Текст книги "Лёжа со львами"

– Ну что, я пойду? – спросил он по-французски. – Или ты пойдешь?

Он в действительности не хотел идти, потому что это означало, по всей вероятности, ночевка на месте, а он отчаянно хотел увидеть Маланга.

Джейн колебалась. Жан-Пьер знал, что она думает о том, что если пойдет сама, ей придется взять и Шанталь. Кроме того, она знала, что не сможет помочь при тяжелых травмах.

– Ты сама решай, – сказал Жан-Пьер.

– Иди ты, – сказала она.

– Хорошо. – Скабун был в двух часах ходьбы. Если он поедет быстро, и раненых окажется не очень много, может быть удастся вырваться оттуда в сумерках, подумал Жан-Пьер. Он сказал: – Я постараюсь вернуться сегодня вечером.

Она подошла и поцеловала его в щеку.

– Спасибо, – сказала она.

Он быстро проверил содержимое своей сумки: морфин для обезболивания, пенициллин для профилактики раненых инфекций, иглы и шовный материал, много перевязочного материала. Надел шапочку и накинул на плечи одеяло.

– Я не возьму Мэгги, – сказал он Джейн. – Скабун недалеко, а дорога плохая. – Он снова поцеловал ее, затем повернулся к посыльным. – Идемте.

Они спустились вниз, в селение, затем перебрались вброд через реку и стали взбираться по крутым ступенькам на другой стороне. Жан-Пьер думал о том, как поцеловал Джейн. Если его план окажется удачным, и русские убьют Масуда, как она будет реагировать? Она знала, что за этим стоял он. Но она не предаст его, в этом он был уверен. Будет ли она все еще любить его? Он хотел ее. С тех пор, как они были вместе, он все реже страдал от мрачных депрессий, которые прежде находили на него регулярно. Просто любя его, она давала ему ощущение, что с ним все в порядке. Он нуждался в этом. Но он также хотел успеха своей миссии. Он думал: предположим, что мне надо хотеть успеха больше, чем счастья, и вот поэтому я готов рисковать потерять ее, ради убийства Масуда.

Они втроем шагали в юго-западном направлении вдоль тропинки, идущей по вершинам скал, оглушаемые бурным течением реки. Жан-Пьер спросил:

– Сколько людей убито?

– Много людей, – ответил один из гонцов.

Жан-Пьер уже привык к подобным оценкам. Он терпеливо спросил:

– Пять? Десять? Двадцать? Сорок?

– Сто.

Жан-Пьер не поверил этому, в Скабуне не было сотни жителей.

– Сколько ранено?

– Двести.

Это было смешно. Разве этот человек не знал? Жан-Пьер недоумевал. Или он преувеличивал число из страха, что, если он назовет небольшую цифру, доктор повернется и пойдет назад? Может, дело было в том, что он не умел сосчитать больше десяти.

– Какие раны? – снова спросил Жан-Пьер.

– Дырки, порезы, кровотечения.

Это звучало больше как раны, полученные в бою. От бомбежки получались контузии, ожоги и сдавления, полученные под развалинами домов. Этот человек был, видимо, плохим свидетелем. Не было смысла дальше его расспрашивать.

В паре миль от Бэнды они свернули с тропинки в скалах и повернули на север по дороге, незнакомой Жан-Пьеру.

– Это что, путь в Скабун? – спросил он.

– Да.

Это был, очевидно, короткий путь, которого он не знал. Они, несомненно, шли в верном направлении.

Через несколько минут они увидели одну из каменных горных хижин, где путники могли отдохнуть или заночевать. К удивлению Жан-Пьера, гонцы направились к входу в хижину, где не было двери.

– У нас нет времени для отдыха, – раздраженно сказал он. – Меня ждут больные.

И тут из хижины вышел Анатолий.

Жан-Пьер был потрясен. Он не знал, радоваться ли ему, что теперь сможет рассказать Анатолию о совещании, или быть в ужасе от того, что афганцы его убьют.

– Не беспокойтесь, – сказал Анатолий, поняв выражение его лица. – Это солдаты регулярной афганской армии. Я специально послал их за вами.

– Мой бог! Это было блестяще придумано. – В Скабуне не было никакой бомбежки – это была всего лишь уловка, чтобы дать возможность Жан-Пьеру встретиться с ним.

– Завтра, – возбужденно начал Жан-Пьер, – случится нечто ужасно важное.

– Знаю, знаю, я получил ваше письмо. Вот почему я здесь.

– Значит, вы захватите Масуда?

Анатолий улыбнулся безрадостно, открывая темные от курения табака зубы.

– Мы захватим Масуда. Успокойтесь.

Жан-Пьер понял, что ведет себя, как взволнованный ребенок на Рождество. Он сделал над собой усилие и подавил свой энтузиазм.

– Когда Маланг не вернулся, я думал…

– Он прибыл в Чарикар вчера, – сказал Анатолий. – Одному богу известно, что он делал по пути. Почему вы не воспользовались радиопередатчиком?

– Он разбился, – сказал Жан-Пьер. Ему не хотелось объяснять сейчас все о Джейн. – Этот Маланг готов сделать ради меня что угодно, потому что я снабжаю его героином, а он наркоман.

Анатолий мгновение внимательно испытующе смотрел на Жан-Пьера, и в его глазах появилось что-то, похожее на восхищение.

– Я рад, что вы на моей стороне, – сказал он. Жан-Пьер улыбнулся. – Я хочу знать побольше, – сказал Анатолий.

Обняв Жан-Пьера за плечи, он ввел его в хижину. Они уселись на земляном полу, и Анатолий закурил.

– Откуда вы узнали об этом совещании? – начал он.

Жан-Пьер рассказал ему об Эллисе, о пулевом ранении, о разговоре Масуда с Эллисом в то время, как Жан-Пьер собирался сделать ему укол, о слитках золота и планах обучения афганцев и обещании оружия.

– Это фантастика, – сказал Анатолий. – А где сейчас Масуд?

– Не знаю. Но он прибудет сегодня в Дарг, вероятно. Самое позднее завтра.

– Откуда вы знаете?

– Он созвал совещание – как он может не появиться?

Анатолий кивнул.

– Опишите мне агента ЦРУ.

– Ну, ростом он пять футов десять дюймов, вес сто пятьдесят фунтов, светлые волосы, голубые глаза, возраст – тридцать четыре года, но на вид чуть старше, имеет колледжское образование.

– Я пропущу все эти данные через компьютер. – Анатолий встал. Он вышел наружу и Жан-Пьер последовал за ним.

Анатолий достал из кармана маленькую рацию. Вытащив и распрямив телескопическую антенну рации, он нажал на кнопку и что-то тихо сказал по-русски, затем он снова вернулся к Жан-Пьеру.

– Друг мой, вы удачно справились со своей задачей, – сказал он.

«Это правда, – подумал Жан-Пьер. – Я справился». Он спросил:

– Когда вы нанесете удар?

– Завтра, разумеется.

Завтра. Жан-Пьер почувствовал прилив жестокой радости. Завтра.

Солдаты смотрели в небо. Он последовал за их взглядом и увидел снижающийся вертолет, Анатолий, видимо, вызвал его по рации. Русские теперь отбросили всякую осторожность, игра была почти завершена, это был последний ход, и осторожность и обман надо было заменить смелостью и быстротой. Вертолет спустился и сел, что было довольно трудно на небольшой площадке ровной земли, примерно в сотне ярдов от них.

Жан-Пьер пошел к вертолету с остальными тремя людьми. Он размышлял о том, куда пойдет, когда они улетят. В Скабуне ему делать было нечего, но он не мог сразу же возвращаться в Бэнду, не открывая, что никаких жертв бомбежки, которым требовалась помощь, и в помине не было. Он решил, что лучше всего посидеть в каменной хижине несколько часов, а затем вернуться домой.

Он протянул Анатолию руку для прощания.

– Оревуар.

Анатолий не взял его руки.

– Залезайте.

– Что?

– Залезайте в вертолет.

Жан-Пьер был сбит с толку.

– Зачем?

– Вы летите с нами.

– Куда? В Баграм? На русскую территорию?

– Да.

– Но я не могу.

– Прекратите шум и слушайте, – терпеливо сказал Анатолий. – Во-первых, ваша задача выполнена. Ваше задание в Афганистане завершено. Вы достигли своей цели. Завтра мы захватим в плен Масуда. Вы можете отправляться домой. Во-вторых, теперь с вами связана наша безопасность. Вы знаете, что мы планируем сделать завтра. Поэтому ради целей безопасности вы не можете оставаться на территории врага.

– Но ведь я никому ничего не скажу!

– Что, если вас начнут пытать? Что, если они начнут пытать вашу жену у вас на глазах? Что, если они будут разрывать вашу дочь на глазах у вашей жены?

– Я не верю этому. – Жан-Пьер знал, что Анатолий прав, но сама мысль о том, чтобы не возвращаться в Бэнду, была настолько неожиданной, что сбила его с толку. Будут ли Джейн и Шанталь в безопасности? Правда ли, что русские действительно вывезут их? Даст ли Анатолий им втроем возможность вернуться в Париж? Скоро ли они смогут туда выехать?

– Залезайте, – повторил Анатолий.

Два солдата-афганца стояли по обе стороны от Жан-Пьера, и он понял, что у него нет выбора, если он откажется, они просто схватят его и силой втолкнут внутрь.

Он полез в вертолет.

Анатолий и афганцы вскочили следом, и вертолет взлетел. Дверь осталась открытой.

Пока вертолет набирал высоту, Жан-Пьер впервые увидел с воздуха долину Пяти Львов. Белая река, извивающаяся среди полей цвета навоза, напомнила ему шрам от старой ножевой раны на коричневом лбу Шахай-Гула, брата повитухи. Он увидел селение Бэнду с его зелено-желтыми лоскутами полей. Он изо всех сил вглядывался в вершину горы, где были пещеры, но не заметил никаких признаков их обитателей, жители селения хорошо выбрали место для своего укрытия. Вертолет поднялся еще выше и развернулся, и Бэнда исчезла из виду. Он стал искать другие знакомые точки. Я провел здесь год жизни, подумал он, а теперь больше не увижу этого места. Он увидел селение Дарг с обреченной на разрушение мечетью. Долина была надежным оплотом сил сопротивления, подумал он. А завтра она станет лишь напоминанием о неудавшемся восстании. И все благодаря мне.

Внезапно вертолет сделал крутой вираж в южном направлении и перелетел горный хребет, и через несколько секунд долина скрылась из виду.

Глава 11

Узнав, что Джейн и Жан-Пьер собираются уйти со следующей колонной, Фара целый день проплакала. Она успела сильно привязаться к Джейн и полюбить Шанталь. Джейн это было приятно, но смущало, что иногда Фара, казалось, предпочитает ее своей собственной матери. Однако Фара, видимо, привыкнув к мысли об уходе Джейн, на другой день уже вела себя как обычно, преданно, но без признаков отчаяния.

Джейн и самой не давала покоя мысль о предстоящем путешествии домой. От долины до Хайберского перевала лежал стопятидесятимильный переход. Путь сюда занял четырнадцать дней. Джейн страдала от мозолей, поноса и неизбежных болей и ломоты во всем теле. Теперь же ей предстояло проделать весь этот путь в обратном направлении, имея на руках двухмесячного младенца. Конечно, будут лошади, но основную часть пути ехать верхом было бы небезопасно, потому что колонны шли по еле заметным, очень крутым горным тропам, и нередко в ночное время.

Джейн сплела из хлопка что-то вроде гамака, подвешиваемого на шею, чтобы удобнее было нести Шанталь. А Жан-Пьеру придется нести разные припасы, которые могут понадобиться в течение дня, потому что, как знала Джейн по опыту предыдущего путешествия, лошади и люди идут с неодинаковой скоростью, в гору лошади взбираются быстрее людей, а с горы медленнее, и путники на долгое время бывают разлучены со своим багажом.

В этот день, когда Жан-Пьер ушел в Скабун, ее занимал выбор припасов, которые надо будет нести при себе. У нее будет аптечка с самым необходимым: антибиотиками, бинтами, морфином – все это соберет Жан-Пьер. Придется взять и кое-какие продукты. На пути сюда у них было большое количество сухих высококалорийных продуктов западного производства – шоколада, супов в пакетиках, извечной слабости путешественников – мятного кекса Кендаля. А на обратном пути придется довольствоваться лишь тем, что удастся найти в долине: рисом, сухими фруктами, сушеным сыром, сухарями, а еще тем, что они сумеют купить по дороге. Хорошо хоть, что не надо беспокоиться о питании для Шанталь.

Впрочем, с ребенком были связаны другие проблемы. Местные матери не пользовались пеленками, а оставляли нижнюю часть тельца ребенка открытой и лишь периодически стирали подстеленное под него полотенце. Этот обычай, по мнению Джейн, был куда здоровее, чем западная система пеленания, но только не во время путешествия. Джейн вырезала из полотенец три пеленки, а из полиэтиленовых оберток от медицинских материалов Жан-Пьера изготовила для Шанталь пару импровизированных непромокаемых штанишек. Каждый вечер пеленки придется стирать, разумеется, лишь в холодной воде, стараясь высушить за ночь. Если пеленка не высохнет, можно будет использовать запасную, а если обе будут мокрыми, у Шанталь возникнут опрелости. Но еще ни один ребенок не умер от раздражения кожи, вызванного мокрыми пеленками, убеждала себя Джейн. Колонна, конечно, не будет останавливаться каждый раз для того, чтобы дать ребенку поспать, для кормления и перемены пеленки, поэтому Шанталь придется питаться и спать на ходу, а пеленки придется менять только по мере возможности.

В некотором смысле Джейн стала крепче, чем год назад. Кожа на ступнях огрубела, а желудок стал более стойким к воздействию наиболее распространенных видов местных бактерий. Мышцы ног, которые болели во время первого перехода в долину, теперь были привычны к ходьбе на много миль. Но во время беременности у нее появились боли в спине, и ее тревожило, как она будет идти целыми днями, неся ребенка. Ее организм, казалось, полностью оправился после родов. Она чувствовала себя вполне способной к сексу, хотя и не сообщала об этом Жан-Пьеру, сама не зная почему.

В первое время жизни здесь она сделала много снимков с помощью своего «поляроида». Фотоаппарат можно бросить здесь, это дешевка, но большинство фотографий ей хотелось взять с собой. Она просмотрела свою коллекцию, размышляя, что взять, а что выбросить. У нее были снимки большинства жителей деревни. Вот партизаны: Мохаммед, Алишан, Камир, Матулла, в нелепо-героических позах и с нарочито свирепыми выражениями лиц. Вот женщины: пышнотелая Захара, старая сморщенная Рабия, темноглазая Халима – все смущенно хихикающие, как школьницы. Вот дети: три девочки Мохаммеда, его сын Муса, малышня Захары – двух, трех, четырех и пяти лет, четверо детей муллы. Ни один из этих снимков нельзя выбросить, придется взять все с собой.

Джейн укладывала в сумку одежду, в то время как Фара подметала пол, а Шанталь спала в соседней комнате. Они рано утром спустились вниз из пещер, чтобы успеть управиться со всеми делами. Впрочем, укладывать было почти нечего, кроме пеленок Шанталь – лишь по паре трусов для себя и Жан-Пьера и по паре запасных носков. Верхнюю одежду они оба менять не будут. У Шанталь все равно нет одежды – ее завертывали в шаль или вообще оставляли голенькой. Для Джейн и Жан-Пьера хватит по паре брюк, рубашке, шарфу и одеялу типа «патту». В этой одежде они проделают все путешествие и, вероятнее всего, сожгут ее в пешаварском отеле, празднуя свое возвращение в лоно цивилизации.

Эта мысль будет придавать ей силы во время трудного перехода. Джейн смутно помнила, что условия жизни в отеле «Динс» в Пешаваре показались ей невероятно примитивными, но теперь трудно было понять, что именно казалось ей таким плохим. Неужели она и впрямь могла жаловаться, что кондиционер работает слишком шумно? Но ведь там, подумать только, был настоящий душ!

– Цивилизация, – произнесла она вслух, и Фара вопросительно взглянула на нее. Джейн, улыбнувшись, объяснила на дари:

– Я счастлива, что возвращаюсь в большой город.

– Мне нравится большой город, – ответила Фара. – Я однажды побывала в Рохе. – Она продолжала мести пол. – Мой брат уехал в Джелалабад, – добавила она с оттенком зависти.

– Когда он вернется? – спросила Джейн, но Фара вдруг будто оглохла и пришла в замешательство, и через мгновение Джейн поняла, почему: со двора донеслось посвистывание и мужские шаги, затем стук в дверь, и голос Эллиса произнес: «Есть кто-нибудь дома?»

– Входи! – крикнула Джейн, и он вошел, хромая. Утратив к нему былой романтический интерес, она беспокоилась о его ране. Он оставался в Астане до полного выздоровления. Наверно, он вернулся сегодня.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Как дурак, – ответил он с грустноватой усмешкой. – Это не очень достойное место для огнестрельной раны.

– Если тебя беспокоит лишь отсутствие достоинства, значит, дело идет на поправку.

Он кивнул.

– Доктор дома?

– Он ушел в Скабун, – ответила Джейн. – Там был налет и сильная бомбежка, и его вызвали. Я могу чем-нибудь помочь?

– Я просто хотел сообщить, что период выздоровления у меня закончился.

– Он вернется сегодня вечером или завтра утром. – Джейн приглядывалась к внешности Эллиса, с гривой белокурых волос и курчавой золотистой бородой он походил на льва. – Почему ты не подстрижешь волосы?

– Партизаны велели мне отращивать волосы и не бриться.

– Они всем это говорят. Чтобы европейцы не так выделялись. В твоем случае эффект прямо противоположный.

– Я буду выделяться в этой стране независимо от того, какая у меня прическа.

– Это верно. – Джейн вдруг подумала, что впервые говорит с Эллисом в отсутствие Жан-Пьера. Они быстро возобновили прежний, привычный им стиль разговора. Теперь было трудно вспомнить, как ужасно она на него злилась.

Он с любопытством посмотрел, как она укладывала вещи.

– А это зачем?

– Мы отправляемся домой.

– Каким способом?

– Пойдем с колонной – так же, как и пришли сюда.

– Русские за прошедшие несколько дней захватили большую территорию, – сказал Эллис. – Разве ты не знаешь?

Джейн похолодела.

– О чем ты?

– Русские начали обычное летнее наступление и продвинулись вперед, захватив большие участки территории, по которым идут колонны.

– Ты хочешь сказать, что дорога в Пакистан закрыта?

– Обычная дорога закрыта. Отсюда больше нельзя дойти до Хайберского перевала. Но могут быть и другие пути.

Джейн почувствовала, как ее надежды на возвращение домой ослабевают.

– Но никто мне этого не говорил! – сердито заметила она.

– Наверное, Жан-Пьер и сам этого не знал. Я почти все время был с Масудом и знаю все последние новости.

– Да, – согласилась Джейн, не глядя на него. Возможно, Жан-Пьер действительно не знает. Или, может, знает, но не сообщает ей, потому что все равно не собирается возвращаться в Европу. Как бы то ни было, она не собирается смириться с этим. Во-первых, она проверит, прав ли Эллис. Затем постарается найти какой-нибудь выход.

Она подошла к сундуку Жан-Пьера и вытащила оттуда карты Афганистана, изданные в Америке. Карты были свернуты в рулон и скреплены резинкой. В нетерпении Джейн разорвала резинку и бросила карты на пол. И тут же подумала: это, наверное, единственная резинка в радиусе сотни миль отсюда.

– Спокойно, – приказала она себе.

Опустившись на колени, Джейн начала перебирать карты. Это были крупномасштабные карты, поэтому, чтобы увидеть всю территорию, лежащую между долиной и Хайберским перевалом, ей пришлось соединить несколько карт. Эллис взглянул ей через плечо:

– Какие хорошие карты! – сказал он. – Где ты их взяла?

– Жан-Пьер привез их из Парижа.

– Они лучше, чем у Масуда.

– Я знаю. Мохаммед всегда пользуется этими картами, намечая маршрут для колонн. Ну, хорошо, покажи мне, как далеко продвинулись русские.

Эллис, опустившись на ковер рядом с ней, пальцем обозначил на карте линию фронта.

Джейн почувствовала, как надежда вновь возвращается к ней.

– Но ведь непохоже, чтобы Хайберский перевал был совсем отрезан, – сказала она. – Почему нельзя пройти вот здесь? – она провела воображаемую линию по карте чуть севернее линии фронта русских.

– Я не знаю, есть ли там вообще дорога, – ответил Эллис. – Может, местность там вообще непроходимая – надо выяснить у партизан. Но дело еще вот в чем – данные Масуда всегда получаются с опозданием на один-два дня, а русские не остановили своего продвижения вперед. Какая-нибудь долина или перевал сегодня еще свободны, а завтра могут быть закрыты.

– Проклятие! – Но она не собиралась сдаваться. Наклонившись над картой, она стала разглядывать пограничную зону. – Посмотри, ведь Хайберский перевал – не единственный путь на ту сторону.

– Вдоль всей линии границы протекает река по середине долины, причем горы – на афганской стороне. Возможно, к другим перевалам можно приблизиться только с юга, то есть с территории, занятой русскими.

– Нет смысла строить пустые предположения, – сказала Джейн. Собрав карты, она снова свернула их в трубку. – Кто-то ведь должен знать это в точности.

– Да, наверное.

Она поднялась с колен.

– Наверняка из этой проклятой страны есть и другие пути, – сказала она и, зажав карты под мышкой, вышла из дома, оставив Эллиса сидящим на ковре.

Женщины и дети вернулись из пещер, и деревня ожила. Над дворами потянулись дымки от костров, на которых готовили пищу. Перед мечетью пятеро детей сидели в кружок, играя в игру, называемую почему-то «дыня». Это была игра в истории, где рассказчик останавливался, не закончив повествования, а следующий должен был продолжать прерванную историю. Джейн узнала в кружке Мусу, сына Мохаммеда. На поясе у него висел довольно зловещий нож, подаренный ему отцом после того случая с миной. Муса был рассказчиком. Джейн услыхала:

– И медведь попытался откусить у мальчика руку, но мальчик вытащил нож.

Она направилась к дому Мохаммеда. Возможно, самого Мохаммеда она не застанет, его уже давненько не видно. Но он жил вместе с братьями, по обычаю афганцев, у которых семьи не делились, и братья его тоже были партизанами, как и все здоровые молодые мужчины. Поэтому, если они будут дома, то наверняка смогут дать ей какую-нибудь информацию.

Подойдя к дому, Джейн слегка помедлила. Согласно местному обычаю, ей следовало остановиться во дворе и заговорить с женщинами, которые готовили ужин, а затем, после обмена любезностями, старшая из женщин зашла бы в дом и узнала, снизойдут ли мужчины до разговора с Джейн. Джейн как бы услышала голос матери, говорящий:

– Будь скромной Джейн!

Она произнесла вслух:

– Иди к черту, мама! – и двинулась вперед, не обращая внимания на женщин во дворе, и вошла прямо в переднюю комнату дома, на мужскую половину.

Там сидели трое: восемнадцатилетний брат Мохаммеда Камир-Хан, красивый, с молодой реденькой бородкой, деверь Мохаммеда Матулла, и сам Мохаммед. Большая редкость – чтобы сразу столько партизан собрались дома. Они все уставились на Джейн в изумлении.

– Бог да будет с вами, Мохаммед-Хан, – произнесла Джейн. Не останавливаясь и не давая возможности ответить, она продолжала: – Когда вы вернулись?

– Сегодня, – машинально ответил Мохаммед.

Джейн опустилась на корточки, подобно им. Мужчины были слишком потрясены, чтобы говорить. Джейн начала раскладывать карты на полу, и трое мужчин с сосредоточенным видом подались вперед, они уже готовы были простить Джейн нарушение приличий.

– Посмотрите, – сказала она. – Русские дошли досюда – верно? – Она повторила линию, показанную Эллисом.

Мохаммед согласно кивнул.

– Значит, обычный путь колонны отрезан.

Мохаммед снова кивнул.

– Какой же путь остается?

Мужчины в сомнении покачали головами. Это была обычная реакция, говоря о трудностях пути, они не торопились высказывать свое суждение. По мнению Джейн, причина была в том, что знание местности было единственным, что давало им власть над иностранцами вроде нее. Обычно она терпеливо ожидала, но сегодня у нее не хватало терпения.

– Почему бы не пойти здесь? – спросила она решительным тоном, проводя линию параллельно русскому фронту.

– Слишком близко к русским, – ответил Мохаммед.

– Тогда здесь, – она наметила более осторожную линию, следуя изгибам рельефа местности.

– Нет, – повторил он.

– Почему нет?

– Вот здесь, – он указал точку на карте, где сближались верхние концы двух долин, и где Джейн наугад пересекла горный хребет, – здесь нет седла. – Седлом назывался перевал.

Джейн наметила путь севернее.

– А здесь?

– Еще хуже.

– Но ведь должен же быть какой-то путь! – воскликнула Джейн. У нее возникло ощущение, будто они наслаждаются ее отчаянием, и она решила сказать что-нибудь слегка обидное, чтобы расшевелить их.

– Разве это страна – дом с единственной дверью, отрезанный от всего остального мира лишь потому, что вы не можете добраться до Хайберского перевала. – «Домом с одной дверью» иносказательно называли отхожее место.

– Конечно, нет, – оскорблено произнес Мохаммед. – Летом есть еще «масляный путь».

– Покажите мне его.

Палец Мохаммеда провел сложную кривую, которая начиналась к востоку от долины, пересекала череду высоких перевалов и высохших рек, поворачивала на север в Гималаи и, наконец, пересекала границу у начала Вахханского хребта, в безлюдной местности, а затем резко поворачивала на юго-восток к пакистанскому городу Читралу.

– Этим путем люди Нуристана возили масло, йогурт и сыр на рынок в Пакистан. – Улыбнувшись, он дотронулся рукой до своей круглой шапочки. – Вот откуда наши шапочки. – Джейн вспомнила, что эти шапочки назывались читралскими.

– Хорошо, – сказала она, – мы можем отправиться домой этим путем.

Мохаммед покачал головой.

– Этого сделать нельзя.

– Почему нельзя?

Камир и Матулла хитро улыбнулись, но Джейн не обратила на это внимания. Через мгновение Мохаммед заговорил:

– Во-первых, высота. Этот путь пролегает выше линии вечных льдов. Это значит, что снег там не тает, и не бывает ручьев, даже летом. Во-вторых, рельеф местности. Склоны гор очень крутые, тропы узкие и опасные. Очень трудно не заблудиться, даже местные проводники, бывает, сбиваются с пути. Но самое плохое – люди. Эта местность называется Нуристаном, но раньше носила название «Кафиристан», потому что жители были неверными и пили вино. Теперь они перешли в истинную веру, но до сих пор обманывают, грабят, а, бывает, и убивают путешественников. Этот путь труден для европейцев и невозможен для женщин. Там способны пройти только самые молодые и сильные мужчины, да и в этом случае многих путников убивают.

– Вы пошлете колонну этим путем?

– Нет. Мы подождем, пока не откроется южная дорога.

Джейн испытующе посмотрела на его красивое лицо. Она понимала, что он не сгущает краски, а говорит все, как есть. Поднявшись, она начала собирать карты, горько разочарованная. Возвращение домой откладывалось на неопределенный срок. Жизнь в долине внезапно показалась невыносимой, и она готова была разрыдаться.

Она свернула карты в трубочку и, сделав над собой усилие, старалась быть вежливой.

– Вы долго отсутствовали, – обратилась она к Мохаммеду.

– Я был в Файзабаде.

– Это долгий путь. – Файзабад был большой город далеко на севере, и силы сопротивления прочно удерживали его, армия взбунтовалась, а русским так и не удалось восстановить свой контроль над этой территорией.

– Неужели вы не устали?

Это было формальное приветствие, подобное английскому «Как поживаете?» И Мохаммед дал традиционный ответ:

– Я все еще жив!

Зажав карты под мышкой, она вышла.

Женщины во дворе испуганно посмотрели на нее, проходящую мимо. Она кивнула Халиме, темноглазой жене Мохаммеда, и та в ответ нервно улыбнулась.

Партизаны в последнее время не сидели на месте. Мохаммед побывал в Файзабанде, брат Фары ушел в Джелалабад. Джейн вспомнила, как одна ее пациентка из Дашт-и-Ревата говорила, что ее муж послан в Пагман, недалеко от Кабула. А свояк Захары Юсиф-Гул, брат ее покойного мужа, был послан в Логарскую долину, по другую сторону от Кабула. Все эти населенные пункты были оплотами восставших.

Происходило явно что-то необычное.

Джейн на некоторое время забыла о своем разочаровании, пытаясь догадаться, что же все-таки происходят. Масуд разослал гонцов ко многим руководителям отрядов восставших, а, возможно, и ко всем. Было ли простым совпадением, что все это случилось так скоро после прибытия Эллиса в долину? А если нет, каковы были намерения Эллиса? Возможно, спецслужбы США содействовали Масуду в организации массового наступления? Ведь если все восставшие будут действовать совместно, они добьются успеха, может быть, сумеют на время захватить Кабул.

Джейн, вернувшись домой, бросила карты в сундук. Шанталь еще не просыпалась, а Фара собирала нехитрый ужин: хлеб, йогурт, яблоки. Джейн спросила:

– Зачем твой брат поехал в Джелалабад?

– Его туда послали, – произнесла Фара с таким видом, будто это было очевидно само собой.

– Кто послал?

– Масуд.

– Зачем?

– Не знаю. – Фара была удивлена, что Джейн задавала подобный вопрос. Кто мог быть настолько глуп, чтобы думать, будто мужчина станет сообщать сестре причину своей поездки?

– Что, у него там какое-то дело, или он должен передать послание, или что-нибудь еще?

– Не знаю, – повторила Фара, поглядев на нее тревожно.

– Ну, неважно, – улыбнувшись, поспешила успокоить ее Джейн. Из всего женского населения деревни Фара, наверное, менее всех могла знать, что же в действительности происходит. А кто же знает больше всех? Конечно, Захара.

Джейн, взяв полотенце, отправилась на реку.

Захара перестала носить траур по мужу, хотя почти утратила прежнюю шумливость. Джейн подумала, скоро ли она снова выйдет замуж. Захара и Ахмед были единственной афганской парой среди встреченных Джейн, кто, казалось, были по-настоящему влюблены друг в друга. Однако Захара очень чувственная женщина, и ей будет трудно долго обходиться без мужчины. Младший брат Ахмеда Юсиф, певец, жил в одном доме с Захарой и еще не был женат, хотя ему уже исполнилось восемнадцать. Женщины деревни начали поговаривать, что Юсиф может жениться на Захаре.

Здесь братья всегда жили одной семьей, а сестры – всегда отдельно. Невеста по традиции поселялась с мужем в доме его родителей. Это была еще одна область, где мужчины этой страны ущемляли права женщин.

Джейн торопливо шагала по тропинке через поле. При свете вечернего солнца в поле еще кое-кто работал. Сбор урожая заканчивался. Скоро будет слишком поздно идти «масляным путем», подумала Джейн: Мохаммед сказал, что он открыт только летом.

Она подошла к пляжу, где купались женщины. Восемь или десять женщин из деревни плескались в реке или в затончиках у берега. Захара плавала на середине, где было сильное течение, как обычно, сильно брызгая, но без смеха или шуток.

Джейн, бросив полотенце на песок, вошла в воду. Она решила про себя говорить с Захарой осторожнее, чем с Фарой. Конечно, Захару не провести, но надо оставить впечатление, что Джейн не выспрашивает, а просто сплетничает. И она не стала сразу приближаться к Захаре. Когда другие женщины вышли из воды, Джейн последовала за ними лишь через одну-две минуты и стала молча вытираться. Лишь когда Захара в сопровождении нескольких женщин отправилась обратно в деревню, Джейн обратилась к ней на дари:

– А скоро вернется Юсиф?

– Сегодня или завтра. Он ушел в Логарскую долину.

– Я знаю. Он что, пошел один?

– Да, но он сказал, что, может, приведет кого-нибудь домой.

– Кого?

Захара пожала плечами.

– Может быть, жену.

Джейн была на мгновение сбита с толку. Захара говорила слишком холодно и равнодушно, а это говорило о внутреннем беспокойстве, ей не хотелось, чтобы Юсиф приводил жену. Похоже, что деревенские сплетницы правы. Джейн надеялась, что это так – Захара нуждалась в мужчине.