… прикалывается. Мне так стыдно…

– Еще и не такое услышишь, если будешь звонить людям ни свет ни заря, – говорит папа, наклоняясь ближе. – Ма-а-айлз-з-з.

– Да бл…

– Блин? – подсказывает папа. Он придвинулся слишком близко. Вторгся в мое личное пространство.

– Эй, Майлз. – Я отодвигаюсь в сторону. – Может, лучше в мессенджере поболтаем?

– Да зачем? Раз уж я дозвонился, и так сойдет, – говорит он. Похоже, его ничего не напрягает. Зато меня папа сейчас напрягает сильно, хоть я с ним и живу. – Я просто хотел спросить: какие у тебя планы на сегодня?

Внутри все обрывается, как на американских горках. Папа недоверчиво приподнимает бровь, но я стараюсь не обращать на него внимания. Он хуже, чем Лидия и Клавдия вместе взятые.

– Э-э, да особо никаких, – мямлю я. – Но скорее всего увидеться не получится. Кажется, сегодня мне надо сделать что-то с родителями или типа того.

Я смотрю на папу и выпячиваю нижнюю губу. Обычно он все понимает, и это уж тем более должен понять. С Майлзом все движется слишком быстро: сначала поцелуи, потом мюзиклы по телефону и теперь свидания? После свиданий будут еще поцелуи, а там уже и секс. Кажется, именно так все устроено. Я не готова к этому переходу от веселого и несерьезного к чему-то, что может обернуться полной жопой.

– Вообще, это «что-то с родителями» сегодня гораздо позже, – говорит папа, пихая меня локтем в бок. – Гораздо, гораздо позже. Раз вы двое всю ночь проболтали, идите повеселитесь.

– А как же… – Я ломаю голову, какую бы еще отмазку придумать. – …Уроки. Я всегда по воскресеньям делаю уроки.

Я строю папе самые умоляющие щенячьи глазки: «Ну давай, пожалуйста, помоги мне».

Папа улыбается:

– Потом сделаешь.

– Отлично! – тараторит Майлз. – Я приму душ и перезвоню – тогда и решим, куда пойдем, ладно?

– Ну, видимо, да.

Я кладу трубку и бросаю на папу грозный взгляд.

– Ну как так можно! – упрекаю я. – Я никогда ничего у тебя не прошу.

– Вот только не надо. Наглее вранья я еще в жизни не слышал, – говорит он, поднимая свою чашку. – Ладно, думаю, урок ты усвоила. Моя работа на этом закончена.

Я вздыхаю. Вот как ему доверять после этого?