Текст книги "Столпы Земли"

Ризничий неохотно поднялся.

– Шевелись! – прикрикнул на него Филип. – Или я прямо здесь лишу тебя твоего сана! – Он отвернулся от Эндрю и посмотрел на Милиуса. – Сколько?

– Сорок четыре плюс Катберт. Одиннадцать послушников. Пять приезжих. Все пересчитаны.

– Слава Богу! – Филип посмотрел на бушующий огонь. Казалось чудом, что все уцелели и никто не пострадал. Он почувствовал, что невероятно устал, но был так взволнован, что не смог бы сейчас просто присесть.

– Есть ли еще ценности, которые надо спасти? – спросил он. – Казну и святые мощи мы вынесли…

– А как насчет книг? – подал голос казначей Алан.

Филип так и ахнул. Конечно – книги! Они хранились в закрытом шкафу в галерее рядом с часовней, откуда монахи брали их для занятий. Для того чтобы перетаскать все книги, потребовалось бы очень много времени. Может, несколько крепких молодых монахов попробуют поднять шкаф вместе с содержимым и вынести в безопасное место? Филип огляделся вокруг. Через лужайку к раке с мощами шли ризничий и полдюжины монахов. Филип отобрал трех молодых монахов и трех старших послушников и велел им следовать за ним.

Они прошли между мельницей и пивоварней, обогнули кухню и трапезную. Катберт и ризничий уже руководили переноской раки. Филип провел монахов по дорожке, что пролегла между трапезной и опочивальней, и, пройдя под аркой, они вошли в галерею.

Двери огромного книжного шкафа были украшены резными изображениями Моисея. Филип велел монахам наклонить шкаф вперед, а затем поднять на плечи. Они понесли его вдоль галереи к арке, а Филип остановился и оглянулся на лежавшую в развалинах церковь, и его сердце наполнилось скорбью. Теперь дыма стало меньше, но больше огня. Глядя, как оседает кровля над центральной частью здания, он понял, что с минуты на минуту и она тоже провалится. И тут, с невероятным грохотом, рухнула крыша южного трансепта. Филипп не успел еще это осознать, как через мгновение стена трансепта словно нависла над галереей. «Господи, спаси и сохрани!» – прошептал Филип. Когда начала разваливаться и рассыпаться каменная кладка, он вдруг понял, что камни летят на него, и бросился прочь, но не успел сделать и трех шагов, как что-то ударило его по голове, и он потерял сознание.

Для Тома этот страшный пожар сверкал словно луч надежды. Он смотрел, как бушует пламя, и в голове у него была лишь одна мысль: «Это – работа!»

С того самого момента, когда, протирая заспанные глаза, он вышел из гостевого дома и увидел в церковных окнах алые отблески, эта мысль прочно засела в его сознании. И пока он выводил монахов в безопасное место, спасал приора Филипа и выносил из огня святые мощи, сердце Тома выпрыгивало из груди от этой бесстыдной и радостной надежды.

Теперь, когда выпала минутка поразмыслить о случившемся, он сказал себе, что негоже, конечно, радоваться пожару в церкви, но, коли уж никто не пострадал, монастырская казна уцелела, а церковь была старой и все равно постепенно разваливалась, почему бы, собственно, и не возрадоваться?

Дойдя до гостевого дома, молодые монахи опустили книжный шкаф на землю. «Все, что я должен сделать, – рассуждал Том, – это добиться, чтобы восстанавливать церковь поручили мне. И сейчас самое время поговорить об этом с приором Филипом».

Однако с монахами Филипа не оказалось.

– А где ваш приор? – спросил Том.

Один из них удивленно оглянулся.

– Не знаю. Я думал, он идет следом.

«Возможно, задержался посмотреть пожар, – подумал Том, – а может, с ним приключилась беда».

Не теряя времени Том пересек лужайку и обежал кухню. Он надеялся, что с Филипом все в порядке, и не потому, что тот был приором или казался ему таким уж хорошим человеком, а потому, что это опекун Джонатана. Без него еще не известно, что приключится с малышом.

Том нашел Филипа в проходе между трапезной и опочивальней и помог ему встать.

– Что-то шарахнуло меня по голове, – заплетающимся языком пробормотал Филип.

Взглянув на рухнувшую на галерею стену южного трансепта. Том сказал:

– Тебе повезло, что ты остался жив! Должно быть, ты еще нужен Господу.

Филип встряхнул головой.

– Похоже, на некоторое время я лишился чувств, но сейчас все в порядке. Где книги?

– Их отнесли в гостевой дом.

– Пойдем туда.

Когда они добрались до гостевого дома, пожар пошел на убыль, и языки пламени начали постепенно уменьшаться.

Филип снова принялся отдавать распоряжения. Он велел Милиусу приготовить кашу и поручил Белобрысому Катберту открыть бочку крепкого вина, чтобы все могли согреться. Затем приказал растопить печь в гостевом доме и отправил туда старых монахов. Начался дождь. Под ледяными потоками воды огонь стал быстро гаснуть.

Когда все снова занялись делом, Филип в одиночку побрел к собору. Том следовал за ним. Это был его шанс. Если ему удастся воспользоваться ситуацией, он получит работу на многие годы вперед.

Филип стоял, уставившись на то, что недавно было западным фасадом церкви, и печально качал головой. Он выглядел так, словно перед ним в руинах лежала его собственная жизнь. Возле молча стоял Том. Наконец Филип двинулся дальше – через кладбище, вдоль северной стороны нефа. Рядом, оценивая масштабы разрушений, шел Том.

Северная сторона нефа устояла, но северный трансепт и часть северной стены алтаря превратились в груду камней. Сохранилась и восточная сторона церкви. Обойдя ее, они глянули на здание с южной стороны. Большая часть стены была разрушена, а южный трансепт обвалился на галерею. Часовня осталась невредимой.

Они направились к арке, что вела к галерее. Здесь им преградила дорогу груда беспорядочно лежавших камней. Наметанным глазом Том определил, что проход галереи пострадал не сильно, а лишь был погребен под упавшими на него обломками. Вскарабкавшись по ним, он заглянул в церковь. Прямо перед алтарем была видна полузаваленная лестница, которая вела в крипту. Сама же крипта находилась под хорами. Том стал внимательно рассматривать каменный пол, что располагался над криптой, стараясь обнаружить в нем трещины, но ничего не увидел. Это означало, что, вполне возможно, крипта уцелела. Он решил пока не говорить о своем открытии Филипу и приберечь эту новость до решающего момента.

Филип уже шел дальше. Том поспешил за ним. Опочивальня осталась нетронутой. Обойдя остальные постройки, они убедились, что трапезная, кухня, пекарня и пивоварня тоже в целости и сохранности. Это могло служить хоть каким-то утешением для приора, однако выражение его лица оставалось мрачным.

Наконец, сделав полный круг, они вернулись к развалинам западного фасада, так и не проронив ни слова.

– Воистину только дьявол мог все это сделать, – вдохнув, нарушил молчание Филип.

«Настал мой час», – подумал Том, а вслух сказал:

– Может, на то была воля Божия.

– То есть? – удивленно глянул на него Филип.

Тщательно подбирая слова, Том начал:

– Ведь никто не пострадал, книги, казна и святые мощи спасены. Только храм разрушен. Может, Богу угодно, чтобы здесь был новый храм.

Филип горько усмехнулся, разгадав, к чему он клонит.

– И, как я понимаю, Богу угодно, чтобы ее построил именно ты!

Но Том не унимался.

– Может быть и так, – упрямо сказал он. – Не дьявол же прислал тебе мастера-строителя в ночь пожара.

Филип отвернулся.

– Что ж, новый собор будет, вот только не знаю, когда. А пока что делать? Как продолжать жизнь монастыря? Ведь все мы здесь для того и существуем, чтобы молиться Господу.

Прекрасно понимая, что Филип растерян, Том продолжал, искренне убежденный в своей правоте:

– Мы с сыном могли бы за неделю расчистить галерею.

– Ну да? – оживился Филип, но через минуту снова помрачнел. – А как же без храма?

– Как насчет крипты? Можно ведь и там проводить службу.

– Пожалуй, что так. Она бы вполне подошла.

– Я уверен, крипта уцелела, – заверил его Том, и это было почти правдой – он действительно был почти уверен.

Филип уставился на него, словно Том был ангелом-спасителем.

– Чтобы разобрать завал от галереи до ведущей в крипту лестницы, много времени не потребуется, – продолжал Том. – Большая часть собора на этой стороне полностью развалилась, и это даже хорошо, ибо рушиться здесь уже нечему. Я осмотрю уцелевшие стены. Возможно, их придется укрепить. Потом надо будет каждый день проверять, не появятся ли трещины. Но во время сильного ветра монахам все равно нельзя будет заходить в храм. – Все, что говорил Том, было очень важно, но он видел, что приор даже не пытался вникнуть в его слова. Филип хотел услышать нечто такое, от чего он воспрянул бы духом. И чтобы получить работу, Тому нужно было дать ему это «нечто». – С помощью твоих молодых монахов мы за две недели управимся, и ты сможешь возобновить нормальную жизнь монастыря.

– Через две недели? – воскликнул Филип.

– Дай еду и жилье моей семье, а то, что я заработаю, заплатишь, когда будут деньги.

– Через две недели ты мог бы вернуть к жизни мой монастырь? – недоверчиво переспросил Филип.

Полной уверенности у Тома не было, но если пройдет не две, а три недели, никто же от этого не умрет.

– Через две недели, – твердо сказал он. – Затем мы разберем оставшиеся стены – имей в виду, эта работа требует умения, иначе она очень опасна, – уберем обломки и сложим в сторонку пригодные для строительства камни. А тем временем можно подумать, каким будет новый собор.

Том затаил дыхание. Он сделал все, что мог. Теперь слово за приором.

Филип кивнул и впервые улыбнулся.

– Похоже, ты действительно послан нам Господом, – проговорил он. – Давай позавтракаем и будем приниматься за работу.

От радости у Тома перехватило дыхание.

– Благодарю тебя, – произнес он дрожащим голосом, с которым никак не мог совладать; но внезапно ему стало все равно, и почти не сдерживаясь, он воскликнул: – Я просто не могу тебе объяснить, как много это для меня значит!

После завтрака Филип провел импровизированную службу в кладовой Катберта, что располагалась под кухней. Монахи пребывали в крайнем возбуждении. Ведь когда-то они избрали для себя тихую, спокойную, предсказуемую жизнь, и теперь многие казались сбитыми с толку. Их растерянность трогала Филипа. Как никогда прежде он чувствовал себя пастырем, чья обязанность – заботиться о беспомощных и неразумных созданиях, а ведь это были не бессловесные овцы, но его братья, и он любил их. Чтобы успокоить монахов, он решил рассказать им о своих планах, использовать их энергию для тяжелой физической работы и как можно скорее вернуться к нормальному течению жизни.

Несмотря на необычную обстановку, в которой они собрались, Филип не стал сокращать ритуал службы и велел зачитать соответствующий этому дню мартиролог, за которым последовали поминальные молитвы. Ведь именно для этого и предназначались монастыри: молитва была главным оправданием их существования. Сегодня он выбрал двадцатую главу из завета Святого Бенедикта, называвшуюся «О почитании молитвы». Затем читали поминальную книгу. Привычный ход службы всех успокоил, и Филипп наблюдал, как монахи сознавали, что происшедшее – вовсе не конец света, и испуганное выражение постепенно улетучивалось с их лиц.

В заключение Филип обратился к пастве.

– Катастрофа, что обрушилась на нас прошлой ночью, в конце концов только физическая, – начал он, стараясь придать своему голосу как можно больше теплоты и уверенности. – Однако наша жизнь – духовная, и наша работа – молиться, служить Господу и пребывать в раздумьях. – Он посмотрел вокруг, заглядывая в глаза монахам и убеждаясь, что они внимательно слушают его. – И я обещаю вам, что через несколько дней мы снова сможем всецело предаться этой работе.

Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до них, и продолжал:

– Господь в мудрости своей, дабы помочь нам пережить эту трагедию, послал вчера монастырю мастера-строителя. Сей мастер заверил меня, что, работая под его началом, уже через неделю мы сможем расчистить галерею.

Раздался гул одобрения и удивления.

– Боюсь, что в нашем храме нам уже никогда не провести службы – его надо строить заново, на что уйдут долгие годы. Однако Том Строитель считает, что крипта не пострадала, а так как она освящена, мы можем проводить службы в ней. Том говорит, что подготовит ее через неделю после расчистки галереи. Как видите, мы сможем возобновить нормальное богослужение к третьему воскресенью перед Великим Постом.

Снова послышался радостный гул голосов. Филип видел, что ему удалось успокоить монахов и вселить в них уверенность. В начале службы они были испуганы и смущены, сейчас же – спокойны и полны надежд.

– Те братья, которые не чувствуют в себе достаточно сил, чтобы заниматься физическим трудом, будут от него освобождены. Тем же, кто целый день сможет работать с Томом Строителем, я разрешу есть мясо и пить вино.

Филип сел. Первым заговорил Ремигиус.

– А сколько мы должны будем платить этому строителю? – подозрительно спросил он. Можно было не сомневаться, что Ремигиус попытается к чему-нибудь придраться.

– Пока ничего, – ответил Филип. – Том знает, сколь нищ наш монастырь, и пока мы не сможем платить, будет работать за еду и крышу над головой для него и его семьи. – Филип понял, что его слова можно было понять двояко: они могли означать, что Тому не будет начисляться жалованье до тех пор, пока у монастыря не появятся деньги, в то время как на самом деле монастырь должен будет рассчитаться с ним за каждый отработанный день, начиная с сегодняшнего. Но прежде чем Филип успел открыть рот, чтобы внести ясность, Ремигиус заговорил снова:

– А где они будут жить?

– Я отдал им гостевой дом.

– Они могли бы поселиться в деревенской семье.

– Том сделал нам очень выгодное предложение, – сухо сказал Филип. – Нам повезло, что у нас есть этот мастер, и я не хочу, чтобы он спал среди чьих-то коз и свиней, в то время как у нас пустует вполне приличный дом.

– Но в этой семье две женщины…

– Женщина и девочка, – поправил его Филип.

– Хорошо, одна женщина. И мы не хотим, чтобы она жила в монастыре!

Монахи недовольно заворчали: слова Ремигиуса были им не по душе.

– Это вполне нормально, что женщина живет в нашем гостевом доме, – твердо сказал Филип.

– Только не эта женщина! – поспешно сказал Ремигиус, но тут же как будто пожалел об этом.

Филип нахмурился.

– Ты знаешь эту женщину, брат?

– Когда-то она жила в этих краях, – неохотно ответил тот.

Филип был заинтригован. Люди странно реагируют на жену Строителя. Вот и Уолеран Бигод при виде ее переменился в лице.

– Чем же она тебя не устраивает? – спросил Филип.

Ответить Ремигиус не успел – вместо него заговорил брат Поль, старый монах, что собирал дань за проезд по мосту.

– Помнится мне, – сонным голосом пробормотал он, – жила в этих лесах девчушка-дикарка. То было – о-ох! – лет пятнадцать назад. Вот кого она мне напоминает. Возможно, та самая и есть, только взрослая уже.

– Люди говорили, она ведьма! – воскликнул Ремигиус. – Не можем же мы допустить, чтобы такая женщина жила в монастыре!

– О таком я не слыхал, – все так же задумчиво проговорил брат Поль. – Только ведь любую живущую в лесу женщину рано или поздно окрестят ведьмой. Люди сами не знают, чего говорят. Пусть это дело решит приор Филип и пусть мудрость подскажет ему, опасна она или нет.

– Мудрость не обретешь вместе саном, – буркнул Ремигиус.

– Истину говоришь, – медленно произнес брат Поль и, в упор взглянув на Ремигиуса, добавил: – Иногда она и вовсе не приходит.

Монахи рассмеялись его словам, которые показались им тем более остроумными, что никто не ожидал услышать такое от брата Поля. Филип притворился, будто не одобряет его шутки, и, призывая к тишине, хлопнул в ладоши.

– Довольно! – прикрикнул он. – Это серьезный вопрос. Я поговорю с женщиной. А пока давайте примемся за дело. Те, кто не желает трудиться физически, могут удалиться для молитв и раздумий. Остальных прошу следовать за мной.

Он вышел и направился к галерее. Большинство братьев последовали за ним, и лишь несколько монахов двинулись к монастырской больнице – среди них Ремигиус и ризничий Эндрю. Они не были ни больными, ни слабыми, но Филип обрадовался, видя, что они уходят, ибо, останься они работать, принесли бы больше вреда, чем пользы.

Том уже распределил задания, и все дружно взялись за дело. Сам же он, стоя на груде камней, помечал некоторые буквой «Т», своим инициалом.

Впервые в жизни Филип задумался: как же перемещают такие огромные каменные глыбы? Одному человеку их, конечно, не поднять. Но не прошло и минуты, как он увидел ответ на свой вопрос. На землю клали пару жердей, накатывали на них камень, затем за концы жердей брались двое работников и поднимали. Должно быть, это наука Тома Строителя.

Большинство послушников, образовав живой ручеек, проворно оттаскивали здоровенные камни и возвращались за новыми. Работа спорилась. Глядя на эту картину, Филип воспрянул духом и мысленно возблагодарил Господа за то, что тот послал ему Тома.

Завидев Филипа, Том спустился с каменной груды, но прежде чем заговорить с приором, обратился к одному из работников, монастырскому портному.

– Пусть монахи тоже начинают таскать, – сказал он ему. – И проследи, чтобы они брали только те камни, которые я пометил, а то вся куча осыплется и пришибет кого-нибудь. – Он повернулся к Филипу. – Я там наотмечал достаточно, пока хватит.

– А куда они носят камни? – спросил приор.

– Пойдем покажу. Я как раз хочу проверить, правильно ли они их складывают.

Камни относили к восточной стене монастыря.

– Некоторым все же придется заниматься их обычной работой, – говорил Филип, шагая рядом с Томом. – Конюхи должны ухаживать за лошадьми, повара – готовить еду, кто-то должен таскать дрова, кормить птицу и ходить на рынок. Но такой работы у них не так уж много, ее могут выполнять вдвое меньше людей. А вдобавок у тебя будет около тридцати монахов.

– Хватит! – кивнул Том.

Они миновали восточную оконечность церкви. В нескольких ярдах от дома приора, возле восточной стены монастыря, работники складывали еще теплые камни.

– Их надо сохранить для новой церкви, – сказал Том. – На стены они не годятся, так как бывшие в употреблении камни непрочны, а вот для фундамента очень даже подойдут. И расколотые камни тоже надо сохранить. Их можно, смешав с раствором, использовать для заполнения пустот между внутренней и внешней кладкой будущих стен.

Филип наблюдал, а Том показывал, как правильно складывать камни, чтобы кладка получилась надежной и не разваливалась. Вне всякого сомнения, в своем ремесле он был настоящим мастером.

Когда Том наконец удостоверился, что каждый справляется со своей задачей, Филип взял его за руку и, обогнув церковь, отвел на кладбище, что располагалось в северной части монастыря. Дождь кончился, но могильные плиты были еще мокрыми. Монахов хоронили в восточной части кладбища, жителей деревни – в западной. Разделительной линией служил лежавший сейчас в руинах северный трансепт. Возле него они и остановились. Слабое солнце пробилось сквозь облака. В свете дня почерневшие бревна выглядели вполне безобидно, и Филипу стало стыдно, что прошлой ночью ему мерещился дьявол.

– Некоторых монахов, – сказал он, – смущает присутствие женщины в стенах монастыря. – Том переменился в лице. Он не просто выглядел встревоженным – казалось, он испугался, даже пришел в ужас. «Он и правда любит ее», – подумал Филип и поспешил продолжить: – Но я не хочу, чтобы вы жили в деревне и вынуждены были делить лачугу с какой-нибудь еще семьей. Чтобы избежать неприятностей, твоей жене следует вести себя очень осмотрительно. Скажи ей, чтобы держалась подальше от монахов, особенно молодых. И пусть прикрывает лицо, когда будет ходить по монастырю. И еще: она не должна делать ничего такого, что могло бы навлечь на нее подозрение в занятии колдовством.

– Будет исполнено, – проговорил Том.

В его голосе звучала решимость, но выглядел он обескураженным. Жена строителя проницательная и своевольная женщина. Кто знает, как она примет слова о том, что ей следует не привлекать к себе внимания. Правда, у ее семьи еще вчера не было ни кола ни двора, так что, скорее всего, она примет это как скромную плату за крышу над головой и безопасность.

Они пошли дальше. Прошлой ночью Филип считал эти разрушения сверхъестественной трагедией, ужасным поражением сил добра и истинной веры, крушением дела всей его жизни. Сейчас они представились ему очередной проблемой, которую следовало решить, – очень трудной, но не свыше человеческих сил. И эта перемена произошла в нем главным образом благодаря Тому. Филип был очень ему благодарен.

Они добрели до западной части монастыря. Здесь Филип увидел, как возле конюшни седлали рысака. Интересно, кому вздумалось отправиться сегодня в путь? Он расстался с Томом, который тут же направился к галерее, а сам пошел к конюшне узнать, в чем дело.

Оказалось, что приготовить коня приказал один из помощников ризничего, молодой Алан, тот самый, что вынес из часовни казну.

– И куда же ты собираешься, сын мой? – поинтересовался Филип.

– Во дворец епископа, – ответил Алан. – Брат Эндрю послал меня за свечами, святой водой и гостией, ибо все это сгорело, а мы собираемся как можно скорее возобновить службы.

Звучало вполне убедительно. Подобного рода вещи хранились в закрытом ящике в хорах, и конечно, этот ящик сгорел. Филип был рад, что ризничий наконец проявил инициативу.

– Хорошо, – сказал он. – Только подожди немного. Коли ты отправляешься во дворец, прихвати и мое письмо епископу Уолерану. – Благодаря некоторым весьма недостойным интригам Уолеран Бигод стал законно избранным епископом, но с этим Филип ничего не мог поделать и теперь должен был обходиться с ним в соответствии с его новым саном. – Я должен сообщить ему о пожаре.

– Слушаюсь, отче, – покорно ответил Алан, – только я уже везу епископу письмо от Ремигиуса.

– О! – удивился Филипп, подумав, что со стороны Ремигиуса это было очень предусмотрительно. – Тогда ладно. Будь осторожен в пути, и да хранит тебя Господь!

– Спасибо, отче.

Филип пошел обратно к церкви. Как же Ремигиус поторопился. К чему бы это? Филиппу стало неспокойно на душе. Только ли о пожаре говорилось в этом письме? Или в нем было еще что-то?

На полдороге к церкви Филип остановился и обернулся. Он имел полное право взять у Алана письмо и прочесть его. Но было поздно: Алан рысью выезжал из ворот. Раздосадованный, Филип смотрел ему вслед. В этот момент из гостевого дома вышла жена Тома. Неся в руке ведерко, полное золы из очага, она направилась к мусорной куче, что возвышалась возле конюшни. Филип глянул на нее. Поступь этой женщины была легкой и приятной, как у породистой лошади.

Он снова подумал о письме Ремигиуса к Уолерану. Почему-то он никак не мог отделаться от смутного тревожного подозрения, что главной темой этого послания явился вовсе не пожар.

Без всякой видимой причины он вдруг отчетливо понял, что в письме говорилось о жене Тома Строителя.