Текст книги "Девушка из кошмаров"

Глава 8

Томасова тетя Риика обитает хрен знает где. Мы уже минут десять колесим по никак не размеченным грунтовкам. Никаких дорожных знаков или указателей – только деревья, еще деревья, затем короткий просвет, а за ним снова деревья. Удивительно, как Томас находит здесь дорогу, если не был тут много лет.

– Мы заблудились? Ты ведь признаешься, если мы заблудились, да?

Томас улыбается, может чуть нервно:

– Мы не заблудились. По крайней мере, пока. С тех пор они, видимо, поменяли тут некоторые дороги.

– Кто, черт подери, «они»? Дорожно-строительные белки? С виду по этим тропинкам никто уже лет десять не ездил.

Деревья за окном стоят густо. Листва вернулась, заполнив зимние пустоты. Мы уже столько раз свернули, что чувство направления у меня вырубилось. По мне, так мы уже едем на северо-юг.

– Ха! Вот он! – радостно вопит Томас.

Сажусь прямее. Мы подъезжаем к аккуратному белому домику. Вокруг крыльца пробиваются ранние цветочные ростки, а от подъездной аллеи к ступенькам ведет дорожка из плитняка. Въезжая на полосу бледного гравия, Томас давит на клаксон.

– Надеюсь, она дома, – бормочет он, и мы вылезаем.

– А тут славно, – говорю я, причем искренне.

Удивительно, что по соседству никто не живет, – окрестности того стоят. Двор аккуратно обсажен деревьями, закрывающими его от взглядов с дороги, но спереди деревья расступаются, словно обнимая дом.

Томас взлетает по ступенькам, словно нетерпеливый щенок. Наверняка он и в детстве так делал, приезжая повидать свою тетушку Риику. Интересно, почему они с Морвраном перестали общаться? Когда он стучит в дверь, я в глубине души затаиваю дыхание – не только потому, что хочу получить ответы, но и потому, что не хочу видеть разочарование на лице Томаса, если Риики не окажется дома.

Но об этом можно не беспокоиться. Она отзывается на третий стук. Вероятно, смотрела в окно с тех пор, как мы подъехали. Вряд ли у нее тут бывает много гостей.

– Томас Альдус Сабин! Да ты вдвое вырос! – Она выходит на крыльцо и обнимает его. Поймав его взгляд, я одними губами произношу «Альдус» и стараюсь не заржать.

– Как тебя сюда занесло? – спрашивает Риика.

Она гораздо ниже ростом, чем я ожидал, еле-еле футов пять. Русые с проседью волосы распущены. Мягкая кожа на щеках морщится от улыбки, от уголков глаз разбегаются лучики морщин. Грубой вязки свитер велик ей размера на три, а над туфлями видны поддерживающие чулки. Да, весна Риики давно позади. Но когда она хлопает Томаса по спине, он все равно едва не падает от силы удара.

– Тетя Риика, это мой друг Кас, – говорит он, и, словно получив его разрешение, она наконец смотрит на меня. Убираю с лица волосы и сверкаю бойскаутской улыбкой. – Морвран прислал нас за помощью, – тихо добавляет Томас.

– Мне следовало бы это учуять, – негромко говорит она. Голос у нее – как страницы старой-престарой книги. Она, прищурившись, разглядывает мое лицо. – От этого парнишки исходит сила. – Она крепко берет Томаса за руку. – Заходите.

Внутри домика пахнет смесью благовоний и старости. И интерьер не обновлялся, по-моему, с семидесятых. Насколько хватает глаз тянется бурый потертый палас, на нем громоздится мебель: кресло-качалка и длинная кушетка, и то и другое обито зеленым велюром. Стеклянная «летучая мышь» свисает над желтым пластиковым столом в обеденной зоне. Риика подводит нас к столу и знаком велит садиться. Сам стол завален полусгоревшими свечами и палочками благовоний. Мы садимся, а она наносит на руки какой-то лосьон и резкими движениями втирает его.

– Как твой дедушка? – улыбается она Томасу, поставив локти на стол и подперев щеку кулаком.

– Отлично. Привет передает.

– И ему от меня тоже передай.

Голос ее меня раздражает. Акцент и тембр слишком напоминают Мальвину. Не могу избавиться от этой мысли, хотя женщины совсем не похожи друг на друга. Мальвина, когда я ее видел, была моложе Риики, и черные волосы у нее были заплетены и собраны в узел, а не пушились копной цвета ирисок и воздушного мармелада. Однако при взгляде Риике в лицо сцены убийства Анны кажутся не такими уж далекими. Они вспыхивают в воспоминании о том спиритическом сеансе: Мальвина капает черным воском на Аннино белое платье, пропитанное кровью.

– Тебе нелегко, – сурово говорит мне Риика, но это не помогает.

Она тянется к жестянке, разрисованной красными кардиналами[11]11
  Красный кардинал – красная птичка с хохолком, внешне напоминает свиристель, но гораздо ярче. Оби тает преимущественно в восточных штатах США, а также на юго-востоке Канады и в Мексике. Является официальным символом 7 штатов.


[Закрыть], и отщелкивает крышку, предлагая имбирное печенье Томасу, который сразу нагребает две горсти. Широкая улыбка расплывается по ее лицу, пока она смотрит, как он засовывает в рот несколько штук, а затем Риика поворачивается ко мне. Я должен что-то сказать? Это был вопрос?

Она снова щелкает языком:

– Ты друг Томаса?

Киваю.

– Лучший друг, тетя Риика, – заверяет Томас сквозь имбирные крошки.

Она коротко улыбается ему:

– Тогда я помогу тебе, если сумею. – Она по дается вперед и зажигает три свечки, на первый взгляд случайные. – Задавай свои вопросы.

Я глубоко вздыхаю. С чего начать? По-моему, мне не хватит воздуха в комнате, чтобы объяснить ситуацию с Анной – как она оказалась проклята, как пожертвовала собой ради нас, а теперь является мне, нарушая все правила.

Риика хлопает меня по руке. Я явно торможу.

– Дай-ка, – говорит она, и я переворачиваю руку ладонью вверх.

Хватка у нее мягкая, но, когда она стискивает мои косточки и закрывает глаза, под подушечками пальцев чувствуется сталь. Интересно, это она помогла Томасу развить способности к чтению мыслей, если такому вообще можно научить или развить?

Бросаю взгляд на Томаса. Он замер с полным ртом, взгляд прикован к нашим соединенным рукам, словно он видит проходящее между ними электричество или дым. Это длится целую вечность. И мне отчаянно не нравятся все эти прикосновения. Есть в Риике что-то такое, может, исходящая от нее сила, от чего меня просто мутит. И вот, когда я уже готов выдернуть руку, она открывает глаза и отпускает меня, резко хлопнув по тыльной стороне моей кисти.

– А он воин, дружок-то твой, – говорит она Томасу. – Носитель оружия, которое старше нас всех.

Она нарочито не смотрит на меня и держит руки скрючив пальцы, отчего они напоминают крабов. Вот побежали по столу, постукивая по пластику.

– Ты хочешь узнать про девушку, – говорит она себе в колени. Подбородок у нее прижат к груди, и от этого голос кажется придушенным и квакающим.

– Про девушку, – шепотом отзываюсь я.

Риика смотрит на меня с хитрой улыбкой.

– И ведь это ты изгнал Анну-в-Алом из нашего мира, – говорит она. – Я почувствовала, когда она ушла. Над озером утихала буря.

– Она сама убралась, – говорю я. – Чтобы спасти жизнь мне. И Томасу.

Риика пожимает плечами, как бы говоря, что это не имеет значения. На золотой тарелке покоится бархатный мешочек; она вытряхивает его содержимое и перемешивает. Стараюсь не вглядываться. Представим, что это вырезанные руны. Но на самом деле, по-моему, это мелкие косточки. Может, птичьи, может, ящеричьи – или костяшки человеческих пальцев. Она смотрит на сложившийся узор и вскидывает бледные брови.

– Девушка сейчас не с тобой, – говорит она, и сердце у меня падает. Не знаю, на что я на деюсь. – Но была. Недавно.

Томас рядом со мной резко втягивает воздух и выпрямляется. Поправляет очки и толкает меня локтем в бок, видимо чтобы приободрить.

– Вы можете сказать мне, чего она хочет? – спрашиваю я, протупив примерно минуту.

Риика склоняет голову набок:

– Как же можно об этом узнать? Хочешь, чтоб я позвала ветер и спросила у него? Он тоже не знает. Спросить можно только одного человека, потому что только один человек и знает. Попроси Анну-в-Алом открыть свои тайны. – Она искоса смотрит на меня. – Думаю, тебе-то она немало расскажет.

Трудно расслышать что-либо сквозь грохот крови в ушах.

– Я не могу ее спросить, – бормочу я. – Она не может говорить. – Мозг начинает выбираться из-под обрушившегося на него шока, начинает думать вперед и спотыкается сам об себя. – Мне сказали, ее возвращение невозможно. Что ей не положено находиться здесь.

Риика откидывается на спинку кресла и указывает на мой рюкзак, где лежит атам.

– Покажи мне его, – говорит она, и скрещивает руки на груди.

Томас кивает, соглашаясь. Расстегиваю рюкзак и вынимаю нож, не извлекая из ножен. Затем кладу его на стол перед собой. Риика дергает головой, и я убираю ножны. Пламя свечей бежит по клинку. Взгляд ее скользит следом, и реакция у нее странная – уголок морщинистого рта подергивается словно от отвращения. Наконец она отводит взгляд и сплевывает на пол.

– Что ты знаешь о нем? – спрашивает она.

– Я знаю, что до меня он принадлежал моему отцу. Я знаю, что он посылает привидения, которые убивают, на другую сторону, где они не могут причинить вред живым.

Риика вскидывает бровь на Томаса. Мол, «зацени чувака», только в старушечьей версии.

– Это и хорошо и плохо. И верно и неверно, – трясет она головой. – Этот атам не рассуждает таким образом. – Она вздыхает. – Мне известно не много. И я расскажу тебе. По-твоему, этот атам создает дверь между этим миром и следующим. – Она поднимает руку, затем другую. – Этот атам и есть дверь. Она была открыта давным-давно и с тех пор качается на петлях – туда-сюда, туда-сюда. – Риикина ладонь качается вправо-влево. – Но она никогда не закрывается.

– Погодите минутку, – говорю. – Это не так. Призраки не могут пройти по ножу обратно. – Смотрю на Томаса. – Он не так работает. – Беру атам со стола и убираю обратно в рюкзак.

Риика подается вперед и хлопает меня по плечу.

– Откуда ты знаешь, как он работает? – спрашивает она. – Но да. Он работает не так.

Начинаю понимать, что имел в виду Томас насчет того, что его тетушка «не вся здесь».

– Нужна сильная воля, – продолжает она, – и глубокая связь. Ты сказал, Анну отослал прочь не этот нож. Но ей надо знать его, чувствовать его, чтобы найти тебя.

– Она была ранена, – возбужденно вмешивается Томас. – После гадального заклятья Уилл взял нож и пырнул ее, но она не умерла. То есть не перешла, не суть.

Взгляд Риики снова прикован к моему рюкзаку:

– Она связана с ним. Для нее он как бакен, как маяк. Не знаю, почему другие не могут на него ориентироваться. Загадок всегда много, даже для меня.

В том, как она смотрит на нож, есть нечто странное. Взгляд ее пристален, но рассеян. И до сих пор я не замечал у нее желтого оттенка радужки.

– Но, тетя Риика, даже если ты права, как Касу с ней поговорить? Как ему выяснить, чего она хочет?

Улыбка у нее теплая и широкая. Почти веселая.

– Вам надо сделать так, чтобы музыка звучала яснее, – говорит она. – Вам надо говорить на языке ее проклятья. Так же, как мы, финны, всегда разговаривали с мертвыми. С помощью лапландского бубна. Твой дедушка знает, где такой найти.

– Вы можете помочь нам в этом? – спрашиваю я. – Сдается мне, для этого нам понадобится финская колдунья.

– Томаса тут более чем достаточно, – отвечает она, но вид у моего друга не слишком уверенный.

– Я никогда им не пользовался, – говорит он. – Я даже не знаю, с чего начать. Лучше будет, если это сделаешь ты. Пожалуйста, а?

Риика качает головой, и сожаление затуманивает ее черты. Кажется, она больше не в силах смотреть ему в глаза, дыхание ее становится тяжелее, более напряженным. Похоже, нам лучше уйти. Расспросы изрядно утомили ее. И действительно, она дала нам ответы и подсказала, с чего начать. Отодвигаюсь от стола, ловлю проходящий по комнате сквозняк – и вдруг осознаю, как холодно щекам и пальцам.

Томас не унимается, негромко перечисляя причины, почему ритуал лучше проводить не ему – и как он не узнает лапландский бубен, даже если его ткнуть в него носом, и что в итоге он скорее вызовет дух Элвиса. Но Риика продолжает качать головой.

Становится холоднее. Или, может, уже было холодно, когда мы вошли. Наверняка у нее центральное отопление не очень – в таком-то старом доме. Или она просто прикручивает его ради экономии.

Наконец до меня доносится ее вздох. В нем нет раздражения, только печаль. И решимость.

– Ступай и принеси мой бубен, – шепчет она. – Он у меня в спальне. Висит на северной стене. – Она кивает в сторону короткого коридора.

Вижу краешек вроде бы ванной. Спальня, должно быть, дальше. Что-то здесь не так. И это имеет отношение к тому, как она смотрела на атам.

– Спасибо, тетя Риика. – Томас расплывается в улыбке и встает из-за стола, чтобы сходить за бубном. При виде муки на ее лице я внезапно понимаю, в чем дело.

– Томас, не ходи, – говорю я и отталкиваюсь от стола.

Но опаздываю. Когда я захожу в спальню, он уже стоит там, застыв на полпути к северной стене. Бубен висит ровно там, где сказала тетя Риика, – овальная штуковина в фут шириной и вдвое длиннее, туго натянутая звериная шкура. Сама Риика неподвижно сидит лицом к нему в своем деревянном кресле-качалке. Кожа у нее серая и жесткая, глаза провалились, зубы уже обнажились. Она мертва не меньше года.

– Томас, – шепчу я и протягиваю руку, чтобы схватить его за плечо. Он с криком отшатывается и вылетает из комнаты. Вполголоса выругавшись, сдергиваю бубен со стены и бегу за ним. Проносясь через дом, я замечаю, как он изменился, покрывшись пылью и пятнами грязи. Угол кушетки обгрызли мыши, по углам и со светильников свисает паутина. Томас не останавливается, пока не выбегает наружу, во двор. Он стискивает голову руками.

– Эй, – мягко окликаю я его.

Понятия не имею, что делать и что ему сказать. Он вскидывает ладонь в отстраняющем жесте, и я отхожу. Он никак не может отдышаться. По-моему, он плачет – но кто станет его винить? Он не хочет, чтобы я это видел, и это нормально. Оглядываюсь на дом. Деревья вокруг поредели, и в палисаднике нет ничего, кроме утоптанной земли. Слой белой краски на доме так тонок, словно его красили акварелью, да и то наспех, оставив просвечивать черные доски.

– Мне очень жаль, дружище, – говорю я. – Я должен был сообразить. Знаки-то были. – Знаки были. Я просто их не заметил. Или прочел неправильно.

– Все нормально, – говорит он и утирает лицо рукавом. – Риика ни за что не причинила бы мне вреда. Она в жизни никому зла не делала. Просто я удивлен, вот и все. Поверить не могу, что Морвран не сказал мне, что она умерла.

– Может, он и сам не знал.

– Нет, он знал, – возражает Томас, кивая самому себе. Хлюпает носом и улыбается мне. Глаза немного красные, но он уже взял себя в руки. А парень-то кремень. Он направляется обратно к «Темпо», и я за ним.

– Он знал, – повторяет он громко. – Знал – и все равно отправил меня сюда. Я его убью! Однозначно убью.

– Не бери в голову, – говорю я ему уже в машине.

Томас все бормочет про Морвранову неминуемую кончину. Он заводит мотор и ненадолго замолкает.

– Без вариантов. Ты не врубаешься, Кас? – Он с отвращением смотрит на меня. – Я же ел это чертово печенье!

Глава 9

Томас высаживает меня у моего дома, по-прежнему бормоча про Морврана, Риики и имбирное печенье. Я рад, что мне не придется быть свидетелем их встречи. Лично я думаю, что съесть печенье – сущая мелочь по сравнению с тем, что Морвран, не предупредив, послал своего внука с визитом к покойному члену семьи, – но знаете, у каждого своя больная мозоль. У Томаса это явно угощение от покойников.

Между бормотанием и сплевыванием в окно Томас сказал мне, что ему потребуется минимум неделя на изучение лапландского бубна и поиск нужного ритуала для вызова Анны. Я делал понимающее лицо и кивал, все это время борясь с желанием найти ближайшую палку и начать выбивать соло на этом бубне прямо у себя на коленях. Глупо. Тут однозначно требуется проявить осторожность и сделать все правильно с первого раза. Не понимаю, что творится у меня в голове. Оказавшись дома, обнаруживаю, что не в силах усидеть на месте. Ни есть, ни смотреть телик не хочется. Ничего не хочу – только узнать больше.

Мама с гигантской пиццей в руках заходит в дверь через десять минут после меня и останавливается, увидев, как я расхаживаю:

– Что случилось?

– Ничего. Интересно съездили сегодня после обеда к покойной Томасовой тетушке. Она подсказала нам, как связаться с Анной.

Реакции практически ноль, только глаза чуть округлились. Разве что плечами не пожала, протопав через гостиную на кухню. Ярость вспыхивает крохотной искрой. Я ожидал большего. Думал, она обрадуется, что я смогу поговорить с Анной и узнать, что происходит.

– Ты беседовал с покойной тетей Томаса, – говорит мама, невозмутимо открывая коробку с пиццей. – А я сегодня днем беседовала с Гидеоном.

– Да что с тобой такое? Я же не просто сообщил тебе, что в ресторане «Горгулья» новый недорогой комплексный обед. Я не просто сказал тебе, что ушиб палец на ноге, хотя, уверен, это привлекло бы больше внимания.

– Он сказал, тебе следует оставить ее в покое.

– Не понимаю, что со всеми вами происходит, – говорю. – Все рассказывают мне, что надо отпустить. Двигаться дальше. Как будто это так легко. Словно я могу продолжать наблюдать, как она мучается. В смысле черт! Кармель думает, я спятил!

– Кас, – говорит она, – успокойся. У Гидеона есть основания. И я думаю, он прав. Я чувствую, что-то происходит.

– Но ты не знаешь что, да? Я хочу сказать – это что-то плохое, но ты не знаешь точно? И ты думаешь, что мне следует просто позволить тому, что творится с Анной, продолжаться – из-за чего? Из-за твоей женской интуиции?

– Эй! – рявкает она низким голосом.

– Извини! – рявкаю в ответ я.

– Я не просто обеспокоенная мать, Тезей Кассио Лоувуд. Я ведьма. Интуиция значит очень много. – Подбородок у нее выдвинут таким характерным образом, когда она скорее прожует подметку, чем скажет то, что хочет. – Я понимаю, чего ты на самом деле добиваешься, – говорит она осторожно. – Ты не просто хочешь убедиться, что с ней все в порядке. Ты хочешь ее вернуть.

Опускаю глаза.

– И, видят боги, Кас, часть меня тоже хочет, чтоб это было возможно. Она спасла тебе жизнь и отомстила за убийство моего мужа. Но тебе не пройти по этой дороге.

– Почему нет? – спрашиваю я с горечью в голосе.

– Потому что существуют правила, – отвечает она. – Которые нельзя нарушать.

Поднимаю глаза и сердито смотрю на нее:

– Ты не сказала «не могут быть нарушены».

– Кас…

Еще минута в таком духе – и я взорвусь. Поэтому поднимаю руки и выхожу из комнаты, заткнув уши, чтобы не слышать, что она говорит, пока я поднимаюсь по лестнице, глотая миллионы слов, которые так хочется проорать им всем в лицо. Похоже, Томас – единственный человек, хоть отдаленно заинтересованный в выяснении происходящего.

Анна ждет у меня в комнате. Голова у нее болтается, словно шея сломана, глаза перекатываются в глазницах и ловят мой взгляд.

– В данный момент это слишком, – шепчу я, и она что-то отвечает одними губами.

Я не пытаюсь разобрать. Слишком много черной крови течет у нее изо рта. Она медленно отодвигается, и я стараюсь не отрывать взгляда от ковра, но не выдерживаю, не до конца. И когда она выбрасывается из окна, я вижу, как трепещет при падении ее платье, и слышу удар ее тела о землю.

– Будь все проклято! – вырывается у меня полустон-полурык.

Бью кулаками по стене, по комоду, смахиваю лампу со столика у кровати. Мамины слова чирикают в ушах, у нее все звучит так просто. Она разговаривает так, словно я для нее погрязший в героических фантазиях школьник, который хватает девушку и уезжает с ней в закат. В каком мире я, по ее мнению, вырос?

– Вероятно, понадобится кровь, – сообщает Томас с сожалением, не соответствующим возбужденному взгляду. – Почти всегда требуется кровь.

– Да? Ну, если больше пинты, скажи мне об этом сейчас, чтоб я начал копить, – отвечаю я, и он улыбается.

Мы стоим возле его шкафчика, обсуждая ритуал, с деталями которого он еще не до конца определился. Но если честно, прошло-то всего полтора дня. Упомянутая им кровь является проводником – связью с той стороной – или ценой. Не уверен. Он говорит об этом и так и эдак – и как о мосте, и как о плате. Может, она и то и другое, а та сторона по сути представляет собой платную трассу. Во время разговора он немного нервничает – думаю, потому, что ощущает мое нетерпение. И что я мало спал, тоже скорее всего видит. Видок у меня тот еще.

Когда подходит Кармель, Томас выпрямляется. Она выглядит в сто раз лучше нас, как обычно. Волосы убраны в хвост и беспечно колышутся золотой волной. Серебряные браслеты сверкают так, что глазам больно.

– Привет, Томас. Привет, зомби-Кас.

– Привет, – говорю. – Ну, полагаю, ты слышала, что случилось.

– Ага, Томас рассказал мне. Жуть какая.

Пожимаю плечами:

– Да не так уж плохо было. Риика реально крута. Жаль, ты не поехала с нами.

– Ну, может, я и поехала бы, если бы меня не вышвырнули из клуба.

Она опускает глаза, и Томас тут же принимается оправдываться, извиняясь за Морврана, настаивая, что он просто забылся, а Кармель кивает, не поднимая взгляда.

По ту сторону опущенных ресниц Кармель происходит что-то не то. Она думает, я этого не вижу, я слишком устал, чтобы заметить, но при всей своей вымотанности я понимаю, в чем дело, и у меня перехватывает дух. Кармель рада, что ее вышвырнули. Где-то между вырезанием рун и пригвоздившими ее к стене вилами это стало для нее слишком. Это читается у нее во взгляде, с сожалением задерживающемся на Томасе, когда тот на нее не смотрит, в том, как она моргает и изображает интерес, пока он рассказывает ей о ритуале. А Томас все это время просто улыбается, не замечая, что она уже, по сути, не с нами. Мне кажется, будто я случайно посмотрел последние десять минут фильма вместо начала.

С восьмого класса мне не случалось провести целый год в одной школе, и, надо сказать, ощущения сейчас не самые радостные. Это понедельник на последней неделе учебного года, и если мне придется подписать еще один альбом, я подпишу его кровью владельца. Люди, с которыми я ни словом не перекинулся, подходят ко мне с ручкой и улыбкой, надеясь на нечто более личное, чем «отвязного лета», хотя надежды эти тщетны. И я невольно подозреваю, что на самом деле им хочется, чтобы я написал что-нибудь загадочное или безумное, подбросил им новую пищу для мельницы сплетен. Искушение велико, но пока я держусь.

Кто-то стучит меня по плечу. Оборачиваюсь и вижу Кейт Хект, в первый раз с того провального свидания пару недель назад – и едва не ныряю в свой шкафчик.

– Привет, Кас, – улыбается она, – подпишешь мне альбом?

– Однозначно, – говорю и беру его в руки, судорожно пытаясь измыслить нечто личное, но в голове крутится только «отвязного лета».

Пишу ее имя, ставлю запятую. Что теперь? «Прости, что бортанул тебя, но ты напомнила мне девушку, которую я убил»? Или, может, «Ничего бы у нас не вышло. Моя возлюбленная тебе бы кишки выпустила»?

– Ну а ты что летом делаешь, что-нибудь прикольное? – спрашивает она.

– М-м, не знаю. Наверное, попутешествую.

– Но ты же вернешься осенью? – Брови ее вежливо приподняты, но это всего лишь светская болтовня.

Кармель говорит, Кейт начала встречаться с Квентином Дэвисом через два дня после кафе. Я с облегчением услышал об этом и испытываю облегчение сейчас – она ничуть не кажется расстроенной.

– Это очень хороший вопрос, – отвечаю я, прежде чем сдаться и написать «прекрасного лета» в уголке страницы.