Текст книги "Брачные планы барона Хейверсмира"

Глава 6

Оливия вошла в комнату с выходом в сад, теребя подрагивающий у виска закрученный локон. Он ощущался как что-то ненатуральное и раздражал ее. Что на нее нашло, когда она попросила горничную завить его? Наверное, какое-то временное помутнение рассудка. Порыв, о котором она теперь жалела. Как бы она ни старалась убрать его за ухо, он снова выпрыгивал на прежнее место.

Хелмсуэдл, без сомнения, обрадовалась, получив возможность сотворить что-то необычное с волосами Оливии. Обрадовалась и удивилась, почему ее хозяйка попросила сделать что-то настолько ей несвойственное.

И действительно, почему?

– Пришел мистер Стетон, миледи, – объявил мистер Рамсфилд, стоя у двери.

Его благообразное лицо светилось гордостью в полном соответствии с занимаемым им положением в доме. Оливия была очень благодарна дворецкому, что он не уехал в Америку со всей семьей, как сделали некоторые слуги.

– Спасибо, мистер Рамсфилд. Проводите его в дом, пожалуйста.

Спустя несколько минут она услышала в холле громкие шаги своего гостя. Рамсфилд, судя по звуку, торопливо семенил впереди, показывая ему дорогу. В следующий момент мистер Стетон появился в дверях, и Оливии показалось, что проем уменьшился в размере. Каким-то образом ковбою удалось выглядеть джентльменом, не потеряв присущей ему грубоватой мужественности.

О да. Теперь она точно знала, почему попросила завить злополучный локон.

Невольная дрожь, пробежавшая по телу при взгляде на него, может, и не радовала Оливию, но она ничего не могла с ней сделать. Все ее существо определенно бунтовало против здравого смысла. Этому необходимо было дать решительный бой! Она должна снова стать сильной, какой научилась быть в последнее время. Но если честно, глядя, как он приближается к ней в хорошо сшитом костюме и низко надвинутой ковбойской шляпе… Что ж, оставалось только удивляться, почему она не попросила завить два локона. А может, три! Кто бы мог подумать, что ковбойские сапоги в сочетании со сшитыми на заказ брюками будут выглядеть так… в общем, более чем привлекательно. На другом джентльмене такое сочетание могло бы показаться дурацким, но мистер Стетон выглядел потрясающе.

Он остановился перед ней, не слишком близко, но и не слишком далеко. Снял шляпу и с учтивой улыбкой сунул ее под мышку, а потом наклонил голову в знак приветствия с грацией, достойной любого хорошо воспитанного джентльмена.

– Мне очень приятно видеть вас в этот чудесный день, леди Оливия.

– Рада снова видеть вас, мистер Стетон. – Она одобрительно кивнула. – Но разве вы не заметили, что идет дождь?

– О, я заметил. Я так и сказал Розалин, но она возразила, что чудесным день делает дама, а не погода.

– Безусловно. – Оливия отвела взгляд. Он не должен видеть, как ей хотелось, чтобы эти слова были искренними.

– Моя сестра права.

О боже, боже! Зачем он так улыбается ей? Он определенно флиртует с ней. А она? К несчастью или к счастью – Оливия точно не знала, – ей это нравилось. Только бы ее лицо не выдало этого.

– Она не пришла с вами?

Он положил шляпу на стол и покачал головой. Его волосы были немного длинней, чем носили джентльмены, но они так красиво блестели, отливая золотисто-каштановым, что ей даже в голову не пришло посоветовать ему укоротить их.

– Возможно, она придет позже. Сейчас она пишет письмо нашим Ma и Па.

– Матери и отцу. – Указывая ему на эту ошибку, Оливия снова почувствовала себя мегерой. Но она согласилась изменить его. И раз уж она решила не комментировать его прическу, то не могла оставить без внимания неправильную речь. – Джентльмену полагается говорить «мать и отец».

– Как-то жутко официально. Они бы расхохотались, если бы услышали.

– Лучше сказать: «Это звучит слишком официально. Они рассмеялись бы, услышав такое от меня».

– Я так и сказал.

– Да, почти. – Нет, она определенно мегера. На самом деле Оливии уже начинало нравиться, как он говорит. Но надо так надо. – Джентльмены не употребляют укороченных оборотов.

– Боюсь, леди Оливия, мое перевоспитание станет для вас довольно сложной задачей. Прошу вас, не теряйте терпения к смиренному ковбою.

Если бы терпение было единственным, что она могла потерять. Нет, она боялась, что может потерять что-то более ценное. Самообладание, уравновешенность и… свое сердце. Которое Оливия не собиралась отдавать никому. Но еще важнее, чем ее сердце, было сердце ее сына. Виктор не должен пострадать, потеряв еще одного человека.

– Кстати, о ковбоях, где сегодня Виктор?

Неужели он читал ее мысли? Конечно нет. Мысленная или духовная связь существовала только в сказках. Ни одна женщина, имевшая хоть каплю ума, не позволила бы себе такого легкомыслия. Оливия Виктория Кейвил Шоу не была легкомысленной. Она была рассудительной.

– Вы прелестно выглядите сегодня, леди Оливия. – Говоря эти слова, он не сводил глаз с локона у ее виска. – Надеюсь, так говорить прилично.

– О! – Что на это ответить? В его замечании не было ничего обидного, но, если бы это сказал маркиз, она почувствовала бы не только обиду. – Трудно сказать. Некоторые дамы были бы очень польщены. Другие нет. Безопасней не делать замечаний о… скажем, о перьях на их шляпках или цвете платьев. Когда вы познакомитесь с дамой поближе, то, возможно, сможете так говорить, но нужно чувствовать ситуацию.

– Я… в смысле… я приму это к сведению.

Оливии следовало бы сделать ему замечание и на эту фразу, но он, замолчав, подмигнул ей. Она вздохнула. Надо что-то сказать. Стук дождя по стеклу подчеркивал наступившую тишину.

– Вы любите наблюдать за птицами, Джосайа? – Миссис Шоу не могла подобрать более пустых слов.

Очевидно, он не понимал, что смутил ее своим игривым намеком. Если повезет, он решит, что она молчит, поскольку думает, как объяснить ему, что подмигивать не очень вежливо.

Возможно, он так и подумал бы, если бы она не отвлекла его своим вопросом о птицах.

– Я люблю птиц.

– Тогда идем посмотрим птиц в вольере.

– Значит, дамам позволено употреблять укороченные обороты?

Злосчастный ковбой заставил ее саму допустить оплошность.

– Я полагаю, в приватной беседе это допустимо и для джентльменов, и для леди. Однако сейчас вы учитесь вести себя на публике.

Оливия подвела его к вольеру. Они понаблюдали за дюжиной разноцветных птичек, порхавших туда-сюда, и послушали их чириканье.

– Я с радостью поговорил бы с вами приватно. – Мистер Стетон отвел взгляд от желтого зяблика и обратил свои зеленовато-карие глаза к ней.

О боже. С ней явно что-то не так. Она сама не своя.

Ей было приятно. Эта мысль мелькнула в голове, прежде чем Оливия смогла призвать на помощь разум. Но это была правда.

Что с этим делать? Принять это приятное ощущение и рискнуть, что ее сердце будет разбито, или отвергнуть его и оставить все, как есть – горечь, одиночество?

Хм! До сих пор Оливия не считала себя одинокой. Но приятное ощущение, пронесшееся внутри, указывало, что это ошибка.

До чая оставалось еще какое-то время, и она не собиралась провести его, уставившись в глаза ковбоя.

– Не желаете ли прогуляться под дождем? – Она указала на зонты, стоявшие наготове у двери в парк.

Джосайа схватил со стола шляпу, надел ее, подошел к двери и взял два зонта. Кивнув, он открыл перед Оливией дверь. В этот раз он не подмигивал, но от одной его улыбки у нее закружилась голова.

Как только они вышли на улицу, дождь начал уверенно стучать по раскрытым зонтам, но не настолько громко, чтобы они не могли слышать друг друга.

– Скажите, когда, с точки зрения приличий, леди и джентльмен могут начать обращаться друг к другу по имени?

– Когда леди и джентльмен сочтут это допустимым. – Оливия подозревала, что он задал этот вопрос не только из любознательности. На данный момент только один мужчина называл ее иначе, чем «леди Оливия», – это Хит. Нет, еще дедушка Клементины Джеймс Макьюш называл ее «моя дорогая» или «моя девочка».

– Допустимо ли мне называть вас «Оливия»?

Она была бы полной дурой, если бы позволила это. Она не могла.

– Да, Джосайа. Я буду очень рада.

Есть много способов делать глупости. Один из них – это лгать самому себе.

– Спасибо, Оливия, что позволили мне это, и за то, что… – Он опустил взгляд на свой костюм. – За все.

– Мы оба знаем, что велела мне сделать герцогиня. Хотя я согласилась бы наставлять вас и без этого. Мы с Виктором в большом долгу перед вами.

– То, что я оказался на кладбище, простая случайность. Что же касается происшествия в парке герцогини… Там я тоже оказался случайно. Любой мужчина на моем месте пришел бы вам на помощь.

– Мой сын считает иначе. Как бы я ни старалась, я не могу убедить его, что вы не являетесь подарком, посланным ему покойным дядей.

– У детей бывают самые разные фантазии. Когда моя мачеха, посадив меня к себе на колени, читала мне книжку, я всегда считал, что слышу два голоса. У меня сохранились ощущения от моей матери, но я ее не помнил. В раннем детстве я остро чувствовал эту утрату. Но когда Эсмеральда первый раз улыбнулась мне и назвала сыном, я позабыл то чувство.

Подул холодный ветер, задувая брызги дождя под зонты, и вскоре лицо Джосайи покрылось капельками влаги. Однако злополучному локону Оливии все было нипочем. Хелмсуэдл определенно могла им гордиться.

– Мне очень жаль, что мой малыш докучает вам своим обожанием, но он переживает из-за смерти отца, как вы когда-то из-за потери матери. Поэтому он и вообразил себе, что вы принадлежите ему.

– Как бы вы хотели, чтобы я относился к его привязанности? Мне не хотелось бы ранить его.

В самом деле, как? Один из вариантов – жениться на ней и стать его отцом.

В последнее время Оливию стали посещать самые нелепые мысли. Тревожило то, что по большей части они имели отношение к этому американцу.

– Хотела бы я знать. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы его сердце оказалось разбито. Хотя я боюсь, что это неизбежно.

Джосайа кивнул, глядя сквозь пелену дождя на фонтан. Его брызги смешивались со струями дождя, создавая неразделимое целое.

– Если я буду поощрять его привязанность, что будет, когда я уеду домой? Если я не буду ее поощрять, он может подумать, что мне все равно. Но мне не все равно. Я не могу понять, что хуже, и мне очень жаль.

– Не стоит. В любом случае это не ваша вина. Если бы его родной отец был…

Оливии вдруг пришло в голову, что ей грозит та же опасность, что и Виктору. Если она будет потворствовать дружбе с этим человеком, то не сможет ограничиться одними товарищескими чувствами. Напряжение и трепет, охватывавший ее в присутствии Джосайи, не допускали иных толкований. Стоит ей позволить вспыхнуть искре, и этот огонь спалит ее. Даже если этот мужчина бросит ее не ради другой, он все равно сделает это, чтобы вернуться к себе в Америку.

Что за напасть! Как бы она ни повела себя, ей суждено чувствовать себя несчастной. Однажды ее сердцу уже нанесли тяжелую рану, и она не хотела новых страданий. Ей понадобилось очень долгое время, чтобы исцелиться.

Но исцелилась ли она? Стоя здесь, под дождем, совсем рядом с ковбоем Виктора, Оливия не знала, что ответить. Может, она просто спрятала сердечную боль под слоем обиды и горечи. Что, если рану нельзя залечить таким способом? Что, если для этого нужно набраться смелости и снова отдать кому-то свое сердце?

Оливия опасалась, что этой смелости у нее нет.

Незаметно для себя она остановилась. Джосайа тоже остановился и вопросительно посмотрел на нее.

О чем они говорили? Оливия полностью утратила нить разговора. Ах да, об отце Виктора.

Возможно, он уже все знал. Все знали. Она чувствовала себя так, словно стояла над пропастью. Рассказать ему о своем неудачном браке? Оливия сделала глубокий вдох и шагнула к краю пропасти.

– Что вы знаете о моем покойном муже?

– Я знаю, что он умер. Розалин, вероятно, знает больше, но она мне ничего не рассказывала.

– Он умер в постели своей любовницы. Джосайа покачал головой, выражение его лица трудно было определить. Когда он шагнул ближе к ней, край его зонта лег на зонт Оливии. Звук дождя стал тише.

– Этот человек был глупцом.

– Возможно. Но я была еще глупее.

– Не говорите так, Оливия. Он был вашим мужем. Когда мужчина дает клятвы, он должен выполнять их.

– Джосайа Стетон, вы так же наивны, как и я, когда выходила замуж. – Было неразумно открывать ему подробности того, что случилось, и все же… – Я была так влюблена в этого человека! Конечно, у меня возникали подозрения, как же иначе? До меня доходили слухи о его неверности, и не раз. Но я отказывалась видеть и слышать то, что не желала знать. Вы не поверите, но однажды я даже нашла стихотворение, которое он написал своей любовнице – то ли второй, то ли третьей. Я спросила, что это такое, и он заявил, что писал обо мне. И не важно, что у предмета его вожделения были глаза «цвета коричневого бархата», а волосы блестели, как обсидиан. Я все равно слепо верила ему. Как такое возможно? Знать и отказываться признавать очевидное.

– Вы не заслуживаете такого бездушного обращения. А Виктор? Ребенок достоин, чтобы отец любил его.

– Любовь Генри Шоу была бы извращенной. Это к лучшему, что Виктор был еще младенцем и не мог осознавать утрату.

Что тут скажешь? Его молчание указывало, что он не знал ответа. Как и она.

– Если ваши сапоги хоть чем-то похожи на мои туфли, то они наверняка промокли.

– У вас тоже замерзли ноги?

– Я их не чувствую.

– Полагаю, вы должны опереться на мою руку.

Улыбнувшись, Джосайа подставил локоть. Наверное, это было безумие, но она взяла его под руку. И едва сдержала вздох облегчения, ощутив ее тепло и надежность. И не только это. Сердце Оливии забилось сильнее, кровь в жилах потекла быстрее.

Было еще одно, о чем ей хотелось сказать в этот момент дружеской откровенности, когда она не была его наставницей, а он ее учеником.

– Я хочу сказать вам еще кое-что. Это касается вашей сестры.

– Розалин? – удивился он.

– У вас есть другая сестра?

– Нет. – Джосайа поднял брови, и его лоб прорезали тонкие морщинки. – Так что с ней?

– Это касается не столько ее, сколько мужчин. Она такая милая и невинная. Я боюсь, что как бы они… Но, возможно, она не так наивна, как была я, и все обойдется.

– Она именно такая, как вы сказали. Но в то же время она себе на уме.

– Все равно берегите ее. Молодую женщину подстерегает множество разных ловушек.

Войдя в дом, Оливия обнаружила мистера Рамсфилда, ходившего туда-сюда под апельсиновым деревом. Сильно нахмуренные брови никак не вязались с его обычной профессиональной выдержкой.

– Леди Оливия, к вам визитер.

Она никого не ждала.

– Сегодня утром я не получала никаких визитных карточек.

– Лорд Уэйверли утверждает, что оставлял свою, но смею вас уверить, он этого не делал.

Уэйверли. У Джо похолодела кровь, и одновременно он ощущал, как горячо бьется сердце. Так всегда бывало, когда он сердился: жар и холод одновременно.

– Я скажу ему, что вы нездоровы, – поклонился мистер Рамсфилд.

– Да, пожалуйста, сделайте это. Я предпочла бы не принимать его.

– Могу я принять его, леди Оливия? – с вызовом спросил Джо.

Дворецкий улыбнулся.

– Это было бы совершенно неприлично. – Говоря это, Оливия побледнела, что еще больше утвердило его в намерении встретиться с маркизом.

Джо не чувствовал себя связанным разными светскими глупостями. Ему было все равно, какой титул почитается выше, какой ниже. Любой уважающий себя американец знал, что ковбой стоит на одной ступени иерархической лестницы с маркизом, герцогом и графом. По его глубокому убеждению, мужчину делает характер. А раз так, Уэйверли являл собой человеческие отбросы, такую же мерзость, как Генри Шоу.

– Я не допущу, чтобы о том инциденте кто-нибудь узнал. Полагаю, мистер Рамсфилд сделает то же самое. Верно?

– Все, что может произойти в гостиной, не станет достоянием глаз дворецкого. Или кого-то другого.

– Но вы же не имеете в виду…

– Я имею в виду именно это.

– Да, – тихо сказала Оливия и, прищурив глаза, бросила на него возмущенный, колючий взгляд, – мне совершенно ясно, что вы намереваетесь отбросить все приличия и опозорить меня в моем собственном доме.

– Опозорить перед кем? – Джо нежно взял ее за плечи, чтобы заставить смотреть на него, что, несомненно, было куда более скандальным, чем принять ее визитера. – Этот человек не знает, что такое стыд. Сестра рассказала мне о нем. Розалин считает, что он не представляет для нее угрозу, чего нельзя сказать о вас. Я видел это сам. И намерен ясно дать ему понять, что вы обе под моей защитой.

– Никто не давал вам право защищать меня.

– А как насчет Виктора? Вы дадите мне право защищать его? Что бы ни случилось с вами, это отразится на нем.

Посмотрев на него долгим язвительным взглядом, Оливия вывернулась из его рук. Она прошла мимо своего дворецкого, который широко улыбнулся.

– Я пойду впереди вас.

Когда дворецкий проходил мимо Джо, тот подмигнул ему. Дворецкий кивнул, замыкая шествие.

– Джосайа Стетон, я все видела. Пожалуйста, не смущайте прислугу.

Странно, но он отправился разбираться с маркизом с улыбкой. Ему следовало сменить выражение лица, прежде чем он ворвется в гостиную.

Оливия шла впереди широким шагом с прямой спиной, подняв подбородок – сама властность. Но проблема, с его точки зрения, состояла в том, что это было не все. Идя перед ним, Оливия считала, что демонстрирует свое возмущение. Она не могла знать, что эти «возмущенные» шаги заставляли ее юбки колыхаться самым игривым образом. Но будь он проклят, если сказал бы ей об этом. Джо не мог вспомнить, чтобы какая-нибудь женщина вызывала у него такое восхищение.

Оливия вошла в гостиную. Джо с дворецким остались в холле, но стояли так, чтобы визитер их не видел. Прежде чем встретиться с Уэйверли лицом к лицу, Джо хотел узнать, как он поведет себя с Оливией. Никакой опасности для Оливии не существовало, поскольку они с дворецким видели все, что происходило в гостиной, и при необходимости могли сразу же вмешаться. Если Уэйверли пришел просить у нее прощения, то его поза об этом никак не свидетельствовала. Вместо того чтобы стоять со шляпой в руке, опустив голову от стыда, он лениво развалился на диване, положив ногу на ногу. Сжимая в руке трость, он постукивал ею по полу, словно выражал нетерпение от долгого ожидания. Одна радость, что опухший нос и синяк под глазом несколько сбивали его высокомерие.

Оливия даже не поздоровалась с ним. Она остановилась, молча сложив руки. Уэйверли не изменил позы, но его взгляд скользнул по ней, демонстративно выражая превосходство его социального положения. По мнению Джо, не имевший никакого положения в обществе мистер Рамсфилд был неизмеримо выше этого человека.

– Так-то вы приветствуете гостя, леди Оливия? Вас не радует, что джентльмен пришел выразить вам свое почтение?

– Я не намерена приветствовать вас, милорд. Если вы полагаете, что ваш визит доставляет мне удовольствие, вы глубоко ошибаетесь.

Он засмеялся, встал, но не стал приближаться к ней.

– Конечно. Вы изображаете из себя скромницу.

– Ничуть. Вы обманываете себя, если думаете, что мне нравятся ваши отвратительные авансы.

– Несмотря на ваш острый язык, я нахожу вас соблазнительной. Вы меня возбуждаете.

– Найти здесь вы можете только выход из моего дома.

Уэйверли постучал тростью по полу.

– Это правда, что вся ваша семья уехала в Америку, оставив вас в одиночестве?

– Возможно, синяк на вашем лице не позволил вам запомнить, откуда вы вошли. Входная дверь позади вас, через маленький холл, затем налево.

– Моя дорогая леди, я готов забыть неприятный эпизод в парке герцогини Гутри.

Глупец сделал шаг вперед. Джо ждал, что Оливия отступит назад, но она этого не сделала. Она стояла, гордо подняв голову, и с вызовом смотрела на маркиза.

– У вас нет причин сидеть в одиночестве.

Мерзавец поднял руку. Джо понятия не имел, что Уэйверли собирается сделать, знал только, что он этого не сделает. Джо вошел в гостиную.

– Леди Оливия не одна.

Несмотря на трость, маркиз едва не споткнулся, отступая назад.

– Вы… – прошипел он, хотя звук получился далеко не такой впечатляющий, как шипение змеи.

– В самом деле… это я. Мы здесь с мистером Рамсфилдом. – Дворецкий тоже вошел в комнату и поклонился, но Джо догадался, что недостаточно низко, чтобы это можно было считать выражением почтения.

– Леди Оливия, если вам потребуется присутствие джентльмена, я буду счастлив помочь, – произнес Уэйверли с ухмылкой.

– Мистер Рамсфилд, очевидно, этот визитер не только забыл, где выход, но и не в состоянии отличить джентльмена от негодяя. Боюсь, вы должны показать ему дорогу.

– Да, леди Оливия, безусловно.

– Однако, лорд Уэйверли, мне пришло в голову, что, возможно, вы также не помните дорогу к себе домой. Уверена, ваша жена будет крайне опечалена, если вы заблудитесь. Не позвать ли мне кучера, чтобы он доставил вас к ней в целости и сохранности?

– Я полагаю, леди Оливия, мой собственный кучер помнит дорогу.

– В самом деле? Говорят, ему случается сбиваться с пути и оставлять вас на пороге чужих домов.

Лицо маркиза вспыхнуло и стало почти такого же цвета, как его галстук.

За неимением другого варианта, кроме признания победы леди Оливии в этой словесной баталии, Уэйверли проследовал за мистером Рамсфилдом, сопровождая свое отступление громким стуком трости.

– Полагаю, мы больше не увидим этого донжуана, – заметила Оливия, улыбнувшись своему триумфу победной улыбкой.

Джо чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы был уверен, что этот человек откажется от своих преследований. Но, скорее всего, интерес Уэйверли к леди Оливии мог только усилиться.